Ко всему прочему, общество попыталось возложить на «афганцев» еще и определенную долю ответственности. В результате сложился определенный комплекс вины. С одной стороны, они - как выжившие на любой войне - были вроде бы «виноваты» перед родственниками тех, кто погиб в Афганистане. Целые - «виноваты» перед искалеченными. С другой же стороны, определенные силы попытались возложить на «афганцев» своеобразную «вину» за то, что они «не такие, как все»: много ходят, просят, не хотят терпеть, не удовлетворяются стандартными отписками и т. д. Социально-психологический механизм поведения бюрократии понятен: лучшая защита - это нападение; для того чтобы избежать собственной ответственности, лучше всего представить «виноватым» того, кто борется за свои права. Отсюда и пресловутое «я вас в Афганистан не посылал!» (одинаково звучавшее как в СССР, так и в Саудовской Аравии), и самые разные другие формы, прямо или косвенно преследующие одну цель: переложить вину и привести «афганцев» к общему социально-психологическому знаменателю.
Явно или скрыто требовавшаяся от «афганцев» перестройка личности сводилась к следующим основным позициям. Во-первых, постараться забыть и саму афганскую войну, и свое участие в ней. Во-вторых, избавиться от «комплекса исключительности». В-третьих, вновь «загрузить» свою освободившуюся обостренную индивидуальность тем грузом норм и правил, которые социализируют человека, отнимая у него значительную долю индивидуальности. В-четвертых, изжить в себе конкретные черты и качества, которые общество оценивает как ненужные. Среди них, с одной стороны, повышенная жестокость, агрессивность, нетерпимость, негибкость, приписываемые всем, прошедшим афганскую войну. С другой стороны, чувство солидарности друг с другом, взаимопомощь и взаимная выручка. Общество пугается того, что «афганцы» оказываются сплоченной силой, способной благодаря своей подготовленности, единству и наличию боевого опыта внести в относительно стабильное общество откровенно деструктивные тенденции.
Вот на это и не согласился У. бен-Ладен. За это он и не полюбил короля Фахда. Перестройка подобного типа в психологическом отношении требует от личности, по сути, второго рождения, причем не предлагая никакой «награды» за отказ от очень многого и дорогого. Именно это порождает многочисленные внутренние проблемы «афганцев». Субъективно получается, что их как бы обманули: они воевали и терпели лишения, будучи уверены в том, что все это кому-то нужно, а оказалось, что это уже не надо никому. Надежды на благодарность (не говоря уже о чем-то более реальном и прозаическом) начали развеиваться. И тут, как выясняется, любое общество создает массированную систему давления на «афганцев», требуя еще и отказаться от проявления «родных», собственных взглядов и позиций, переоценить не только эту войну и свое участие в ней, но и свою личность. Психологически сделать это невыносимо трудно, если вообще возможно. В любом случае, на это нужно длительное время и большая помощь. Необходимо, чтобы вместо прежнего смыслообразующего фактора жизни (участие в той войне) у личности появился новый, который по яркости и значимости вытеснил (или, по крайней мере, потеснил) прежний. Это долгий и сложный процесс.
Попадая в этот процесс, постепенно смиряясь с тем, что противостоять обществу трудно, «афганцы» вынуждены заниматься реадаптацией самостоятельно. Через это прошли практически все. Кроме У. бен-Ладена - он не смог реадаптироваться. Хотя и пытался.
Практически все отмечают несколько этапов такой реадаптации. Первый этап - шоковый. Это этап разочарований и неожиданности: все виделось совсем по-другому, реальность оказалась совершенно не такой, а они были к ней не готовы. Это тот же самый «стресс новизны», который они переживали уже вторично (первый раз - при попадании на войну), «с колес» включаясь в новую для них мирную жизнь. В попытках преодолеть этот стресс разные люди использовали различные формы. Тут была и попытка борьбы за свои права, и стремление объединяться для того, чтобы легче противостоять этому «чужому» миру, и уход в алкоголь и наркотики, и связь с преступным миром, и многое другое.
Рано или поздно, но первый этап заканчивался. В большей или меньшей степени его удавалось преодолеть. Меньшинство после этого действительно включалось в нормальную жизнь общества, многих же ожидал второй этап.
Он был связан с нараставшим отчуждением. Внешне люди привыкали к «старой новой жизни», внутренне же углублялся разрыв с ней. Именно на этом этапе, по данным многочисленных исследований, людей начинали «захлестывать» различные негативные переживания и сложные эмоциональные состояния: злость, сильнейшее внутреннее безразличие ко всему, ненависть к тем, кто не хочет и не способен тебя понять, хроническая раздражительность, чувство одиночества, постоянная неопределенность во внутреннем состоянии, равнодушие ко всему, чувство бессилия в этой жизни в противоположность жизни «той», неуверенность, усталость, полное отсутствие веры, ожесточение, излишняя эмоциональность, с одной стороны, и пустота - с другой, частые, навязчивые воспоминания пережитого на афганской войне. Именно на этом этапе обычно появляются страшные навязчивые сны со сценами из «той» жизни, причем независимо от того, переживал ли сам человек эти эпизоды или они навеяны фантазией. Одновременно в реальной жизни начинают появляться устойчивые социально неприемлемые намерения, неадекватные формы решения конфликтов, хочется «всех расстрелять» и т. д., и т. п. Нарастает замкнутость, ощущение собственной неполноценности среди других окружающих людей, теряются друзья, возникают проблемы общения с людьми, конфликты в семье, на работе.
«Появляется часто навязчивое желание вернуть во что бы то ни стало прежнее, «военное» самоощущение, воскресить в себе эмоции того времени. У некоторых людей это выливалось в попытки реального возвращения на афганскую войну. У многих это желание трансформируется в поиск ситуаций, которые дали бы возможность почувствовать нечто аналогичное. Нарастание агрессивности, проявления гнева совпадают с изменением мотивации: деструктивные действия начинают превалировать над конструктивными. Поведение начинает отличаться нелогичностью, непоследовательностью, непредсказуемостью, неоправданной рискованностью. Возникают проявления «афганского ухарства», противоправного поведения. В силу того, что прежняя, «афганская», система смыслов и ценностей жизни под давлением социальной ситуации начинает распадаться, а личность этому сопротивляется и находит такие ситуации, которые вроде бы поддерживают прежнюю ценностно-смысловую систему, неизбежно нарастают глубокие ценностные и смысловые противоречия. В качестве одного из вариантов такие внутренние конфликты могут вести к глубинным психологическим кризисам; подчас на карту ставится ценность собственной жизни - среди афганских ветеранов нередки попытки и случаи самоубийств. Даже при сохранении этой базовой ценности поведение приобретает противоречивые черты: не случайно в массовом сознании присутствует мнение о том, что «эти афганцы сами не знают, чего хотят». Это вполне подтверждается тем, что немалая часть «афганцев» озабочена поиском внутреннего согласия с самим собой, поиском самоопределения личности. Как когда-то тогда, в начальный период пребывания в Афганистане, они ищут себя в качестве центрального звена, упорядочивающего окружающий мир. Разница такова: «тогда», на войне, объективные условия способствовали тому, чтобы личность могла определить окружающий мир через саму себя - подчинить свое поведение собственному выбору; в мирной ситуации это невозможно - здесь необходимо себя определять через окружающий мир, подчиняться ему и подчинять себя тем «выборам», которые идут не от тебя. С точки зрения психологии, «афганцы» ищут не только внешнее - свое место в жизни (проблемы работы, жилья и т. п.); их волнует внутреннее, психологическое место в ней. И это - один из важнейших показателей психологической реадаптации личности к изменившимся условиям.
Сложности реадаптации усугубляются непрерывной подвижностью сегодняшнего общества. К чему адаптироваться? Ответ на этот вопрос далеко не однозначен, и поиск ответов вносит дополнительную сумятицу в сознание «афганцев». В ситуации прогрессирующего социального распада прежних традиций находится все больше и больше сил, заинтересованных в том, чтобы использовать «афганцев» в своих интересах. Тут возникает серьезная проблема: люди с определенной психологией, которая не нужна обществу в целом, становятся нужными разным силам, заинтересованным в том, чтобы направить развитие общественных процессов в удобном для них направлении. И тогда ищущие определенности «афганцы» сталкиваются с суррогатами этой определенности, подчас поддаваясь им»[288].
Нужно ли продолжать? Американцы после вьетнамской войны получили Рэмбо не только в кинематографическом, но и во множестве реальных проявлений. Мы получили взлет «афганской» преступности. Исламский, а вслед за ним и весь остальной мир получили У. бен-Ладена и его «афганское братство».
В 1990 году, на примере изучения советских «афганцев», было написано: «На сегодняшний день известно, что некоторые бывшие «афганцы» используются криминальным миром, а также состоят среди боевиков и «служб безопасности» достаточно различающихся политических партий и движений... Подобные случаи заставляют по-новому взглянуть на ситуацию и переосмыслить вопрос об «афганцах» как о людях, «не нужных» обществу. По мере того как утрачиваются остатки прежней стабильности, «афганцы» становятся все нужнее не только отдельным силам, но и обществу в целом. Меняясь, общество вновь и вновь будет пересматривать свое отношение и к этим людям и к афганской войне. Возможны разные варианты, вплоть до взаимоисключающих (от ее полного отрицания до восславления ее героики). Исходя из этого будет пересматриваться и оценка «нужности» или «ненужности» этой значительной социальной группы... Первоначальные попытки «афганцев» создать широкое массовое движение на сегодняшний день трудно оценить как вполне удавшиеся. Скорее наоборот: известны, факты замкнутости отдельных группировок, их конфликты между собой. Движение начинает расползаться, не успев сформироваться. По ходу развития этого процесса постепенно происходит снижение авторитета «афганцев» в определенных слоях общества... Наличие четкой внутренней организованности движения - условие того, что движение получит общественное признание и сумеет повернуть настроения общества в свою сторону».
У. Бен-Ладену удалось это сделать - хотя и жуткой ценой.
«Что касается той самостоятельной реадаптации, которой (при отсутствии сколько-нибудь развитых специальных служб) пока еще вынуждено заниматься большинство «афганцев», то тут существует только один эффективный социально-психологический путь. Он сводится к тому, чтобы не отказываться от приобретенных в экстремальной ситуации свойств и качеств, не «размываться» среди мирного населения, не бывавшего на войне, а, напротив, сохранить и углубить в себе эти качества, переподчинив их другому смыслообразующему началу»[289].
И это у него получилось.
«Братство бен-Ладена».
«Если бен-Ладен менее чем за десять лет стал одним из главных действующих лиц международной исламской войны, то это во многом из-за его безраздельного вовлечения в созидание того, что многие аналитики, в конце концов, назвали «исламским легионом»: армии, кажущейся секретной, у которой нет реального юридического статуса, тем более нет централизованного командования и едигюй системы финансирования, как у «Хезболлах» например. Именно в рядах этого исламского легиона, виртуального в организационном отношении, но реального на местности, Усама бен-Ладен впервые взял в руки оружие. Понимая, почему и как зародился этот исламский легион, легче оценить личность Усамы бен-Ладена и методы, которые он смог применить для распространения его влияния»[290].
Главное, хотя и мало кем замеченное детище жизни У. бен-Ладена - это террористическая организация нового типа, которую называют «Братство бен-Ладена». Надо еще раз оговориться: «Братство бен-Ладена» - это не образное название «Аль-Каиды».
Это совершенно иная, новая, особого типа организация, созданная после того, как «Аль-Каида» исчерпала возможности своего развития. Исторически, «Аль-Каида» стала первой организацией, созданной бен-Ладеном, и послужила основой «Братства». Обогатившись опытом «Аль-Каиды», в которой бен-Ладен объединил и сохранил своих «афганцев», он переформировал ее в новую структуру, строившуюся на совершенно иных принципах. В отличие от «Аль-Каиды», «Братство» обладает способностью к метастазированию. В этом - главное различие между организациями.
«Финансируя религиозные школы и мечети в Европе или медресе на границах Индии, он демонстрирует стремление к созданию неприступных святилищ для осуществления своих подрывных планов. Породив и ловко поддерживая смятение, Усама бен-Ладен вышел далеко за рамки образа мятежного саудовца. При наивном сообщничестве некоторых журналистов, он учредит «Братство бен-Ладена», неформальную организацию, внушающую гораздо большую тревогу, чем агонизирующая и ничтожная «Аль-Каида». Опасность «Братства бен-Ладена» распространяется повсеместно, главным образом потому, что все его агенты никому не известны; ведь они будут упоминать имя Усамы бен-Ладена только после того, как выполнят поставленную перед ними задачу»[291].
В истории все получается не так уж сложно. Ввод советских войск в Афганистан стал сигналом для начала широкомасштабной международной кампании. Прямым следствием создания «исламских интербригад» стала неудача СССР. С 1980 по 1990 годы эти боевики вели партизанскую войну против советских войск. Их стали называть «арабскими афганцами» или просто «афганцами». Но после 1990 года, а тем более после весны 1992 года, когда в Кабуле пал режим Наджибуллы, они стали практически никому не нужны. Их элементарно «кинули». И тогда они повернулись против тех, кто «втравил» их в афганскую войну, а потом отказался помогать. Начались антиамериканские выступления, включая террористические акты.
«Но история идет вперед, и сегодня эти «арабские афганцы» расцениваются западными нациями во главе с США как самые неблагодарные ренегаты. Американское правительство не собирается их прощать за то, что «террористами» как таковыми они стали лишь после десяти лет совместной с американцами борьбы с общим врагом - Советским Союзом. Американцы, которые поддерживали афганское сопротивление в 1980-х годов, сейчас, сидя в тихих, дорого обставленных кабинетах на берегу Потомака, вдали от противопехотных бомб и призывов муэдзинов, считают, что их вчерашние партнеры намеренно оскорбляют звездно-полосатый флаг...
В 1980 году было крайне сложно предвидеть, что сунниты, составлявшие в то время основные силы, мобилизованные для противостояния советским войскам и разделявшие с большинством западных стран ненависть к Москве до такой степени, что их воспринимали как «хороших мусульман», смогут так измениться и, в конце концов, объявят джихад против Запада. В действительности же, если боевики и хранили кому-либо верность, то только самим себе. Конечно, Соединенным Штатам очень трудно проглотить такую пилюлю, ведь Вашингтон не считал деньги, оказывая им помощь».
Так считает Р. Жаккар - не исламист, а президент французского Наблюдательного комитета по проблемам терроризма и руководитель Центра исследований современных факторов угрозы, эксперт ряда международных организаций. С ним трудно не согласиться: большинство мусульман, вставших на сторону афганцев, воевавших против советских войск, были искренни.
«Много было и таких, кто смело заплатил за участие в конфликте жизнью; но несколько сотен или тысяч вступили в борьбу лишь затем, чтобы скрыться от служб безопасности своих стран, которые только и ждали возможности арестовать их за терроризм. На чем бы ни основывались подобные обвинения, в то время в большинстве мусульманских стран молчаливо признавалось, что участие в джихаде против советских войск смоет грехи прошлого и даже оправдает за совершение подрывных действий. Моджахед, таким образом, мог получить амнистию, а иногда и снискать славу своей семье, если погибал на поле сражения. По иронии судьбы, это те самые боевики, которые сейчас ведут, прибегая к террористическим актам, борьбу против Запада, укрывшись в Афганистане или Пакистане»[292].
И это им посвящены пятьдесят страниц доклада Большого жюри Нью-Йорка, подводящего итог жизни У. бен-Ладена и его окружения. Доклад начинается так:
«С 1989 года по настоящее время, когда вынесено обвинительное заключение, существует международная террористическая организация, которая ставит своей основной целью борьбу с неисламскими правительствами насильственными методами. Эта организация родилась в недрах «Мехтаб аль-Хидемат» («Бюро помощи»), организации, которая открыла свои пункты во многих странах мира, прежде всего, в Афганистане, Пакистане (в частности, в Пешаваре), а также в США, в частности, в центре беженцев «Аль-Кифа» в Бруклине, Нью-Йорк. Группировка была основана обвиняемым Усамой бен-Ладеном и Мохаммедом Атефом, при участии Абу Убайды аль-Баншири и других. С того времени, т. е. приблизительно с 1989 года, до настоящего момента группировка носила название «Аль-Каида». С 1989 до 1991 года штаб-квартиры группировки находились в Афганистане и в Пешаваре, Пакистан. С 1991 года или незадолго до этого руководящее звено «Аль-Каиды», в том числе и эмир, обвиняемый Усама бен-Ладен, обосновались в Судане. Штаб-квартиры «Аль-Каиды» находились в Судане приблизительно с 1991 до 1996 года, но ее отделения во многих странах мира до сих пор не закрыты. В 1996 году обвиняемый бен-Ладен, Мохаммед Атеф и другие члены организации вновь обосновались в Афганистане».
Там они создали то, что до сих пор не может толком осмыслить западный менталитет, - террористическую организацию особого, нового типа. Внимательный анализ сведений, относящихся как к уничтоженным или находящимся под наблюдением террористическим сетям, так и к совершенным взрывам и покушениям, позволяет выделить пять принципиально важных пунктов, характеризующих «Братство бен-Ладена».
Во-первых, исламский террористический мир, объединяющийся названием «Братство», носит характер скорее международной децентрализованной мафии, чем централизованных структур настоящей организации.
Во-вторых, «Братство» не зависит от единого финансового органа и очень часто самостоятельно зарабатывает средства. Более того, при необходимости одно звено сети вполне может профинансировать акции другого звена так, что прочие звенья и знать об этом не будут.
В-третьих, оно всегда связано с одним или несколькими харизматическими лидерами, которые предстают в глазах его членов как жертвы или мученики. Таких лидеров «второго уровня» в «Братстве» предостаточно. Более того, внешне иные из них выглядят мощнее самого бен-Ладена. Однако проходит время и выясняется: это лидеры тактические, их задача - одна-две акции, после чего они либо гибнут, либо уходят в глубокое подполье, либо почему-то теряют авторитет. У. бен-Ладен же остается, и его авторитет только возрастает.
В-четвертых, воззвания и обращения «Братства» всегда проникнуты резко антизападными, то есть антиамериканскими и, отчасти, антиеврейскими настроениями, что систематически препятствует процессу урегулирования и установления мира на Ближнем Востоке. За счет этого «Братство» поддерживает напряжение и обеспечивает себе приток новых кадров.
В-пятых, провозглашая священную войну, «Братство» опирается в оперативных действиях на множество автономно функционирующих афганских, боснийских, йеменских, сомалийских, филиппинских и т. д. вербовочных и военно-тренировочных лагерей, которые по первой же просьбе предоставляют оружие и опытных боевиков, направляя их практически в любую часть света.
Таким образом, возникла самоуправляемая сеть, состоящая из независимых звеньев, связанных едиными целями. Это и есть главное достижение бен-Ладена.
«В действительности, главная сила Усамы бен-Ладена заключается в том, что его Братство больше не нуждается в финансировании: оно независимо, самодостаточно, малозатратно и особенно гордится тем, что вносит свой вклад в дело джихада. Таким образом, финансирование организаций бен-Ладена идет через хорошо отлаженный механизм. Исламский мир взращивает совершенную политическую организацию на базе совершенной финансовой организации»[293].
Все сказанное позволяет сделать простой вывод: перед нами организация настолько нового типа, что пока просто непонятно, как можно ее разгромить. «Братство бен-Ладена» не имеет аналогов ни в истории, ни в современности. В созданной им системе даже он сам может действительно не отдавать приказа взорвать тот или иной конкретный объект и узнавать подробности террористических актов из средств массовой информации. Он - не руководитель в традиционном смысле этого слова. Он менеджер, который, опираясь на веру людей, создал уникальную самоуправляемую организацию. После этого, конечно, он может принять на себя роль ее отстраненного, идейного лидера в духе исламских традиций.
«Хотим мы этого или нет, но третья мировая война уже идет. На передней линии фронта сражается сплоченный отряд международных террористов, рядящихся в одежды ревнителей чистоты ислама. И дело вовсе не в том, что их действия направляются из единого центра, скорее всего это не так. Но то, что их выступления происходят весьма и весьма слаженно, сомнению не подлежит.
Вряд ли Усама бен-Ладен непосредственно руководит действиями былых и нынешних сподвижников: в его нынешнем положении полуизгнанника, живущего в горах близ Джелала-бада, это вряд ли возможно. Но любому лидеру боевиков, будь то в Чечне или Кашмире, в Центральной Азии или Алжире, льстит сам факт причастности к делу великого человека. И каждый стремится эту причастность продемонстрировать»[294].
Эмир или Директор? По сравнению с целым рядом символических фигур современного ислама, в том числе и уже названных в этой книге, У. бен-Ладен безусловно не является духовным, религиозным вождем - просто потому, что он не получил религиозного образования. Однако его влияние несопоставимо больще, чем влияние традиционно признаваемых имамов, шейхов и хаджей. Играя определенную роль в современном исламском терроризме, они выполняют достаточно локальные функции. При всем их значении, они не претендуют на то, чтобы встать в один ряд с фигурой Р. Хомейни. Бен-Ладен претендует, хотя и не обладает религиозными титулами. Это происходит потому, что - возможно, даже против его собственной воли, благодаря образу жертвы американских происков и необходимости постоянно скрываться, - он стал одним из таких руководителей, которые способны пробуждать энтузиазм мусульман всей планеты. Его влияние проявляется по-разному. Из всех деятелей современного исламского мира он, несомненно, самый прагматичный и самый политизированный. Он бизнесмен, хотя и особого, исламского типа. Опираясь на психологию исламской уммы, он смог создать финансовую систему особого типа, функционирующую и управляемую на основе традиционных исламских ценностей, порождающих высочайший уровень взаимного доверия лидера и ведомых. Фактически она основана на самоуправлении ведомых на базе их полного доверия лидеру.
Выступления и речи У. бен-Ладена предельно просты, четки и доступны для мусульманского восприятия. Если его отдельные фразы, обороты и выражения носят для европейского уха и чересчур витиеватый характер, это происходит по одной прагматической причине: он стремится не давать противникам прямых оснований для обвинений в подготовке конкретных террористических акций. Стремление избежать таких ситуаций вполне естественно. В остальном же бен-Ладен ведет свои сражения не на идеологическом поприще. Скорее, это политическая сфера, соединенная с некоторыми традиционными религиозными представлениями. Он не только обещает вечный рай своим приверженцам, но и требует отстранения от власти короля Фахда, вывода американских войск с территории Саудовской Аравии. Еще недавно он требовал признания правительства талибов в Афганистане. Все это не могло не найти сочувствия в исламском мире. Причем, подчеркнем, это гораздо более реалистическая программа, чем все разговоры об установлении исламского порядка во всем мире или полная ликвидация Израиля.
Объективно, У. бен-Ладен представляет собой новый тип организатора и вдохновителя террора. Его стратегия напоминает действия государств - спонсоров терроризма, но У. бен-Ладен имеет ряд существенных отличий. На государство можно оказать давление - Усама же не привязан к какой-либо территории, поэтому воздействовать на него крайне сложно. Он нигде - и одновременно везде. Он слишком укоренился в сознании мусульман. Поэтому, жив он или мертв, его имя и образ еще долго будут влиять на приверженцев ислама. Не говоря уже о реальном влиянии созданных им структур, которое сохранится и без него.
«В наши дни главный вопрос заключается в следующем: действительно ли Усама бен-Ладен возглавляет исламский террористический мир или нет? А если он не руководит этим миром, может ли он тогда быть простым гуру для разнородных скоплений фундаменталистов-экстремистов? Или же он, как часто утверждается, выступает как банкир исламистского террора? Строятся самые различные предположения и о реальных доходах Усамы бен-Ладена, и о той роли, которую он играет.
В действительности Усама бен-Ладен представляет собой гораздо меньше, чем все это, и в то же самое время - гораздо больше. Прежде всего, он реформатор панисламизма, создатель своего рода федерации, стремящийся объединить суннитов и шиитов, духовный вождь могущественного «Братства бен-Ладена», которое прославилось террористическими актами или попытками их совершить. Он не занимает ни одной официальной должности в качестве военного, идеологического или религиозного лидера, однако его влияние носит всеобъемлющий и реальный характер. Он не выдвигает никаких требований, однако всегда находится боевик, горящий желанием исполнить все его прихоти. Он никогда не дает точных указаний, но где-нибудь в мире всегда находится моджахед, готовый исполнить то, что по своему собственному разумению расценивает как приказ, и даже готовый предупреждать желания бен-Ладена. Если послушать Усаму бен-Ладена или почитать его заявления, можно подумать, что он никогда не финансировал каких-либо покушений. Но он всегда радуется при виде американцев, пораженных в самое сердце. Он охотно рассказывает об этом любому, кто хочет его слушать. Как же просто угодить ему! Он обрадуется, если кто-нибудь раздобудет несколько килограммов тринитротолуола или завербует нескольких «правоверных мусульман», готовых принести себя в жертву или жить в нищенских условиях до завершения своей миссии, прежде чем вновь вернуться к анонимности, если, конечно, их не арестуют или не убьют раньше. Существует ли человек более могущественный, чем этот, которому никогда ничего не приходится требовать, чтобы добиться своей цели, и власть которого никогда не будет оспорена, поскольку его ученики никогда не встречались, а большинство из них так никогда и не встретится с ним?»
Что же представляют собой мужчины и женщины, составляющие эту призрачную армию и по собственной воле отдающие свои деньги, чтобы получить привилегию исполнять приказания невидимого Эмира? Как образовалась эта вселенная террора? Какими путями распространяется информация и как поступают указания? Откуда берутся денежные средства и каким образом их отмывают в случае необходимости? Анализ сведений, полученных в связи с расследованием террористических актов последнего времени вначале в Европе, а затем и в США, позволяет выявить сложные механизмы и понять, почему У. бен-Ладен до сих пор может опираться на развитую базу, которую ему даже не приходится поддерживать или самому финансировать. Это самодостаточная сеть, преданная и малообременительная, если не сказать - бесплатная.
Резюме
Подведем некоторые промежуточные итоги. Как это ни странно звучит, современный исламский терроризм - во многом, порождение Запада. Это естественное следствие тех процессов часто почти насильственной модернизации по западному образцу, к которой стремился Запад, но к которой оказался не готов Восток. Современный исламский терроризм - это сопротивление медленно модернизирующегося исламского мира чересчур активным и торопливым требованиям западной цивилизации.
Нельзя сказать, что ислам агрессивен изначально. Хотя, действительно, от великих легендарных имамов в качестве святынь остались почему-то исключительно мечи и сабли, это еще не приговор. Однако, как и в любой религии, в исламе содержится немалый агрессивный потенциал. Вопрос лишь в том, куда повернуть и как использовать религиозную веру людей. В последней четверти XX века исламский мир оказался лицом к лицу с тем вызовом, который ему бросила западная цивилизация. Он должен был, отказавшись от самобытности, превратиться в сырьевой придаток Запада. Иранский имам Хомейни стал символом сопротивления этому вызову.
До Хомейни исламский терроризм носил локальный характер. По сути, он был связан не столько с религиозными, сколько с иными - антиколониальными, национально-освободительными и т. д. мотивами. Хомейни первым милитаризировал и терроризировал ислам, превратив его в оружие против Запада.
Психологический парадокс личности аятоллы Хомейни состоял в объективной двойственности его роли, порождавшей субъективный, внутренний конфликт. Традиционная маска вступала в противоречие с яркой индивидуальностью этого лидера. Попытки использовать традиционную маску для прикрытия своей уже нетрадиционной индивидуальности привели к тому, что традиционные средства стали использоваться для достижения современных целей. Для успешного противостояния Западу не нашлось иных средств, кроме терроризма под маской ислама. Именно тут пригодились предельно традиционные лозунги джихада, свяш:енной борьбы против неверных. Боевой клич «Аллах Акбар!» принес первые победы. Они воодушевили исламский мир и привели к росту исламистского терроризма.
