Глава XIV. Восточный каганат

Чуло-хан. 619 год был и для Китая и для Восточнотюркютского каганата годом кризиса и перелома. Именно тогда определилась расстановка сил и неизбежность столкновения между табгачами и тюркютами. По существу политика Шибир-хана по отношению к Китаю была крайне недальновидна. Табгачские пограничные помещики, воинственные и выносливые, как сами тюркюты, оказались гораздо более опасным противником, чем природные китайцы, и брат Шибир-хана, вступивший на престол с титулом Чуло-хана, понял это и поспешил исправить просчет своего предшественника. Продолжая поддерживать ставленников своего брата, авантюристов Лян Ши-ду и Лю У-чжоу, он одновременно объявил себя защитником дома Суй и вступил в сношения с китайскими «патриотами» Ван Ши-чуном⁶³⁸, правителем Цзинчэнгуана (к северу от Лояна), и Доу Гянь-дэ⁶³⁹, державшим в своих руках Хэбэй и пограничный район Шаньдун-Хэнань. Стремясь выбить из-под ног танского императора основу законности, Чуло-хан объявил себя сторонником восстановления династии Суй, предоставил убежище императрице и признал за претендентом, князем Ян Чжен-дао титул «ван». Сторонники династии Суй, а их нашлось немало, бежали к тюркютскому хану и вскоре организовали эмигрантское правительство с резиденцией в г. Динсян, около Датунфу в Шаньси. Одновременно при поддержке 2 тыс. тюркютов двинулся в поход Лю У-чжоу. Танская империя была зажата в клещи.
Переориентация Чуло-хана на поддержку свергнутой династии не могла не обеспокоить пограничных претендентов, которым победа Суй, равно как и победа Тан, сулила плаху. Поэтому они сочли за благо просто признать над собой власть тюркютского хана и сохранить жизнь. Военачальник Лян Ши-ду, забыв о своем пышном титуле, в начале 620 г. обратился к Чуло-хану со следующим предложением: «В Чунъюани происходят смятения, и страна разбилась на несколько царств. Положение равно, силы, и потому все покоряются туцзуевцам (тюркютам). Ныне Танский покорил всю империю. Я не страшусь собственной погибели, но боюсь, чтобы не дошла очередь до вас. Лучше, пока он не утвердил престола, овладеть на юге Чжунюанью, а я обещаюсь служить вожатым». Чуло-хан принял его мнение и собрал «великую армию»⁶⁴⁰, состоявшую, впрочем, всего из 2 тыс. всадников. Эта армия была послана под командой Бури-шада, младшего брата Чуло-хана, на поддержку Лю У-чжоу, который вторгся в северную Шаньси.
Первое время союзники имели успех и танский правитель области «не мог остановить их»⁶⁴¹. Но тут выступили на сцену табгачская доблесть и военный талант принца Ли Ши-миня. Лю У-чжоу успел при помощи тюркютов захватить Бинчжоу⁶⁴², но на этом кончились его успехи. Тюркюты в г. Цзиньян забрали в плен всех молодых и отступили с добычей в степи.
Покинутый союзниками, Лю У-чжоу в 620 г. был разбит табгачами Ли Ши-миня и бежал к тюркютам, но те убили его, по-видимому сочтя его сотрудничество для себя компрометантным. Ведь теперь они стали «защитниками законного правительства», и им не следовало связываться с преступником.
Затем Ли Ши-минь обратился против Ван Ши-чуна и разбил его. На помощь Ван Ши-чуну пришел Доу Гянь-дэ, и в 621 г. вокруг Лояна развернулись упорные бои, в результате которых оба полководца были разбиты и взяты в плен. Но Чуло-хан не дожил до краха своих надежд. Он у мер в 620 г. при очень странных обстоятельствах. Как только хан вопреки гаданиям, предсказывавшим неудачу, декларировал помощь дому Суй, пошел «кровавый дождь»⁶⁴³, по ночам раздавались какие-то «таинственные крики» и хан внезапно заболел и умер, несмотря на то что его лечила суйская царевна.
Что тут произошло? Отравление исключено, так как для сторонников Суй-хан был лучшим другом. По-видимому, причиной болезни и смерти послужило сильное нервное потрясение, и для него были основания: неожиданные и грозные осложнения возникли на севере и западе.
Уйгуры. Телеские племена, кочевавшие к северу от великой пустыни Гоби, составляли большую часть подданных восточнотюркютского хана.
Общую численность их китайцы определяли, разумеется условно, в 100 тыс. человек и 15 тыс. отборного войска⁶⁴⁴. Последняя цифра вполне реальна. а по масштабам VII в. и велика.
Тюркюты, используя раздробленность телесцев, облагали их тяжелыми податями и насильно забирали в свои войска. Шибир-хану это удавалось, но при Чуло-хане⁶⁴⁵ племена уйгуров, бугу, тонгра и байырку объединились и восстали под руководством рода Яглакар (Йологэ), впоследствии ставшего во главе уйгурского каганата. Для тюркютов это была непоправимая беда. Их нажим на Китай ослабел, и новорожденная империя Тан получила передышку. Неизвестно, участвовала ли китайская дипломатия в подготовке восстания. Очень может быть, что в этом она неповинна. Но так или иначе, а у тюркютов оказались связаны руки, и наследник Чуло-хана, его брат Кат Иль-хан Тугбир⁶⁴⁶, был вынужден перенести свою ставку в Хангай⁶⁴⁷, так как восточные степи оказались во власти повстанцев⁶⁴⁸. Восставшие племена не основали орды, а составили союз племен, более похожий на республику, чем на монархию. Параллельно с главенствующим родом Яглакар «народ еще Шигянь-сыгиня объявил своим государем», а потом таким же образом была вручена власть его сыну Пусе, которого отец не любил и удалил от себя. Но Пуса «был храбр и умен»⁶⁴⁹, умел травить зверей и побеждать врагов, и «родовичи, уважавшие Пусу, поставили его государем»⁶⁵⁰. Как это далеко от наследственного принципа тюркютов, воплощенного в лествичной системе! Более того, термин «государь» в контексте источника звучит как условное обозначение лица, облеченного властью, а не соответствует термину «хаган». Ниже преемник Пусы назван просто «хойхуский глава», что, очевидно, отражало реальное положение.
Итак, мы должны рассматривать уйгурское объединение не как подобие тюркютского эля, а как племенной союз и дальнейшую борьбу тюркютов и уйгуров интерпретировать как столкновение двух систем, имеющих диаметрально противоположные направления развития.
Тюркюты и уйгуры говорили на одном языке и одинаково кочевали вместе со своим скотом, «смотря по достатку в траве и воде»⁶⁵¹, но этим сходство их между собой и ограничивалось. Во всем остальном они чуть-чуть отличались друг от друга, но это «чуть-чуть» мешало им слиться в один народ. Начать с того, что телеские племена, подобно тюркютам, имели миф о предке-волке, но у тюркютов считалось, что они происходят от волчицы оплодотворенной мальчиком, а у телесцев от девушки, отдавшейся волку⁶⁵². Отношение начал мужского и женского в двух параллельных мифах диаметрально противоположны, и это не может быть случайно, потому что в дуалистическом миропонимании VI-VIlI вв. символика пола была определяющим принципом. Небо считалось отцом, Земля – матерью, и было не все равно – считать Небо человеком, как тюркюты, или зверем, как уйгуры⁶⁵³. В самом параллелизме мифов есть нарочитое противоречие, несмотря на внешнее сходство. Вероятно, это не случайно, так как палеоантропология подтверждает разность их происхождения.
Тюркюты были наиболее монголоидными из всех тюркских племен VI-VIII вв. Грузины, издеваясь над тюркютским полководцем, осаждавшим Тбилиси, «принесли огромную тыкву нарисовали на ней изображение царя гуннов – аршин в ширину и аршин в длину; вместо ресниц нарисовали несколько отрезанных ветвей, которых никто не мог видеть; место бороды оставили безобразно голым; место ноздрей шириной в один локоть, редкие волосы на усах...»⁶⁵⁴. Это несомненно не индивидуальные, а шаржированные расовые черты⁶⁵⁵, которые, впрочем, находят подтверждение в типе тюркютских каменных изваяний⁶⁵⁶ и статуэток⁶⁵⁷.
Зато уйгуры были народом европеоидным, подобно своим предкам – рыжеволосым ди⁶⁵⁸. На китайском рисунке уйгур изображен человеком с толстым носом, большими глазами и с бородой, начинавшейся под нижней губой, с пышными усами и густыми бровями⁶⁵⁹. Раскопки уйгурских погребений окончательно подтвердили европеоидность этой этнической группы⁶⁶⁰.
Несходным был и психический склад обоих народов. Оба они были весьма воинственны, но тюркюты умели дисциплинированно идти за своими ханами и тарханами, а телесцы и в том числе уйгуры могли мужественно отстаивать свою свободу, но не проявляли способностей к организации управления и после победы разбредались по своим кочевьям, давая врагу возможность оправиться и перестроиться. Именно это обстоятельство позволило Кат Иль-хану долгое время игнорировать их отпадение и продолжать войну против династии Тан.
Две коалиции. Гораздо более угрожающим казалось положение на западной границе каганата. Тун-джабгу-хан был заклятым врагом восточных тюркютов. Его владения на востоке охватывали всю Джунгарию, и, следовательно только хребет Монгольского Алтая разделял ставки восточного и западного ханов. Но, к счастью для Кат Иль-хана, руки его врага были связаны на западе и юге, ибо уже к 620 г. окончательно определилась расстановка сил в войне, охватившей континент от Желтого моря до Средиземного, и роль тюркютов в ней стала ясной не только для позднейшего исследования, но и для них самих.
Для западнотюркютских ханов оставались неразрешенными две внешнеполитические проблемы: нужно было покорить аваров и пробить сквозь Иран дорогу для караванов с шелком. Собственных сил им для этого не хватало, но их естественным союзником в обоих случаях была Византия, которую в это время громили персы.
Хотя в 610 г. смена правительства в Константинополе привела к власти талантливого полководца Ираклия, положение Византийской империи продолжало оставаться критическим. Ее европейские провинции были наводнены аварами, которые заключили союз с Ираном, а потеря Египта в 616 г. оставила столицу без хлеба.
Персы и авары зажали Византийскую империю в клещи. Однако император Ираклий, подобно своему восточному союзнику Ли Ши-миню, оказался незаурядным политиком и полководцем. Его эмиссары сумели возбудить среди кутургуров недовольство аварским господством, а коль скоро авары об этом узнали, они согласились за деньги снять осаду с Константинополя и в 620 г. отступили за Дунай. Это позволило Ираклию оставить спасенную им столицу и выехать к малоазиатской армии, которую он повел против персов.
План Ираклия заключался в том, чтобы, оставив персидским войскам захваченные ими земли, разгромить их тылы и тем лишить персов возможности продолжать войну. Эта война рассматривалась современниками как «крестовый поход» за христианскую религию, ибо персы осквернили святыни Иерусалима. Однако первый поход, начатый в апреле 623 г.⁶⁶¹ через Армению к Атропатенскому Гандзаку, нельзя было назвать удачным. Несмотря на то, что греки разорили Двин, Нахичеван и Гандзак, где помещался храм огня, при отступлении они были так стеснены персами, что потеряли всех пленных и только в горах Каралага⁶⁶² оторвались от преследующих их персов.
В поисках союзников Ираклий письменно предложил князьям агванским, иверским и армянским «добровольно выйти к нему навстречу и служить ему с войском своим во время зимы; в случае же отказа он обойдется с ними как с язычниками и войска его возьмут крепости их и опустошат пределы страны их»⁶⁶³. Но армяне и грузины отнюдь не стремились менять персидское иго на греческое, а агванские друзья разошлись по укрепленным замкам и предоставили наемникам Ираклия опустошать прекрасные поля и сады, которые они не могли защитить.
Весной 624 г. три персидские армии окружили Ираклия, но он пробился и отступил «в страны непроходимые, по дорогам трудным и шероховатым»⁶⁶⁴ на равнину Нахичевана. Персы преследовали отступавших греков по пятам, и тогда лазы и абазги покинули византийское войско. Несмотря на это, Ираклий нанес еще одно поражение персам и отошел в Киликию, а оттуда в Севастию.
Кампания окончилась. По существу это был беспрерывный ряд побед отходящей армии. Маневрирование без тыловой базы и снабжения характеризует Ираклия как великого полководца и политика⁶⁶⁵. Справедливую и глубокую оценку результатов этого похода дает Моисей Каланкатуйский в своей прекрасной «Истории агван». «Хотя войска персидские претерпели сильные поражения, однако отразили преследователя и загнали его в страну его, завладев городами, которые насильно отняли у него»⁶⁶⁶.
Действительно, наступление Ираклия захлебнулось, но самым грозным было то, что он оказался одинок перед лицом врага. Закавказские христиане, причем не одни лишь монофизиты, но и халкедониты, примирились с персидским господством и не только не оказали никакой поддержки православному императору, но и прямо выступили против него, как, например, Стефан, царь Картли⁶⁶⁷.
А тем временем опять оправились авары и готовились совместно с персами к наступлению на Константинополь. Византийский монарх не мог дольше медлить; он должен был найти союзника, и он его нашел.
В 625 г.⁶⁶⁸ Ираклий направил некоего Андрея, «мужа умного и изобретательного, с обещаниями несметных сокровищ» к хазарам, и наместник "северного царя именем Джебу-хаган⁶⁶⁹, второй в царстве его..." с большой готовностью дал ответ, говоря: «Я выйду на мщение против врагов его [Ираклия]; приду сам с храбрыми войсками моими на помощь ему, совершу угодное ему делами воинскими, мечом моим и луком, как он этого желает»⁶⁷⁰. Ответное посольство в сопровождении тысячи всадников, прорвавшись сквозь персидские заставы, достигло ставки Ираклия и утвердило союзный договор. На следующий год обещанное войско произвело диверсию в Агвании и Атрпатакане.
С этого момента византийские историки отождествляют тюркютов и хазар, надо полагать потому, что хазары стали главной опорой каганата в Прикаспийских степях⁶⁷¹.
Таким образом, Западнотюркютский каганат втянулся в борьбу Византии и Ирана, продолжая вместе с тем дружественные отношения с Китаем и, следовательно, враждебные с Восточнотюркютским каганатом⁶⁷². Цепь вражды замкнулась; создались две грандиозные коалиции: с одной стороны Китай, Западнотюркютский каганат и Византийская империя, а с другой – Восточнотюркютский каганат, Иран и держава аваров.
Возникает вопрос: были ли эти коалиции действительно плодом дипломатических переговоров или здесь имеют место военные выступления государств, просто совпадающие во времени? Подобно ситуации 589 г., тут наблюдается определенная связь между всеми членами обеих коалиций. Персы и авары были связаны военным союзом. Византия заключила союзный договор с наместником западнотюркютского хана. Союз западнотюркютских ханов Шегуя и Тун-джабгу с Китаем, сначала суйским, а после танским, официально зафиксирован в китайских хрониках⁶⁷³. Остается открытым вопрос о связи Византии с Китаем и Ирана с восточными тюркютами. Документов, удостоверяющих такую связь, нет, но это reductio ad silentium. в логике недопустимое. Иран сносился с Дальним Востоком и до этого⁶⁷⁴ и после. Поэтому гораздо правдоподобнее предположить наличие дипломатических связей между Восточнотюркютским каганатом и Ираном в 20-е годы VII в., чем их отсутствие. К сожалению, арабское завоевание уничтожило сасанидские архивы, а китайцы могли не знать о секретной дипломатии их врагов.
Что же касается связи между Византией и Китаем, то только ее наличие объясняет сепаратный мир Ираклия с наследником Хосроя Парвиза, Кавадом Широе, – мир, странным образом совпадающий с последней активизацией восточных тюркютов. В случае успеха восточные тюркюты ударили бы на западных и лишили бы Ираклия единственного союзника в борьбе с Ираном. Вместе с тем победоносные действия западных тюркютов в Азербайджане были известны китайцам⁶⁷⁵. Вероятно, согдийские купцы постоянно передвигавшиеся между Востоком и Западом, своевременно оповещали своих союзников о всех перипетиях войны.
Переходя к вопросу о причинах и движущих силах этой войны, необходимо отметить, что все члены первой коалиции – Византия, Китай и Западнотюркютский каганат – были заинтересованы в развитии караванной торговли. Что касается Византии и Китая, то это ясно и без дополнительных доказательств. В отношении Западнотюркютского каганата вопрос сложнее. Как было показано выше, в нем боролись две партии, или два союза племен: северо-восточные кочевники – дулу, экономически связанные с северными тюркютами и Турфаном, на территории которого в это время укрепились сторонники свергнутой династии Суй⁶⁷⁶, и юго-западные кочевники – нушиби, тяготеющие к согдийским торговым городам. Так как интересы этих городов были тесно связаны с Китаем и Византией, то и нушиби придерживались прокитайской ориентации. Ханы Шегуй (611-618) и Тун-джабгу (618-630) были ставленниками нушиби; отсюда их тесный союз с Китаем против восточных тюркютов и с Византией против Ирана.
Итак, не будет ошибкой предположить, что помимо частных, местных целей у членов первой коалиции было общее стремление установить свободную и безопасную торговлю между Европой и Китаем.
Цели членов второй коалиции были различны. Аваров интересовал больше всего грабеж; у Ирана с Византией были давние счеты⁶⁷⁷. Установление в Китае сильной власти грозило восточным тюркютам гибелью их самостоятельности как политической, так и экономической. Это отчетливо показала история предыдущего периода, когда усилилась династия Суй. Поэтому тюркютские ханы всеми силами поддерживали все восстания и беспорядки, возникавшие в Китае, и давали прибежище тысячам политических эмигрантов⁶⁷⁸. Кроме китайских повстанцев Кат Иль-хан имел еще двух союзников.
На востоке племена киданей и татабов (хи) не пошли по пути уйгуров, а сохранили верность каганату. Они составляли в 20-х годах VII в. раздел толос и находились под личным управлением наследника престола Шибоби⁶⁷⁹, сына Шибир-хана. Отношение киданей к династии Тан было определенно враждебным, а татабы, сверх того, вступили в союз с одним из претендентов Гао Кай-дао и совместно с ним вторгались в пределы Китая⁶⁸⁰.
Вторым союзником восточных тюркютов стал Тогон, освободившийся во время падения династии Суй, в 615 г. Сначала тогонский царь Фуюнь оказывал помощь танскому претенденту. Но как только тот возвратил ему заложников, Фуюнь переметнулся в стан его врагов⁶⁸¹. Надо думать, что здесь сыграли роль не тонкие политические расчеты, а настроение масс тогонского народа, пострадавшего и от китайцев и от их союзников – западных тюркютов – и поэтому стремившегося к мести. Силы тогонцев были невелики, но удлинение линии фронта на запад распыляло табгачские силы и ослабляло северную границу, открытую ударам тюркютов. Поэтому Тогон был ценным союзником для тюркютского хана.
Наступление. Кат Иль-хан понял, что борьба, затеянная его братьями, переросла обычную пограничную ссору и ограничиваться только поддержкой китайских повстанцев гибельно для него самого. Единственное, что могло принести ему победу это был решительный удар всеми силами. А силы у него были: «Он опирался на стяжание, собранное его отцом и старшим братом, и имел многочисленную и отличную конницу»⁶⁸².
Момент для начала войны был благоприятным для тюркютов. Ли Ши-минь в 621 г. с лучшими войсками был занят под Лояном боями с Ван Ши-чуном и Доу Гянь-дэ.
Император Гаоцзу (Ли Юань) больше всего на свете боялся конфликта с тюркютами в такой момент, но выбрал совершенно неправильный путь. Он послал Кат Иль-хану 100 тыс. кусков шелка, чтобы завязать дружбу. Хан же усмотрел в этом слабость и трусость и заключил в узилище танских послов. В ответ на это в Чанъани арестовали и бросили в тюрьму двух знатных тюркютов – Жехая н Ашидэ-тегина⁶⁸³, чем дали повод к началу войны.
Тюркюты ворвались в Шаньси и взяли крепость Май. Табгачские войска были разбиты, а полководцы пленены. Победа танских войск под Лояном, казалось, выправила положение, но офицеры разбитых войск выбрали нового вождя – Лю Хэй-да, о котором говорилось выше, и продолжали борьбу. Тюркютская поддержка дала повстанцам возможность вторгнуться в Шаньдун в 622 г., а в это время главные силы тюркютов вступили в Биньчжоу и связали большое количество войск, благодаря чему Лю Хэй-да развивал успех на востоке. Попытка правительственных войск перейти в контрнаступление и выбить тюркютов из Май окончилась неудачей, после чего тюркюты взяли Яймынь, разорили области Фынчжоу и Лучжоу и увели в степь 50 тыс. пленных обоего пола.
Только полная мобилизация сил позволила танским войскам остановить наступление тюркютов. Ли Ши-минь и его старший брат Ли Гянь-чэн разбили несколько зарвавшихся тюркютских отрядов и вынудили к отступлению, главные силы. Одновременно тюркютский хан получил богатые подарки, что склонило его к заключению перемирия⁶⁸⁴. Это была роковая ошибка: тюркюты потеряли темп наступления.
Используя передышку, наследный принц Гянь-чэн обратился против Лю Хэи-да и деньгами, обещаниями, интригами сумел разложить его армию. Лю Хэи-да и оглянуться не успел, как его покинули самые, казалось бы, надежные сподвижники, а оставшиеся схватили его и выдали танскому принцу. Лю Хэй-да был казнен 7 февраля 623 г., а восстание на востоке подавлено⁶⁸⁵.
На западе в это же время потерпели поражение тогонцы, вторгшиеся в Шэньси. Танский полководец применил во время боя с ними небывалый тактический прием: на пригорок, недалеко от поля битвы, вышли музыканты, танцовщицы и начали представление Тогонцы заинтересовались и стали смотреть на прекрасных китаянок, а это время китайские войска зашли им в тыл и бросились в атаку. Пленных не брали. Спаслись только те тогонцы, которых вынесли степные кони⁶⁸⁶.
Осенью 623 г. тюрк юты возобновили набеги, но время было упущено, и военные действия протекали с переменным успехом⁶⁸⁷. Только в 624 г оба тюркютских хана – Кат Иль-хан и его племянник Шибоби, хан толосов продвинувшись по всему фронту, "привели всех в трепет "⁶⁸⁸. Против них стояли два корпуса, которыми командовали Ли Шиминь и его младший брат Ли Лун-ки. Не надеясь обычными приемами остановить противника, Ли Ши-минь выехал перед строем и вызвал Кат Иль-хана на поединок. Тот, улыбнувшись, не ответил ничего. Тогда Ли Ши-минь подскакал вплотную к Шибоби и, схватив его коня за поводья, громко сказал ему: «Некогда мы заключили союз, и, если ты в беде, я могу тебе помочь. Разве ты забыл клятвы? Можешь ли решить победу в кровавом бою?»⁶⁸⁹. Хан толосов ничего не ответил и остается неясным, были ли действительно у него тайные сношения с Ли Ши-минем или это был блестяще рассчитанный ход танского принца, которому нужно было поссорить тюркютских ханов. Так или иначе это ему удалось.
Кат Иль-хан заподозрил своего племянника в измене и отвел войска. не приняв боя. Было заключено перемирие, и начались переговоры, которые, разумеется, не дали результатов. Тем временем пошли дожди от которых размокли и ослабели тюркютские луки, и ханам пришлось отступить. Император и его приближенные до того натерпелись страху, что хотели было перенести столицу на юг, но Ли Ши-минь сумел помешать этому самоубийственному намерению. Были приняты меры к укреплению границы, и на Хуанхэ заведен гребной флот, чтобы препятствовать тюркютам переправиться через реку⁶⁹⁰. Затем императорское посольство проникло в западные степи и склонило Тун-Джабгу-хана к заключению военного союза против восточных тюркютов⁶⁹¹.
Кат Иль-хан, видимо, был склонен рассматривать свое отступление как повод к заключению прочного мира. Дальнейшая воина не была для него желательна, так как к концу 624 г. табгачи овладели всем Китаем и внутри страны не осталось никаких сил, сопротивлявшихся дому Тан. Хан предложил заключить торговый союз, на что последовало согласие императора⁶⁹², но, так как последний деятельно готовился к войне, иллюзии хана рассеялись быстро.
В 625 г. тюркюты снова вторглись в Шаньси. Один из их отрядов был разбит, зато другой одержал блестящую победу. Набеги тюркютов были, как правило, удачны, а осады крепостей безрезультатны. Судьба войны могла быть решена только в открытом бою, но события внутри Китая отсрочили развязку.
Переворот в Китае. Будучи кавалерийским генералом, Ли Юань показал незаурядную энергию, находчивость и решительность. Но, превратившись в императора Гаоцзу, он растерялся от нахлынувших на него забот. Китай в VII в. бурлил. Мало было его завоевать, надо было его замирить, а этого Ли Юань не умел. Хороший полководец, он отнюдь не был дальновидным политиком и после победы пошел по пути наименьшего сопротивления, тем более что на этот путь его толкали и обстоятельства, и собственная накопившаяся усталость.
Далеко не все помещики группировки Гуаньлун погибли, защищая династию Суй. Большая часть их получила амнистию и явилась ко двору засвидетельствовать свою благодарность⁶⁹³. Они сумели создать в Чаньани такую обстановку, что Гаоцзу сблизился с ними и принял их поддержку. Чаяния их сводились к тому, чтобы восстановить порядки эпохи Суй, т.е. создать для императорской фамилии беспечальное существование во дворце, управление доверить чиновникам-конфуцианцам, в лояльности которых не было сомнений, а широкие массы служилого и податного населения вернуть в прежнее положение и заставить безропотно служить и платить налоги. Вождями этого направления оказались наследник престола Ли Гянь-чэн и третий сын императора – принц Ли Лун-ки⁶⁹⁴.
Согласно этой программе в Чанъани была учреждена академия⁶⁹⁵, где конфуцианские профессора готовили сыновей знати к занятию государственных должностей, а 24 мая 626 г. был издан указ об ограничении буддизма и даосизма, по которому многие монахи зачислялись в податное сословие, а монастырские имущества отходили в казну⁶⁹⁶. Это была попытка повернуть ход истории назад.
Жертвами нового порядка должны были стать народные массы, которым на шею опять пытались вскарабкаться титулованные богачи; нетитулованное служилое дворянство, тратившее свои силы на оборону границ и потому не имевшее ни времени, ни средств для подготовки к экзаменам на чин, и его вождь Ли Ши-минь, которого братья ненавидели из зависти к его военным заслугам; широкие слои, симпатизировавшие буддизму и даосизму, а также грамотные люди, по складу характера или по отсутствию связей не попавшие в число профессиональных ученых. Для Китая в целом новая программа означала капитуляцию перед тюркютами, и в Чанъани уже поговаривали о том, чтобы перенести столицу на юг и уступками добиться мира⁶⁹⁷. Но решающей силой в стране был не двор, а армия, которой командовал принц Ли Ши-минь.
Придворная клика прежде всего попыталась лишить своих противников вождя. Ли Ши-миню на пиру подсыпали отраву, однако он не умер и после тяжелой болезни встал на ноги. После этого он стал осторожен и жил в своей ставке среди обожавших его воинов. Тогда братья уговорили отца вызвать Ли Ши-миня во дворец, рассчитывая расправиться с ним. Хотя Ли Ши-минь был предупрежден о их намерениях, но как истый китаец он не мог ослушаться отца и императора. 2 июля 626 г. он явился по вызову, но с многочисленной и хорошо вооруженной свитой, составленной из самых храбрых воинов. Во дворец он вошел с оружием в руках бок о бок со своим другом, воеводой Чин-дэ, и увидел в приемном зале своих братьев. Ли Гянь-чэн, не говоря ни слова, пустил стрелу в Ли Ши-миня, но промахнулся. Зато Ли Ши-минь ответной стрелой поразил его насмерть, а Чин-дэ застрелил Ли Лун-ки. После этого дворец оказался во власти Ли Ши-миня, и старик император, выслушав доклад сына о преступном заговоре братьев, простил ему совершенное кровопролитие, назначил наследником престола и, что особенно интересно, отменил указ о запрещении буддизма и даосизма⁶⁹⁸. Не поставить эти события в тесную связь невозможно.
4 сентября 626 г. Ли Юань отрекся от престола в пользу своего сына, принявшего титул Тайцзун. Такой оборот дела был наибольшей из неудач, постигших восточнотюркютского Кат Иль-хана.
Новый император добился внутреннего мира путем внешних войн. Прежде всего он поразил подданных, помиловав большую часть пособников своих братьев. Затем он отпустил домой 3 тыс. девушек, взятых на службу во дворец⁶⁹⁹, и, резко уменьшив пышность двора, снизил налоги. В угоду служилому дворянству, которое было его опорой, он «загнал героев Поднебесной в ловушку»⁷⁰⁰ тем, что пересмотрел родословные списки и этим нанес удар «сильным домам» богатых помещиков, выдвинувшимся при династии Суй. От этого выиграли захудалые роды обедневшего дворянства, получившие доступ к военной и гражданской карьере. Армия быстро втянула в себя весь авантюристический элемент, и хозяйство империи стало развиваться без помех, а положение на фронте изменилось к лучшему. Китай вступил в полосу своего расцвета, и первые, кто это почувствовал, были восточные тюркюты.
Заключение мира. Тайцзун получил тяжелое наследство. Низложение династии Суй стоило Китаю около 2/3 населения⁷⁰¹. Множество крестьян было убито или умерло от голода, немало их разбежалось, покинув свои поля. Один из чиновников докладывал императору: «К востоку от области Ло и области И вплоть до Хай и Дай в Шаньдуне лишь изредка встречаются следы человека; повсюду, куда хватает глаз, густые кустарники и травы»⁷⁰². А тюркюты продолжали нападать. Они «вымели китайскую землю набегами»⁷⁰³. В те месяцы, когда принцы боролись за власть, тюркюты перенесли военные действия из разоренной Шаньси в Ганьсу и опустошили эту область⁷⁰⁴. Целью их, очевидно, было, во-первых, вести войну за счет местного населения; во-вторых, снова поднять своих союзников тогонцев на войну, что им удалось;⁷⁰⁵ в-третьих, прорваться к столице и заставить правительство запереться в крепости, чтобы гибнущие подданные возроптали против власти⁷⁰⁶. Этот натиск мог оказаться последним, но император и полководец Тайцзун Ли Ши-минь с присущими ему твердостью и талантом нашел выход из положения, казавшегося безнадежным.
23 сентября Кат Иль-хан во главе стотысячной армии подступил к Чанъани. Император решил принять бой, и, когда его войска выступили из города и выстроились в боевом порядке, он в сопровождении всего лишь нескольких человек подъехал к р. Вэй и громко стал упрекать хана в вероломстве; затем приблизился вплотную к хану, взял его лошадь за повод и приказал готовиться к битве⁷⁰⁷. Смелость императора и выправка подходивших китайских войск произвели впечатление на хана и тюркютских старшин. В тот же день был заключен мир, в ознаменование чего на мосту была заколота белая лошадь, и тюркюты возвратились обратно в степь, вернув по просьбе императора всех захваченных ими пленных.
Надо полагать, что такому обороту дел весьма способствовало подготавливаемое выступление западных тюркютов, союзников Китая. Кат Иль-хан не рискнул оставить незащищенными свои кочевья.
Мир, заключенный на р. Вэй, сорвал поход Тун-джабгу-хана на восток, но этот хан вполне компенсировал себя на западе, где ирано-византийская война достигла своего кульминационного пункта.
Оценку заключенному миру дал сам император Тайцзун. На вопрос своего приближенного, почему он не вступил в бой и не уничтожил неприятеля, он ответил, что это было возможно и даже легко, но не привело бы к цели. Враг был бы разбит, но не побежден, и озлобление придало бы ему силы. Теперь же, получив дорогие вещи и шелк, он возгордится, «а высокомерие поведет их к гибели»⁷⁰⁸. Тайцзун был прав. За последующие три года мира его империя отдохнула и набралась сил, а тюркютский хан уже не смог вернуть потерянную инициативу. Захлебнувшееся наступление часто бывает тяжелее поражения, и тюркюты это вскоре испытали.