Примечание переводчика: Название главы - цитата из Там, где живут чудовища Мориса Сендака. Полностью - Don't Go. I'll Eat You Up, I Love You So. 6 страница

Отозвался Говард, и Сирена подняла обе руки, словно прогоняя Оккама.

- Ньют... Док... оставайтесь на месте... просто не подходите... Мы не хотим, чтобы с вами что-то случилось.
Готлиб горько рассмеялся, а Ньют покачал головой, прежде чем ответить: - Все будет хорошо. Они нас не тронут.

Везувий рванулся вперед. Его пасть была такой огромной, что казалось он может проглотить Самсона целиком. Монстр зарычал, вздыбив шипы на спине, и Герман понял: он не пытается бороться, просто отпугивает их, раздувая своё тело в демонстративной угрозе. Он знал, что это инстинктивные действия большинства животных при столкновении с чем-то опасным. Кайдзю их боялся.

Близнецы заняли позицию за Везувием, вытягивая неоново-светящийся нож из полости, скрытой в ноге Сирены. Самсон наносил удары по морде кайдзю, дразня его, словно матадор быка. Ватлей принялись за хвост. После нескольких мучительных промахов им удалось перехватить его чуть ниже того места, где он разделялся на две части и опустить раскалённое лезвие. Кайдзю взревел, пытаясь от них избавиться, и Сирена Карпатии неуклюже опустилась в мусорную, заражённую воду вместе с обрубком. Готлиб выл от боли, сжигающей низ позвоночника, его голосу эхом вторили Ньют и Котик. Близнецам удалось отрубить одну из веслообразных лопастей с конца хвоста Везувия. Раненная часть продолжала биться, подбрасывая мусор высоко в воздух, извиваясь, как обезглавленная змея. Как и предсказала Ми-Сук, Везувий развернулся.

 

Ньют взглянул на Германа - огромные глаза на перекошенном лице: - Они убивают нас!

Готлиб покачал головой: - Это Улей. Это просто Улей, Ньютон... это не мы. Фокусируйся на дрифте со мной, а не с кайдзю.

Ньют кивнул и Герман почти почувствовал, как его сознание сворачивается рядом. Пусть лучше будет здесь, чем гоняется за кроликами. Раздался громкий взрыв и рев. Воздух наполнился бело-желтый дымом, и на мгновение у них перехватило дыхание. Это ощущение исчезло, едва дым начал рассеиваться.

Сразу стало ясно - ракеты Мятежного смогли немного, но Везувия взбесили основательно. Голубая кровь капала из нескольких ран, прожжённых в горле кайдзю, но это его даже не замедлило. Самсон сделал шаг назад, его изумлённая нерешительность дала Везувию время вцепиться в одну из протянутых рук робота. Раздался металлический скрежет и звук рвущихся проводов - и кайдзю, вырвав руку Самсона из гнезда, сбросил её в океан. Она упала с громким всплеском и быстро исчезла под слоем пенопласта и пищевой плёнки. Комм в ухе Германа бормотал встревоженным голосом Арчера: - Оккам? Ну же, давай... Оккам!

Ньют прижал руку к шлему, и они оба смотрели, как Везувий наваливается на Мятежного. Егерь замахнулся оставшимся лезвием - и его конец застрял в бронированной коже плеча кайдзю. Он обломился с треском и искрами, оставив Самсона рассматривать уцелевшую половину оружия. Ньют зашипел сквозь зубы и ответил Арчеру: - Мы слышим, Гарри... Всё идёт не слишком хорошо... Вы, с вашим дружком-радаром, похоже пропустили сигнатуру довольно большого кайдзю... И сейчас эта ёбаная очень большая сигнатура разносит Самсона! ПИЛОТЫ КОТОРОГО - КСТАТИ, ПРЕДАТЕЛИ!

Внимательно посмотрев на Ньюта, Готлиб включил собственный комм. Ссориться с технологом Моста управления сейчас было контрпродуктивно.

- Арчер? Нам нужна помощь. Вертолёты собираются вернуться в ближайшее время? Возможно организовать удар с воздуха?
- Вертолеты... на... Егерь... ещё долго... не видели! Сигнатуры рядом... думал один большой!

 

Герман настолько отвлёкся на Мятежного и Арчера, что едва заметил, как Сирена совершила невероятную глупость, с разбега набросившись на Везувия и схватив кайдзю за торчащие спинные шипы. Суставы её ног протестующе скрипели, когда она попыталась оттолкнуть монстра. Везувий удивлённо моргнул и развернулся. Одной из коротких лап он обхватил Сирену за талию, зацепив спину когтями. Раненый Самсон замахнулся на кайдзю остатком своего лезвия, но тот даже не повернулся. Взяв другой гигантской лапой Сирену за плечо, Везувий подтащил Егеря к груди и начал сжимать, выдавливая из него жизнь.

Оккам вбежал в воду раньше, чем Готлиб понял, что это происходит. В конце концов, он был только половиной сознания. Маленький робот протянул руку и коснулся огромного монстра. Он осторожно опустил ладонь на одну из чешуйчатых лап, державших близнецов. Везувий прекратил сжимать Сирену и посмотрел на Оккама... с любопытством? Готлибу было страшно, сквозь его сознание проносились воспоминания о изломанных Егерях и похоронах в Шаттердоме.

<Спокойно, Ньютон... с нами ничего не случится.>
Везувий склонил голову набок как-то очень по-птичьи и издал приглушённый шум. Это звучало, как камнедробилка, но не казалось агрессивным. Герман закрыл глаза и послал мысль, вложив в это все силы:

- Опусти вниз... не причиняй монстру вреда... плыви... уплывай... уплывай далеко.

Он вспомнил Ньюта с булавкой на егерской игре, и попытался превратить слова в образы: - Опустить Сирену вниз, повернуться и уплыть, придёт много монстров.
Везувий рыкнул, прислушиваясь, его глаза помутнели. На острове скулил и задыхался Котик. Через синеву дрифта они видели и чувствовали ответ кайдзю:

- Брат умирает. Ты остаёшься с братом... я ухожу. Монстры причинят тебе вред?

Выносить его мощный голос было мучительно. Пока он говорил, у Готлиба и Гейзлера открылось носовое кровотечение. Герман сделал глубокий вдох и послал изображение Оккама, остающегося с Котиком на острове.
- Мы остаемся. Монстры не причинят нам боли, если ты сейчас уйдёшь.

После долгого молчания, наполненного криками чаек и плеском воды, кайдзю ослабил захват и изумлённая Сирена встала на ноги. Горячая боль расцвела в голове Готлиба, и он услышал стон Ньютона. Стало очень тихо... Везувий их услышал и понял.

Ньют неуверенно заморгал и попытался включить свой комм, что удалось ему только со второй попытки: - Мятежный, Сирена, не атаковать. Дать уйти. Пусть уходит.

Мятежный Самсон повиновался, и даже сделал шаг назад, позволяя Везувию пройти. Три Егеря удивлённо смотрели, как кайдзю опустился на четвереньки и близко склонился к лежащему Котику. Он толкнул его огромной головой, издав низкое успокаивающее ворчание, на которое Котик слабо ответил - братья по улью прощались. Из последних сил Котик приподнялся, открыл пасть и с отвратительным рвотным звуком изверг на пляж груду полупереваренной пищи.

Было ясно, что большая часть её добыта в набеге на консервный завод. Среди рыбы Герман разглядел куски металла и резины. Везувий наклонился и аккуратно подобрал всю кучу в шейный мешок, не пропуская ни одного окрашенного синим куска.
Несмотря на усталость Готлиб чувствовал, что Ньютон сгорает от любопытства. Он хотел бы забрать целый мозг кайдзю, но оба они уже почти ослепли от боли и усталости и едва удерживали Оккама на ногах.

Послав последний прощальный крик Котику и ученым, Везувий скользнул в волны и скрылся под слоем мусора. Шипы-скалы ушли под воду, последним исчез изуродованный хвост.

Близнецы, пошатываясь, побрели к ним. Плечо и часть груди Сирены были раздавлены, но в остальном она казалась в порядке.

- Док... Ньют... вы...

- Вы только что заставили его уйти?

Прежде чем Герман успел ответить, он почувствовал зов в голове: -Брат...

Ньютон тоже это услышал и страдальчески посмотрел на Готлиба: - Нет, чувак... Я не могу позволить тебе выйти из Егеря. Я знаю, о чем ты думаешь.

Герман повернул к нему голову, они посмотрели в окровавленные лица друг друга. В шлемах говорили близнецы и пытался пробиться Гарри, снаружи доживал последние минуты кайдзю и мерцал защитным экраном повреждённый Самсон. От Гейзлера шла мощная волна беспокойства и других размытых эмоций, которым он не мог подобрать названия. Это не был гнев... это не был трепет... он не знал, что это было.

- Я должен, Ньютон. Мне нужно поговорить с ним. Мне нужно прикоснуться к нему и выяснить, что он знает... раньше, чем он уйдёт. Я верил как дурак, что будет можно доставить его в Форт и как-то помочь... так дети приносят домой потерянного котенка. Я действительно был наивным идиотом.

- Герман, когда я дотронулся до него на Онтарио... Это было недолго, но мой мозг не смог с этим справится, и это закончилось дыркой в голове. Если ты пойдёшь на прямую связь... Что, если он затянет тебя вниз? Ты можешь... - Ньют отвернулся, заполненный страхом до горла.

- Умереть, - закончил за него Герман, - да, я могу умереть. Но я не могу не отдать долг. Каким-то образом он вытащил меня из темном места, и я буду с ним, когда он пойдёт в ещё более тёмное.

Ньютон покачал головой, закусив нижнюю губу, попытался стереть кровь из-под носа, забыв про стекло шлема: < - Похоже, теперь твоя очередь сделать что-то глупое и опасное>

.................................................................................................................................

В конце концов оказалось, что единственный способ, которым они могли выбраться из Оккама, было уложить Егеря на спину и вылезти через аварийный люк в его голове. Отключение от дрифта ошеломило Германа, он был удивлён силой ощущения потери связи с Ньютоном, охватившим его после разделения. Какое-то время им пришлось простоять на пляже, поддерживая друг друга, Гейзлер рыгнул несколько раз, но смог удержать желчь в желудке. Готлиб сообщил в комм, который они оба по большей части игнорировали: - Соня... мы должны идти поговорить с Котиком. Пожалуйста, убедитесь, что с семьёй Син всё хорошо? Я не думаю, что Мятежный сейчас особо мобилен.

Он отключил связь раньше, чем близнецы или Самсон успели ответить. Ньютон снял шлем и осторожно протянул руку, чтобы снять шлем Германа. Тяжело дыша, они смотрели друг на друга. Гейзлер стащил перчатки и Готлиб почувствовал прикосновение его пальцев на затылке и шее - единственным частям тела, свободным от дрифт-брони. Ньют прижался лбом к груди Германа, стукнувшись о защитную пластину и так замер. Прикосновения кожи к коже позволяло им чувствовать себя спокойнее. Герман ощутил, как та же эмоция, которую он не мог расшифровать, выплеснулась из Ньюта яркими волнами.

<Я скоро вернусь. Просто оставайся здесь. И лучше сидя - вероятно это будет больно для нас обоих...>

Ньют взглянул на него умоляюще, словно пытаясь что-то решить. Он наклонился очень близко к лицу Германа... и внезапно отстранился, безнадёжно опустив руки. Готлиб проглотил подкативший к горлу ком.

<Нет чувак. Куда ты, туда и я. Я буду рядом и посмотрю... может, узнаю ещё что о кайдзю...>

Они побрели к белой раздутой туше Котика. Где-то возле линии прилива Готлиб понял, что идёт без всякой поддержки. Он мало что чувствовал, кроме прилива адреналина и желания добраться до Котика, и едва ощутил, как нога подогнулась, не в силах больше держать его вес. Он тяжело упал на перемешенный с камнями песок. Гейзлер попытался помочь ему подняться, но он уже упрямо полз вперёд. Опираясь на один из гигантских когтей на передней лапе Котика он смог встать, пошатываясь, не обращая внимания на разлитую повсюду ядовитую кровь. Ньютон отскочил, едва не наступив в лужу: - Герман, осторожно. Здесь повсюду "Блу".

Герман попытался мысленно обнадёжить его. Он слышал в своей голове голос кайдзю, чувствовал его боль шеей, лицом и спиной. Он поднял взгляд, его лёгкие горели от паров аммиака, поднимавшихся из ран зверя. Котик склонился к нему, издав мягкое ворчание. Дрожа под тяжестью дрифт-брони, Герман упал возле монстра, вжавшись телом в плоть его челюсти. Холодный ветер трепал волосы и остужал стекавший по шее горячий пот. Он стащил перчатки и положил их на чешую кайдзю. Сейчас он ощущал ту же близкую связь, что и при прикосновении к руке Ньютона. На него хлынул поток образов и чувств...

 

Он спит в рифе красных кораллов и съел своего первого осьминога. Это самое вкусное, что он когда-либо пробовал. Он осторожно переворачивает когтями камни, пытаясь найти ещё. Он дремлет у поверхности воды, прислушиваясь к голосам из Улья. Он в первый раз слышит Маленький голос. Он отличается от голосов братьев из Улья. Маленький голос хочет умереть. Это не имеет смысла, когда не съедены все осьминоги и братья говорят из Улья. Щель откроется и тогда придёт больше. В близости и в снах он позволяет Маленькому голосу плыть с собой и показывает ему хорошие вещи.

Маленький голос сейчас на воде. Маленький брат не знает Улья, но Улей есть в нем. Ничего не знает и сейчас на воде. Маленький голос зовёт его. Он приходит к плавающей оболочке, которая пахнет едой и другой говорит с ним. Он знает, что это тоже брат по Улью. Он знает, что это брат по Улью, потому что он быстро мыслит. Быстро мыслящий просит оставить... и он уходит. Он не хотел обидеть... но причинил им боль. Они слишком малы. Он не понимает и не знает, что сделал Бстро мыслящему... Все, что они от него получили - боль...

Он так голоден. Он должен принести пищу к Щели. Он должен принести пищу для... ХССС

Герман слышит слово, сказанное в его сознании Котиком, но для него нет значения в английском, и он не понимает. Это звучит как шипение помех и осознаётся, как что-то огромное в тёмном закрытом месте. Он хотел спросить об этом, но не знал, как... эмоции и образы, передаваемые кайдзю, давили на него слишком сильно. Он зажал рот рукой, не ощущая вкуса крови из прокушенного языка, не замечая тёплого кровавого потока, льющегося из носа, не зная о крови, сочащейся из глаз, пылающих синим светом. Он может увидеть себя, бледного и испуганного, смотрящего с палубы Онтарио. Он может видеть, как Ньютон поднял руки, чтобы приветствовать его... они оба не понимали. И не могли понять. Как сказал Котик - они просто очень маленькие.

Голод слишком велик... Улей ХССССС зовёт... Он должен приносить с собой еду к Щели. Оболочка на земле пахнет слишком хорошо. Монстр приходит... боль. Маленький голос предупредил его. Он умирает. Хорошо умереть не в одиночку. Великий брат приходит, но приходит слишком много монстров... брат уходит... Он не хочет, чтобы монстр сделал больно братьям по Улью... ни Быстро мыслящему.... ни Маленькому голосу.

Герман смутно видел, как большая капля синей крови Котика стекла с острых зубов и едва не попала на его обнажённую руку. Его сердце билось так быстро, что сбивалось с ритма. Смерть Котика содрогнула действительность. Он видел хаотически вспыхивающие воспоминания кайдзю и был потрясён, узнав среди них свои, почерпнутые Котиком из коллективного разума. Прижавшись всем телом к горячей эластичной коже, Герман поймал одно из проносящихся воспоминаний: ему три года, и у него болят уши. Его мать поет колыбельную... она пела редко и память сохранила это ярким: "Der Mond ist aufgegangen,…Die goldnen Sternlein prangen...Am Himmel hell und klar"

Слова вырывались в мягких всхлипах, и Герман не сразу понял, что поёт сам. Синий свет горел в его глазах, он ухватился за несколько образов, тщетно пытаясь найти, где скрыта Щель и что в неё. Он не мог найти этого. Он перескочил на английский и снова на немецкий язык, бормоча старую колыбельную, погружаясь в бред: - In the heavens bright and clear…. The forest stands dark and silent… Und aus den Wiesen steiget...

Маленький голос... холодно... темно.

......................................................................................................................

Чьи-то руки обхватили Германа за талию, в слабых попытках оттащить прочь. Котик вздохнул в последний раз и замер. Его голос в голове Готлиба выключился, словно перегоревший предохранитель, боль была невероятной. Герман пошёл, хромая, как тряпичная кукла, пытаясь вдохнуть достаточно воздуха для крика. Ньютон торопливо обтирал его костюм, пытаясь не дать крови кайдзю попасть на кожу или в глаза.

- Герман... дружище... всё нормально... я здесь...

Готлиб постарался сосредоточиться на странном ощущении уходящего из мозга давления. Он чувствовал на своей щеке тёплые капли, падающие из носа Гейзлера. Ньютон выглядел ужасно. Его зрачки, казалось, пульсировали болью, он едва держал голову. Герман наблюдал за ним, задыхаясь и кашляя в его плечо.

- Н-ньют?

Гейзлер засмеялся и захлебнулся рыданиями... Когда он заговорил, голос звучал низко и напряжённо: - Сейчас? Ну и момент ты выбрал, чтобы так меня назвать. Охрененно в твоём стиле, Герман... Да нет, не...
Герман почувствовал, как его его мышцы сводит судорога. Они оба почти не могли дышать. Ньютон отпустил Готлиба и свалился рядом с ним, по-прежнему обнимая за грудь.

- Герман... пожалуйста, не падай в обморок. Я не думаю, что мы сейчас с этим справимся.

Герман увидел, как мир темнеет по краям. Он чувствовал себя безумным, мозгу не хватало кислорода, а сердце потеряло ритм. Над головой шумели вертолёты, где-то кричали близнецы. Призрак дрифта завис на самом дне сознания, рядом с пустотой, раньше занимаемой Котиком, там, где всё ещё жил Улей. Перекатив голову, он почувствовал под своим затылком песок и какой-то пластик. Его зрение сузилось, грудь придавила тяжесть - это не предвещало ничего хорошего. Гейзлер посмотрел ему в лицо и Готлиб увидел отражение всего, что он чувствовал. Ньют слегка улыбнулся ему, закрывая глаза: - Ты знаешь, что самое отстойное в жизни рок-звёзд?

Герман не ответил, закашлявшись. Розоватая кровавая пена капала с его губ. Он нащупал на груди руку Ньютона и вяло её сжал.

Океан почти заглушил ответ, который Ньют дал себе сам: - Как правило, они умирают... слишком молодыми.

Близнецы и шум... суета и безумие приближались. Последнее, что Герман услышал, прежде чем ускользнул, был задыхающимся голосом Ньюта возле уха: <- Я тебя люблю. >

..................................................................................
Лидеры свободного мира препирались, как дети.
Они вели переговоры уже несколько часов, и Готлиб безучастно следил за прямой трансляцией саммита. Представитель того, что в настоящее время называлось Союзом Внутренних Штатов обильно потел. Всё, что он сказал президенту съёжившихся Соединённых Штатов было скорее криком, чем речью. Их перебивал ведущий новостей, пытаясь получить ответы на свои вопросы: - Почему ООН сразу не сообщило людям мира о Форте I и Форте II? Почему лидеры всех стран лгут своим людям? знали ли люди о том, что программа Егерь закрыта?

Президент США покачала головой и, нахмурившись, постаралась быстро сменить тему: - У так называемого Союза Внутренних Штатов есть собственная секретная разработка программы Егерь, о которой не были осведомлены ни ООН, ни правительство США! Наша программа была создана для отражения атак кайдзю и сохранения благополучия всего свободного мира. СВШ разрабатывают Егерей для иных целей, для войны с людьми!

Гвалт усилился, в нём стало сложно разбирать слова. Всё перемешалось, и Герман попытался выбрать выглядевшего наиболее яростно. Это была упорная борьба. Но наиболее впечатляющий оттенок пурпурного был у посла России.

- То, что первым применением новой программы Егерь стали силовые меры против американских граждан в Калифорнии, заслуживает осуждения!

Президент слегка побледнела, озираясь, чтобы увидеть говорившего: - Прискорбно, что Наперстянки Юпитера была использована подобным образом, но это был вопрос национальной безопасности. Наши Егеря будут продолжать совместные операции с вооруженными силами, особенно сейчас, когда вот-вот будет развязана гражданская война и наши собственные штаты просят иностранной помощи, чтобы её начать.

Посол СВШ стукнул кулаком по полированному столу: - Мы воспринимаем дислоцирование Егерей на нашей границе Канзаса как объявление войны, и я не вижу ничего постыдного в просьбе помощи у союзников...

Среди усиливавшихся криков, ударов по столу и шуршания бумаг камера судорожно металась от политика к политику

- Это безумие, господин посол...

Премьер-министр Великобритании прервал их обоих. Казалось, с ним вот-вот случится сердечный приступ: - Все это не имеет значения! Дамы... Господа... Кайдзю вернулся. Первое нападение на консервный завод на Аляске, а в настоящее время ещё и перерабатывающий комбинат на Гавайях. Через сколько времени возобновятся нападения на крупные города? Во многих местах стены жизни так и не достроены..

Французский президент в отчаянии вскинул руки: - Будь прокляты эти стены! Мы уже участвуем в международной программе Шаттердомов. Почему мы не можем их использовать? Отправлять наших Егерей на глупые разборки, когда возвращаются монстры?

Из толчеи наконец-то высунулся ведущий. Он пытался прервать склоку, но явно не контролировал процесс. Президент вещала в самое лицо посла СВШ, едва не сталкиваясь с ним носом: - Как мы можем быть уверены в безопасности наших границ, если мы отправим Егерей преследовать кайдзю...

....................................................................................................
Рука щелкнула выключателем телевизора, и Эстер Сендак взглянула на Готлиба: - Я сожалею, что близнецам позволили это сюда притащить.

Он безучастно смотрел мимо нее на ржавую металлическую стену своей комнаты.

Она вздохнула и уселась, скрестив ноги, на матрас Ньюта, всё ещё лежащий возле кровати Готлиба, положила рядом свою записную книжку и диктофон и вытащила из кармана ручку вместе с несколькими пакетиками приличного чая.

- Вы и сегодня будете держать бойкот, доктор?

Он закрыл глаза и повернулся к ней спиной.

- А... Ну тогда я, как и вчера, проведу сессию, говоря сама с собой, да?

Герман свернулся, насколько это позволило тело, и залез под груду одеял, которую близнецы где-то добыли для него. С кислородной маской это было непросто, но ему удалось.

- Я только что закончила сессию с доктором Гейзлером. Ему сегодня лучше. И он, так же как вы, недоволен разделением. Когда мы говорили о его контакте с Кайдзю-блу, он сказал, что потребил больше, совмещая препарирование кишок кайдзю с китайской едой "на вынос". Я в этом даже не сомневаюсь... но мы должны следовать правилам.

Герман закрыл глаза, надеясь, что сможет заснуть. Это все, чем он занимался эту неделю. Он не знал, сколько времени после поединка с Везувием они с Ньютоном были в отключке. В себя он пришёл неделю назад. Единственные, кого он видел кроме медперсонала, были Сендак и - недолго и спросонья - близнецы, притащившие телевизор. Он подозревал, что никто, кроме психиатра, не имеет права с ним говорить. В минуту бодрствования Герман понял, что находится в отчаянной депрессии. Он испытывал те же симптомы после отъезда из Гонконга и развода с Ванессой. Он не чувствовал Ньютона. Он был заполнен горем и ледяной тишиной, от которых спасал только сон. Поэтому он спал - столько часов, сколько мог.

- Вижу, что саммит идёт плохо. Не удивительно. Я не хочу, чтобы вас это волновало. У вас и доктора Гейзлера общая странная тенденция - считать, что вы отвечаете за все неразрешимые проблемы.

Она терпеливо ждала, но Герман смотрел в стену, игнорируя её. Он услышал, как она встала, чем-то стукнув, наполнила в ванной чайник и поставила его кипятиться на плиту. Она нашла его составленные на мини-холодильник чашки и теперь рылась в поисках сахара.

- Когда вы впервые встретились с доктором Гейзлером? Вы ведь давно с ним работаете? Вы заговорили с ним первым? Мне любопытно, когда вы подружились, сразу ли вы почувствовали свою природную совместимость? - её голос звучал небрежно, словно она говорила о погоде.
Он понимал, что её бесцеремонные вопросы должен его смутить, но депрессия покрыла всё толстым слоем безразличия. Он перевернулся и лег на спину, уставившись в потолок. Она пытается использовать Ньютона, чтобы его расшевелить.

- Доктор Готлиб?

Ее голос звучал взволновано. Чайник засвистел, и она встала, чтобы снять его с плиты.

- Доктор... Я знаю, вы подавлены. Я не представляю, что вы пережили, когда этот кайдзю умер. Я не собираюсь притворяться, будто понимаю, что вы чувствуете. Я просто хочу вам помочь.

Сейчас она умоляла. В голосе не осталось ни следа от психиатра. Не было причин себя принуждать - он был совершенно уверен, что все, что он скажет, будет передано Джойсу. Он взглянул на неё искоса: - Возможно нас изолировали, чтобы иметь возможность допрашивать порознь? Узнать, какие тайны мы почерпнули из мозга животного? Наказать нас за то, что мы сделали? Я сказал вам, когда пришёл в себя в первый раз - это было слишком большим и слишком сложным. Я сам этого не понимаю.

Она отрицательно помотала головой, разлила по двум чашкам кипяток и поставила их на прикроватный столик.

- Я вас уверяю, Герман... Я вас уверяю, что единственная причина, по которой вы разделены - то, что Ньютон находится под наблюдением из-за отравления Кайздю-блу. И ещё потому, что вы оба склонны делиться болью, когда находитесь физически близко. Вам было бы неудобно сейчас быть с ним в лазарете. Вы бы испытывали то, что я называю обратной связи. Это большая редкость, свойственная лучшим пилотам, тем, кто очень близок... и теперь я боюсь... хорошо, что у Ньютона нет депрессии, но...

- Я увижу...

- Вы увидитесь скоро, я ему обещала. Вероятно, завтра или послезавтра. Надеюсь, к тому времени лекарства позволят вам чувствовать себя лучше. Я просто..., - она потерла виски и опять опустилась на матрас Ньютона, прислонилась к кровати Германа и вжала голову в одеяло: - Мне очень жаль, доктор. Это становится подавляющим, я...

- Я встретил Гейзлера на вечеринке. Он подошел ко мне первым.

Она с любопытством взглянула на него, тёмные глаза были исполнены интереса и удивления. Герман почувствовал усталость, и понял, что несмотря ни на что, испытывает к психиатру симпатию. Он знал, что такое иметь сложную работу.

- Ну... возможно это была не вполне вечеринка, а максимально комфортная неофициальная встреча для сотрудников токийского отдела К-науки. Идея была в том, чтобы познакомить нас друг с другом. Тогда было много разных отделов, в них работали специалисты в самых разных отраслях, кто-то был ветераном, кто-то - новичком, как я. Доктор Гейзлер был тогда в подразделении биологов, но он, как правило, перепрыгивал из отдела в отдел из-за разнообразия своих интересов. Я был несколько осведомлён о его работе. Почему бы мне это не... Он был великолепен. Возможно вас это удивит, доктор Сендак, но я не... слишком хорош в социуме.

 

Потягивая чай, Сендак украдкой нажала кнопку записи на своём диктофоне: - Я...

- Это был сарказм, доктор. Попробуем добраться до сути: я стоял несколько в стороне от остальных, и за весь вечер ни с кем не заговорил. Я просто присутствовал, потому что начальник отдела потребовал обязательно быть. Гейзлера, казалось, знали все - он легко сходится с людьми. Мне этого как раз не хватает. Я заметил его потому, что он, кажется, флиртовал с половиной комнаты. И я подумал, что в жизни не видел ничего отвратительнее.

- Вы говорили с ним?

- Он подошел ко мне... когда я уже уходил. Он знал, кто я и над чем работаю, и начал вокруг меня те же песни и пляски, что и вокруг прочих. В этом не было ничего такого, чтобы обратить на него внимание. А потом он пролил весь стакан контрабандного рома с вишнёвой содовой на мой лучший кашемировый свитер.

 

Эстер фыркнула, пытаясь сдержать смех и жестом попросила его продолжать.

- Ну, я не вижу в этом ничего смешного. Это был хороший свитер, подарок моей сестры - на день рождения, если правильно помню. А я... ну... я устал и был в плохом настроении от всего этого, и я оторвался на нём. Возможно, больше, чем было необходимо. Какое-то время я разглагольствовал... и разозлил несколько его друзей. А он всё это время просто молча смотрел на меня, как будто я был очень интересным экземпляром, который он только что обнаружил и мечтает исследовать. Вероятно, он был пьян.
Готлиб тяжело вздохнул, всматриваясь остекленевшими глазами в воспоминания. Он пробовал снести последние барьеры, которые депрессия выстроила вокруг его памяти.

- Он даже не извинился. Он просто шёл за мной до двери, и... пялился на меня. А потом улыбнулся, как идиот, вежливо поблагодарил за беседу и сказал, что надеется увидеть в ближайшее время. Я сообщил ему, что когда бы мы не увиделись, это будет слишком рано.

 

Сендак просто улыбнулась ему, обхватив подтянутые к груди длинные ноги и устроив подбородок на коленях: - И вы увидели его снова практически сразу?

- Да. Я на следующий день пришёл в отведённую мне лабораторию довольно поздно. Когда я вошёл, он её уже разделил. После этого я уже не мог от него избавиться... надолго, во всяком случае.
- А вы действительно хотели? Я имею в виду... вы действительно возненавидели его с самого начала?

Раздумывая об этом, Герман стянул на шею кислородную маску, и принял переданный Сендак чай. Он с удивлением понял, что этот разговор помогает перестать чувствовать себя выпотрошенной оболочкой, заставляя быть более живым, более похожим на себя.

- Я... я не уверен. Я всегда уважал его - с профессиональной точки зрения. Он уже тогда достиг очень многого. Я не думаю, что когда-нибудь действительно его ненавидел, доктор Сендак. Я просто не понимал его.

 

Сендак подтянула к себе сумку от ноутбука и порывшись, достала оттуда небольшой контейнер с едой. Она предложила ему кусочек хлеба, намазав его из маленькой пачки тем, что в Форте сходило за масло. Он взял и откусил чуть-чуть. Он едва прикасался к любой еде. Он не чувствовал голода и сокрушался, что потерял всю массу, набранную для пилотирования.

- Вы чувствуете, что не понимали именно его? Других людей вам понять легче?

- Других людей легко понять, потому что большинство из них меня избегает, и я не должен о них думать. Я процветаю на неприязни. Но Ньютон...