БРАТ-НАСТОЯТЕЛЬ, одет в белое. 3 страница

1-й СТОРОЖ. Мсье, разве можно запомнить каждого, кто приходит в музей? Не стану же я пялиться на посе­тителей.

ЖАН. Но я вам говорю, ее лицо забыть нельзя, я же вам говорю, ее нельзя не заметить.

2-й СТОРОЖ (1-му). Скажи этому господину, что достаточно небольшой суммы и мы будем повнимательнее. Может, мы и вспомним его даму, разумеется, если она уже была здесь, и как только она появится, тут же ему сообщим, а если она еще не приходила, что более вероятно, то постараемся ее не прозевать.

1-й СТОРОЖ. (Жану). Сообщите нам ее приметы, мсье, если у вас при себе нет ее карточки.

 

ЖАН. Ее приметы?

1-й СТОРОЖ. Или скажите, как ее зовут, мы повесим у входа объявление, и вы сможете оставить для нее записку.

 

ЖАН. Я забыл ее имя.

1-й СТОРОЖ (2-му). Он забыл ее имя.

2-й СТОРОЖ. Пусть ее опишет.

ЖАН. Описать ее... Ну что ж... Она... она... как же это лучше объяснить? Она похожа на часовню на вершине холма, нет... на храм, что внезапно возникает посреди девственного леса, нет... она сама и есть и холм, и долина, и лес, и лужайка...

 

1-й СТОРОЖ. Поточнее, пожалуйста.

 

ЖАН. Она носила браслеты.

1-й СТОРОЖ. У нас здесь все женщины носят браслеты.

 

ЖАН. Ее движения благородны и величавы, словно у лебедя на глади озера... понимаю, этого мало.

2-й СТОРОЖ. Она блондинка? Брюнетка? Или рыжая?

 

ЖАН. На ней было платье скружевами, голубое...

1-й СТОРОЖ. Глаза... какого цвета у нее глаза?

ЖАН. Глаза цвета тумана, нет, необычайно светлые... нет, темные, взгляд глубокий, искрящийся смехом, внима­тельный, далекий, цвета забытых грез, ласковый, как вода в теплой реке летом. Ее очень просто узнать.

 

1-й СТОРОЖ. И все же я думаю, что фотография или хотя бы имя значительно упростили дело.

 

ЖАН. Уверяю вас, вы узнаете ее по улыбке. Никто не улыбается, как она. По-моему, она высокая, руки довольно длинные. И еще вы ее узнаете по восторгу на лице, восторгу от того, что она вдруг увидит все это... И тогда она слегка прикроет глаза, чтобы не ослепнуть от яркого света. И она тоже станет вас спрашивать, не был ли я тут, не видели ли вы меня, не ждал ли ее кто. Вот только поймет ли она, что она — это она, а я — это я?

1-й СТОРОЖ. Вы не записали точный день и час в записной книжке?

 

ЖАН. Куда же я ее подевал?

1-й СТОРОЖ. В голове не укладывается — как можно потерять записную книжку.

2-й СТОРОЖ (1-му). А он точно знает, что не назначил свидание где-нибудь в другом месте?

ЖАН. Уверен, что именно здесь.

 

2-й СТОРОЖ. В чем может быть уверен человек с такой никудышной памятью?

ЖАН. Воспоминания наплывают одно за другим. Память пробуждается. Я объяснял ей, что добраться сюда мож­но, только преодолев тысячи ступеней; я вижу, как мы идем рядом, озаренные солнцем... Я отчетливо вижу две наши тени на дороге. Я, помнится, еще уточнил, что, прежде чем подняться по лестницам, по бесчисленным ступеням, надо пройти по пыльной дороге вдоль моря, а перед этим на ее пути будет оливковая роща, белый город, пустыня...

 

1-й СТОРОЖ. Ну что ж, инструкции вполне точные.

 

ЖАН. Она ответила: «Я обязательно приду». Она не стала бы так шутить со мной, правда? И еще она сказала: «Я обязательно приду, даже если память подведет меня, это все равно буду я, если ты ничего не вспом­нишь. Это все равно будешь ты, мы все равно останемся самими собой, даже если все забудем. Но как память может подвести? Мы договорились встретиться в июне, в одиннадцать часов. Или в три часа пополудни? В какое же время? Пятнадцать часов? Тринадцать? Сем­надцать? А может, в июле?

1-й СТОРОЖ. Видите, память вас все-таки подвела. Чем же я могу помочь?

 

ЖАН. По-моему, мы перенесли свидание на какой-то другой день, вот почему я совершенно запутался, вот почему в голове такая неразбериха. И у нее, наверняка, тоже. На чем же мы в конце концов остановились? Надо вспомнить: 13, 11, 15, 17, 13, 11, 15, 17... Она сказала: «Сейчас пока рано... невозможно... за нами следят... а наши цепи? А долг?.. Но потом я уйду с тобой в страну, где мы все начнем сначала». Я говорил ей, что есть такая страна, что путь туда долог, что туда нельзя ни доехать, ни долететь, что придется идти через унылые равнины, огромные города, пустыни, горы. А она только повторяла: «Что мне пустыни, что города, что горы? Меня ничто не остановит. Я все брошу, разорву все оковы». Но она знала, что дорога будет долгой.

1-й СТОРОЖ. Пожалуй, мсье, мне вашу даму не узнать. Так что если вам все равно нечего делать, подождите ее сами. Раз она обещала, видимо, придет, не волнуйтесь.

 

ЖАН. Наверное, мое описание показалось вам несколько причудливым.

1-й СТОРОЖ. А сами-то вы уверены, что узнаете ее?

ЖАН. Вообще, черты лица у нее довольно переменчивые, но выражение всегда одно. По выражению лица я и пойму, что она — это она, в нем я прочту желание узнать меня. Она придет, придет, она же обещала... Наша встреча, самая главная из всех встреч... Конечно, она прислала бы телеграмму, она бы нашла способ извиниться. Да, господа, пока в этой сладости жизни я чувствую привкус горечи, чувствую пустоту в пол­ноте бытия, мне пусто и горько, потому что ее нет со мной. Но память о забытом укажет ей дорогу сюда, ее приведет воспоминание, которое словно бы и стер­лось из памяти, а на ярком солнце вдруг дает росток и начинает тянуться к свету, подобно зерну, брошен­ному в землю. Впрочем, забвение ей не грозит — она приняла все меры предосторожности. Она сказала: «Когда мы встретимся, я буду свободна только для вас... для вас... для тебя». Как же она тогда сказала? Я буду свободна для вас? Свободна для тебя? Для вас? Или для тебя? Голос ее слышу, а слова — нет...

1-й СТОРОЖ. Может, она все-таки забыла?

2-й СТОРОЖ. Может, у нее за это время появились другие дела?

ЖАН. Если бы она забыла, то забыл бы и я. Она знает, что я приду, знает, что если я ее не дождусь, то буду скитаться по земле сотни лет, не ведая, где преклонить голову, ибо она — мое пристанище, она — мой покой. Она должна прийти. Так что давайте спокойно любо­ваться великолепием гор и ждать. Можно я сяду на скамейку? (Садится, но тут же встает.) Наверное, она не знала, сколько преград будет на пути, наверное, она сходит с ума от ужаса, что не успевает на встречу, но ведь она меня уверяла: «Я смогу, вот увидишь, я смогу, вот увидите, я приду ради вас». Ее решение было так внезапно, но не опрометчиво. Стихийность шла из глубины души. Наконец-то она. (Идет в глу­бину сцены.) Нет, я ошибся, это лишь тень птичьего крыла. Она точно сказала, мсье, до следующего раза. Не она ли идет?

 

1-й СТОРОЖ. Просто свет играет.

ЖАН. А это не она? Мне кажется, песок шуршит у нее под ногами...

 

2-й СТОРОЖ. Это ветер.

ЖАН. А ее непонятная вера в других. Чего от них можно ждать? Но она мне отвечала: «Только на других и нужно надеяться. Я научу тебя жить, помогу обрести радость бытия, которую ты не знал раньше». Годы, прожитые зря, годы, вычеркнутые из жизни! «Они вернутся к тебе, я верну их тебе». Это были ее слова, или они мне почудились? «Как вы прожили эту жизнь?» — спрашивала она меня. «По ночам меня мучили кошмары». «Я помогу вам очнуться, я обещаю. Наступит новое утро, ты станешь другим и останешься прежним, ты изменишься и будешь самим собой, наше счастье будет безгранично. Я научу тебя жить». Но пусть она скорее придет, пусть научит меня! Не ее ли шаги там, на лестнице... или это снова ветер, снова всего лишь тень крыла, снова игра света? Который час?

 

1-й СТОРОЖ. Полдень.

2-й СТОРОЖ. Час дня.

ЖАН. Который час?

1-й СТОРОЖ. День клонится к вечеру.

 

ЖАН. Нет, вечер еще не скоро. Вы слышите ее голос? Она говорит: «Идите сюда, я пришла, где же вы?».

1-й СТОРОЖ (2-му). Ты что-нибудь слышишь?

ЖАН. Солнце по-прежнему в зените, еще не поздно, вечер далеко. Вы слышите ее голос? Она говорит: «Подойдите, покажитесь».

2-й СТОРОЖ (1-му). Я ничего не слышу.

1-й СТОРОЖ (Жану). Мы с коллегой не слышим никакого голоса.

2-й СТОРОЖ. Вы помните ее последние слова?

ЖАН. Ты помнишь? Ты говорила: «Я люблю тебя, любовь моя, безумно люблю, мой бедный, мой милый, не волнуйся ни о чем». С этими словами она ушла. На ней было голубое платье, она повернулась ко мне с нежной улыбкой на устах. Нет! Ее образ я не забуду никогда. Она не могла вырвать любовь из сердца, из сердца она не могла вырвать любовь, любовь из сердца вырвать она не могла. Вы ее видите, вы ее слышите? Она уже здесь? «Не волнуйся ни о чем», — сказала она.

1-й СТОРОЖ. Нам скоро закрывать музей, мсье. Приходите завтра. Наверное, она забыла,

 

ЖАН. Я люблю тебя, любовь моя, безумно люблю. Кто не может забыть, мучается всю жизнь. А разве я никогда не лгал, разве никогда не обещал того, что не мог выполнить? Неужели до скончания века мне страдать от этой смертельной раны? Я должен жить с вечной раной в сердце. (Садится на скамейку.)

1-й СТОРОЖ. Наступает час закрытия.

 

2-й СТОРОЖ. Час прошел.

 

1-й СТОРОЖ. Солнце садится. Скоро вечер.

 

2-й СТОРОЖ. Сезон подходит к концу.

 

1-й СТОРОЖ. Скоро начнется новый.

 

2-й СТОРОЖ. Да только не для него.

1-й СТОРОЖ (Жану). Уже поздно, мсье.

ЖАН. «Как ты прожил жизнь?» — спрашивала она. «Жизнь прошла зря, но я верну ее тебе». Ах! Только бы она появилась! Мне одному не справиться. Это не она там, на лестнице? Это не ее шаги? Или это снова тень чьей-то тени? Или листок? Или ветер? Или трепет желанья? Или просто мой стон?

1-й СТОРОЖ. Конечно, это вы вздохнули.

ЖАН. Ну покажись же как-нибудь! Покажись! Дай хотя бы знак! (Смотрит по сторонам.) Ты мое пристанище. Мне больше нигде нет места. Кому я нужен? Да, господа сторожа, когда-то мне было уютно в моей бесприютности. Знаете, что со мной произошло? Я ре­шил спастись от старости, спастись от прозябания, я искал жизни, я искал радости. Я искал совершенства, я нашел страдания. У меня был выбор — покой или страсть; увы, по легкомыслию я избрал страсть: Преж­де я был под защитой в скорлупе своей тоски, нос­тальгии, страхов, угрызений совести, забот, обязан­ностей — но под защитой. Они, как стены, хранили меня, а самой надежной был страх смерти. Но стены рухнули, и я остался гол и неприкрыт. Стены рухнули, и жизнь оказалась адским пламенем и безысходной тоской. Я стремился к жизни, а она обрушилась на меня. Она невыносимо тяжела, она меня убивает. Почему я не внял голосу разума? Все старые раны открылись и кровоточат. Десять тысяч стрел вонзились в мою плоть.

1-й СТОРОЖ. Уж лучше бы он все забыл, потеря памяти для него спасение.

2-й СТОРОЖ. Он сам во всем виноват. Вот пусть и мучается. Довольствовался бы малым. Так нет, жадность обуяла, подавай ему все сразу!

1-й СТОРОЖ. Уже сорок лет я сторожу этот музей. Живу тихо-мирно, без суеты. У моей жены усы выросли, почти как у меня.

ЖАН. Будь я шелудивой собакой или кошкой, тут же ка­кая-нибудь добрая душа, сердобольная старушка, сжа­лилась бы надо мной, приютила, залечила раны. Но, увы, я всего лишь человек. Человека никому не жалко, людские страдания — посмешище для всех вокруг.

1-й СТОРОЖ. А сам он когда-нибудь жалел других?

 

2-й СТОРОЖ. Все они требуют жалости только для себя, а об остальных и думать не хотят.

 

ЖАН. Зачем она вытащила меня из подземелья, из моей могилы?

 

1-й СТОРОЖ. Разве не он говорил, что страдать глупо?

 

2-й СТОРОЖ. Разве не он говорил, что к другим надо отно­ситься с безразличием или, по крайней мере, с очень незначительным сочувствием?

 

1-й СТОРОЖ. Разве он не говорил, что ни из кого нельзя делать кумиров? Что никто в этом мире не стоит поклонения?

 

2-й СТОРОЖ. Не он ли уверял, что надо быть свободным и ни от кого не зависеть?

 

1-й СТОРОЖ. Не он ли говорил, что мы ни над кем и ни над чем не властны?

 

2-й СТОРОЖ. Какой разлад между сердцем и рассудком!

 

1-й СТОРОЖ. Сплошные противоречия!

 

2-й СТОРОЖ. Он не верит в то, о чем думает, и не думает о том, во что верит.

 

ЖАН. Какой разлад между надеждами и жизнью! Между мной и мной! (Ему кажется, что по террасе прохо­дит женщина.) Это она. Она? Это ты? Ты — это ты? (Подходит к кому-то невидимому.) Тебя зовут не... Как же тебя зовут? Посмотрела и ушла. Она бы меня узнала. (Ему кажется, что с другой стороны проходит еще одна женщина.) Наконец-то! (Бросается навстречу тени.) Я знал, что ты придешь. Как давно я жду тебя! Со дня сотворения мира. Со дня моего первого рождения.

 

1-й СТОРОЖ (женским голосом). Я не понимаю, о чем вы, мсье.

 

ЖАН. Да нет же, ты должна меня узнать. Открой глаза. Посмотри внимательно. Посмотри мне в глаза. Разве ты не помнишь? Даже если ты не помнишь, все равно это ты. А я— Жан. Ты пришла ко мне, ты ждала меня.

 

2-й СТОРОЖ (женским голосом). Вы забываетесь, мсье. Я жду мужа. Вон он, кстати.

1-й СТОРОЖ. Уже поздно, мсье.

 

ЖАН. Еще мгновение.

 

2-й СТОРОЖ. Что вам даст одно мгновение? Тому, кто ждет целую вечность, с точки зрения статистики, надеяться просто не на что.

ЖАН. Я жду ее целую вечность. Я жду тебя целую вечность.

 

1-й СТОРОЖ. День кончился. Кончился.

2-й СТОРОЖ. Неделя кончилась.

1-й СТОРОЖ. Сезон кончился. Мы уходим в отпуск.

 

ЖАН. Жизнь кончилась. Увы! Я снова опоздал.

2-й СТОРОЖ. Поищите кого-нибудь еще, может тогда вам больше повезет.

1-й СТОРОЖ. Вы ее найдете.

2-й СТОРОЖ. Или обретете.

1-й СТОРОЖ. Или найдете другую, похожую на нее...

 

ЖАН. Мне не нужны женщины, похожие одна на другую... или на нее.

1-й СТОРОЖ. Вамтрудно угодить.

ЖАН. Мне нужна такая, на которую похожи все и которая не похожа ни на кого...

2-й СТОРОЖ. Нам надо закрываться, мсье.

 

ЖАН. Темнеет, уже поздно, теперь я вижу.

2-й СТОРОЖ. Мы закрываемся, мсье.

ЖАН. Уже поздно. Слишком поздно. И холодно. И пейзаж не тот. Все меняется, когда угасает надежда. (Смот­рит вокруг.) Снова угрюмые равнины и кошмары бытия. Снова пустынные равнины, топи и болота... Да, если бы только это! А сердце как раненый зверь, когтями раздирающий мне плоть, и желудок — зия­ющая пропасть, и рот — бездна, закрытая стеной огня. Жажда и голод, жажда и голод... (Подходит то к одному сторожу, то к другому, то берет их обоих за руки, то обнимает за талию.) Сестры мои! Мои нежные подруги! Если бы я только мог вернуться туда, где отвращение к жизни было мне надежной защитой, где я был замурован в страхе смерти...

1-й СТОРОЖ. И где вам было уютно в бесприютности... Это вы нам уже рассказывали. Надо было оставаться дома.

2-й СТОРОЖ. Надо было поступать как мы. Как все

 

ЖАН. Зачем она вырвала меня оттуда? Зачем обещала? Я же не требовал от нее никаких обещаний.

1-й СТОРОЖ. Она вас просто соблазнила призрачным светом

любви.

2-й СТОРОЖ. Какой смысл в такой жизни...

 

ЖАН. Ах, милые подруги, пожалейте меня хотя бы для виду.

 

Сторожа достают огромные носовые платки, вы­тирают глаза и сморкаются.

Спасибо. Спасибо за доброту. Я знаю, жизнь бессмыс­ленна. Раньше мне были известны все доводы против нее, против бурного водоворота бытия. Я был осторо­жен, сестры мои. О, знали бы вы, как я был осторожен, как недоверчив... Но она пробудила во мне такие воспоминания, такую ностальгию, такие скрытые же­лания, такую жажду жизни! Она пробудила во мне истинное Я. Она нужна мне, как никогда. А я-то раньше думал, что ни в ком не нуждаюсь! Конечно, конечно, жизнь бессмысленна. Я понял, что рассудок для жизни помеха... Я цеплялся за него, но только изранил руки в кровь...

 

1-й СТОРОЖ. Вот к чему приводит безрассудство.

ЖАН. Увы, увы, увы! Что толку от потери рассудка, если не наступает мрак ночи, если разум еще не угас.

 

2-й СТОРОЖ. Вы веселый и открытый человек. Успокойтесь и идите своей дорогой. Мы еще не ужинали.

 

ЖАН. Открытый, словно открытая рана. Ухожу, ухожу. Я пустился в дорогу в надежде покорить белый свет. Дорог было немало, а света я так и не видел. Куда мне идти? Куда идти? Где отыскать землю, чтобы была мягкой, воду, чтобы не обжигала, перевязку, чтобы утоляла боль, куст, чтобы не ранил шипами? Я болен, сестры мои. Да, да, ухожу, ухожу. Я мертв. И все-таки еще умираю. Меня можно излечить одним словом. Кто знает это слово? Где тот, кто может его произнести? Я не помню, где мой дом, я забыл дорогу, мне снова придется блуждать по долинам. Может, там я ее случайно встречу. Но ведь она была мне обещана, мне предназначена. Не понимаю. Пойду, буду идти и ночью, и днем, и в сумерках. (Кричит.) Где ты? Я не остановлюсь, пока не увижу огней твоей диадемы!

 

1-й СТОРОЖ. Удачи вам и доброго пути! Мир велик. Вы еще молоды, у вас все впереди. А нам уже поздно.

 

2-й СТОРОЖ. Да и желания нет. Мы привыкли довольство­ваться малым.

1-й СТОРОЖ (вслед удаляющемуся Жану). Приходите как-нибудь еще!

ЖАН (кричит). Покажись, освети мне путь, ты, легкая, яркая, нежная, сильная, пылкая, безмятежная.

 

Его голос постепенно затихает вдали.

 

2-й СТОРОЖ. Что это за особа, которая так и не явилась? Принцесса или кто?

 

1-й СТОРОЖ. Неужели ты ему поверил?

 

2-й СТОРОЖ. Ты не проголодался? (Принюхивается.) По-моему, супом пахнет.

 

1-й СТОРОЖ. А у меня прямо вкус вина во рту.

2-й СТОРОЖ. Приятного аппетита.

1-й СТОРОЖ. Приятного аппетита.

 

Расходятся в разные стороны.

 

ЗАНАВЕС.

 

 

Эпизод третий.

У ПОДНОЖИЯ СТЕНЫ.

 

 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

 

ЖАН. ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. ПОЖИЛАЯ ДАМА. ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. ВТОРАЯ АНГЛИЧАНКА. МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. ШЕФФЕР.

РАВВИН. МУЖЧИНА. ЖЕНЩИНА. КАТОРЖНИК. СУДЬЯ. ЭКСКУРСОВОД. КУХАРКА.

 

 

Весь задник, от одного конца сцены до другого, за­нимает огромная стена; справа в ней, если смотреть из зрительного зала, — маленькая низкая дверь. Ту­склый свет. Все пространство перед стеной покрыто сухими ветками красно-коричневого цвета. Когда за­навес поднимется, сцена в течение некоторого вре­мени должна оставаться пустой, чтобы публика мог­ла как следует рассмотреть стену. Слева входят Пожилой господин и Пожилая дама. Медленно, держа друг друга под руку, они подходят к стене. Через свободную руку у обоих перекинуты черные плащи, в руках — по зонтику, тоже черному. Они останав­ливаются на середине сцены и начинают разгляды­вать стену.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Это памятник XII или XIII века, здесь кругом одни памятники. Определенно, XII или XIII век.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. А по-моему, это Ренессанс.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Не думаю.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Ты уже 70 лет состоишь в Обществе ту­ристов...

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Но я же не учредитель.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Ты видел сотни памятников, и все равно ничего в них не смыслишь. Смотри, сколько дырочек в стене, их сделали пчелы, это их гнезда, это соты. Классический признак Ренессанса…

 

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Но тут нет ни капли меда. Во времена Ренессанса пчелы откладывали в соты мед.

 

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Тем не менее, это Ренессанс. Пусть груст­ный, пусть суровый — иначе в этих мрачных краях и быть не могло. Северный и южный Ренессанс вы­глядит куда более радостно.

 

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. И меда было побольше.

 

ПОЖИЛАЯ ДАМА. И света, и солнца. А здесь, посередине, между Севером и Югом, на этой no man’s land — ничейной земле, — здесь всегда пасмурно,

 

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. И все-таки красиво.

 

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Ты не прав, что же тут красивого?

 

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. По-моему, красиво, раз памятник.

 

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Скорее, это документ в камне. Памятник по композиции должен быть гораздо сложнее и инте­реснее.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. А все-таки красиво!

 

ПОЖИЛАЯ ДАМА. И наш друг профессор думает точно так же, как я. Ему виднее — он специалист. Он давно знает эту стену и не устает повторять, что она урод­лива, что это неудачный памятник. Ему даже не надо было видеть ее, он знал по книгам, по фотографиям. Да ты сам взгляни, какие темные, мрачные камни, где они только их отыскали? Все кругом заброшено, завалено ветками... И трава сухая лезет из потрескав­шейся земли... Неуютное и неухоженное место, а этот треск, ты слышишь?

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Конечно. И земля сухая, и растения сухие, когда на них наступаешь, раздается треск.

 

Нагибается, чтобы сорвать какое-то растение.

 

ПОЖИЛАЯ ДАМА (пытается ему помешать). Не трогай, от сухой крапивы будут волдыри!

 

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН (снова поворачивается к стене, смот­рит на нее). И все-таки памятник очень красив!

ПОЖИЛАЯ ДАМА (пока он разглядывает стену, смотрит вокруг, потом обращается к залу). Весь квартал — сплошное разочарование. И кому это взбрело в голову сбрасывать бомбы на жилой район? Кругом только черные от дыма коробки, зияющие дверные проемы, развороченные стены, ни одной крыши не осталось, не дома, а какие-то гигантские гнилые зубы...

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН (поворачиваясь к ней). Ну и что, здесь все равно никто не живет. Это сделано специально для туристов, чтобы сохранить стиль той эпохи.

 

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Смотри, дождь пошел. И воздух мгновенно стал влажным,

 

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Конечно, ты же знаешь, у людей тело как губка.

 

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Надень плащ.

 

Облачаются в черные плащи.

 

Что с плащами, почему они стали черными? Вчера они были зелеными или, вернее, желтыми.

 

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Я на них опрокинул чернильницу, а вывести пятна не смог, даже пемзой. Ну, и чтобы ничего не было заметно, оба плаща целиком окунул в чернила. Потому-то, наверное, тебе все сегодня ви­дится в черном свете.

 

Открывают зонты, такие же черные, как плащи, и прячутся под ними. Осторожно, мелкими шажками идут в сторону стены.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Как быстро почва пропиталась водой, все, что секунду назад хрустело под ногами, насквозь про­мокло. А трава, ты видишь, она не оживает под до­ждем, а жухнет; и земля, такая сухая и твердая, на глазах превращается в кашу. Жалко, я не взяла с собой лыжи. Что ты стоишь? Пошли.

 

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. И все-таки этот памятник красив, сам не знаю почему, но мне он нравится.

 

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Пойдем, пойдем, дорогой, только не упа­ди. (Берет его за руку, осторожно тянет за собой; они медленно, с трудом доходят до стены и, при­жавшись к ней спинами, прячутся под зонтами от непогоды.) Осторожно, не поскользнись. (Ведет его за собой.)

Справа от зрительного зала на сцену выходят две чрезвычайно похожие светловолосые девушки.

 

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Смотри, две англичанки.

 

ПОЖИЛАЯ ДАМА. Они близняшки.

 

Обе сестры одеты в белые летние платья, очень коротенькие, открытые и воздушные, без рукавов.

И совершенно не промокли... (Первой англичанке.) Вам разве не нужны зонтики?

 

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. Нет, мадам. Мы местные и под дождем никогда не намокаем. (Второй англичанке.) Значит, только из-за того, что тебе не удалось стать балери­ной...

ВТОРАЯ АНГЛИЧАНКА. В этом был смысл всей моей жизни.

 

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. Так он же занимался с тобой гимна­стикой. Это вполне может заменить балет.

 

ВТОРАЯ АНГЛИЧАНКА. Но ведь он не на мне собирается жениться, а на тебе.

 

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА. И что тут такого? Мы же похожи как две капли воды.

 

ПОЖИЛАЯ ДАМА (стоя возле стены). Кажется, земля здесь посуше. (Стараясь не толкнуть кого-то из сестер.) Прошу прощения, мадмуазель. (Мужу.) Ты испачкал ботинки.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Чуть-чуть забрызгался.

 

ВТОРАЯ АНГЛИЧАНКА ( Первой англичанке). Ничего себе, довод. Я же от этого не перестаю быть сама собой. Такая атмосфера для меня невыносима.

 

ПОЖИЛАЯ ДАМА ( Пожилому господину). Она хотела ска­зать — положение. Такое положение для нее невы­носимо. Это более подходящее выражение.

 

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА (Второй англичанке). Но ведь ты не станешь из-за этого убивать себя? А что будет со мной? Я же тоже наполовину умру. У меня останется только одно легкое и половина сердца.

 

ВТОРАЯ АНГЛИЧАНКА. Ты выходишь замуж. Муж отдаст тебе свою половину. А я могу исчезнуть. Я должна исчез­нуть.

ПОЖИЛАЯ ДАМА. (Первой англичанке). Удержите ее, мадму­азель.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН (Пожилой даме). Прижмись поплотнее к стене, смотри вперед и делай вид, что ничего не замечаешь. Не вмешивайся в их разговор.

 

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА (Второй англичанке). Если ты себя убьешь, я обижусь.

 

ПОЖИЛАЯ ДАМА (Пожилому господину). Встань поближе к стене, так ты меньше промокнешь.

 

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА ( Второй англичанке). Да, да, обижусь на всю жизнь.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН. Дождь идет не сверху, а поднимается с земли.

 

Пожилой господин и Пожилая дама переворачивают зонты.

 

ВТОРАЯ АНГЛИЧАНКА. А вот, кстати, и он.

Справа от зрительного зала появляется Молодой человек.

 

Он тебя любит. Вы созданы друг для друга. А мне на вашем пиру места нет. Я тебе больше не нужна.

 

ПЕРВАЯ АНГЛИЧАНКА (Второй англичанке). Нет, нет, нужна. Мы же близнецы.