Либеральные революции и подчинение индейских общин

Гватемала

Структура землевладения и экономики Гватемалы к середине XIX в. сохраняла черты колониального периода и была почти такой же, как в Сальвадоре. Главным продуктом экспорта страны была кошениль насекомые, из которых добывался кармин, красный краситель, находивший применение в хлопчатобумажной и иных отраслях промышленности в Европе и особенно в Англии. Разведением кошенили занимались некоторые латифундисты, но чаще всего мелкие арендаторы издольщики и испольщики из числа индейцев и метисов, арендовавших землю у помещиков, часть которых даже не вела своего хозяйства и постоянно проживала в столице. Случалось, среди производителей кошенили попадались мелкие крестьяне, владевшие или пользовавшиеся мелкими участками. Столичные торговцы (а ими могли быть и помещики), а также церковники предоставляли крестьянам авансы под урожай, скупали его, на мулах или на индейцах доставляли в столицу и на Тихоокеанское побережье и перепродавали кошениль за границу. Внутренние потребности страны в продовольствии и промышленных изделиях для аристократии удовлетворялись импортом, а для подавляющего большинства населения, т. е. индейцев, за счет общинного сельскохозяйственного и ремесленного производства.

Впервые попытку изменить подобную структуру в Гватемале предприняло либеральное правительство Мариано Гальвеса (1831-1838), одного из соратников Ф. Морасана. Его стремление европеизировать страну особенно резко контрастировало с жизненным укладом и ценностями основной массы населения Гватемалы и вызвало мощное индейское восстание в 1837 г., которое покончило с либеральным правительством и вознесло к власти самбо Рафаэля Карреру. Период его 27-летнего правления в либеральной историографии получил название мрачного тридцатилетия.

Каррера вернул земли индейским общинам и коммунальные земли (эхидо) деревням, освободил общинников от многих налогов и трудовых повинностей, оградил их ремесленное производство от иностранной конкуренции. Словом, это была попытка реализации национально-капиталистического пути развития Гватемалы с опорой на внутренний рынок. Экспортное хозяйство, в котором большую роль играла католическая церковь, при Каррере продолжало развиваться. Над всем этим социально-экономическим базисом возвышался консервативный режим Карреры, опиравшийся и на церковь, и на армию, и на индейские общины. Несмотря на то что консерваторы не во всем были довольны политикой Карреры, они были вынуждены считаться с его силой.

Так продолжалось до тех пор, пока к середине XIX в. не обнаружились признаки скорого заката в процветании торговли кошенилью. С 1858 г. торговля химическими красителями оттеснила Гватемалу с ее прежних позиций на мировом рынке и лишила ее прежних доходов. Национального капитализма на базе индейских общин и эхидо, с одной стороны, и ремесленных производств с другой, тоже, как и следовало ожидать, не получилось. И тогда сам пожизненный президент Каррера был вынужден вернуться к начинаниям М. Гальвеса и стал робко, с постоянной оглядкой на индейское население поощрять культивирование кофе и некоторых других модных продуктов экспорта, главным образом с помощью премирования и освобождения от налогов их производителей.

Сделав этот шаг, консервативный режим, по сути дела, подписал себе смертный приговор. Кофе сулил огромные прибыли гватемальской буржуазии, но требовал в отличие от кошенили крупных площадей земли, большого числа рабочих рук, сельскохозяйственного кредита. Наладить все это Каррера не мог, не подорвав главных опор своего режима поддержку церкви, армии и индейских общин.

По мере расширения плантаций кофе и поступлений от его вывоза за границу не только сформировалась фракция буржуазии, готовая драться за свои экономические интересы, но и все большее число земельных собственников, торговцев, высших должностных лиц и военных стремились стать кофейными плантаторами. Смерть диктатора в 1865 г. усугубила кризис его режима, и уже никто не мог оказать серьезного сопротивления мощному наступлению гватемальской буржуазии.

К этому времени на территории соседней Мексики, где уже была завершена Реформа, гватемальская оппозиция готовилась к свержению консервативного режима с согласия мексиканского правительства. Главными руководителями этой оппозиции являлись Мигель Гарсия Гранадос и Хусто Руфино Барриос. В марте 1871 г. отряд либералов из гватемальских эмигрантов под командованием Барриоса вторгся в Гватемалу, а 3 июня того же года либералы сформировали свое правительство во главе с временным президентом М. Гарсией Гранадосом.

Новый глава государства склонялся к постепенности преобразований, приводя в пример Англию, где за последние два века не было бурных революционных потрясений, а все реформы совершались после тщательного, неторопливого обдумывания. X. Р. Барриос, напротив, настаивал на немедленном проведении преобразований и, если это необходимо, с применением силы. Занимая пост губернатора провинции Лос-Альтос, Барриос начал осуществлять реформы в провинциальном масштабе, тем самым подталкивая к ним и центральное правительство. Из Лос-Альтос в столицу были депортированы иезуиты, там к ним присоединились еще несколько членов Ордена Иисуса, и в сентябре 1871 г. центральное правительство выслало их из страны навсегда. В ответ церковники подняли индейцев на вооруженное восстание, а затем склонили консервативное правительство Гондураса начать войну с Гватемалой.

Находясь временно во главе правительства Гватемалы (с 8 мая по 10 июня 1872 г.), Барриос декретировал еще несколько реформ, направленных против крупнейшего землевладельца страны католической церкви. На вечные времена была запрещена всякая деятельность в стране Ордена Иисуса и ликвидированы монастыри. Имущество ордена и монастырей конфисковалось в пользу государства для продажи частным лицам. Еще одним декретом церковь была поставлена на содержание правительства. Провозглашалась также свобода слова вплоть до критики государственной власти.

Став полноправным хозяином президентского дворца в результате выборов 1873 г., X. Р. Барриос ускорил темпы преобразований. В августе того же года был принят закон о секуляризации церковного имущества. Другой закон от 1877 г. отменил долгосрочные цензы систему, состоявшую в такой аренде земли, при которой создавались вечные права на занятие ее арендатором, хотя юридически собственность не меняла хозяина. Такой порядок аренды включал часть общинных и эхидальных земель. И вот теперь от долгосрочных цензов высвобождалось 75 тыс. га, а арендаторов в 6-месячный срок обязывали выкупить арендовавшиеся участки, которые в противном случае продавались с молотка. Цены же на участки определялись из того расчета, что годовая арендная плата должна была составлять 3% от их стоимости. Иными словами, бывшие арендаторы должны были уплатить за свои участки сумму, в 33 раза превышавшую годовую арендную плату. Так многие из них, т. е. в первую очередь общинники и мелкие крестьяне, лишились своих земель. Третьим крупным аграрным декретом была начата распродажа пустующих земель, в состав которых наряду с действительно пустующими вошли конфискованные церковные поместья, освобожденные от цензов и не выкупленные арендаторами участки, а также и те земли, которые находились в фактическом пользовании крестьян, но без формального титула собственности или аренды. При распределении этих земель правительство Барриоса проявило большую щедрость, так как не только продавало их буржуазии за бесценок, но и раздавало бесплатно в обмен лишь на обязательство культивировать на полученной земле кофе и другие ценные продукты экспорта. В целом же за период с 1871 по 1883 г. в руки старых и новых кофейных плантаторов было отдано 400 тыс. гектаров пустующей земли.

В целях обеспечения кофейной буржуазии современной для той эпохи системой кредитов, правительство на средства, вырученные от продажи земли, учредило Национальный банк, а с 1877 г. разрешило учреждать в Гватемале частные, в том числе иностранные банки. Немало сделало либеральное правительство для облегчения связи кофейных плантаций с мировым рынком, начав строительство железных и шоссейных дорог, портов, телеграфных и телефонных линий.

Но где взять рабочие руки, которые могли бы эксплуатировать кофейные плантаторы? Частично разрешить эту проблему правительство Барриоса стремилось посредством поощрения европейской иммиграции, для чего оно освобождало от уплаты всех портовых сборов и налогов любой иностранный пароход, который привозил в Гватемалу не менее 50 иммигрантов. Частично также этой цели служила отмена долгосрочных цензов, поскольку она урезала общинное и эхидальное землевладение. В какой-то мере снабжала плантации дешевыми рабочими руками распродажа пустующих земель, вызвавшая обезземеливание множества их фактических пользователей.

Подавляющее большинство населения страны проживало в индейских общинах. Разрушить эту социальную организацию у гватемальских либералов не хватало сил, да и свежи еще были в памяти годы Мрачного тридцатилетия. Более того, иногда само либеральное правительство Барриоса, боясь повторения 1837 г., выделяло земли тем общинам и эхидо, где их крайне недоставало. К тому же индейцы горных районов, обладая тысячелетними навыками организации интенсивного земледелия на склонах гор, действительно осваивали целинные земли.

В таких условиях либералы не могли не вернуться к методам эксплуатации колониальной эпохи, основанным на внеэкономическом принуждении. В марте 1876 г. Барриос разослал властям на местах циркуляр, вменявший им в обязанность поставлять плантаторам до сотни парней из индейских общин, находившихся под их юрисдикцией. Их заработная плата, как и в колониальное время, выплачивалась вперед касику и управляющему деревни, а местные власти понуждались наблюдать за их работой, своевременно наказывая индейцев за бродяжничество и лень, а по истечении установленного срока отработок заменять их новыми партиями общинников. В апреле 1877 г. был издан Регламент поденщика, весьма своеобразное трудовое законодательство, которое разрешало и местным властям, и плантаторам насильно рекрутировать общинников горных районах в определенные периоды для работ на плантациях и при этом весьма жестко с ними обращаться. Этот закон вызвал восторг у кофейной буржуазии и, поскольку оказался в ее руках исключительно эффективным средством решения проблем найма, служил верой и правдой еще двум поколениям гватемальской буржуазии, пока демократическая революция 1944-1954 гг. не покончила и с ним. Наконец, третьим элементом трудового законодательства стал закон о преследовании за бродяжничество, который был принят в сентябре 1878 г. и устанавливал жесткий контроль над трудовыми ресурсами.

Итак, либеральная революция в Гватемале имела своим содержанием ограбление буржуазией церкви, индейских общин и мелких крестьян. Это позволило латифундистам (старым и новым) сосредоточить в своих руках все основные богатства страны и обеспечить свои хозяйства почти даровой рабочей силой экспроприированных крестьян. Но поскольку индейские общины в Гватемале были сохранены, буржуазии понадобились законы о внеэкономическом принуждении.

Эти конкретные результаты буржуазной революции в корне подрывают весьма расхожую в научной и популярной литературе оценку преобразований X. Р. Барриоса как буржуазно-демократических. Такое впечатление обычно возникает при чтении конституции 1879 г., которая наряду с закреплением всех перечисленных законов декларировала расширение избирательных прав (но при сохранении имущественного ценза), обычный набор буржуазных свобод, учреждение гласного суда с правом на защиту и т. п.

При более внимательном подходе к данному вопросу легко заметить, что эти и другие демократические права распространялись в сущности только на класс буржуазии, составлявшей явное меньшинство населения страны. Иными словами, конституция декларировала создание такой политической системы, которая по форме была более демократичной, нежели консервативный режим Р. Карреры, но лишь для буржуазии. Что же касается подлинного смысла слова демократия, означающего народовластие, то при всей одиозности фигуры Р. Карреры и всего периода Мрачного тридцатилетия для гватемальской и советской историографии они все же были более демократичными, чем либеральный режим X. Р. Барриоса. И нет ничего удивительного в том, что подавляющее большинство народа Гватемалы ответило на буржуазно-демократические реформы либералов единственным остававшимся у него средством массовым восстанием.

Ожесточенная борьба гватемальской буржуазии против своего народа требовала чрезвычайных мер со стороны буржуазного государства, а всякие чрезвычайные меры возможны лишь при чрезвычайных полномочиях властей. В этом заключается главная причина того, что, несмотря на принятие конституции, X. Р. Барриос в действительности и до и после ее принятия правил страной откровенно диктаторскими методами, полностью отбросив институты представительной демократии и, следовательно, урезав права и свободы даже для буржуазии. Такой политикой он мог приобрести в стране врагов не только в обездоленном им народе, но и внутри буржуазного лагеря. Поэтому, когда в 1885г. Барриос погиб одном из боев, ведя войну против Сальвадора за объединение под эгидой Гватемалы республик Центральной Америки, высказывались предположения, что роковой выстрел был произведен из его собственного лагеря.

Разумеется, прогрессивный и буржуазный характер либеральной революции в Гватемале не подлежит сомнению она в громадной степени укрепила буржуазные устои общества и расчистила почву для быстрого развития капитализма в стране. Но этот прогресс становился возможным не потому, что реформы были демократическими, а потому как раз, что они были сугубо антидемократическими.

Перу

До войны за независимость собственно перуанская экономика была развита относительно слабо. В стране имелись золотые прииски, а также серебряные рудники, хотя значение последних было сравнительно невелико. На Тихоокеанском побережье так называемой Косте существовали рабовладельческие плантации сахарного тростника, хлопка и некоторых других тропических культур, ориентированные в основном на экспорт. Внутреннее потребление Перу покрывалось за счет импорта, а также производства в горных районах Сьерре, бывшей некогда центром империи инков. Здесь и проживало подавляющее большинство населения, в основном индейцы-общинники. Они отрабатывали миту на серебряных рудниках, ртутных месторождениях и золотых приисках, на крупных мануфактурах обрахе, посылали членов общины на заработки к местным латифундистам и таким образом уплачивали подушную подать, в остальном же вели натуральное хозяйство и почти независимый образ жизни.

 

Тем не менее два обстоятельства наличие крупнейших месторождений ртути и посредничество в торговле между Испанией, с одной стороны, и Чили и Верхним Перу с другой, придавали дополнительную значимость Перу. Без ртути в ту пору было невозможно производство серебра, поэтому поставки его в соседнее Верхнее Перу - крупнейший в Южной Америке центр добычи серебра, а также посредничество в торговле давали перуанской аристократии, особенно купечеству г. Лимы, возможность наживаться за счет своих соседей. Вероятно, в этом заключалась одна из причин, по которой Перу на протяжении почти всей освободительной войны оставалось главной цитаделью испанского колониального режима в Южной Америке.

Независимость принесла Перу больше материальных потерь, чем остальным испанским колониям, так как образование суверенных Чили и Боливии (бывшее Верхнее Перу) поставило страну перед необходимостью жить и развиваться не за счет соседей, а за счет того, что она сама производит. Вот тогда-то в Перу с еще большей остротой, чем в других освободившихся странах Латинской Америки, встали проблемы нехватки капиталов и рабочих рук, крайней узости и раздробленности внутреннего рынка, но в особенности отсутствия жизнеспособной отрасли производства, которая могла бы стать стержнем национальной экономики.

Наличие множества провинциальных рынков, не связанных в общенациональный, делало перуанское общество чрезвычайно хрупким. Каждая провинциальная группа экономически господствующего класса в стремлении защитить свою отрасль и свой рынок, а то и превратить их в общенациональные объединялась вокруг фигуры каудильо, формировала вооруженные отряды и была готова силой отстаивать свои интересы. В какой-то мере этому способствовала и инерция освободительной войны, которая сформировала и еще долго сохраняла стереотипы силового решения проблем послевоенного времени. В таких условиях достаточно было даже легкого преобразующего толчка, чтобы нарушить это хрупкое равновесие и вызвать гражданские войны, военные перевороты и контрперевороты.

Первый такой толчок сделал Симон Боливар, наделенный еще в 1824 г. диктаторскими полномочиями перуанским конгрессом. Он декретировал разрушение общинного землевладения, предоставив индейцам право на отчуждение обрабатываемых ими участков. Латифундисты тут же бросились грабить общинников, дабы таким образом решить проблему земли и рабочих рук. Резкое. обострение антагонизмов в обществе вынудило Боливара другим декретом отсрочить роспуск общин до 1850 г. Поскольку экспроприация индейского общинного крестьянства не состоялась, под давлением латифундистов Боливар реставрировал в 1826 г. подушную подать, отмененную за год до этого, под названием индейской контрибуции. Иного средства принудить крестьян к продаже рабочей силы у латифундистов не было. По той же причине сохранилось и рабство негров, составлявших основную массу рабочих рук на плантациях.

С целью преодоления внутренних антагонизмов и удержания перуанского общества в состоянии равновесия в 1826 г. Боливар добился принятия унитарной конституции, двухступенчатой системы выборов, а также своего назначения на пост пожизненного президента с правом назначить себе преемника. Так Боливар стал первым консервативным правителем Перу.

 

Бесконечные гражданские войны между консерваторами и либералами начались уже в 1826 г., когда Боливар был вынужден назначить своим преемником в Перу генерала Ла Мара и отбыть в Колумбию. Дважды, в 1828 и 1834 гг., либералам удавалось добиться принятия либеральных конституций. Но к 1836 г. консерваторы восстановили свое верховенство и до середины 40-х годов XIX в. оказывали преимущественное влияние на судьбы страны.

С 1836 по 1839 г. вместе с консервативным президентом соседней Боливии маршалом А. Санта-Крусом они попытались создать перуано-боливийскую конфедерацию, которая, однако, распалась в результате поражения в войне с Чили. Укрепив свою власть с принятием в 1839 г. консервативной конституции, консерваторы продолжили типичную для них политическую линию. С одной стороны, в 1836 г. был принят торговый статус, означавший либерализацию внешней торговли страны. С другой консерваторы начали проводить индустриализацию Перу, когда в 1839 г. учредили металлургическую компанию и даже попытались уничтожить цеховую организацию отдельных ремесел. С началом быстрого развития экспорта гуано консерваторы в 1842 г. установили государственную монополию на добычу и вывоз этого продукта. Этим расширялось государственное вмешательство в экономику и увеличивались ресурсы для проведения индустриализации. При консервативных режимах продолжался также процесс наступления латифундий на общинные земли и постепенного обезземеливания крестьян. Он привел к тому, что уже к 1847 г. почти 41% плательщиков индейской контрибуции не имели земельных участков.

Наиболее существенные из либеральных реформ были проведены правительством маршала Рамона Кастильи (1845-1851 и 1854-1862), который непосредственно не примыкал ни к консерваторам, ни к либералам. Кастилья сохранил государственное вмешательство в экономику страны, свойственное консервативным режимам, в том числе государственную монополию на добычу гуано. В 1849 г. он, правда, ввел так называемую систему консигнаций, по которой гуано, принадлежавшее государству, за комиссионные были обязаны сбывать на мировом рынке торговые дома. За 10 лет такая мера содействовала поступлению в государственную казну свыше 18 млн. ф. ст.

Часть этих средств шла на учреждение новых промышленных предприятий, таких как Флорес и К (1846), завод по очистке металлов в Кахатамбо близ г. Лимы (1848) и др. Протекционизм, свойственный также консерваторам, проявился при Кастильи и в других мерах содействия промышленности. В частности, в 1848 г. одна из текстильных компаний получила от правительства монопольные привилегии на производство хлопчатобумажных тканей.

Другая, либеральная сторона деятельности правительства Кастильи проявилась в отмене привилегий церкви и индейской контрибуции, а также в окончательной отмене рабства (1854). В сумме с гражданским кодексом 1852 г., запрещавшим церковникам ростовщические операции с земельной собственностью, эти реформы имели большое значение для дальнейшего развития буржуазных отношений в Перу.

Индейская община сохранилась и даже была освобождена от уплаты контрибуции, но именно это обстоятельство побудило латифундистов горных районов усилить наступление на общинные земли и постепенно расширять пеонаж и мелкую аренду общинниками латифундистских земель. Таким способом они обеспечивали себя рабочей силой для производства не только продовольственных культур, но и шерсти ламы, альпако и других животных, пользовавшейся большим спросом на мировом рынке. В результате индейцы-общинники в основной своей массе продолжали концентрироваться в районе сьерры, но пользовались теперь гораздо меньшей, чем в былые времена, независимостью от местных латифундистов. К 1876 г. в асьендах проживало 28% крестьян.

При отмене рабства государство за каждого из остававшихся 20 тыс. рабов выплатило их владельцам самую высокую в Латинской Америке компенсацию 300 песо. Этим оно значительно увеличило денежные активы плантаторов косты, позволило им расширить производство экспортных тропических культур. А поскольку индейцы горных районов крайне редко переселялись на побережье, потери в рабочей силе от ликвидации рабства была призвана компенсировать иммиграция в Перу китайских кули. С 1849 по 1874 г. для работ на плантациях косты на крайне выгодных для плантаторов условиях в Перу прибыло свыше 86 тыс. китайских кули, которые надолго и с успехом заменили собою освобожденных рабов.

Неудачной оказалась попытка экспроприации и городских ремесленников, составлявших значительную долю тех 15% населения, которые по данным переписи 1876 г. проживали в городах страны. Как и в других латиноамериканских государствах, ремесленники Перу страдали от иностранной конкуренции, а также от конкуренции со стороны местных фабрик, создание которых поощряли как консерваторы, так и правительство Кастильи. Но здесь была еще сильна цеховая организация ремесла, которая ограничивала свободу предпринимательства, защищала ремесленников от полного разорения и, следовательно, сдерживала развитие фабричной промышленности. Нередко цехи придавали организованный характер и тем самым увеличивали силу волнений ремесленников, одно из которых произошло в 1858 г. в Лиме. В 1862 г. правительство Кастильи упразднило цеховую организацию ремесла, надеясь, по-видимому, подорвать мощь выступлений ремесленников. Но ремесленное производство еще долго сохранялось в Перу, хотя сопротивление ремесленников капиталистическому предпринимательству теперь действительно ослабло.

Неполная экспроприация общинного крестьянства, сохранение ремесел и широкое привлечение в страну китайских кули задержали формирование рынка наемного труда в Перу. Но и при его недоразвитости страна сумела найти свое место в новой системе международного разделения труда и использовать ее выгоды. Так, только за первый президентский срок Кастильи с 1845 по 1850 г. экспорт Перу возрос с 470 тыс. до 1656 тыс. ф. ст. Постоянно увеличивалась добыча селитры и ее поставки на мировой рынок, началась добыча цветных металлов, в особенности меди, строительство железных дорог и других средств сообщения.

Реформы и вызванные ими успехи в экономическом развитии Перу позволили перуанской буржуазии консолидировать свои позиции в обществе. Прежние распри провинциальных группировок постепенно уступали место экономической взаимозависимости и сотрудничеству в деле эксплуатации громадного большинства народа. В рядах перуанской буржуазии собственно промышленная буржуазия в этот период занимала второстепенные позиции, а на первый план в полном соответствии с экономической структурой страны выдвинулись плантаторы косты, латифундисты сьерры, горнорудные магнаты, связанные как экономическими, так и родственными узами с крупными торговцами и финансистами. Связь с мировым рынком и сама экономическая модель Перу предполагали союз местной буржуазии с иностранным капиталом, который действительно укрепил во второй половине XIX в. свои позиции в горнодобывающей промышленности, в строительстве и эксплуатации железных дорог, в крупнейших банках, в изобилии возникавших в стране. Все это позволило перуанской буржуазии отказаться от услуг военных в деле управления страной и заявить претензии на непосредственное осуществление власти в Перу. На этой основе в 1871 г. была создана и выступила на выборах новая политическая партия сивилисты. Она включила в себя большинство либералов и часть консерваторов и объявила своей целью освобождение страны от засилья военных в ее политической жизни (отсюда и название партии). В 1872 г. лидер партии Мануэль Пар-до стал первым штатским президентом Перу.

Уже в этот период проявились и некоторые негативные моменты избранного перуанской буржуазией пути развития. Зависимость от мирового рынка и иностранного капитала, англо-американские межимпериалистические противоречия в Южной Америке обострили соперничество между Перу и Чили. В 1879-1884 гг. между Перу и Боливией, с одной стороны, и Чили с другой, за которыми соответственно стояли американские и английские горнодобывающие компании, разразилась одна из наиболее жестоких войн за всю историю континента. Селитряная война имела своим следствием утрату перуанцами и боливийцами той части своей территории, на которой находились богатейшие залежи селитры, крупные экономические проблемы для Перу и дальнейшее усиление эксплуатации перуанского народа.

Эквадор

По своей социально-экономической структуре Эквадор очень напоминал соседнее Перу. Тихоокеанское побережье Коста со второй половины XVIII в. превратилось в центр производства тропических культур, в особенности какао, связанный с внешним рынком. На этой основе здесь формировались крупные латифундии асьенды, которые расширяли свои границы посредством покупки или просто отчуждения мелких крестьянских хозяйств метисов, мулатов или свободных негров. Утратив свои участки, мелкие крестьяне чаще всего превращались в зависимых от латифундиста арендаторов: с одной стороны, они обрабатывали кусочек земли, полученный от хозяина, для прокормления себя и своих семей, с другой производили какао, сдавая продукцию латифундисту. На побережье имелись и рабы, но их число было сравнительно невелико всего около 2 тыс. человек. Хотя на косте проживало в первой половине XIX в. не более 15-17% всего населения Эквадора, именно латифундисты косты и тесно связанные с ними крупные торговцы порта Гуаякиль выступали наиболее динамичной фракцией господствующего класса страны. Постоянно растущий спрос на какао на мировом рынке толкал их к расширению производства и использованию в качестве рабочей силы не только зависимых арендаторов и рабов, но и наемных сельскохозяйственных рабочих.

Между тем подавляющее большинство населения Эквадора проживало в горных районах Сьерре. Еще в XVI в. здесь начала формироваться система крупного латифундистского землевладения, главным образом за счет постепенного поглощения земель индейских общин, в результате которого уже к концу XVIII в. большинство крестьян-общинников утратило свои участки и было вынуждено продавать рабочую силу латифундистам либо в обмен на пользование их землей, либо по системе пеонажа, напоминавшей скорее долговое рабство. Прикреплению общинников к латифундиям служила также подушная подать, которая после достижения независимости была сохранена под названием индейской контрибуции и составляла 3 песо и 4 реала в год на одного мужчину. Пытаясь удержать за собою дешевые рабочие руки, латифундисты сьерры стремились увековечить долговые обязательства индейцев и добивались от государства принятия строгих мер по отношению к должникам, пытавшимся уклониться от отработок. В этом пункте заключалось одно из противоречий между латифундистами сьерры и косты.

Второе главное противоречие обусловливалось тем, что латифундия сьерры представляла собой более сложный хозяйственный комплекс и включала в себя не только земледельческое и скотоводческое производство, но и довольно развитую мануфактуру обрахе. Она, следовательно, производила продовольствие для внутреннего потребления, сырье для собственной мануфактуры и готовые промышленные изделия (особенно текстильные), которыми в колониальную эпоху снабжала Перу и Верхнее Перу. После достижения независимости на основе обрахе в некоторых латифундиях стало возникать настоящее фабричное производство. Так, в 1832 г. полковник Агирре учредил в своей асьенде передовую по тем временам текстильную фабрику в селении Чильос, которая успешно выдерживала иностранную конкуренцию вплоть до 1867 г. Крупные центры фабричного производства имелись также в Латакунге, Пухили и Гуано. Но если даже фабрика может разориться в конкурентной борьбе с продукцией более высоко развитой промышленности, скажем, Англии, то тем более легко себе представить, насколько уязвимыми были эквадорские обрахе, где преобладал ручной труд. Латифундисты сьерры по этой причине на протяжении всего XIX в. требовали от эквадорских правительств протекционистских мер, ограждающих местную промышленность от конкуренции иностранных товаров. В этом пункте они вступали в острейшее противоречие с латифундистами косты, само положение которых зависело от процветания свободной торговли и реализации других постулатов либерализма.

Либеральные преобразования в Эквадоре заняли самый продолжительный в Латинской Америке промежуток времени от 1835 г., начала правления Висенте Рокафуэрте, до 1915 г., последнего года правительства Элоя Альфаро. И этот процесс не раз прерывался в результате политических или же военных побед Сьерры над Костой.

В 1835-1839 гг. правительство В. Рокафуэрте добилось снижения таможенных пошлин, отмены церковных привилегий и некоторых религиозных праздников, реорганизовало армию и военно-морской флот страны, дало начальный импульс дорожному строительству между Костой и Сьеррой. Хотя сам Рокафуэрте был гражданским президентом, во имя прогресса и цивилизации он не гнушался использовать репрессивные меры в отношении инакомыслящих.

Следующий импульс либеральные реформы получили в 1851-1859 гг., в период правления X. М. Урбины и его преемника Ф. Роблеса. Таможенные пошлины были упразднены вовсе, вновь были подтверждены законы испанского короля Карла III об изгнании иезуитов, отменялось рабство негров, индейская контрибуция, некоторым общинам возвращались водные источники, разрабатывались проекты распространения начального образования.

Вспыхнувшая в результате обострения антагонизмов гражданская война поставила эквадорское общество на грань распада, предотвратить который сумел консервативный режим Г. Гарсии Морено (1859-1875). Этот режим централизовал и усилил государственный аппарат, повысил роль церкви в системе образования и в сфере идеологии в целом, проводил протекционистскую политику в отношении эквадорской промышленности, преследовал либералов. Но в это же время именно консервативный режим Гарсии Морено в течение 15 лет подготовил необходимые условия для дальнейших либеральных преобразований.

Этого он достиг, во-первых, тем, что посредством выплаты внешних долгов и постепенного понижения таможенных пошлин повысил авторитет страны на мировом рынке и содействовал дальнейшему росту экспортной торговли и, следовательно, могущества буржуазии косты. Во-вторых, за счет государственных средств Гарсия Морено к 1875 г. связал между собою главнейшие города косты и сьерры 40 км железных дорог и еще более протяженной сетью шоссейных дорог (общественные работы поглощали до 32% госбюджета и составляли самую большую статью государственных расходов). В-третьих, внедрив обязательное начальное образование и распространив школы профессиональной подготовки (на это уходило 11% госбюджета), консерваторы в сущности наладили систему формирования более или менее квалифицированной рабочей силы для эквадорской буржуазии. В-четвертых, мощь этой буржуазии и ее власть над трудящимися укреплялись консервативным режимом за счет резкого повышения сверхэксплуатации индейского крестьянства и одновременно подавления всякого сопротивления трудящихся. Так, например, дорожное строительство велось силами индейцев, для чего была восстановлена их трудовая повинность, отмененная еще в 1812 г. Многочисленные крестьянские восстания, среди которых особо выделялись выступления индейцев в Каньяре (1862), Имбабуре и Гуано (1868), а также в Чимборасо и Асуайе (1871), самым зверским образом подавлялись регулярной армией, которую Гарсия Морено оснастил современным для той эпохи заграничным вооружением. Вся политика консервативного режима отвечала, таким образом, провозглашенному Гарсией Морено девизу: Направлять Эквадор железной рукой по пути процветания.

В 80-е годы XIX в. мощь агроэкспортной буржуазии косты продолжала нарастать. Она нашла себе мощного союзника в лице иностранного капитала, который начал широкое проникновение в золотодобывающие прииски страны. Создавая с его помощью банки, агроэкспортная эквадорская буржуазия постепенно подчинила себе финансовую систему страны и все больше привязывала к своим интересам латифундистов и промышленников сьерры. Так, например, к 1885 г. через порт Гуаякиль за границу вывозились уже рафинированный сахар, соломенные сомбреро, готовая одежда, пончо и сигареты на сумму 1,5 млн. песо. Из сьерры за границу стали направляться первые партии продовольствия маиса, муки и картофеля. Такие латифундисты уже тяготели к союзу с буржуазией побережья.

Постепенно расширялась социальная база буржуазии косты среди различных категорий трудящихся. Возникавшие в стране первые профсоюзы ремесленников и рабочих, в частности Общество ремесленников сторонников прогресса (1879), Общества типографских рабочих Гуаяс (1884), Художественное и промышленное общество Пичинчи (1892), оказывались, как правило, под сильным влиянием либералов. Угнетаемое латифундистами сьерры индейское крестьянство также начинало симпатизировать агроэкспортной буржуазии, которая помимо привлекательных лозунгов сулила ему заработки, в 4-7 раз превышавшие те, что оно получало в асьендах сьерры.

Так шаг за шагом укреплялась гегемония косты в эквадорском обществе, а вместе с нею и влияние либерализма на социально-политическую и идеологическую сферы общественной жизни страны. Этот либерализм, как и в других странах Латинской Америки, был весьма и весьма разнородным как по социальному составу, так и по конечным целям его участников. Главная же линия водораздела вырисовывалась по классовому признаку. С одной стороны, агроэкспортная буржуазия косты и связанные с нею латифундисты сьерры образовывали умеренное крыло либерального движения, которое провозглашало целями своей борьбы свободу совести, свободу торговли, свободу труда, свободу образования и т. п., но в действительности боялось самодеятельного выступления народа. С другой стороны, мелкобуржуазные слои города и деревни, первые отряды эквадорского пролетариата составляли радикальное крыло, так называемый либерализме мачетеро (от исп. мачете длинный нож для рубки сахарного тростника, служивший крестьянам как основным орудием труда, так и оружием), которое разворачивало в стране народную партизанскую войну, стремясь поскорее воплотить в жизнь провозглашенные буржуазией лозунги.

Нарастание либерального движения приводило к существенным переменам и прежде. Так, консерватизм Гарсии Морено уже представлял собой не господство сьерры, а ее компромисс с Костой.

Смерть диктатора повлекла за собой новые уступки в ее пользу. В 1889 г. была отменена церковная десятина, что отвечало давнему требованию либералов. В 80-е годы в угоду агроэкспортной буржуазии резко расширилось железнодорожное строительство. Причем, если Гарсия Морено строил дороги исключительно за счет национальных ресурсов, справедливо полагая, что увеличение внешней задолженности Эквадора ограничивало бы его суверенитет, то теперь ради быстрейшего решения проблемы двери страны распахнулись перед европейскими, в особенности английскими, компаниями по строительству железных дорог.

Либеральная революция 1895 г., приведшая к власти правительство Элоя Альфаро, положила конец всяким компромиссам и установила безраздельное господство агроэкспортной буржуазии в эквадорском обществе. Она довершила ломку остатков компромиссной политической системы посредством отделения церкви от государства, а просвещения от церкви, экспроприировала церковную земельную собственность, провозгласила свободу вероисповедания. Последний механизм внеэкономического закрепления индейцев за латифундиями сьерры тюремное заключение сельскохозяйственных поденщиков за долги был упразднен в 1918 г., на что латифундисты ответили широким распространением испольщины и ужесточением условий труда гуасипунгеро (как называют испольщиков в Эквадоре и поныне).

Вознесясь к власти на волне народного движения, агроэкспортная буржуазия тут же устроила термидор. Элой Альфаро, наиболее видный руководитель партизанской борьбы либералов в прежние времена (а потому подверженный влиянию своих вчерашних бойцов), в январе 1912 г. был зверски убит в Кито, а крестьянское восстание 1913-1916 гг. в провинции Эсмеральдас, стремившееся к подлинным идеалам либерализма, было разгромлено регулярными правительственными войсками.

Так в Эквадоре наступил так называемый плутократический период (1912-1925) период консолидации буржуазного порядка и всемерного подавления недовольства народных масс, период самой тесной интеграции страны в международное разделение труда, а следовательно, период открытых дверей для иностранного капитала и переплетения его интересов с интересами эквадорской агроэкспортной буржуазии.

Боливия

К моменту завоевания независимости Верхнего Перу население этой страны на 80% состояло из индейского общинного крестьянства, которое вело в основном натуральное земледельческое хозяйство, но одновременно отрабатывало миту в серебряных рудниках и выплачивало подушную подать, для чего нанималось на подработки к крупным латифундистам. Отсюда весь процесс либеральных реформ в Боливии не мог не являть собою длительную и упорную борьбу боливийской буржуазии с громадным большинством своего народа.

 

Буржуазным преобразованиям в Боливии положили начало ее Освободители С. Боливар и А. X. Сукре. Первому принадлежит первенство в попытке консолидировать позиции ведущей фракции боливийских буржуа горнопромышленников за счет их союза с английским капиталом. С этой целью он в 1825 г. объявил о распродаже и сдаче в аренду заброшенных в годы войны серебряных рудников частным лицам и компаниям. В Лондоне немедленно были созданы горнопромышленные ассоциации Потоси, Ла-Паса и Перуанская горнодобывающая ассоциация, но уже в декабре 1825 г. выяснилось, что восстановление рудников было связано с огромными капиталовложениями, и компании потерпели банкротство.

Между тем, стремясь создать рынок наемной рабочей силы, Боливар и Сукре отменили миту и личные услуги индейцев латифундистам, заменили подушную подать всеобщим подоходным налогом и попытались ликвидировать общинное землевладение посредством его распределения в частную собственность. Эти реформы сопровождались также конфискацией церковных земель, установлением государственного контроля над сбором церковной десятины, распродажей пустующих земель в счет погашения государственного долга. Общим результатом реформ стала концентрация земельной собственности в руках латифундистов и горнопромышленников, хотя и явно недостаточная, чтобы вынудить боливийских индейцев продавать рабочую силу.

Медленные темпы восстановления серебряных рудников, отсутствие других значимых продуктов экспорта и неблагоприятная внешнеэкономическая конъюнктура в сумме с недоразвитостью рынка наемного труда, во-первых, побудили господствующий класс отказаться от освобождения рабов (несмотря на декларацию этой меры конституцией 1826 г.), реставрировать подушную подать (с 1835 по 1865 г. она давала государству около 80% бюджетных поступлений) и приостановить распределение общинных земель между их пользователями, а недостаток рабочих рук на рудниках покрывать за счет добровольной миты; во-вторых, перечисленные обстоятельства обусловили падение руководящей роли горнопромышленников и торговцев, распри между провинциальными фракциями господствующего класса, общее состояние хаоса и анархии в стране.

Консервативные режимы А. де Санта-Круса (1829-1839) и М. И. Бельсу (1848-1855) пытались связать интересы различных групп господствующего класса посредством сочетания протекционизма и свободы торговли, государственного содействия подъему горнодобычи и железнодорожному строительству, развитию ремесла и мануфактуры: Бельсу даже попытался подкрепить становление внутреннего рынка Боливии чем-то вроде крестьянской аграрной реформы де-факто. Этим деятелям принадлежит также заслуга в отмене принудительного труда индейцев и рабства негров.

Оба они пытались развивать госсектор в экономике страны, особенно в экспорте серебра и коры хинного дерева.

С изменением конъюнктуры мирового рынка во второй половине XIX в. боливийская буржуазия переходит в решающее наступление под знаменами либерализма. Этот поворот стал особенно заметным в период диктатуры Мариано Мельгарехо (1864-1871), девизом которого была его фраза: «Власть диктует тот, у кого заряжено оружие». Мельгарехо в короткий срок создал крепкую армию и, опираясь на нее как главную силу, широко развернул экспроприацию индейского общинного крестьянства. В 1866 г., в частности, он декретировал обязательный выкуп общинных земель их пользователями в частную собственность, в противном случае они продавались с молотка. Массовые индейские восстания, вспыхнувшие по всей стране, но в особенности в столичном округе, с помощью армии Мельгарехо удавалось подавлять в течение целых пяти лет, пока одно из них не покончило с его правительством.

С этого момента боливийская буржуазия проводила более осторожную и гибкую политику постепенного наступления латифундий на индейские общины. В 1874 г. был принят закон об упразднении общинного землевладения и передаче участков индейцам в личную собственность. В действительности этот закон служил удобной ширмой для прикрытия отчуждения земли у общинников, которое получило ускорение с 1881 г. и после короткого перерыва во время Федеральной революции 1898-1899 гг. продолжало нарастать до 1920 г.

Это наступление на жизненные средства громадного большинства боливийского народа вызывалось не только жаждой латифундистов обеспечить свои хозяйства рабочими руками, но и общей потребностью боливийской буржуазии в формировании рынка наемного труда. С декретом от 1872 г. о свободном вывозе из страны минерала, содержащего серебро, боливийские горнопромышленники получили мощный приток капиталов от заграничных, особенно английских, акционеров, значительно активизировали свою отрасль и сумели сделать ее основой национальной экономики.

Именно горнопромышленники стали ведущей фракцией созданной в 1883 г. Либеральной партии, не только через профессиональных политиков, но и непосредственно сами осуществляли власть в стране и, в полном соответствии с идеологией либерализма, все теснее смыкались с интересами иностранного капитала. Так, одна из первых крупных горнорудных компаний Сосьедад дель реаль со-кавон, основанная Авелино Арамайо, вскоре превратилась в Ройал силвер майнс К. Другой горнорудный магнат и президент Боливии в 1884-1888 гг. Грегорио Пачеко вместе с другими национальными и иностранными акционерами образовал Компания Гуадалупе де Боливиа. Еще один горнопромышленник и президент страны в 18881892 гг. Антонио Арсе на паях с иностранными вкладчиками владел Компания Уанчака.

Но и латифундисты не были пассивными наблюдателями в правящем блоке. Нередко ими являлись сами горнорудные магнаты, так как земельная собственность обеспечивала в отличие от рискованного предпринимательства в горнодобыче стабильные доходы в виде земельной ренты. Земля служила им, кроме того, торговым активом для получения нужного финансирования. Латифундисты поставляли продовольствие в горнодобывающие центры, их наступление на общинные земли способствовало вытеснению общинников на рынок труда в те же горнодобывающие центры и формированию настоящего пролетариата в стране. Иными словами, развитие экспорта руды, который в 18961900 гг. составлял 27 млн. ф. ст. в среднем за год, в 19011905 гг. 33 млн., а в 19201929 гг. 122 млн. ф. ст., шло рука об руку с процессом расширения латифундий и обезземеливания боливийских индейцев. Иногда даже латифундисты становились на время главными экспортерами в стране, как это произошло, например, после падения спроса на серебро и превращения каучука в первую статью боливийского экспорта, остававшегося таковым вплоть до 1910 г., пока горнорудные магнаты не превратили Боливию в оловянную республику.

Как и в Гватемале, Перу и Эквадоре, процесс экспроприации индейского крестьянства в Боливии не был доведен до уничтожения общины. Даже в 1950 г. здесь все еще имелось около 4 тыс. общин, владевших 7 млн. га земли. Но и реально осуществленные масштабы раскрестьянивания заложили достаточно прочную основу под быстрое развитие в стране буржуазных отношений.