Стадия элементарной сенсорной психики

ОЧЕРК РАЗВИТИЯ ПСИХИКИ

Развитие психики животных

Стадия элементарной сенсорной психики

Возникновение чувствительных живых орга­низмов связано с усложнением их жизнедеятельности. Это усложнение заключается в том, что выделяются про­цессы внешней деятельности, опосредствующие отноше­ния организмов к тем свойствам среды, от которых зависит сохранение и развитие их жизни. Выделение этих процессов обусловлено появлением раздражимости к воздействиям, которые выполняют сигнальную функ­цию. Так возникает способность отражения организмами воздействий окружающей действительности в их объек­тивных связях и отношениях — психическое отражение.

Развитие этих форм психического отражения совер­шается вместе с усложнением строения организмов и в зависимости от развития той деятельности, вместе с ко­торой они возникают. Поэтому их научный анализ невоз­можен иначе как на основе рассмотрения самой деятель­ности животных.

Что же представляет собой та деятельность живот­ных, с которой связана простейшая форма их психики? Ее главная особенность заключается в том, что она по­буждается тем или иным воздействующим на животное свойством, на которое она вместе с тем направлена, но которое не совпадает с теми свойствами, от которых не­посредственно зависит жизнь данного животного. Она определяется, следовательно, не самими но себе данными воздействующими свойствами среды, но этими свойства­ми в их отношении с другими свойствами.

Так, например, известно, что, как только насекомое попадает в паутину, паук немедленно направляется к нему и начинает опутывать его своей нитью. Что же именно вызывает эту деятельность паука и на что она направлена? Для того чтобы решить это, нужно исклю­чить один за другим различные моменты, которые, воз­можно, воздействуют на паука. Путем такого рода опы­тов удалось установить, что то, что побуждает деятель­ность паука и па что она направлена, есть вибрация, которую производят крылья насекомого, передающаяся по паутине. Как только вибрация крыльев насекомого прекращается, паук перестает двигаться к своей жертве. Достаточно, однако, чтобы крылья насекомого снова на­чали вибрировать, как паук.вновь устремляется к нему и вновь опутывает его паутиной. Действительно ли, однако, вибрация и есть то, что вызывает деятель­ность паука, и вместе с тем то, на что она направлена? Это показывает следующий опыт. К паутине прика­саются звучащим камертоном. В ответ на это паук устремляется к камертону, взбирается на его ножки, опу­тывает их паутиной и пытается нанести удар своими конечностями—челюстями (Е. Рабо). Значит, дело здесь именно в факте вибрации: ведь, кроме свойства вибриро­вать, между камертоном и насекомым, попавшим в пау­тину, нет ничего общего.

Почему же деятельность паука связана именно с воз­действующей на него вибрацией, которая сама по себе, конечно, не играет никакой роли в его жизни? Потому, что в нормальных условиях воздействие вибрации нахо­дится в определенной связи, в определенном устойчивом отношении к питательному веществу насекомого, попа­дающего в паутину. Мы будем называть такое отноше­ние воздействующего свойства к удовлетворению одной из его биологических потребностей биологическим смыс­лом данного воздействия. Пользуясь этим термином, мы можем сказать, что деятельность паука направлена на вибрирующее тело в силу того, что вибрация приобрела для него в ходе видового развития смысл пищи.

Биологический смысл тех или иных воздействий не является постоянным для животного, но, наоборот, изме­няется и развивается в процессе его деятельности в зави­симости от объективных связей соответствующих свойств среды.

Если, например, проголодавшуюся жабу сначала си­стематически кормить червями, а потом положить перед пей обыкновенную спичку и круглый кусочек мха, то жаба набрасывается на спичку, имеющую, как и черви, удлиненную форму, но не трогает мха: удлиненная фор­ма приобрела для нее биологический смысл нищи. Если, наоборот, мы предварительно будем кормить жабу пау­ками, то она, не реагируя на спичку, будет набрасывать­ся на кусочек мха, сходный по форме с пауком: смысл пищи теперь приобрела для нее круглая форма пред­метов.

Необходимо отметить, что смысловые связи, возни­кающие в деятельности животных, представляют собой условные связи, имеющие особый и, можно даже сказать, чрезвычайный характер. Они резко отличаются от тех условных связей, которые образуют механизм самого по­ведения, т. е. связей, с помощью которых поведение осу­ществляется.

Когда животное, видя пищу, движется к ней, т. е. ко­гда мы имеем дело со смысловой связью «вид пищи — пища», то эта связь возникает и изменяется совсем ина­че, чем те связи, которые возникают у него, например, в процессе образования навыка обхода преграды, стоящей на его пути (связь «преграда — обходное движение»).

Связи первого рода образуются, как показывают ис­следования, весьма быстро, «с ходу», и столь же быстро разрушаются; для этого достаточно одного-двух соче­таний.

Связи второго рода возникают и угасают, наоборот, медленно, постепенно. Например, цыплята начинают из­бирательно клевать рубленый яичный желток уже после однократного успеха; двухдневному цыпленку достаточно одной-двух попыток.клюнуть вместо желтка кусочек горькой апельсиновой корки, чтобы его пищевое поведе­ние на желток угасло (Морган и др.). С другой стороны, выработка у цыплят вполне удовлетворительного приспо­собления клевательных движений к внешним условиям, в которых им дается пища, требует многих десятков проб.

Изучая формирование навыков у жаб, Бойтендейк (1930) в одной из серий своих экспериментов давал этим животным таких насекомых, вещество которых вызывало у них резко отрицательную биологическую реакцию. До-

статочно было одного-единственного опыта, чтобы жаба в течение многих часов после этого отказывалась от по­пыток съесть такое же или даже другое насекомое, напо­минающее его своим видом. В других экспериментах он отгораживал от жабы добычу (дождевого червя) стек­лом; при таких условиях, несмотря на то что она всякий раз наталкивалась на стекло, жаба, наоборот, обнаружи­вала большое упорство; она делала множество попыток, прежде чем ее реакция угасала. Даже усиление момен­та «наказания» (отрицательного подкрепления) не вызы­вает в таких случаях прекращения движений. В опытах Аббо лягушка продолжала набрасываться на добычу, окруженную иглами, в продолжение 72 часов, пока кожа ее верхней челюсти не была серьезно изранена. Биологи­ческое значение различия в скорости образования связей того и другого рода совершенно понятно, если принять во внимание условия жизни вида. «Если, — говорит Бой­тендейк, — жаба во время своей вечерней охоты прибли­зится к муравейнику и схватит ядовитого муравья, то быстрое образование связи предохранит ее от поглоще­ния других таких же насекомых, вредных благодаря кис­лоте, которой они обладают. Наоборот, когда жаба пы­тается схватить дождевого червя, но это ей не удается, то повторение попыток в обычных условиях может по­мочь ей все же завладеть пищей» ¹.

Другая черта смысловых связей — это как бы «дву­сторонний» их характер, который выражается в том, что в результате образования такой связи не только воздей­ствие данного раздражителя начинает вызывать опреде­ленную реакцию, определенное поведение, но и соответ­ствующая потребность теперь как бы «узнает себя» в данном предмете-раздражителе, конкретизируется в нем и вызывает активное поисковое поведение по отноше­нию к нему.

Своеобразие этих смысловых связей подчеркивалось уже Ч. Дарвином, который цитирует, например, следую­щие наблюдения: «Гораздо легче искусственно вскор­мить теленка или ребенка в том случае, если он никогда не получал материнской груди, чем тогда, если он хоть раз получил ее... Личинки, «питавшиеся некоторое время каким-либо растением, скорее умрут, чем станут есть

¹ F. Buitendiyk. Vue sur la psychologie animal. Paris, 1930

другое [растение], которое было бы вполне приемлемым для них, если бы они привыкли питаться им с самого начала»².

В классических работах И. П. Павлова и его сотруд­ников также было показано образование этих «быстрых» смысловых связей (в ранней работе И. С. Цитовича, а затем в опытах И. О. Нарбутовича и др.), хотя их особая роль в поведении и не была специально подчеркнута.

Отражение животными среды находится в единстве с их деятельностью. Это значит, что, хотя существует различие между ними, они вместе с тем неотделимы друг от друга. Это значит, далее, что существуют взаимопере­ходы между ними. Эти взаимопереходы заключаются в том, что, с одной стороны, всякое отражение формирует­ся в процессе деятельности животного; таким образом, то, будет ли отражаться и насколько точно будет отра­жаться в ощущениях животных воздействующее на него свойство предмета, определяется тем, связано ли реаль­но животное в процессе приспособления к среде, в своей деятельности с данным предметом и как именно оно с ним связано. С другой стороны, всякая деятельность жи­вотного, опосредствованная ощущаемыми им воздей­ствиями, совершается в соответствии с тем, как отра­жается данное воздействие в ощущениях животного. Понятно, что основным в этом сложном единстве отра­жения и деятельности является деятельность животного, практически связывающая его с объективной действи­тельностью; вторичным, производным оказывается пси­хическое отражение воздействующих свойств этой дей­ствительности.

Деятельность животных на самой ранней, первой ста­дии развития психики характеризуется тем, что она отве­чает тому или иному отдельному воздействующему свой­ству (или совокупности отдельных свойств) в силу суще­ственной связи данного свойства с теми воздействиями, от которых зависит осуществление основных биологиче­ских функций животных. Соответственно отражение дей­ствительности, связанное с таким строением деятельно­сти, имеет форму чувствительности к отдельным воздей­ствующим свойствам (или совокупности свойств), форму элементарного ощущения. Эту стадию в развитии пси-

² Ч. Дарвин. Соч., т. 3. М,— Л., 1939, стр. 715.

хики мы будем называть стадией элементарной сенсор­ной психики. Стадия элементарной сенсорной психики охватывает длинный ряд животных. Возможно, что эле­ментарной чувствительностью обладают некоторые выс­шие инфузории.

Еще гораздо более уверенно мы можем утверждать это в отношении таких животных, как некоторые черви, ракообразные, насекомые, и, разумеется, в отношении всех позвоночных животных.

У червей изменчивость поведения в связи с устанав­ливающимися новыми связями была показана многими исследователями. Например, как показали опыты Копеледа и Броуна (1934), кольчатый червь или вовсе не реа­гирует на прикосновение к нему стеклянной палочкой, или реагирует отрицательно. Если, однако, прикоснове­ние палочкой связать с кормлением, то реакция этого червя меняется: теперь прикосновение вызывает у него положительно движение к пище³.

У ракообразных изменения этого рода могут приобре­тать более сложный характер. Например, если слегка механически раздражать абдоменальную часть рака-от­шельника, когда он находится в раковине, то, как пока­зали опыты Тен-Кате-Кациева (1934), это вызывает у него некоторое движение. Если же раздражение продол­жается, то животное покидает раковину и удаляется⁴.

Сам по себе этот факт мало интересен, интересно дальнейшее изменение поведения рака. Оказывается, что если систематически повторять эксперименты, то поведе­ние животного становится иным. Теперь животное уже при первом прикосновении вынимает абдомен из рако­вины, но никуда не отходит от нее и почти тотчас же занимает прежнее положение. Прикосновение приобрело для него теперь совсем другой смысл — оно стало сигна­лом к выниманию абдомена из раковины.

Понятно, что материальную основу развития деятель­ности и чувствительности животных составляет развитие их анатомической организации. Тот общий путь измене­ний организмов, с которыми связано развитие в пределах

³ M. Copelad, F. Brown. Modification of Behavior im Neries Virens. «The Biological Bulletin», LXVII, 1934, № 3

⁴ B. Ten Cate Kazejewa. Quelques observations sur les Bernard l`Ermit. «Archives Neerlandaise de Physiologie de l`Homme et des Animaux», XIX, 1934, № 4

стадии элементарной сенсорной психики, заключается, с одной стороны, в том, что органы чувствительности жи­вотных, стоящих на этой стадии развития, все более диф­ференцируются и их число увеличивается; соответствен­но дифференцируются и их ощущения. Например, у низ-

ших животных клеточки, возбудимые по отношению к свету, рассеяны по всей поверхности тела так, что эти животные могут обладать лишь весьма диффузной све-

точувствительностью.

Затем впервые у червей светочувствительные клетки стягиваются к головному концу тела (рис. 14, Л) и, концентрируясь, приобрета­ют форму пластинок (В); эти органы дают возмож­ность уже достаточно точ­ной ориентации в направле­нии к свету. Наконец, на еще более высокой ступени развития (моллюски) в ре­зультате выгибания этих пластинок возникает внут­ренняя сферическая свето­чувствительная полость, действующая как «камера-люцида» (С), которая позволяет воспринимать движения предметов.

С другой стороны, развиваются и органы движения, органы внешней деятельности животных. Их развитие происходит особенно заметно в связи с двумя следующи

ми главными изменениями: с одной стороны, в связи с переходом к жизни в условиях наземной среды, а с дру­гой стороны, у гидробионтов (животных, живущих в вод­ной среде) в связи с переходом к активному преследова­нию добычи.

Вместе с развитием органов чувствительности и орга­нов движения развивается также и орган связи и коор­динации процессов — нервная система.

Первоначально нервная система представляет собой простую сеть, волокна которой, идущие в различных на­правлениях, соединяют заложенные на поверхности чувствительные клетки непосредственно с сократительной тканью животного. Этот тип нервной системы у совре­менных видов не представлен. У медуз нервная сеть, идущая от чувствительных клеток, связана с мышечной тканью уже через посредство двигательных нервных клеток.

По такой сетевидной нервной системе возбуждение передается диффузно, образующие ее нервные волокна обладают двусторонней проводимостью, тормозные про­цессы, видимо, отсутствуют. Дальнейший шаг в развитии

нервной системы выражается в выделении нейронов, об­разующих центральные ганглии (нервные узлы). По од­ной линии эволюции (у иглокожих животных) нервные ганглии образуют окологлоточное кольцо с отходящими от него нервными стволами. Это уже такой нервный центр, который позволяет осуществляться относительно очень сложно согласованными движениями, как, напри­мер, движения открывания морскими звездами дву­створчатых раковин. По двум другим большим линиям эволюции (от первичных червей к ракообразным и пау­кам, от первичных червей — к насекомым) происходит образование более массивного переднего (головного) ганглия, который подчиняет себе работу нижележащих нервных ганглиев (рис. 15—17).

Возникновение этого типа нервной системы обуслов­лено выделением наряду с другими органами чувств ве­дущего органа, который становится, таким образом, главным органом, опосредствующим жизнедеятельность организма.

Эволюция такой узловой нервной системы идет в на­правлении все большей ее дифференциации, что связано с сегментированием тела животного.

Изменение деятельности внутри этой стадии развития заключается во все большем ее усложнении, происходя­щем вместе с развитием органов восприятия, действия и нервной системы животных. Однако как общий тип строения деятельности, так и общий тип отражения сре­ды на всем протяжении этой стадии резко не меняются. Деятельность побуждается и регулируется отражением ряда отдельных свойств; восприятие действительности никогда, следовательно, не является восприятием целост­ных вещей. При этом у более низкоорганизованных жи­вотных (например, у червей) деятельность побуждается, всегда воздействием одного какого-нибудь свойства, так что, например, характерной особенностью поисков пищи является у них то, что они всегда производятся, как указывает В. Вагнер, «при посредстве какого-либо одно­го органа чувств, без содействия других органов чувств: осязания, реже обоняния и зрения, но всегда только од­ного из них»⁵.

⁵ В.А.Вагнер. Возникновение и развитие психических способностей вып. 8, 1928, стр. 4

Усложнение деятельности в пределах этого общего ее типа происходит в двух главных направлениях. Одно из них наиболее ярко выражено по линии эволюции, веду­щей от червей к насекомым и паукообразным. Оно про­является в том, что деятельность животных приобретает характер иногда весьма длинных цепей, состоящих из большого числа реакций, отвечающих на отдельные по­следовательные воздействия. Ярким примером такой дея­тельности может служить часто приводимое описание поведения личинки, называемой муравьиным львом.

Рис. 18. Воронка муравьиного льва,(по Дофлейну)

Муравьиный лев зарывается в песок, причем, как только он настолько углубится в него, что песчинки на­чинают касаться поверхности его головы, это вызывает у него толчкообразное отгибание головы вместе с передней частью туловища назад, отбрасывающее песчинки вверх. В результате в песке образуется воронка правильной формы, в центре которой выступает голова муравьиного льва. Когда в такую воронку попадает муравей, то он неизбежно скатывает вниз несколько песчинок. Падая на голову муравьиного льва, они вызывают у него опи­санные «метательные» рефлексы. Часть отбрасываемых песчинок попадает в муравья, который скатывается вме­сте с осыпающимся песком на дно воронки. Теперь, как

только муравей коснется челюстей муравьиного льва, они захлопываются, и жертва подвергается высасыва­нию (рис. 18, по Дофлейну, упрощено).

Механизмом такой деятельности является механизм элементарных рефлексов — врожденных, безусловных и условных.

Деятельность такого типа особенно характерна для насекомых, у которых она достигает наиболее высоких ступеней своего развития. Эта линия усложнения дея­тельности не является прогрессивной, не ведет к даль­нейшим качественным ее изменениям.

Другое направление, по которому идет усложнение деятельности и чувствительности, является, наоборот, прогрессивным. Оно приводит к изменению самого строе­ния деятельности, а на этой основе и к возникновению новой формы отражения внешней среды, характеризую­щей уже более высокую, вторую стадию в развитии пси­хики животных — стадию перцептивной (воспринимаю­щей) психики. Это прогрессивное направление усложне­ния деятельности связано с прогрессивной же линией биологической эволюции (от червеобразных к первич­ным хордовым и далее к позвоночным животным).

Усложнение деятельности и чувствительности живот­ных выражается здесь в том, что их поведение управ­ляется сочетанием многих одновременных воздействий. Примеры такого поведения можно взять из поведения рыб. Именно у этих животных с особенной отчетли­востью наблюдается резкое противоречие между уже от­носительно весьма сложным содержанием процессов дея­тельности и высоким развитием отдельных функций, с одной стороны, и еще примитивным общим ее строени­ем — с другой.

Обратимся снова к специальным опытам.

В отдельном аквариуме, в котором живут два моло­дых американских сомика, устанавливается поперечная перегородка, не доходящая до одной из его стенок, так что между ее концом и этой стенкой остается свободный проход. Перегородка — из белой марли, натянутой на рамку.

Когда рыбы (обычно державшиеся вместе) находи­лись в определенной, всегда одной и той же стороне ак­вариума, то с противоположной его стороны на дно опу­скали кусочек мяса. Побуждаемые распространяющимся запахом мяса, рыбы, скользя у самого дна, направлялись

прямо к нему. При этом они наталкивались на марлевую перегородку; приблизившись к ней на расстояние не­скольких миллиметров, они на мгновение останавлива­лись, как бы рассматривая ее, и далее плыли вдоль пере­городки, поворачивая то в одну, то в другую сторону, пока случайно не оказывались перед боковым проходом, через который они и проникали дальше, в ту часть аква­риума, где находилось мясо.

Наблюдаемая деятельность рыб протекает, таким об­разом, в связи с двумя основными воздействиями. Она побуждается запахом мяса и развертывается в направ­лении этого главного, доминирующего воздействия; с другой стороны, рыбы замечают (зрительно) преграду, в результате чего их движение в направлении распростра­няющегося запаха приобретает сложный, зигзагообраз­ный характер (рис. 19, А). Здесь нет, однако, простой цепи движений: сначала реакция на натянутую марлю, потом реакция на запах. Нет и простого сложения влия­ний обоих этих воздействий, вызывающего движение по равнодействующей. Это сложно координированная деятельность, в которой объективно можно выделить двоя­кое содержание. Во-первых, определенную направлен­ность деятельности, приводящую к соответствующему результату; это содержание возникает под влиянием запаха, имеющего для животного биологический смысл пищи. Во-вторых, собственно обходные движения; это содержание деятельности связано с определенным воз­действием (преграда), но данное воздействие отлично от воздействия запаха пищи; оно не может самостоятельно побудить деятельность животного; сама по себе марля не вызывает у рыб никакой реакции. Это второе воздей­ствие связано не с предметом, который побуждает дея­тельность и на который она направлена, но с теми усло­виями, в которых дан этот предмет. Таково объективное различие обоих этих воздействий и их объективное соот­ношение. Отражается ли, однако, это объективное их соотношение в деятельности исследуемых рыб? Высту­пает ли оно и для рыбы также раздельно: одно — как связанное с предметом, с тем, что побуждает деятель­ность; второе — как относящееся к условиям деятельно­сти, вообще — как другое?

Чтобы ответить на этот вопрос, продолжим экспери­мент.

По мере повторения опытов с кормлением рыб в усло­виях преграды на их пути к пище происходит как бы постепенное «обтаивание» лишних движений, так что в конце концов рыбы с самого начала направляются пря­мо к проходу между марлевой перегородкой и стенкой аквариума, а затем к пище (рис. 19, Б).

Перейдем теперь ко второй части эксперимента. Для этого, перед тем как кормить рыб, снимем перегородку. Хотя перегородка стояла достаточно близко от началь­ного пункта движения рыб, так что, несмотря на свое от­носительно мало совершенное зрение, они все же не могли не заметить ее отсутствия, рыбы тем не менее пол­ностью повторяют обходный путь, т. е. движутся так, как это требовалось бы, если перегородка была бы на месте (рис. 19, В). В дальнейшем путь рыб, конечно, выпрям­ляется, как это показано на рис. 19, Г, но это происходит лишь постепенно (А. В. Запорожец и И. Г. Диманштейн).

Итак, воздействие, определявшее обходное движение, прочно связывается у исследованных рыб с воздействием самой пищи, с ее запахом. Значит, оно уже с самого на­чала воспринималось рыбами наряду и слитно с запахом пищи, а не как входящее в другой «узел» взаимосвязан­ных свойств, т. е. свойство другой вещи.

Таким образом, в результате постепенного усложне­ния деятельности и чувствительности животных мы на­блюдаем возникновение развернутого несоответствия, противоречия в их поведении. В деятельности рыб (и, по-видимому, некоторых других позвоночных) уже выде­ляется такое содержание, которое объективно отвечает воздействующим условиям; для самого же животного это содержание связывается с теми воздействиями, по отно­шению к которым направлена их деятельность в целом. Иначе говоря, деятельность животных фактически опре­деляется воздействием уже со стороны отдельных вещей (пища, преграда), в то время как отражение действи­тельности остается у них отражением совокупности от­дельных ее свойств.

В ходе дальнейшей эволюции это несоответствие раз­решается путем изменения ведущей формы отражения и дальнейшей перестройки общего типа деятельности жи­вотных; совершается переход к новой, более высокой ста­дии развития отражения.

 

Однако, прежде чем начать рассмотрение этой новой стадии, мы должны будем остановиться еще на одном специальном вопросе, возникающем в связи с общей про­блемой изменчивости деятельности и чувствительности животных.

Это вопрос о так называемом инстинктивном, т. е врожденном, безусловнорефлекторном поведении и о по­ведении, изменяющемся под влиянием внешних условий существования животного, под влиянием его индивиду­ального опыта.

В психологии большим распространением пользова­лись взгляды, связывающие последовательные ступени в развитии психики с этими различными механизмами приспособления животных к среде. Так, низшую ступень в развитии психики представляет собой с этой точки зре­ния поведение, в основе которого лежат так называемые тропизмы, или инстинкты, животных; более же высокую ступень развития образует индивидуально изменяющееся поведение, поведение, строящееся на основе условных рефлексов.

Эти взгляды опираются на тот бесспорный факт, что, чем выше поднимаемся мы по лестнице биологического развития, тем все более совершенным делается приспо­собление животных к изменчивости среды, тем динамич­нее становится их деятельность, тем легче происходит «научение» животных. Однако то конкретное понимание процесса развития деятельности животных, которое вы­двигается сторонниками указанной точки зрения, являет­ся крайне упрощенным и по существу неверным.

Прежде всего ничем не обоснованным является про­тивопоставление друг другу в качестве различных гене­тических ступеней поведения, унаследованного и якобы не изменяющегося под влиянием внешних воздействий, и поведения, складывающегося в процессе индивидуально­го развития животного, в процессе его индивидуального приспособления. «Индивидуальное приспособление, — го­ворит И. П. Павлов, — существует на всем протяжении животного мира»⁶.

Противопоставление врожденного и индивидуально приспосабливающегося поведения возникло, с одной сто-

⁶ И. П. Павлов. Полное собрание трудов, т. III. М.—Л., 1949, стр. 415.

роны, из неправильного сведения механизмов деятельно­сти животных к ее врожденным механизмам, а с другой стороны, из старинного идеалистического понимания термина «инстинкт».

Простейшим видом врожденного поведения считают обычно тропизмы. Теория тропизмов применительно к животным была разработана Ж. Лебом. Тропизм, по Лебу, — это вынужденное автоматическое движение, обусловленное неодинаковостью физико-химических про­цессов в симметричных частях организма вследствие односторонности падающих на него воздействий⁷.

Примером такого вынужденного и неизменно проис­ходящего движения может служить прорастание корней растения, которые всегда направляются книзу, в какое бы положение мы ни ставили растение. Сходные явления можно наблюдать также и у животных, однако из этого не следует, что деятельность этих животных сводится к механизму тропизмов и что она не является пластичной, изменяющейся под влиянием опыта.

Так, например, известно, что большинство дафний обладают положительным фототропизмом, т. е. что они совершают вынужденные движения по направлению к свету. Однако, как показывают специальные опыты Г. Блееса и советских авторов (А. Н. Леонтьев и Ф. И. Басин), поведение дафний отнюдь не похоже на «поведение» корней растений⁸.

Эти опыты были поставлены следующим образом.

Был взят небольшой плоский аквариум, освещающий­ся только с одной стороны. В середине аквариума была укреплена изогнутая под прямым углом стеклянная труб­ка так, что одно из ее колен шло горизонтально под во­дой, а другое колено поднималось вертикально, выходя своим концом над поверхностью воды (рис. 20).

В начале опытов горизонтальное колено было направ­лено к освещенной стенке аквариума, т. е. навстречу к источнику света (положение, изображенное на рис. 20).

Дафнию брали пипеткой и помещали в трубку; она быстро опускалась по ее вертикальной части к точке из­гиба и начинала двигаться уже по горизонтальному ее

⁷ См. Ж. Леб. Вынужденные движения и тропизмы. М., 1924.

⁸ G. Н. Т. В l e e s. Phototropisme et experiences chez la Daphnie. «Archives Neerlandaise de Physiologie de l`Homme et des Animaux», v. III.

Заказ 594

колену, направленному к свету. Выйдя затем из трубки, она далее свободно подплывала к освещенной стенке аквариума. Ее поведение, таким образом, оставалось строго подчиненным направлению действия света.

В следующих опытах трубка поворачивалась на 45° в сторону от линии распространения света (положение на рис. 20 обозначенное пунктиром).

В этих условиях дафния по-прежнему выходила из трубки, хотя и более медленно.

 

Этот факт также легко объяснить с точки зрения тео­рии тропизмов. Можно предположить, что мы имеем здесь сложение двух направляющих, влияния света и влияния преграждающей прямое движение стенки трубки, повернутой теперь несколько в сторону. Сло­жение этих двух направ­ляющих и находит свое выражение в замедленном движении дафнии через трубку. Однако повторе­ние этих опытов показало, что прохождение дафнии по трубке происходит все скорее, пока, наконец, ее скорость не приближается к времени, требуемому для прохождения трубки, обращенной прямо к све­ту. Следовательно, у дафнии наблюдается известное упражнение, т. е. ее поведе­ние постепенно приспосабливается к данным условиям.

В следующих опытах трубка была повернута на 90°, затем на 130° и, наконец, на 180°. При всех этих положе­ниях трубки дафния также постепенно научалась доста­точно быстро выходить из нее, хотя в последних двух случаях ей приходилось двигаться уже от света в сто­рону, противоположную знаку ее тропизма (рис. 21).

Этот факт может тоже показаться на первый взгляд не противоречащим «вынужденности» фототропизма даф­нии; можно предположить, что под влиянием каких-то неизвестных нам условий положительный фототропизм дафний превратился в фототропизм отрицательный. Та-

кое предположение, однако, опровергается тем, что после выхода из трубки дафнии снова направляются к свету. Итак, как это вытекает из приведенных фактов, пове­дение дафний вовсе не сводится к машинообразным, вы­нужденным движениям — тропизмам. Тропизмы живот-

 

ных — это не элементы механического в целом поведе­ния, а механизмы элементарных процессов поведения, поведения всегда пластичного и способного перестраи­ваться в соответствии с изменяющимися условиями среды.

Другое понятие, с которым связано в психологии представление о врожденном, строго фиксированном по­ведении животных, — это понятие инстинкта. Существуют различные взгляды на то, что такое инстинкт. Наиболь­шим распространением пользуется понимание инстинк­тивного поведения как поведения наследственного и не требующего никакого научения, которое совершается под влиянием определенных раздражителей и раз навсегда определенным образом, совершенно одинаково у всех представителей данного вида животных. Оно является поэтому «слепым», не учитывающим особенностей внеш­них условий жизни отдельного животного и способным изменяться только в длительном процессе биологической эволюции. Такого понимания инстинкта придерживался, например, известный естествоиспытатель Фабр ⁹.

Действительно, у большинства более высокоразвитых животных мы можем достаточно четко выделить, с одной стороны, такие процессы, которые являются проявлением сложившегося в истории вида, наследственно закреплен­ного поведения (например, врожденное «умение» некото­рых насекомых строить соты), а с другой стороны, такие процессы поведения, которые возникают в ходе «науче­ния» животных (например, пчелы научаются правильно выбирать кормушки с сиропом, отмеченные изображе­нием определенной фигуры).

Однако, как показывают данные многочисленных исследований, даже на низших ступенях развития живот­ных противопоставление видового и индивидуально вырабатываемого поведения невозможно. Поведение жи­вотных — это, конечно, и видовое поведение, но оно яв­ляется вместе с тем весьма пластичным.

Итак, строго фиксированное инстинктивное поведение вовсе не составляет начальной ступени в развитии дея­тельности животных. Это во-первых.

Во-вторых, и на более высоких ступенях развития деятельности животных не существует такого инстинк­тивного поведения, которое не изменялось бы под влия­нием индивидуальных условий жизни животного. Значит, строго говоря, поведения, раз навсегда фиксированного, идущего только по готовому шаблону, заложенному на­перед в самом животном, вообще не существует. Пред-

⁹ J.H.Fabre. Souvenirs entomologiques, Paris, 1910.

ставление о таком поведении животных является продук­том недостаточно углубленного анализа фактов. Вот пример одного из экспериментов, проведенного Фабром, который затем был уточнен.

Чтобы показать, что инстинктивное поведение отве­чает только строго определенным условиям жизни дан­ного вида и не способно приспосабливаться к новым, не­обычным условиям, Фабр поставил следующий опыт с одиночно живущими пчелами. Эти пчелы при своем пер­вом выходе из гнезда прогрызают прочную массу, кото­рой оно запечатано.

Одну группу гнезд Фабр закрыл бумагой так, что она непосредственно прилегала к самому гнезду, а другую группу гнезд он закрыл сделанным из такой же точно бумаги конусом, стенки которого несколько отстояли ог гнезда. Оказалось, что пчелы, которые вывелись в первой группе гнезд, прогрызли закрывающую их стенку гнезда, а вместе с ней и бумагу и вышли на свободу. Пчелы же, которые вывелись из гнезд второй группы, также про­грызли прочную стенку гнезда, но прогрызть затем стен­ку бумажного конуса, отделенную от гнезда некоторым пространством, они не могли и оказались, таким обра­зом, обреченными на гибель. Из этого эксперимента Фабр делал тот вывод, что насекомое может лишь не­сколько продолжить инстинктивный акт прогрызания при выходе из гнезда, но возобновить его в связи с обнару­жившейся второй преградой оно не в состоянии, как бы ничтожна ни была эта преграда, т. е. что инстинктивное поведение может выполняться только по заранее выра­ботанной шаблонной последовательности, совершенно слепо.

Этот эксперимент Фабра, однако, неубедителен. Пове­дение пчел в созданных Фабром условиях было недоста­точно им проанализировано. В дальнейшем было выяс­нено, что во втором случае пчелы оказываются в ловуш­ке не потому, что они не могут приспособить своего пове­дения ко второй, необычной в нормальных условиях су­ществования преграде (вторая бумажная стенка вокруг гнезда), а просто потому, что в силу устройства своих челюстей они не в состоянии захватить гладкую поверх-мость бумаги, хотя и пытаются это сделать. Другие опы­ты показали, что если против выхода из гнезда поместить стеклянную трубку, закрытую с противоположного кон-

ца глиной, то насекомое, после того как оно прогрызло стенку гнезда, проходит вдоль трубки и, натолкнувшись на вторую преграду (пробку из глины), прогрызает ее. Следовательно, акт прогрызания у пчел может в случае надобности возобновляться и, значит, их инстинктивное поведение не является полностью подчиненным заранее предустановленной последовательности составляющих его актов.

Таким образом, детальное изучение видового врож­денного поведения (у одиночных ос, пауков, раков, рыб и других животных) показывает, что оно отнюдь не со­стоит из неизменяющихся, наследственно закрепленных цепей движений, отдельные звенья которых автоматиче­ски следуют друг за другом, но что каждое из этих звеньев вызывается определенными чувственными сигна­лами, вследствие чего поведение в целом всегда регули­руется данными наличными условиями и может значи­тельно видоизменяться ¹⁰.

Еще более очевидным является тот факт, что и так называемое индивидуальное поведение животных в свою очередь всегда формируется на основе видового, ин­стинктивного поведения и иначе возникнуть не может. Значит, подобно тому как не существует поведения, пол­ностью осуществляемого врожденными, не изменяющи­мися под влиянием внешних воздействий движениями, так не существует и никаких навыков или условных реф­лексов, не зависящих от врожденных моментов. Поэтому оба эти вида поведения отнюдь не должны противопо­ставляться друг другу. Можно утверждать лишь, что у одних животных большую роль играют врожденные ме­ханизмы, а у других — механизмы индивидуального опы­та. Но и это различие не отражает действительной ста­диальности развития психики в животном мире. Оно скорее указывает на особенности, характеризующие раз­ные линии эволюции животных. Так, например, врожден­ное поведение наиболее ясно проявляется у насекомых, которые, как известно, располагаются по одной из боко­вых ветвей эволюции.

Итак, различие в типе механизмов, осуществляющих приспособление животных к изменениям среды, не мо-

¹⁰ Е. Rabaud. La biologie des insectes et I.H. Fabre. «Journal de Psychologie», 1924, N 8.

жет служить единственным критерием развития их пси­хики. Существенным является не только то, каким пре­имущественно путем изменяется деятельность животных, но прежде всего то, каково само ее содержание и внут­реннее строение и каковы те формы отражения действи­тельности, которые с ней закономерно связаны.