От Кергеленов до острова принс-эдуард 5 страница

Да и вообще, не говоря даже об этих несообразностях, остается лишь гадать, как Артуру Пиму и метису удалось вернуться, как они умудрились пересечь на обратном пути Полярный круг на лодке, служившей им со времен бегства с острова Тсалал, как их подобрали, как доставили домой — вот что мне было бы любопытно узнать! Спуститься на целых двадцать градусов в утлом весельном суденышке, преодолеть паковые льды, достигнуть земли — и не обмолвиться обо всем этом в дневнике?.. Мне возразят, что Артур Пим скончался, не успев передать издателю последние главы своего повествования. Пусть так! Но кто поверит, что он не обмолвился об этом ни словечком редактору «Южного литературного вестника»? И почему Дирк Петерс, проживший в Иллинойсе еще много лет после этого, хранил молчание о последнем этапе своих приключений?..

По словам Лена Гая, он и вправду добрался до Вандалии, где, если верить роману, обитал Дирк Петерс, только их встрече не суждено было состояться… А как же иначе! Мне остается повторить, что этот персонаж, как и Артур Пим, существовал исключительно в бурном воображении американского поэта. Остается только восхищаться силой его гения, сумевшего убедить некоторых читателей в реальности чистого вымысла!

Однако я понимал, что неуместно вновь заводить этот разговор с капитаном, одержимым навязчивой идеей, и повторять доводы, заведомо неспособные его убедить. Он помрачнел, замкнулся и появлялся теперь на палубе только по необходимости. Его взгляд всякий раз устремлялся к югу, словно ему хотелось заглянуть за горизонт…

Быть может, он надеялся увидеть ту самую завесу из пара, густые черные сумерки, вспышки света, льющегося из молочных глубин моря, и белый исполин, указывающий ему путь в пучину водопада?..

Воистину наш капитан страдал престранной манией! К счастью, во всем остальном он сохранил ясность ума, его умение морехода оставалось на прежней высоте, и все страхи, которые закрались было в мое сердце, оказались напрасными.

Меня куда больше интересовало, почему Лен Гай проявлял столь болезненный интерес к людям с «Джейн». Даже если принять на веру рассказ Артура Пима и согласиться, что английская шхуна забралась туда, куда не заходил никто до нее, причина его печали все равно оставалась загадкой. Пусть горстка матросов с «Джейн», ее капитан или офицеры выжили после взрыва и обвала, устроенного туземцами, — разве можно рассчитывать, что они еще живы? Судя по датам, приводимым Артуром Пимом, с тех пор минуло одиннадцать лет, так что несчастные, даже если им удалось отбиться от островитян, никак не могли бы выжить в столь тяжелых условиях и должны были погибнуть все до одного.

Выходит, я тоже проявляю готовность всерьез обсуждать невероятные гипотезы, не опирающиеся на серьезную основу? Еще немного — и я поверю вслед за капитаном в существование Артура Пима, Дирка Петерса, всех их спутников и «Джейн», исчезнувшей за паковыми льдами, окаймляющими южные моря… Неужели безумие капитана Лена Гая заразительно? Я уже отмечаю сходство между маршрутами «Джейн» и «Халбрейн»…

Наступило 3 сентября. Если не будет шторма, то мы должны уже через три дня увидеть порт. Главный остров архипелага расположен таким образом, что в хорошую погоду его можно разглядеть с большого расстояния.

В тот день между десятью и одиннадцатью часами утра я прогуливался по палубе от бака до кормы и обратно. Мы легко скользили по невысоким, ласково плещущим волнам. «Халбрейн» напоминала мне в такие моменты огромную птицу, одного из тех гигантских альбатросов, который, раскинув свои необъятные крылья, уносит приютившихся среди оперения пассажиров все дальше и дальше… О да, для человека, наделенного воображением, мы уже не плыли, а летели, ибо хлопки парусов с легкостью можно принять за взмахи белоснежных крыльев!

Джэм Уэст, стоявший у брашпиля под сенью штормового фока, прижимал к глазу подзорную трубу и рассматривал какой-то предмет, показавшийся по левому борту в двух-трех милях от нас. Это было нечто неправильной формы, выступавшее из воды на десять — двенадцать ярдов, с выпуклостью в центре, сверкавшей на солнце. Предмет качался на волнах, увлекавших его к северо-западу. Перейдя на бак, я тоже стал смотреть на него. Моего слуха достигали разговоры матросов, с неизменным любопытством встречающих любые сюрпризы моря.

— Это не кит! — провозгласил Мартин Холт, старшина-парусник. — Кит бы уже раза два-три выпустил фонтан!

— Не кит, — подтвердил Харди, старшина-конопатчик. — Наверное, это остов брошенного корабля…

— Пусть плывет себе к дьяволу! — вскричал Роджерс. — Представляете, что было бы, если бы мы столкнулись с ним ночью? Верная пробоина! И пикнуть не успели бы, как потонули!

— Верно, — присовокупил Дреп, — эти обломки опаснее рифов: сегодня они здесь, завтра — там… От них не убережешься…

Рядом вырос Харлигерли.

— Ваше мнение, боцман? — обратился я к нему, когда он облокотился на релинг рядом со мной.

Харлигерли внимательно изучил предмет. Шхуна, подгоняемая свежим ветерком, подплывала к нему все ближе, так что теперь гадать уже не приходилось.

— По-моему, мистер Джорлинг, — отвечал боцман, — это не кит и не обломки корабля, а просто-напросто льдина…

— Льдина?.. — не поверил я.

— Харлигерли не ошибся, — подтвердил Джэм Уэст. — Это и впрямь льдина, кусок айсберга, отогнанный в сторону ветрами…

— И достигший сорок пятой широты? — усомнился я.

— Как видите, — отвечал старший помощник. — Льдины иногда доплывают до мыса Доброй Надежды, если верить французскому мореплавателю капитану Блосвиллю, встретившему льдину в тех широтах в 1828 году.

— Тогда она скоро растает? — предположил я, удивляясь про себя, что лейтенант Уэст удостоил меня таким пространным ответом.

— Снизу она, должно быть, уже подтаяла, — откликнулся старший помощник. — То, что предстало нашему взору, — видимо, остатки ледяной горы весом в миллионы тонн.

Из рубки вышел капитан Лен Гай. Заметив группу матросов, столпившихся вокруг Джэма Уэста, он направился к баку. Помощник передал ему подзорную трубу. Лен Гай навел ее на предмет и объявил, понаблюдав с минуту:

— Льдина, и, на наше счастье, быстро тающая. «Халбрейн» не поздоровилось бы, столкнись она с ней ночью…

Лен Гай впился в подзорную трубу. Он стоял, не шелохнувшись, не ощущая качки, с растопыренными локтями, и, демонстрируя завидную выучку, удерживал льдину в поле зрения. На его опаленном солнцем лице бледность боролась с пятнами лихорадочного румянца, с губ слетали невнятные слова.

Прошло несколько минут. «Халбрейн» поравнялась с льдиной. Еще мгновение — и она останется за кормой…

— Повернуть на один румб, — распорядился капитан Лен Гай, не опуская подзорной трубы.

Я догадывался, что творится в голове этого человека, одержимого навязчивой идеей. Кусок льда, оторвавшийся от припая южных морей, приплыл именно оттуда, куда то и дело уносились его мысли. Ему хотелось разглядеть его поближе, возможно, пристать и, кто знает, найти какие-нибудь обломки…

Тем временем боцман, подчиняясь команде, велел слегка расслабить шкоты, и шхуна, отвернув на один румб, устремилась к льдине. Когда мы очутились в двух кабельтовых, я смог рассмотреть ее получше.

Как было заметно и раньше, выпуклость в центре льдины истекала водой, сотнями струек сочившейся вниз. В сентябре месяце, при рано наступившем лете, солнце не дает ей просуществовать долго. К исходу дня от этой льдины, достигшей сорок пятой широты, не останется ровно ничего.

Капитан Лен Гай не сводил взгляда со льдины, не нуждаясь теперь в подзорной трубе. По мере того как мы приближались к льдине, а она таяла, мы начинали различать что-то черное, вмерзшее в лед… Каковы же были наши удивление и ужас, когда мы увидели руку, затем ногу, голову, туловище с остатками одежды! Мне даже почудилось, что тело шевелится, что руки тянутся к нам в жесте отчаяния…

Команда ахнула. Но нет, тело не шевелилось, просто оно тихонько скользило вниз по крутому склону льдины…

Я взглянул на капитана. Его лицо стало бледным, как у мертвеца, приплывшего из южных морей.

Команда должна была быстро снять тело со льдины — кто знает, возможно, человек еще дышит!.. А если нет, то в карманах его одежды могут найтись документы, позволяющие установить, кто это был! И, прочитав над телом последнюю молитву, мы отдали бы его океану — кладбищу моряков, погибших в плавании…

Со шхуны спустили шлюпку, в которую уселись боцман и на весла — матросы Гратиан и Френсис. Развернув стаксель и штормовой фок и загородив бизань, Джэм Уэст почти остановил шхуну, закачавшуюся на длинных высоких волнах. Шлюпка пристала, Харлигерли ступил на льдину. Гратиан пошел за ним, Френсис же остался в шлюпке, держась за цепь с якорем. Ухватив тело за ногу и за руку, боцман и матрос уложили его в лодку. Несколько ударов весел — и шлюпка стукнулась о борт шхуны.

Обледеневший труп положили под фок-мачтой. Умерший определенно был моряком. На нем был грубый бушлат, шерстяные штаны, латаный свитер, толстая рубаха и ремень, дважды перепоясывавший талию. Смерть, несомненно, наступила уже несколько месяцев назад — вскоре после того, как льдину с несчастным стало уносить течением…

Ему было не больше сорока лет, хотя волосы уже тронула седина. Он был чудовищно тощ — сущий скелет, обтянутый кожей. Должно быть, он испытывал страшные муки голода, пока брел по льдам от Полярного круга…

Капитан Лен Гай приподнял мертвую голову, всмотрелся в глаза со смерзшимися ресницами и неожиданно с рыданием в голосе выкрикнул:

— Паттерсон, Паттерсон!

— Паттерсон? — вскричал я. Мне показалось, что эта фамилия, при всей своей распространенности, напомнила мне о чем-то. Когда-то я ее определенно слышал — или видел в книге?..

Капитан обвел глазами горизонт, словно собираясь отдать команду немедленно поворачивать на юг… В этот момент боцман, повинуясь приказу Джэма Уэста, извлек из кармана погибшего нож, кусок канатной пряжки, пустую табакерку и медный блокнотик со стальным карандашом.

Капитан резко обернулся и, когда Харлигерли уже готов был протянуть блокнот Джэму Уэсту, бросил:

— Дай мне!

Несколько листков блокнота были покрыты размытыми каракулями. Однако на последней странице сохранились слова, еще поддающиеся прочтению, и можете себе представить, какие чувства обуревали меня, пока Лен Гай читал срывающимся голосом:

— «Джейн»… остров Тсалал… на восемьдесят третьей… Там… уже двенадцать лет… Капитан… пятеро оставшихся в живых матросов… Скорее к ним на помощь…

Под этими строками можно было разглядеть имя, вернее подпись — «Паттерсон».

Паттерсон! Теперь я вспомнил, кто это: так звали старшего помощника с «Джейн», того самого судна, которое подобрало Артура Пима и Дирка Петерса среди обломков «Дельфина»! «Джейн», добравшаяся до широты острова Тсалал! «Джейн», подвергшаяся нападению островитян и уничтоженная взрывом!..

Значит, все это — чистая правда?! Значит, Эдгар По работал как историк, а не как романист! Ему в руки попал подлинный дневник Артура Гордона Пима! Они знали друг друга! Артур Пим существовал, он был реальным, а не вымышленным лицом! Он умер — внезапно, при невыясненных обстоятельствах, не успев закончить рассказ о своем невероятном путешествии! До какой же параллели он добрался, сбежав с острова Тсалал? И как они с Дирком Петерсом снова очутились в Америке?

Я испугался, что сойду с ума — я, только что обвинявший в сумасшествии капитана Лена Гая! Нет, я чего-то не расслышал, чего-то не понял, это все причуды моего воображения!

Но как отвергнуть свидетельство, найденное на теле старшего помощника с «Джейн» по фамилии Паттерсон, чьи убедительные слова подтверждались достоверными датами?.. И, главное, как можно сомневаться дальше, если Джэм Уэст, сохранивший больше спокойствия, чем все остальные, прочитал в блокноте такие обрывки фраз: «Уведены 3 июня на север острова Тсалал… Там… еще… капитан Уильям Гай и пятеро матросов с «Джейн»… Моя льдина дрейфует среди паковых льдов… Скоро у меня кончится еда… 13 июня иссякли последние запасы… Сегодня… 16 июня… ничего не осталось…»

Выходит, тело Паттерсона проплавало на этой льдине, встреченной нами на пути от острова Кергелен на Тристан-да-Кунья, целых три месяца! О, если бы мы успели спасти старшего помощника со шхуны «Джейн»! Он рассказал бы нам то, чего мы так и не узнали — а может быть, и никогда не узнаем, — сокровенную тайну этой ужасной экспедиции!

Я был вынужден признать очевидное. Капитан Лен Гай, знавший Паттерсона в лицо, только что нашел на льдине его замерзший труп… Это действительно был спутник капитана «Джейн», во время стоянки именно он закопал на Кергелене бутылку с письмом, в подлинность которого я отказывался поверить! Да, люди с английской шхуны «Джейн» пробыли на краю света одиннадцать лет, утратив всякую надежду на спасение!..

И здесь меня озарило! Я сопоставил два имени и понял, почему наш капитан проявлял острый интерес ко всему, что хотя бы отдаленно напоминало об истории Артура Пима.

Лен Гай обернулся ко мне и, глядя мне в глаза, сказал всего лишь:

— Теперь вы верите?

— Верю, верю! — пробормотал я. — Значит, капитан Уильям Гай со шхуны «Джейн» и…

— …капитан Лен Гай со шхуны «Халбрейн» — братья! — провозгласил он громовым голосом, услышанным всем экипажем.

Наши взоры устремились к тому месту, где только что была льдина, но солнечные лучи и теплые воды здешних широт уже успели сделать свое дело: на поверхности моря от нее не осталось и следа.

Глава VII

ТРИСТАН-ДА-КУНЬЯ

Прошло четыре дня, и «Халбрейн» подошла к Тристан-да-Кунья — прелюбопытному острову, который можно смело назвать грелкой африканских морей.

Мы только что пережили нечто невероятное — появление трупа Паттерсона в пятистах лье от Полярного круга! Между капитаном «Халбрейн» и его братом, капитаном «Джейн», появилась связующая нить — письмо, доставленное из ледяного плена членом экспедиции Артура Пима. Да, это может показаться неправдоподобным! Но всякие сомнения исчезнут, когда я поведаю о дальнейших событиях.

Я продолжал считать невероятными многие события, изложенные в романе американского поэта. Мой разум восставал против того, чтобы считать их не вымыслом, а фактами. Но мои последние сомнения растаяли вместе с телом Паттерсона, канувшим в океанские глубины.

Не только Лен Гай был кровно заинтересован в раскрытии тайн этой экспедиции. Выяснилось, что старшина-парусник Мартин Холт приходится родным братом одному из лучших матросов «Дельфина», встретившего смерть еще до того, как шхуна «Джейн» пришла на помощь Артуру Пиму и Дирку Петерсу.

Итак, между 83 и 84° южной широты, на острове Тсалал, выжили и провели в отрыве от цивилизации одиннадцать лет семеро английских моряков. Старший помощник капитана умер, теперь их осталось шестеро: капитан Уильям Гай и пятеро матросов с «Джейн» каким-то чудом избежали гибели от рук туземцев из селения Клок-Клок…

Что же предпримет теперь капитан Лен Гай? У меня не оставалось ни малейших сомнений: он сделает все, чтобы спасти моряков со шхуны «Джейн»! Он направит «Халбрейн» вдоль меридиана, указанного Артуром Пимом! Он пробьется к острову Тсалал! Джэм Уэст поведет судно туда, куда прикажет капитан. Экипаж, не колеблясь, выполнит любой приказ, и никакой страх перед опасностями, которыми чревата такая экспедиция, — неодолимыми опасностями, — не остановит их… Пыл души капитана воспламенит их сердца, а твердая рука старшего помощника не даст им дрогнуть…

Вот почему капитан Лен Гай отказывался принимать на борт своего корабля пассажиров, вот почему он предупреждал меня, что его маршрут никогда не бывает проложен заранее: он ни на минуту не расставался с надеждой, что ему представится случай ринуться на штурм ледового океана!

У меня были все основания подозревать, что, будь «Халбрейн» уже сейчас готова к столь рискованному плаванию, капитан Лен Гай немедля отдал бы команду поворачивать на юг… Учитывая условия, на которых меня взяли на борт, я не смог бы уговорить его сперва высадить меня на Тристан-да-Кунья…

Однако было необходимо пополнить запас воды, да и расстояние до острова сокращалось с каждым часом. Кроме того, нужно оснастить шхуну для плавания во льдах, чтобы она могла заплыть дальше, чем Кук, Уэдделл, Биско, Кемп, и попытаться сделать то, на что покушался лейтенант американского флота Уилкс.

Я же сойду на Тристан-да-Кунья и останусь там до прихода другого корабля. Да и «Халбрейн», даже подготовленной к суровому плаванию, придется дожидаться благоприятного времени для пересечения Полярного круга. Шла только первая неделя сентября, и лишь через два месяца лето южного полушария заставит расступиться вечные льды.

Мореплаватели знали уже в те годы: плаванья в этих широтах возможны только с середины ноября до начала марта, когда воздух становится теплее, шторма налетают реже, от ледяных полей откалываются айсберги, в вечных льдах появляются полыньи — воцаряется полярный день. Пускаться в плавание раньше было бы безумием. Так что у «Халбрейн» оставалось время, пополнив запасы воды и продовольствия на Тристан-да-Кунья, зайти для ремонта в более крупный порт на Фолклендах или на побережье Южной Америки.

В ясную погоду остров можно заметить с расстояния восьмидесяти — девяноста миль. Этим и другими сведениями о Тристан-да-Кунья меня снабдил боцман, побывавший здесь не однажды и выступавший поэтому в роли знатока.

Тристан-да-Кунья лежит южнее тех мест, где непрерывно дуют юго-западные ветры. Здешнему мягкому, влажному климату свойственна умеренная температура, не ниже четырех и не выше двадцати градусов тепла. Здесь властвуют западные и северо-западные ветры, зимой же, то есть в августе и сентябре, ветер дует с юга.

Первыми жителями острова стали в 1811 году американец Ламберт и его спутники, занимавшиеся китобойным промыслом. Потом здесь высадились английские солдаты, которым было приказано наблюдать за водами вокруг острова Св. Елены. Они покинули остров только в 1821 году, после смерти Наполеона.

Спустя тридцать — сорок лет на Тристан-да-Кунья будет примерно сотня жителей с довольно симпатичной внешностью — потомков европейцев, американцев и голландцев с мыса Доброй Надежды. Они установят республиканский режим правления с патриархом во главе, причем патриархом будет назначаться отец семейства, в котором больше всего детей. Острова со временем признают над собой суверенитет Великобритании; однако все это произойдет через много лет после того, как в 1839 году в гавань главного острова вошла шхуна «Халбрейн».

Собственные наблюдения привели меня к выводу, что остров Тристан-да-Кунья отнюдь не представляет собой лакомого кусочка суши, хотя в XVI веке он и именовался «Землей жизни». Местная флора ограничена папоротниками, плаунами и пряным злаком, покрывающим нижние склоны гор. Фауна — коровы, овцы и свиньи — составляет единственное достояние острова и является предметом торговли — впрочем, довольно вялой — с островом Св. Елены. С другой стороны, здесь нет ни рептилий, ни насекомых, а из опасных хищников в лесах обитает всего один: одичавшая кошка.

Единственный вид деревьев, произрастающий на острове, — жестер — кустарник не выше восемнадцати — двадцати футов. Впрочем, течения прибивают к берегам достаточно бревен, чтобы жителям хватало дров для печей. Из овощей я обнаружил только капусту, свеклу, лук, брюкву и тыкву, а из фруктов — груши, персики и довольно плохой виноград. Что до птиц, они были представлены чайками, буревестниками, пингвинами и альбатросами.

Утром 5 сентября вдали показался высокий вулкан, венчающий главный остров. Его заснеженная вершина возносится в небо на тысячу двести саженей, а в кратере помещается небольшое озерцо. На следующий день глаз уже мог различить древние наслоения лавы на горных склонах. По поверхности океана стелились огромные фукусы — длинные водоросли толщиной с добрый бочонок.

На протяжении трех дней после встречи со льдиной капитан появлялся на палубе только для того, чтобы определить координаты судна. Завершив эту операцию, он немедленно исчезал в своей каюте, и у меня не появлялось более возможности его лицезреть, если не считать обеда. Он был неизменно погружен в молчание, граничащее с немотой, и вывести его из этого состояния нельзя было никакими силами. Мне оставалось только запастись терпением. Я не сомневался, что настанет момент, когда Лен Гай снова заговорит со мной о своем брате Уильяме и о намерении прийти на помощь к нему и его товарищам. Но час еще не пробил. Тем временем 6 сентября шхуна бросила якорь на глубину восемнадцать саженей у северо-западного берега главного острова, в Ансидлунге, в гавани Фалмут — именно тут, согласно рассказу Артура Пима, стояла в свое время шхуна «Джейн».

Я толкую о «главном» острове, поскольку архипелаг Тристан-да-Кунья насчитывает еще два острова помельче: лье в восьми к юго-западу расположен остров Недоступный, а еще в пяти лье от него — остров Соловьиный. Координаты архипелага — 37°08' южной широты и 13°04' западной долготы.

Острова эти круглые. Тристан-да-Кунья напоминает в плане раскрытый зонтик с окружностью в пятнадцать миль. Симметрично расположенные кратеры устремляются к центру, где находится главный вулкан.

Этот лежащий посреди океана архипелаг был открыт португальцами, которые и дали ему теперешнее название. За ними в 1643 году последовали голландцы, а в 1767 году — французы. Первыми здесь поселились американцы, занявшиеся добычей китов и тюленей. Скоро им на смену явились англичане.

Когда в этих водах стояла «Джейн», маленькой колонией в двадцать шесть душ правил бывший капрал английской артиллерии по фамилии Гласс. Колония вела торговлю с мысом Доброй Надежды, располагая одной шхуной весьма скромной грузоподъемности. К моменту нашего появления у Гласса насчитывалось уже пятьдесят подданных, на которых, как верно подметил Артур Пим, «не распространялась власть британского правительства».

Острова омывает море глубиной от тысячи двухсот до тысячи пятисот саженей; сюда доходит экваториальное течение: преобладают юго-западные ветры; бури редки. Зимой дрейфующие льды проплывают мимо островов и забираются еще градусов на десять к северу, однако никогда не достигают острова Св. Елены — как и крупные киты, не жалующие теплых морей.

Три острова, образующие в плане вершины треугольника, отделены друг от друга проливами шириной миль в десять, преодолеть которые не составляет большого труда. Берега островов отличаются пологостью, а глубина моря вокруг Тристан-да-Кунья составляет сто саженей.

Экипаж «Халбрейн» немедленно по прибытии в гавань установил связь с отставным капралом, проявившим себя весьма благожелательным партнером. Джэм Уэст, занявшийся пополнением запасов воды, свежего мяса и овощей, мог смело положиться на Гласса, который спешил помочь, рассчитывая на щедрое вознаграждение, — и не ошибся.

Капитан быстро убедился в том, что «Халбрейн» не сможет здесь толком подготовиться к путешествию в антарктический океан. Что же касается продовольствия, то Тристан-да-Кунья заслуживает всяческих похвал. Многие годы заходившие сюда корабли обогатили местную фауну разными домашними животными — овцами, свиньями, коровами, — а также птицей. В конце же прошлого века капитан американского судна «Индустрия» не нашел на острове других животных, кроме тощих коз. Позднее капитан американского брига «Бетси» Колкхун посадил здесь лук, картофель и прочие овощи, которыми плодородие островной почвы обеспечило надежные урожаи. Все это можно почерпнуть из рассказа Артура Пима, а у нас нет отныне оснований не доверять ему.

Я говорю теперь о герое романа Эдгара По как о человеке, существование которого не подлежит сомнению. Между тем Лен Гай больше не заговаривал со мной на эту тему. Сведения, найденные в блокноте Паттерсона, никак не могли быть подделкой, и я бы проявил неучтивость, не признав своих былых заблуждений, тем более что скоро подоспело новое свидетельство, способное рассеять последние сомнения, останься они в моей упрямой голове.

На следующий день после того, как шхуна бросила якорь, я высадился в Ансидлунге и ступил на чудесный пляж из черноватого песка. Мне тут же пришло в голову, что подобный пляж оказался бы вполне уместным на острове Тсалал, хотя у тамошних островитян белый цвет, также не чуждый островам Тристан-да-Кунья, вызывал страшные конвульсии, падение ниц и полную неподвижность. Однако не ошибался ли Артур Пим, описывая столь невероятную реакцию туземцев? Впрочем, если «Халбрейн» доберется до острова Тсалал, все станет ясно…

Я встретился с отставным капралом Глассом — сильным, хорошо сохранившимся здоровяком, физиономия которого показалась мне хитроватой, а глаза, несмотря на его шестьдесят лет, — живыми и проницательными. Вдобавок к торговле с мысом Доброй Надежды и Фолклендами он предлагал купцам с торговых судов шкуры тюленей и морских слонов, и его коммерция явно процветала.

Этот самозваный губернатор, признанный, впрочем, обитателями маленькой колонии законным правителем, был не прочь поболтать, и я завязал с ним разговор, представлявший интерес для нас обоих.

— Много ли у вас останавливается кораблей? — спросил я.

— Ровно столько, сколько нужно, — ответил он, потирая за спиной руки, — видимо, это было его давней привычкой.

— В благоприятный сезон? — попытался уточнить я.

— Да, в благоприятный, если считать, что у нас бывают неблагоприятные сезоны.

— Рад за вас, мистер Гласс! Жаль только, что на Тристан-да-Кунья нет настоящего порта, а когда корабль вынужден бросать якорь в открытом море, то…

— В открытом море? Что значит «в открытом море»? — вскричал отставной капрал, выдавая своей уязвленностью немалое самолюбие.

— Я хочу сказать, мистер Гласс, что, будь у вас причал…

— Зачем же нам причал, раз природа подарила нам бухту, где можно легко укрыться от штормов и подойти к самому берегу? Нет, на Тристане нет порта, но Тристан свободно обходится без него!

Я не видел причин вступать с ним в спор. Он гордился своим островом, как князь Монако ^[54]своим крохотным княжеством…

Я не настаивал, и мы повели речь о другом. Мой собеседник предложил отправиться в лес, достигающий верхних отрогов центрального вулкана. Я поблагодарил его и извинился, что не смогу им воспользоваться, ибо предпочел бы посвятить немногие часы нашей стоянки изучению минералогического состава местных скал. Ведь «Халбрейн» предстояло сняться с якоря, как только завершится пополнение запасов…

— Ваш капитан слишком торопится, — заявил губернатор Гласс.

— Вы находите?

— Его помощник даже отказывается покупать у меня шкуры и масло…

— Нам нужны только провиант и пресная вода, мистер Гласс.

— Что ж, — ответил губернатор несколько разочарованно, — то, что не возьмет «Халбрейн», достанется другим кораблям! Куда же направляется ваша шхуна?

— На Фолкленды, чтобы встать там на ремонт.

— А вы, сэр, надо полагать, всего лишь пассажир?

— Вы совершенно правы, мистер Гласс, и я хотел пробыть на Тристан-да-Кунья несколько недель. Теперь мне пришлось пересмотреть свои планы…

— Сожалею, сэр, как я сожалею! — опечалился губернатор. — Мы были бы счастливы предложить вам наше гостеприимство.

Должен сказать прямо: к тому времени я решил не покидать шхуну. Я доплыву на «Халбрейн» до Фолклендов, откуда смогу переправиться на американский континент. Оставалось надеяться, что капитан Лен Гай не станет возражать против моего присутствия.

Я очнулся и услышал от отставного капрала слова:

— Я не видел цвета его лица и волос. Я говорю о вашем капитане…

— Не думаю, что он сойдет на берег, мистер Гласс.

— Уж не болен ли он?

— Насколько я знаю, нет. Но для вас это не имеет большого значения: его с успехом заменяет помощник…

— Который не слишком-то разговорчив! К счастью, пиастры^[55] из его кошелька вылетают проворнее, чем слова изо рта.

— Это немало, мистер Гласс!

— Простите, мистер?..

— Джорлинг, из Коннектикута.

— Вот и славно. Теперь я по крайней мере знаю, как вас называть. Узнать бы еще, как зовут капитана «Халбрейн»…

— Гай… Лен Гай.

— Он англичанин?

— Да, англичанин.

— Мог бы догадаться нанести визит соотечественнику!.. Погодите-ка, я, кажется, вспоминаю одного капитана с этой же фамилией… Гай… Гай…

— Уильям Гай? — подсказал я ему.

— Точно! Уильям Гай!

— Командовавший «Джейн»?

— Вот именно, шхуной «Джейн».

— Английской шхуной, заходившей на Тристан-да-Кунья одиннадцать лет тому назад?

— Одиннадцать, мистер Джорлинг! К тому времени я уже пробыл здесь семь лет. Я припоминаю этого Уильяма Гая… отважный человек, очень радушный. Я продал ему партию тюленьих шкур. Он выглядел настоящим джентльменом, немного гордецом, но с добрым сердцем…

— А «Джейн»? — подсказал я.

— Вижу и ее. Она стояла там же, где сейчас «Халбрейн», в глубине гавани. Чудесное судно водоизмещением в сто восемьдесят тонн, с этаким, знаете ли, заостренным носом… Портом ее приписки значился Ливерпуль.

— Да, верно, все так и было, — прошептал я.

— А что, «Джейн» продолжает бороздить моря, мистер Джорлинг?

— Увы, нет, мистер Гласс.

— Неужто погибла?..

— Да. И большая часть команды разделила ее судьбу.

— Такое несчастье! Как это случилось, мистер Джорлинг?

— От Тристан-да-Кунья «Джейн» устремилась к островам Авроры и другим, которые Уильям Гай мечтал найти, руководствуясь описанием…

— Которое он как раз от меня и получил, мистер Джорлинг! — воскликнул отставной капрал. — Что же, разыскала ли «Джейн» эти самые… другие острова?