ШУМЕРО-АККАДСКИЙ МИФ О ПОТОПЕ

Шумерская цивилизация (IV тыс. до н. э.) – одна из первых возникших на Земле, о которой достаточно хорошо известно благодаря как археологическим раскопкам, так и расшифрованной шумерской письменности, зафиксированной на большом количестве глиняных табличек. На многих из них – рассказ о пантеоне шумерских богов, которые вступают между собой в сложные и часто довольно драматичные личные отношения. Однако в некоторых шумерских мифах рядом с богами фигурируют и люди. Таков, в частности, миф о Потопе.

Табличка, содержащая шумерский вариант мифа о Потопе, дошла до нас в сильно поврежденном виде; эта табличка, обнаруженная в древнем месопотамском городе Ниппуре, до сих пор остаётся уникальной. Несмотря на то, что сохранившийся на ней текст тщательно восстановлен и внимательно изучен, кое-какие места до сих пор остаются неясными. Документ имеет огромную историческую ценность [Белицкий, 226].

Верхняя часть таблички, содержащая 37 строк текста, не сохранилась, и мы не знаем, за что боги решили погубить всех людей. Доступным пониманию текст начинается с того места, где некое божество (большинство исследователей считают, что это отвечающий за землю и воды бог Энки) сообщает остальным богам о своем намерении спасти человечество от гибели. Он уверен, что спасшиеся люди построят храмы и сделают свои города религиозными центрами. Сложный и испорченный текст следующих трех строк повествует, видимо, о том, как вообще создавался мир. Миф переносит нас в незапамятные времена,

Когда Ан, Энлиль, Энки и Нинхурсаг

Создали черноголовых,

Пышная растительность покрыла землю,

Животные, четвероногие [обитатели] равнины

Были искусно сотворены.

(Пер. Ф.Л. Мендельсона)

К сожалению, дальнейшее описание акта творения отсутствует. Лакуна составляет 37 строк. Далее рассказывается о том, как были созданы обряды и высшие божественные законы и как бог, имя которого не названо, «основал пять городов в освещенных местах».

Таким образом, до Потопа существовало пять городов. Возможно, именно в них поселились пришедшие в Месопотамию шумеры (в изложении мифа – «черноголовые»). Далее в тексте снова пробел. По мнению шумерологов, здесь, должно быть, говорилось о греховных поступках людей, которые и заставили богов ниспослать на землю потоп и уничтожить человечество. Это решение, как следует из текста, не было единодушным. Две богини даже рыдали.

И вот на сцене появляется последний перед Потопом царь – Зиусудра, шумерский прототип библейского Ноя. В тексте он изображен как благочестивый, богобоязненный правитель, который постоянно служит богам и повседневно воздает им почести, возводит в их честь храмы и другие постройки. В сновидениях и во время его молитв боги сообщают ему свою волю. Далее 40 строк вновь отсутствуют. Видимо, в них содержалась инструкция Зиусудре относительно постройки огромного корабля, причем указывались (согласно вавилонской легенде, повторяющей шумерскую) точные размеры ковчега. Затем следует описание самого потопа и последующих событий:

Все бури с небывалой силой разбушевались одновременно.

И в тот же миг потоп залил главное святилище.

Семь дней и семь ночей

Потоп заливал землю,

И огромный корабль ветры носили по бурным водам,

Потом вышел Уту, тот, кто дает свет небесам и земле.

Тогда Зиусудра открыл окно на своем огромном корабле,

И Уту, герой, проник своими лучами в огромный корабль.

Зиусудра, царь, простерся перед Уту.

Царь убил для него быка, зарезал овцу.

(Пер. Ф.Л. Мендельсона).

Видимо, это самый древний из сохранившихся письменных свидетельств о Потопе: он датируется IV тыс. до н. э. Обычно этот текст не приводится в вузовских учебниках, но без него представление об архаической мифологии было бы неполным.

О Потопе говорится и в шумеро-аккадско-вавилонском «Эпосе о Гильгамеше» – первом в мире литературном произведении. Эпос – высшее достижение литературы Месопотамии – в наше время изучается во всех мировых университетах. Самая поздняя его версия сохранилась в библиотеке ассирийского царя Ашшурбанипала в Ниневии на 12 табличках, содержавших свыше 3000 строк, а также на обломках табличек, датируемых ново-вавилонским периодом. Более ранний материал можно изучать по шумерским версиям. Несмотря на относительно большое количество источников пока невозможно восстановить весь текст без лакун, однако и то, что найдено – в конце ХІХ века, – во многом перевернуло представления современных людей об архаике и древней литературе.

«Эпос о Гильгамеше» был переведен на многие языки мира. На русский язык первый поэтический перевод-переложение осуществил замечательный русский поэт Николай Гумилев в 1919 году. Академик Игорь Дьяконов в 1961 году сделал научный перевод эпоса с оригинала – с ассиро-вавилонского языка – и снабдил его подробнейшим комментарием.

Гильгамеш – полулегендарный царь шумеро-аккадского города-государства Урука на юге Месопотамии. Из эпоса ясно, что население недовольно своим царём, принуждающего строить храмы и городские стены, и взывает к богам. Чтобы одернуть дерзкого Гильгамеша, гордящегося своей богатырской силой и удалью, боги создают ему равного по силе противника – звероподобного Энкиду. Однако Гильгамеш и Энкиду, сразившись между собой, в конце концов становятся друзьями и уже вместе ищут приключений. В частности, они путешествуют на таинственную Кедровую гору, где – в результате каких-то действий Гильгамеша (из текста неясно) – погибает хранитель горы Хумбаба. Далее Гильгамеш и Энкиду убивают священного быка, посвященного самой могущественной из богинь месопотамского пантеона Иштар. В гневе Иштар насылает смерть на Энкиду. Этот момент – поворотный в повествовании. Тема дружбы и ужаса перед смертью придает эпосу особую человечность. Гильгамеш потрясен смертью друга и задумывается вообще о жизни и смерти, о смысле жизни, о бессмертии.

Экстатическое переживание смерти – важнейшая тема мировой мифологии, а «Эпос о Гильгамеше», как и другие архаические эпосы, полностью основан на мифологических представлениях. Известнейший в ХХ веке писатель и историк религии Мирча Элиаде отмечает, что миф и ритуал в наибольшей степени придают форму неведомому и устрашающему миру смерти – «он организуется в соответствии с определенными схемами. В конце концов, в нем появляется структура и со временем он становится знакомым и приемлемым» [Элиаде, 2002, 69].

После смерти Энкиду сюжет поворачивает как бы в новое русло. Настроения Гильгамеша резко меняются. Он отправляется на поиски какого-нибудь средства, дарующего бессмертие. Царь Урука не стремится больше к славе и к героическим подвигам, а упорно обходит землю в поисках магического зелья. Несколько раз Гильгамеш наталкивается на волшебные снадобья, но ему не удается воспользоваться ими. На двух табличках рассказывается о том, как Гильгамеш бродит по земле, проникает в недоступные человеку районы, где ему предлагают различные средства избавления от смерти, но каждый раз коварно отбирают их.

Поиски связаны с различными опасностями. Упоминается переход через гору, охраняемую чудовищами, полускорпионами-полулюдьми, лежащую на краю света, там, где солнце заходит. Есть описание – к сожалению, фрагментарное – сада драгоценных камней и рассказ о встрече со странной, скрытой под покрывалом женщиной, «хозяйкой богов», – Сидури, содержательницей таверны на морском берегу, куда, впрочем, не заглядывают посетители, – этакой месопотамской сивиллой (предсказательницей), сведущей в делах человеческих и божественных. Сидури предупреждает Гильгамеша о тщетности его поисков, но все же указывает местонахождение единственного человека, которому удалось добиться того, к чему так стремится Гильгамеш, – бессмертия. Им оказался Утнапишти – месопотамский Ной. (Его имя – дословный перевод шумерского Зиусудры – «нашедший дыхание» или «нашедший жизнь долгих дней».)

Перебравшись через «воды смерти» (море), Гильгамеш встречает Утнапишти на Острове Блаженных. Герой просит Утнапишти рассказать ему, чем тот заслужил милость богов. В ответ Утнапишти повествует о потопе, о том, как боги, создавшие людей, чтобы те им служили, решили потом их уничтожить, считая, что людей слишком много и они приносят одно беспокойство. И только бог Энки, зная, что если все люди погибнут, их придется создавать заново, решает спасти одного из них – именно Утнапишти. И вот, взяв все необходимое, человек спасается в ковчеге от вод потопа.

«Описание потопа, занимающее менее двухсот строк, – вершина месопотамской эпической поэзии. Рассказ полон непринужденных описаний, пересыпанных различными эпизодами, которые месопотамские поэты передавали в нескольких словах. Приводятся остроумные вопросы и ответы, следует восхитительное описание потопа и строительства ковчега. Поэтический язык повествования столь богат, что невольно приходит на ум, не была ли сухость стиля предшествующих табличек специально задумана, чтобы оттенить особую яркость последней» [Оппенхейм, 270]:

Едва занялось сияние утра,

С основанья небес встала черная туча,

Адду гремит в ее середине,

Шуммат и Ханиш идут перед нею,

Идут гонцы горой и равниной…

Что было светлым, – во тьму обратилось,

Вся земля раскололась, как чаша.

(Пер. И. Дьяконова)

«С большой эмоциональной силой в поэме выражено страшное потрясение, испытанное единственным спасшимся человеком при взгляде на погибший мир и от сознания своего бесконечного одиночества» [Синило, 123]:

Я открыл отдушину – свет упал на лицо мне,

Я взглянул на море – тишь настала,

И все человечество стало глиной!

Плоской, как крыша, сделалась равнина

Я пал на колени, сел и плачу…

(Пер. И. Дьяконова)

Утнипишти выпускает трех птиц – голубя, ласточку и ворона, причем последний не вернулся, что свидетельствовало об окончании потопа. Утнапишти приносит жертву богам, а они решают не подпускать к жертве главного виновника потопа – поднебесного бога Энлиля. Энлиль в гневе: он не рассчитывал, что кто-то спасется в водах. Однако бог Энки, главный радетель за людей, стыдит его. Раскаявшийся Энлиль (брат Энки по отцу) дарует Утнапишти вечную жизнь.

Выслушав рассказ единственного на Земле бессмертного человека, Гильгамеш просит его сказать, как избежать смерти. Подобно Сидури, Утнапишти отвечает, что ничто на земле не вечно, и что человек должен умереть тогда, когда прикажут боги. Однако, намекает Утнапишти, Гильгамеш может спастись, если не будет спать шесть суток. Именно сон, подобие смерти, определяет различие между человеком и бессмертными богами. Гильгамеш пытается пройти инициацию, но не выдерживает испытания. Тогда Утнапишти убеждает Гильгамеша искупаться в ручье, который, по-видимому, был источником молодости и вечной силы. Гильгамеш снова-таки не смог (почему – из текста непонятно) это сделать. Правда, на дне моря, по указанию Утнапишти, он добывает некое зелье – цветок или злак – «растение жизни», с которым и отправляется в обратный путь. Во время сна героя змея крадет волшебное растение и благодаря ему, сбросив кожу, становится молодой. Этот внезапный поворот сюжета использован как драматический прием, предрекающий окончательную неудачу Гильгамеша, которому остается ни с чем вернуться домой.

«Завершая поэму и описывая богатый, цветущий Урук, автор словно возвращает своему герою, а с ним и всем людям, радость земной жизни, которая, по словам Сидури, и есть единственный удел человека» [Боттеро, 21]. Да и бессмертия в каком-то смысле Гильгамеш все же достигает: ведь он построил стену вокруг своего города и тем увековечил свое имя.

Открытие в конце ХІХ века «Эпоса о Гильгамеше», который был написан по крайней мере за две тысячи лет до Библии, свидетельствует, как будто, о заимствовании Книги Бытия из месопотамских источников. Особенно много совпадений именно в версии потопа: и там и здесь бог (или боги), которые предупреждают Утнапишти и Ноя, предлагают построить корабль-ковчег. В обоих памятниках потоки дождя обрушились на землю, затопили ее, уничтожили все живое, кроме тех людей, животных и птиц, которых успел захватить с собой Утнапишти-Ной. И в Библии, и в «Эпосе» троекратно выпускают птиц, чтобы они нашли землю. После долгого плавания ковчег останавливается, по Библии, у горы Арарат, а в «Эпосе» – у горы Нисир (последние лингвистические исследования показали, что это шумерское название именно Арарата). После этого спасенные люди начинают новую жизнь.

Обычно в учебниках и в научно-популярной литературе указывается, что в Месопотамии, омываемой Тигром и Евфратом, были локальные наводнения, и даже очень мощные (это подтверждает археология), а в безречной Палестине, где жили евреи, создавшие Ветхий Завет, разрушительных паводков не было и быть не могло [Матвеев, 41–48]. Отсюда делался вывод, что Библия, несомненно, заимствована из более ранних источников, в частности, шумеро-вавилонских. Однако не все так просто, как мы убедимся в дальнейшем.