Общая характеристика теории модернизации

После Второй мировой войны на политической кар­те мира, преимущественно в Азии и Африке, в резуль­тате распада мировой колониальной системы появилось большое число новых независимых государств. Доста­точно быстро обнаружилось, что развитие этих обществ обладает собственной логикой и собственной спецификой. Концептуальное раскрытие этого развития произошло в рамках теории модернизации. Будучи ключевой парадиг­мой так называемой «социологии развития», она попыталась объяснить происходившие в постколониальных обществах процессы изменений, а также наметить пути их дальнейшего развития. Разные аспекты теории модерниза­ции разрабатывали такие исследователи, как Д. Аптер, С. Хантингтон, Г. Алмонд, Л. Пай, Ф. Риггс, У. Мур, М. Леви, Э. Шилз, С.Н. Эйзенштадт.

Определение модернизации. В наиболее общей форме под модернизацией обычно понимают особую форму социального развития, историческое своеобразие которой состоит в переходе от традиционного, аграрного общества к современному, индустриальному и постиндустриаль­ному. Практически везде модернизация стала обозначе­нием процесса изменений в направлении тех типов со­циальной, экономической и политической организаций, которые сложились в Западной Европе и Северной Аме­рике в XVII—XIX веках, затем распространились на дру­гие европейские страны, а в XDC—XX веках — на южно­американский, азиатский и африканский континенты. Модернизация, в соответствии с данным подходом, есть широкомасштабный, многосторонний процесс, предполагающий быструю социальную динамику, ради­кальные изменения в социальной структуре, жизнен­ных стандартах, культурных нормах и ценностях. Как правило, модернизации сопутствуют процессы индуст­риализации, урбанизации, секуляризации общества, развитие новых систем коммуникации и образования (рост грамотности и т.д.).

Общая траектория развития афро-азиатских обществ определяется, с этой точки зрения, особым характером их модернизации: если в Западной Европе и Северной Америке разрыв с традиционализмом осуществляется через «спонтанную модернизацию» под действием внут­ренних факторов органического развития «снизу», а в странах Центральной и Южной Европы, России и Латинской Америки через «догоняющую модернизацию» полуорганического типа (в значительной степени не только «снизу», но и «сверху»), то в афро-азиатских го­сударствах «третьего мира» мы имеем дело с поздней постколониальной «отраженной модернизацией» неор­ганического типа, осуществляемой только «сверху» под определяющим воздействием извне.

Концептуальные истоки теории модернизации. Теоре­тико-методологические предпосылки модернизационной парадигмы образуют классические теории социаль­ных изменений Ф. Тенниса, Г. Спенсера, Э. Дюркгейма и, в особенности, М. Вебера. Немецкий социолог конца XIX — начала XX века Ф. Теннис разработал ди­хотомию «общность-общество». Все объединения людей, по его мысли, представляют собой проявление двух различных форм общественных связей: связей общности (Gemeinschaft), основанных на чувстве близости по причине кровного родства или длительного знакомства, и связей общества (Gesellschaft), которые характеризуются специфически рациональными целями действия, официальностью, договоренностью.

В это же время в классической социологии утвер­ждается понимание социального развития как процесса дифференциации различных социальных институтов и все большей специализации выполняемых ими функ­ций. Впервые наиболее четко эта идея была сформули­рована в XIX в. английским философом Г. Спенсером, который считал основной закономерностью «социальной эволюции» переход общества от состояния «несплоченной однородности» к состоянию «сплоченной разнородности». Важным аспектом социального прогресса, по Г. Спенсеру, является переход от общества, в котором личность це­ликом подчинена социальному целому, к такому со­стоянию, при котором социальный организм «служить составляющим его индивидам. Основные типологиче­ские различия социальных структур, по его мнению, состоят в том, является ли сотрудничество людей в дос­тижении общей цели принудительным или доброволь­ным, что, соответственно, определяет противополож­ность обществ «военного» и «промышленного» типов.

Аналогичным образом основатель французской со­циологической школы Э. Дюркгейм различал общества, основанные на механической или органической соли­дарности. Механическая солидарность, по Э. Дюркгейму, — это «коллективный тип» солидарности, опре­деляемый сходством, подобием составляющих его инди­видов, одинаковостью исполняемых ими общественных функций, неразвитостью личностных черт. Механиче­ская солидарность возможна лишь постольку, поскольку личность поглощается коллективом, ее сила обратно пропорциональна развитию индивидуального сознания. Обществам современного типа, по его мнению, свойст­венна органическая солидарность, которая возникает при развитии общественного разделения труда и функ­циональной взаимосвязи отдельных расчлененных функций. Наконец, важнейшее значение для понимания сущности традиционных и современных обществ имеет теоретическое наследие М. Вебера: его концепция рациональности, анализ трех типов социального дейст­вия, исследование феноменов «харизматического» ли­дерства, бюрократии, власти давно стали для теории модернизации во многом ключевыми.

Свое логическое завершение идеи Тенниса, Дюркгейма и Вебера получили в теории структурно-функ­ционального анализа Т. Парсонса. Для специального анализа социальных изменений в ней была разработана так называемая «модель дифференциации». В соответст­вии с ней, сущность модернизации состоит в уменьшении функциональной нерасчлененности социальных единиц и возрастании структурной дифференцированности, обусловленной возникновением новых социальных организаций, специализирующихся на выполнении своих особых функций. При этом каждая структурная единица социальной системы при дифференциации ее функций порождает новые социальные элементы с большей спо­собностью адаптации к среде и, следовательно, более совершенные. Важной оказалась и разработанная Т. Парсонсом модель ориентации социального взаимо­действия. По его мнению, существует шесть пар «дилемм ориентации», которые доминируют в общест­вах того или иного типа, определяя в них направлен­ность и характер социального взаимодействия. К этим ориентациям относятся:

1) универсализм или партику­ляризм;

2) специфически направленная или диффузная ориентация;

3) ориентация на достижение цели или следование предписаниям и указаниям;

4) аффективная (эмоциональная) нейтральность или выраженная аффективность;

5) ориентация на себя или на коллектив;

6) долгосрочная или краткосрочная ориентация.

Развиваясь в русле вышеназванных теоретико-методологических подходов, теория модернизации ха­рактеризует традиционный тип социальной организации гомогенной замкнутостью, дорациональной аффективностыо, конформным согласием и неформализованны­ми системами социального контроля. Современный же тип организации характеризуется целерациональностью, взаимозависимой специализацией, анонимной имперсональностью отношений и нейтральными системами формализованного контроля.

Аспекты модернизации. В самом процессе модерниза­ции разные авторы выдвигают на первый план и под­черкивают значение разных основных аспектов; рас­сматривая их вместе, мы получаем характеристику ведущих составляющих всего комплекса модернизационных преобразований общества. К их числу относятся:

— развитие внутренней дифференциации и автономизации структур социума, появление в нем автономных подсистем, отличающихся большей или меньшей само­стоятельностью (Г. Алмонд, Г. Пауэлл, Дж. Коулмен);

— создание новых институционализированных меха­низмов примирения и согласования интересов (С. Хан­тингтон, С.Н. Эйзенштадт);

— «диффузия власти» — рассредоточение политиче­ских, экономических и символических ресурсов власти, ранее сосредоточенных в одних руках, по многим об­щественным группам и институтам (Р. Даль);

— функциональные изменения способов рекрутиро­вания и циркуляции элит (Э. Шилз);

— экономико-технологическая трансформация через индустриализацию и т.д.(У. Ростоу);

— расширение физической, социальной и техноло­гической мобильности индивидов в результате развития новых форм коммуникации, повышение общественного статуса средств массовой информации (СМИ как «чет­вертая власть»), всеобщего распространения грамотно­сти (Д. Лернер, К. Дойч);

— формирование нового типа динамичной и пред­приимчивой личности, ориентированной на достижение новых, нетрадиционных целей (А. Инкелес и Д. Смит, Д. Макклелланд, Г. Алмонд и С. Верба).

Конечный уровень модернизированности («осовре­менивания») общества может быть оценен по пяти ос­новным критериям:

1) идентичности, которая определяет степень и характер развития политической культуры личности;

2) легитимности, которая характеризует степень и мотивы публичной поддержки существующих методов политического управления;

3) участия, которое показывает степень превраще­ния политически пассивного населения в активное благодаря его участию в выборах, в деятельности мас­совых партий, общественных движений и т.д.;

4) дистрибуции, которая показывает степень ра­венства в общественном распределении различных воз­можностей и благ;

5) проникновения (пенетрации) — степени раз­рушения партикуляризма, узости интересов, местниче­ства и сепаратизма.

Пересмотр теории модернизации. В 70—80-е годы все чаще стали появляться исследования, в которых модер­низация традиционных обществ, да и сами эти общест­ва рассматриваются не в столь однолинейной перспек­тиве однозначного и «полного» перехода к модерну. Трактовка сущности, объекта и возможных результатов модернизации становится все более многомерной, или, точнее, многовариантной. Такой сдвиг в сторону при­знания множественности как путей социального изменения, так и его результатов, привел к весьма сущест­венному пересмотру взаимосвязи между модернизацией и развитием: первую теперь рассматривают не как усло­вие второго, а как его функцию.

На этой основе подверглась значительному переос­мыслению исходная идея девелопментализма 60-х годов о непосредственной линейной зависимости между уровнем экономического развития общества и демокра­тическим переструктурированием политической систе­мы: это соотношение оказалось гораздо более сложным и не столь однозначным. Так, по наблюдениям С.Хантингтона, политическая нестабильность, выра­зившаяся в крушении демократических институтов в значительной части развивающихся стран в 60-е годы, была вызвана именно быстрым экономическим ростом и столь же быстрыми социальными изменениями на фоне слишком медленной институализации необходимых новых характеристик политической системы. Результаты проведенного А. Бэнксом анализа сначала 36 южноаме­риканских государств за период 1835—1966 гг., а затем 106 государств всего мира, поставили под сомнение представление о том, что социоэкономическое развитие обуславливает развитие политическое. Напротив, в ре­зультате данных исследований оказалось, что, напри­мер, «взаимозависимость между «опережающим» поли­тическим развитием и последующим развитием системы информации, урбанизации и образования выражена значительно сильнее, чем связь между более ранним социоэкономическим развитием и последующим демократическим развитием» [Доган М., Пеласси Д. Сравни­тельная политическая социология.— М., 1994.— С.253].

Такая ситуация объясняется тем, что схемы деве­лопментализма базировались на представлении о строе­нии общества как «ткани без швов», где рост экономи­ки автоматически влечет за собой незамедлительные прогрессивные изменения во всех других сферах обще­ства. В настоящее время представление об обществе как о единой и нерасчленимой ткани сменилось концепци­ей общества — «лоскутного одеяла» (по удачному опре­делению Б. Хиггинса); в ней нашла отражение идея о том, что степень взаимозависимости между различными социальными подсистемами является гораздо менее тесной, чем предполагалось ранее, и что каждая из них по-своему реагирует на вызов нового.

Что касается экономического роста и демократиза­ции, то сейчас многие авторы говорят об актуальности, скорее, обратного соотношения между ними. Так, по мнению Т. Л. Карл и Ф. Шмиттера, и экономический рост, и более справедливое распределение доходов сле­дует рассматривать скорее как результат демократиче­ских процессов, чем как их предпосылку. Последние эмпирические исследования по проверке взаимосвязи уровня доходов, экономического роста и демократиза­ции, проведенные Т. Ванхэнэном по 147 государствам мира в период 1980—1988 гг., выявили лишь умеренную положительную корелляцию между ними, не носящую линейного характера.

Кардинально переосмыслено и другое ключевое поло­жение теории модернизации о том, что традиционность и современность представляют из себя взаимоисключаю­щие противоположности, что в процессе модернизации современность подрывает и вытесняет традицию. Про­стое разрушение традиционных форм жизни не везде и не всегда вело к возникновению и развитию новых жизнеспособных общественно-политических структур, а нередко углубляло дезорганизацию и политический хаос в этих странах. Более того, возникшие там социальная нестабильность и напряженность оказались отнюдь не временным явлением, а приобрели определенную ус­тойчивость. В настоящее время большинство исследова­телей считают, что процессы модернизации, проте­кающие в традиционных обществах, вернее было бы рассматривать не как процессы вытеснения традицион­ного современным, а как процессы их взаимодействия и взаимопроникновения, в ходе которых рождаются принципиально новые образования синтезного типа. Переход к модерну все больше представляется как це­лостный, относительно длительный процесс, на котором возможно не только развитие новых, но и воспроизводство ранее сложившихся структур, а также их упадок. Впервые эта идея была сформулирована в работах Ф. Риггса и С.Н. Эйзенштадта, которые показали, что традиционное общество под влиянием сил модерниза­ции эволюционирует в социально-политические обра­зования нового типа и что такая система, часто харак­теризуемая по-прежнему как полутрадиционная или переходная, вырабатывает в ходе синтеза традиционно­сти и современности свои собственные особые характе­ристики, образуя оригинальный механизм самовоспроизводства и поддержания стабильности.

Типология модернизационных процессов. Один из веду­щих современных западных политологов С. Хантингтон выделяет три основные характерные формы реакции на процессы модернизации:

1) неприятие как модерниза­ции, так и сопутствующей вестернизации (например, Япония до середины XIX века);

2) принятие того и другого, то есть активная модернизация и вестернизация обще­ства (Турция при Мустафе Кемале Ататюрке);

3) принятие первого, но отказ от второго (стратегия реформизма).

Первая стратегия добивается бесперспективной изоля­ции общества от мира современности, вторая, наобо­рот, стремится полностью «перемолоть и перекроить» общество, уничтожив его традиционные корни.

Третий выбор ориентирован на соединение модернизации с национальной культурной традицией (современная Япо­ния). Наконец, дополнительно можно выделить особо разрушительную (четвертую) стратегию «вестернизации без модернизации», которая приводит, как правило, к коллапсу и дезинтеграции (разные страны Тропической Африки в 80—90-е годы).

На схеме 1 эти векторы соответственно обозначе­ны:

1) точкой А — стра­тегия отвержения;

2) ли­нией Б — стратегия «кемализма»;

3) линией В — стратегия реформизма;

4) линией Д — стратегия коллапса.

Общий шаблон процессов модернизации и вестернизации в афро-ази­атских странах можно пред­ставить кривой А — Г:

сначала процессы модернизации и вестернизации тесно связаны между собой (А — Г),

потом интенсивность вестернизации уменьшается (Г1 — Г2), что является признаком контрнаступления местной культуры, кото­рое приводит либо к подъему различных форм фунда­ментализма и девестернизации (Г1 — Г), либо к уста­новлению достаточно устойчивых форм баланса элементов традиционности и современности в точке Г2 [См.: Хантингтон Сэмюэл П. Столкновение цивилиза­ций и переустройство мирового порядка // Pro et Cont­ra.- 1997.- Т.2, №21.

 

Достаточно близка к хантингтоновской модель дру­гого видного исследователя процессов модернизации, С.Н. Эйзенштадта, который также выделяет четыре ба­зовых варианта взаимодействия традиционности и со­временности во время модернизации:

1) силы современ­ности разрушают традиционные модели, не создавая новых;

2) силы современности вызывают подъем традиционализма, который сопровождается усилением по­зиций традиционных элит и ростом воинствующих контрмодернизационных идеологий;

3) адаптивный тип, ха­рактеризуемый определенной готовностью «старых» элит ставить перед собой новые задачи, выходящие за рамки традиционных установок, и принимать новые роли, по­являющиеся в ходе модернизации;

4) последний — трансформативный тип, отличающийся способностью к выработке новых жизнеспособных социально-политиче­ских структур с собственными институциональными центрами и системами символов.

Отталкиваясь от этой схемы, в конечном счете, можно выделить четыре базовых и шесть смешанных ва­риантов реализации общей афро-азиатской модели от­раженной модернизации. Рассмотрим сначала основные «чистые» варианты.

Первый из них, — это путь «тупиковой модерниза­ции», демонстрируемый большой группой «государств-призраков» Тропической Африки (Заир, Ангола, Руанда, Бурунди, Чад, Сомали и др.). В этой группе государств не действуют механизмы ни традиционной, ни совре­менной (легально-рациональной) легитимации обще­национальной власти центральных правительств, по­этому они пребывают в состоянии перманентного хаоса и социально-политической дезорганизации, как бы облекающей в реальность гоббсовский фантом «войны всех против всех».

Второй базовый путь — контрмодер­низации — характерен для фундаменталистских страте­гий развития (ее исламский вариант в настоящее время реализует Иран). Фундаментализм отвергает необходи­мость модернизационного преобразования («осовреме­нивания») общества, выдвигая в качестве альтернативы идею «кристаллизации» черт традиционного общества. В соответствии с ней, антимодернистские ценности и ориентации становятся единственно легитимными сим­волами общественного порядка и интеграции социума.

Достаточно широко представлен в современном мире третий базовый вариант частичной модернизации, когда одни сегменты и подсистемы общества уходят вперед (становятся «открытыми»), а другие остаются в неиз­менном, «закрытом» виде (Китай, Турция и др.).

Чет­вертый базовый вариант заключается в конвергирующей модернизации в рамках и под эгидой национальной тра­диции (путь Англии и Японии), который обеспечивает сопряжение традиционных и современных начал в еди­ное целое. Характерен пример японской модернизации, где такие черты национальной традиции, как предан­ность императору и семье, низкая степень вертикальной мобильности, верноподданнические отношения феодаль­ного типа между подчиненными и вышестоящими, общие коллективистские ориентации всего социума в целом оказались не препятствием, а напротив, важным усло­вием успешного хода преобразований.

Кроме основных, можно выделить производные сме­шанные формы модернизации, образующиеся из того или иного совмещения основных базовых стратегий:

— «полутупиковая модернизация» (большинство стран Тропической Африки);

— «частичная контрмодернизация» (в отдельные пе­риоды различные государства, в основном, исламского мира);

— «полуконвергирующая частичная модернизация» («новые индустриальные страны» Юго-Восточной Азии);

— «конвергирующая контрмодернизация» (стратегия развития «нефтедолларовых монархий» Ближнего Вос­тока);

— «тупиковая контрмодернизация» (стратегия нату­рализации жизни, «стирания различий между городом и деревней» в полпотовской Кампучии и Китае периода «культурной революции»);

— «тупиковая конвергирующая модернизация» (стра­тегия опоры на общинные начала в некоторых странах бывшего некапиталистического пути развития).

Таким образом, практически все страны афро­азиатского «третьего мира» достаточно четко могут быть сгруппированы в три большие геополитические под­группы: тупиковую, промежуточную и перспективную. К первой относится Тропическая Африка, ко второй — Северная Африка, Ближний и Средний Восток, а так­же постсоветская Центральная Азия (промежуточность данной подгруппы определяется наличием мощного внутреннего контрмодернистского потенциала традиционализации), к третьей — Южная, Юго-Восточная и Восточная Азия, где система буддийских и/или конфу­цианских ценностей достаточно эффективно, как ока­залось, может быть совмещена с современными ориентациями.