Лекции.Орг


Поиск:




Письмо Иеромонаха Антония (Бочкова) к Митрополиту




Новгородскому и Санкт-Петербургскому Исидору [1444]

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший отец и Архипастырь!

Вашему Высокопреосвященству известно, что я представ­лен был в настоятели Черноморской Лебяжьей Пустыни. На это не было моего желания, а только покорность воле Преос­вященного Игнатия, бывшего моего духовного отца и первого наставника в монашеской жизни. Но мнение мое — о чем спрашивал меня Преосвященный — было таково, что я и стар и болен для нового места и должности. Я осмелился напом­нить Его Преосвященству о другом, более меня способном монахе, бывшем казначее Святогорского Харьковского мона­стыря, отце Вениамине, ныне живущем в Тихвинском нашем монастыре. Он моложе меня 20-ю годами.

Но Его Преосвященство, не взирая на мой полуотказ, пред­ставил меня: мне оставалось покориться его воле. Прошло 7 ме­сяцев с первого дня предложения, и в это время здоровье мое сделалось еще слабее. И я узнал, что Его Преосвященство едва ли останется на Кавказе.

Потому я безгрешно могу отказаться от настоятельства Лебяжьей Пустыни.

Испрашиваю прощения Вашего Высокопреосвященства, что моим недостоинством утруждаю Ваше внимание и отнимаю хотя минуту времени, посвященного благу Святой Церкви. Простите, Владыко Святый! и не лишите меня Ваших Архи­пастырских молитв и благословения.

Вашего Высокопреосвященства,

Милостивейшего Архипастыря моего и Отца недостойный послушник, многогрешный

Иеромонах Антоний. Марта 13-го 1861 года.

Писано в Тихвинском Богородичном монастыре.

№ 6

Возлюбленнейший о Господе отец Игумен Антоний!

Поздравляю Вас с предстоящею Святою Пасхою, с возведе­нием в сан Игумена, и благодарю Вас за уведомление о себе.

Прося Св. Синод о назначении Вас в настоятеля Черно­морской Пустыни, я имел в виду доставить этой Обители та­кого настоятеля, в каком она нуждалась, а близлежащему женскому монастырю благочинного и старца. Но более того имел в виду ознакомить Вас с новым С.-Петербургским на­чальством, с тою целию, чтоб оно, узнав Вас как должно, употребило Вас для общей пользы. Исполнилось последнее из моих предположений; и я радуюсь, благодарю Бога, и же­лаю Вам приносить овцам Христовым душевную пользу. По­лагаю, что по нынешнему времени, при управлении братством, в духовно-нравственном отношении, всего полезнее руковод­ствоваться второю половиною книги Великого Варсонофия, начиная с ответов Авве Дорофею. По крайней мере так я понял из моих скудных опытов.

Сердечно радуюсь, что труженицы Августа и Елизавета нашли в Вас единомудренного, сочувствующего им сподвиж­ника. Бог да благословит Ваш духовный союз во славу Святого

Имени Своего и в пользу душ, жаждущих услышать слово Божие, и при руководстве Его спасти души свои от нравствен­ной смерти, которая настигнет всех, лишенных истинной пищи — Слова Божия.

Просящий Ваших святых молитв.

Ваш покорнейший слуга.

Игнатий, Епископ Черноморский. 18 апреля 1861 года.

№ 7

Ваше Высокопреподобие, Достопочтеннейший отец Игумен Антоний!

Спаси Вас Господи за любвеобильное письмо Ваше от 30-го апреля. Повторяю Вам: сердечно радуюсь, что Бог привел меня быть орудием к предоставлению Вам настоятельского сана и служения в месте уединенном, соответствующем Вашему на­строению. Господь попечется о Черноморской Пустыне. Если же и Вы желаете быть полезным сей Обители, то примите на себя труд известить меня, кто назначен туда настоятелем; если ж никто не назначен, то снеситесь с о. Архимандритом Инно­кентием, живущим на покое в Зеленецком, повестите его, что я желал бы видеть его Настоятелем Черноморской Пустыни, уп­равление которою, при моем содействии, для него будет весьма удобно. Отзыв о. Иннокентия потрудись сообщить мне. В слу­чае его согласия, прошу его написать мне письмо, на основании которого я мог бы ходатайствовать пред Высшим Начальством о его назначении. С о. Иннокентием я очень сошелся; мои отношения к нему остались прежними; уповаю, что таковы и его отношения ко мне. Черноморская Пустыня должна быть общежительным монастырем, но и до сих пор остается на штат­ном положении. Настоятель получает кружки от 2500 р<ублей> сер<ебром> до 4000 в год. Братию застал я лихую; но, при помощи различных тихих, простых, но сильных мер, они так унялись, что сделались смиреннее овец и тельцов.

О столкновении о. Феодора с Аскоченским я слышал кое-что, но и не любопытствую о подробностях. Все эти столкно­вения имеют общий характер. В бытность мою в Питере про­изошло столкновение между М<итрополитом> Филаретом и Павским, потом между им же, Филаретом, и Сидонским, и так далее. От этих столкновений для Церкви не было никаких результатов. Что Вы поняли, то Бог открыл Вам на поприще Богом установленного монашеского подвига, который отъем-лется с лица земли по неисповедимым Судьбам Божиим, пред которыми надо нам благоговеть и безмолвствовать. На все свое время. Спасение и разные способы его были даром Бо­жиим человечеству, а отнюдь не собственным изобретением человечества.

Предоставьте сына Вашего Богу, молясь о нем, и в молитве Вашей отдавая его Богу и поручая милости Божией. Богу все возможно. В молодость мою и Вашу было много соблазнов для юности, а ныне соблазны до бесконечности умножились, увлечение ими сделалось почти всеобще, а сопротивления им почти не видно. По этой причине современная юность меньше подвержена осуждению, и заслуживает большее сожаление и снисхождение. Весь мир как бы единодушно устремился на встречу какого-то особенного лица, гения, — на встречу ве­ликолепную и торжественную. Это очевидно. Лицо так будет замаскировано, что масса признает его Мессиею: что же див­ного, если пророки его явились в образах пророков Мессии. Предуготовляется путь, путь мысленный для входа действу лжи (2 Сол. 2, 11) в умы и сердца.

Прошу Ваших святых молитв. Не оставляйте Ладожских Стариц, находящих в любви Вашей отраду в сиротстве своем и отдающих Вам полную цену.

Вашего Высокопреподобия

покорнейший слуга

Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский.

18ю мая 1861 года.

№ 8

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший отец и Архипастырь!

Письмо Вашего Высокопреосвященства от 18-го мая имел я честь получить. Пишу сегодня отцу Архимандриту Иннокен­тию о Вашем предложении и выписываю для него слова, до него касающиеся, из письма Вашего. Не знаю, где он теперь находится, хотя и адресую в Зеленецкий монастырь; слухи пронеслись, что отец Архимандрит сбирался ехать на Восток.

Поручение Вашего Высокопреосвященства для меня очень почетно; кроме того, оно доставило мне честь получить ответ Ваш на письмо мое, которое того не заслуживало. Нижайше Вас благодарю и заочно целую руку, которая много труди­лась и доныне трудится для блага и утешения меньших нас, нуждающихся в слове укрепления.

Мои наблюдения над монашеством наших времен согласу­ются с Вашим взглядом, но Вы, поставленные выше на забрала христианских градов, видите далее. Слова Ваши: спасение и разные способы его были даром Божиим человечеству, а отнюдь не собственным изобретением человечества, пора­зили меня глубиною мысли, которая объяла в одном выра­жении судьбы прошедшего и будущего.

Но что будет с нами, что будет с Россиею, которая до сего времени видит землю обетованную во Франпии и Иерусалим в Париже? Я разумею верхний слой общественного течения; низший все еще близок к своей родимой земле, а средний еще доселе течет неопределенно.

Что будет с Иерусалимом Палестинским, куда влекутся теперь многие и куда открываются нетрудные пути? Где будет развязка непонятных дел человеческих и действий непости­жимых Великого Творца? Вавилоном кто назовется? Лондон ли приморский, или наш Петербург, или другой будущий го­род прибрежный?

Я думаю, что вся блестящая доныне и промышленность и торговля померкнут пред кровавыми сценами, свойственными нашему полузверскому свойству более тихих и обдуманных расчетов. Америка показала уже, до чего доходит человек, когда интересы его затрагиваются!

Европейское христианство утратило апостольский квас, а наше православное — по моему слабому и темному взгляду — по букве обветшало. Но предсказано ли обновление наше? Может ли переформироваться Соборами и веками установлен­ное. Если нет — то времена близки. Невозможно оставаться и римлянам и грекам в настоящем положении. Человечество часть своего Избавителя, мы, православные, — Страшного Судии.

В настоящем положении я желал бы оставаться в виде на­блюдателя скорее, нежели деятеля. Но, к сожалению, в 24 года не нашел нигде твердой точки для наблюдений. Уповаю, что схима, которая не напрасно же называется высшим Ангель­ским образом, доставит мне, чающему избавления, христиан­скую свободу. А настоятельство доказало мне на опыте, что на нынешней почве не будет, и не может быть плод древнего вкуса и вида. Монашество наше стремится, елико можно и где можно, подражать миру в манерах, словах, обычаях, забывая, что эта внешность часто прикрывает пустоту и бесхарактер­ность. Это направление я видел повсюду, а там, куда еще не достигло оно, вместо древнего благочестия стоит одна древняя грубость и мертвая буквальность. Едва-едва и кое-где найдется человек, ищущий спасения. Ретроградное же направление скита Гефсиманского, Гуслиц и тому подобных общественных заве­дений и заманок рано или поздно обратится к общему руслу, куда все течет теперь неудержимо.

Л<адожские> Старицы пишут о Волжском упразднен­ном монастыре, который желали бы возобновить Воложане. И м. Елизавета указует на волю м. духовницы. Конечно, их обстоятельства тесны, и очень тесны, и они вынуждают искать себе приюта, как и я грешный. Не знаю, что могу я сделать в этом деле, но доколе еще сохранилось ко мне некоторое дове­рие, то я постараюсь быть им помощником по старому имени моему, которое возвратить желаю.

<Иеромонах Антоний.>

№9

Возлюбленнейший о Господе отец Игумен Антоний!

Благодарю Вас за письмо Ваше от 11-го июля. К сообщен­ным Вами новостям присовокупляю нижеследующую:

Видя, с одной стороны, что я направлением моим разоб­щился с общим направлением, а с другой, находя совершен­ною необходимостию употребить остаток моей земной жизни на тщательное приуготовление к вечности, я подал от 24-го июля прошение об увольнении меня от управления Епархиею и о предоставлении мне в управление Николаевского Бабаев­ского монастыря Костромской губернии, на Волге. Прошение мое я подкрепил письмами. По ходу обстоятельств можно надеяться, что не откажут.

Полагаю, что избранное мною положение есть наиудобней­шее по характеру нашего времени, в которое надо предпо­честь некоторое попечение совершенному беспопечению, столько способствующему внимать себе, чтоб сохранить неза­висимость от лиц иного направления. Когда я послал проше­ние, то ощутил в душе особенные мир и радость. Потрудитесь передать о начинании моем Старицам. Прошу Ваших святых молитв и их молитв, чтоб начатое дело устроилось в пользу души моей, во славу Божию и по воле Божией.

Вашего Высокопреподобия

покорнейший слуга.

Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский.

31 июля <1861 г.>.

№ 10

Возлюбленнейший о Господе отец Игумен Антоний!

Благодарю Вас за доброе и умное письмо Ваше от 13-го августа. Вы смотрите на современность точно так, как и я смотрю на нее. К добродетелям и преуспеянию нашего време­ни очень трудно пристать человеку, сформировавшему свой образ мыслей по учению св. Отцов Православной Церкви.

21 августа я получил уведомление от 6 авг<уста> от Сино­дального Обер-прокурора, что мое желание удовлетворено. Дело решено в Синоде 5 августа. По частным письмам Указ может быть послан чрез две недели, следовательно, около 20-го авгу­ста. Я могу получить его около 1-го сентября: почему надеюсь быть на месте моего покоя около 1 октября. Милостию Божиею мне даруется место самое удобное и по уединению, и по многим другим отношениям. Должен благодарить Бога за неизречен­ные Его благодеяния, излитые на меня с самого детства моего!

Буду ожидать Вашего отклика на новом моем месте. Адрес: в город Нерехту Костромской губернии.

Милосердый Господь да утешит Вас обращением к Нему добрейшего юноши Петра. Ваш сын по плоти да соделается Вашим сыном по духу: Богу все возможно.

Поручая себя Вашим святым молитвам, с чувствами совер­шенного почтения и преданности имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

искреннейшим слугою

Епископ Игнатий.

28 августа 1861 года.

№ 11

Возлюбленнейший о Господе отец Игумен Антоний!

Письмо Ваше от 8-го октября получил я по прибытии в монастырь, куда притащился 14-го, захвативши сильную про­студу дорогой. Вы очень справедливо говорите, что настоящее мое положение есть самое благопотребное для меня. Я признаю его даром милосердого Бога, скрывшего меня в тайне лица Своего от мятежа человеческого, покрывшего меня в крове от пререкания язык (Пс. 30. 21)[1445]. Особенные милости Божий изливаются во граде ограждения. Для мира это не понятно.

О Наполеоне III многие основательные люди рассуждают так, как рассуждаете Вы. Но предопределений Промысла Божия о России не изменит Наполеон III, как не изменил их Наполеон 1-й. Святые Отцы Православной Церкви (например, Св. Андрей Критский в толковании на Апокалипсис, гл. 20) предсказывают России необыкновенное гражданское разви­тие и могущество. Это чувствуют и иностранцы. Недавно один английский государственный человек, в собрании, в котором рассуждали, чтб бы предпринять против русских, восклик­нул: «оставьте в покое этот народ, над которым особенная рука Судьбы, который после каждого потрясения, способного по видимому погубить его, делается сильнее и сильнее». После Севастопольской катастрофы, стоившей России 250 тысяч на­рода убитыми, в ней прибыло народонаселения более 6-ти миллионов. Эти миллионы разместились все дома, между тем как Франция и Англия свои избытки должны постоянно вы­селять. Бедствия наши должны быть более нравственные и духовные. Обуявшая соль предвещает их и ясно обнаружива­ет, что народ может и должен соделаться орудием гения из гениев, который наконец осуществит мысль о всемирной мо­нархии, о исполнении которой уже многие пытались. Святое Евангелие следующими чертами изображает воззрение Госпо­да на современный Ему народ Иудейский: Видев же народы, милосердова о них, яко бяху смятени и отвержены, яко овцы, не имущая пастыря (Мф. 9. 36).

Если бы услышали это тогдашние духовные Иудейские, напыщенные ученостию своею и самым отчетливым знанием Закона, самым тщательным преподаванием его народу: что сказали бы они? Клевета, клевета! воскликнули бы они в один голос. Так заставила бы их выразиться слепота их. — Если Наполеон III вычистит помойную яму, в которую стягивается все лучшее из страны и извергается за границу, все скверное из-за границы и рассыпается на страну — невелика беда!

Прошу Ваших святых молитв да сосредоточю зрение мое на мертвеце моем. Благословение Божие да почиет над Вами.

Ваш покорнейший слуга

Епископ Игнатий.

26 окт<ября> 1861 года. P. S. Мой адрес: в Ярославль.

№ 12

Высокопреосвященнейший Владыка, Милостивейший отец и Архипастырь!

Я не решался скоро писать Вашему Высокопреосвященству после Вашего последнего письма. Вы заключили его значи­тельным словом: пора сосредоточить свое зрение на своем мертвеце. Это было и наставление, и замечание, и пример.

Но в это время последовали некоторые дела, о которых, конечно, уведомили Ваше Высокопреосвященство Ладожские Старицы. В краткое мое пребывание в С.-Петербурге по мо­настырским делам удостоился я милостивого приема Архипас­тыря нашего и продолжительной беседы об Успенских несог­ласиях. В лады ко поручил мне заехать к ним и примирить их. Получивши такое трудное приказание, я отправился сначала к о. Благочинному поверить мои мнения его замечаниями. Он и опытнее и практичнее меня, но судит строже: я по сла­бости душевной не могу жестоко судить ни единого человека. Изволите видеть, что от своего мертвеца должен я был за­няться ссорами, не умирающими в Старой Ладоге.

Я писал В. П.[1446] Исидору, что единое средство мира — раз­вести несогласных, и указал на Ивановский монастырь, о чем уже предварительно Митрополита просили. Я рекомендовал м<атушку> Августу и сестру Елисавету в самых почетных для них выражениях, не говоря, впрочем, ни единого слова о Вас. Татьяна Борисовна[1447] принимает участие в этом деле, потому что ее питомицы главная причина несогласия. Поэтому есть надежда, что Ивановский монастырь послужит убежищем для изгоняемых стариц.

Ваше Высокопреосвященство, конечно, не откажетесь хода­тайствовать за Ваших учениц.

Но вот главное мое беспокойство, о котором я могу Вам только сообщить. В сестре Елисавете заметил я какую-то эк­зальтацию, какую-то жестокость в суждениях об Настоятель­нице. Например, сказывала она мне, что видела, не знаю, какими очами, что злой дух вселялся или входил в Игуме­нью, что она пьет и проч.[1448] Все это быть может, но при начале монастыря следовало бы побольше иметь смирения. Оно есть могила или ров для основания здания. На высоту еще не скоро взойти можно. Поэтому я осмеливаюсь просить Ваше Высокопреосвященство напомнить Ваши советы умной Вашей ученице: не верить снам и видениям.

Кроме этого, есть тут и Марья Ивановна[1449] с разными про­рочествами. Она теперь во смирении: жить ей негде, и потому ищет места, хотя бы для этого пришлось сдвинуть двух насто­ятельниц. Она готовится в сборщицы и рано или поздно ока­жется тяжким бременем для м<атушки> Августы.

Этих предчувствий моих я не говорил Старицам. Они так умны, что советы мои для них излишни: иное дело Ваше слово.

О делах политических скажу вкратце. Новостей две: при­бавка к сугубой ектений во всей Московской епархии, сделан­ная Митрополитом Филаретом без сношения со Св. Синодом: о еже милостиву и благоуветливу быти — до праведного пре-щения и помиловати ны. Вторая — слухи, что московские патриоты и экономисты предлагают объявить банкротство России. В Петербурге идут совещания о финансах и все нет исхода: в виду одни бумаги и более ничего.

Простите, Владыко святый! Испрашиваю Вашего прощения, благословения и святых молитв. Заочно кланяюсь до земли.

Вашего Высокопреосвященства

недостойный послушник многогрешный

Антоний.

Декабря 6-го 1861.

№ 13

Возлюбленнейший о Господе отец Игумен Антоний!

Поздравляю Вас с наступившими праздниками и наступа­ющим Новым Годом, и искренно благодарю Вас за участие, которое Вы приняли в Старицах. По сей же почте пишу к Графу, не упоминая Вашего имени, и прося дать Августе насто­ятельское место с выводом из Ладожского монастыря. Я писал уже давно Потемкиной (в начале декабря), чтоб она приняла участие в положении Ладожского монастыря. Но пред Митро­политом, к сожалению, ходатайство мое не имеет места. — Об всем этом я умолчал в письмах моих к Старицам, опасаясь дам­ского язычка, которому легко сделать вред и себе и ближним.

Я не виню ни стариц, ни игумению. Обе стороны действуют в своем направлении. Я видел столкновение разнородных на­правлений монашеских в Валаамском монастыре, куда был сделан Игуменом из Новоезерского монастыря Вениамин, человек, не пивший вина, ходивший к службам и в трапезу неупустительно. Эти достоинства не имели цены пред Валаамцами, которые требовали от Вениамина недостававших ему монашеских познаний и начитанности, которые в нем видели мирянина, а не монаха. В 1829-м году, при жизни старца Феофана, я приехал в Новоезерск, пожив в Оптиной и Пло-щанской: мне показались новоезерские монахи мирянами, не­смотря на отличное благоустройство монастыря и порядок богослужения, который однако ниже Площанского и Белобе-режского. Я спросил монахов: ходят ли они к Старцу для совета и откровения помыслов. Отвечали: «никто не ходит, за исключением Комаровского, а обращаются к Старцу за сове­том преимущественно Горицкие монахини и в большом коли­честве миряне». Беседовал я несколько раз со Старцем: он прямо отвергал душевное делание, как очень удобное к пере­ходу в прелесть, и выказал очень малую начитанность. Про­водил он жизнь постную; к службам ходил неупустительно; вставал до утрени за час, и вычитывал в келлии правило; сложения был атлетического, росту малого. Сообразно соб­ственному направлению он руководил и других: как новоезерское братство, так и горицкие чужды духовного делания; все их внимание устремлено на благовидность наружного по­ведения и на телесный подвиг. Известно, что таким жительством вводится в душу самомнение и развиваются душевные страсти, которых телесный делатель и заметить в себе не мо­жет, и даже не подозревает присутствия их. Ему нельзя избе­жать самомнения: ему нельзя не видеть своего благовидного поведения и своих подвигов и наружных дел. Но мытарь, грешный и не знающий за собою ничего, кроме грехов, заслу­живший осуждение человеков, оправдан пред Богом за то, что от сознания говорил в себе: «Боже»,— и проч., а фарисей не удостоился такой милости Божией. Эту милость да дарует Бог всем рабам Своим, работающим Ему и телесным и душев­ным подвигом. Только без душевного подвига к разуму Божию приближиться невозможно, сказал Св. Исаак. Все человеки немощны: почему невозможно не проявляться немощам и в тех, которые занимаются душевным подвигом. Не следует же казнить за эти немощи, как постоянно стремятся к тому пра­ведники, что видим уже и из Евангелия.

Просящий Ваших св. молитв

недостойный

Епископ Игнатий. 28 дек<абря> 1861 года. Мой адрес: в Ярославль.

№ 14

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен Антоний!

Искреннейше благодарю Вас за письмо Ваше! Вообще Ваши письма принадлежат к тем крайне редким, в которых виден взгляд практический и проницательный.

С некоторого времени я начал часто обращаться воспоми­нанием к молитве святых трех отроков в пещи Вавилонской: Согрешихом, беззаконновахом и проч. Какое превосходное в этой молитве исповедание своей греховности и частной и об­щественной! какое оправдание попущения Божия и благого­вение пред Ним! какой верный взгляд на современников! Точ­но: утешение христианина заключается в истинном духовном разуме, находящемся в тесном союзе с верою и смирением, которым плотский и душевный разум противен. Судьбы Бо­жий привели меня быть свидетелем одной из горестных сеятв плевелов, враждебных Церкви. Эта сеятва называлась гром­ким именем Православия, подобно тому, как и другие многие подобные действия уже облекались и прикрывались велико­лепными наименованиями христианских добродетелей. Тогда сеятва приводила меня в ужас; я предчувствовал, что послед­ствия должны быть ужасны.

Искренне желаю Вам, чтоб новое место послужило для Вас спокойным приютом, удобным в возделанию спасения. Черменецкий монастырь беднее Введенского, но климат в первом гораздо здоровее второго. — Моим приютом я очень доволен, но здоровье мое расстроено в высшей степени. Время — сой­ти с земного поприща; но неоплаканные грехи приводят к желанию побыть еще в юдоли душеполезных страданий и пла­ча, чтоб избежать плача и страданий бесполезных и вечных. Старицы очень благодарят Вас за участие в их положении, и очень ценят это участие. Дай Бог им обрести мирный приют.

Поручаю себя Вашим Святым молитвам и любви о Госпо­де. Призывая на Вас благословение Божие, с чувствами ис­креннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою

Епископ Игнатий. 27 июня 1862 года.

№ 15

Высокопреосвященнейший Владыка, Милостивейший отец и Архипастырь!

Ваша христианская ко всем любовь и Ваше монашеское смирение всегда побеждали Ваши немощи телесные: Вы все­гда готовы были дать ответ меньшим братиям своим о Христе; так и ныне в переписке со мною Ваше Высокопреосвященство забываете великое расстояние между Вами и мною; с одоб­рением приемлете мои нескладные письма и отвечаете на них с отеческою снисходительностию. Потому я осмеливаюсь го­ворить о том, что по живости моего характера меня занима­ет, — о нынешнем положении Отечества нашего; для Вас же, занятого беседою со святыми Отцами, такие предметы могут быть только отвлечением от единого на потребу.

Достигнув какого-то академического тысячелетия, Россия видит... что видит она? Простой народ почти в язычестве, наполовину в расколе; высшее общество в безверии; пастырей церкви, лишенных доверия стада; повсюду разорение, бед­ность; на берегах Балтийского и Черного моря никому не нужные сады и дворцы, а между этими морями прежние и древние русские города, постепенно опустевающие; деревни с соломенными кровлями отданы на высос кровопийцам: жи­дам русским и иностранным, откупщикам, аферистам, фабри­кантам, полиции; народ, отданный в жертву слугам сатаны, которые, сами того не зная, приближают царство отца своего с удивительною ревностию, поспешностию, изобретательностию. Друг пред другом стараются все устроить наирадостному для них появлению Антихриста. Бедная Россия!

В полтораста лет Россия что-то делала, куда-то зашла, и сама не знает, что, и куда? Но устала, изнемогла, истощи­лась во всем: непременно надобно стать теперь, потому что шагу нельзя сделать вперед; надобно отдохнуть, собраться с силами, на что-нибудь опереться; — но где опора? Где цель нашего царства? Кто бы ни был во главе движения — ему следует стать, и, преклонив колени, помолиться тою древнею, святою молитвою Отцов наших, которую Ваше Высокопреос­вященство указали. Едва ли не настает для нас царство Вал­тасара после царства Навуходоносорова?

Со времени Петра, этого русского реформатора, который почти ругался над православием (как открывают теперь но­вые акты, открытые в архивах), и при всех его полунемецких потомках Церковь только из политики поддерживалась, хотя Господь поддерживал ее иначе: бедами, холерами, чумами, Двенадцатым годом и своими <нрзб.>, нам не явленными. В нынешнее время стали лаять на нее явно; а пастыри, не гро­зясь на псов, пугающих стадо, сами поют песни, только не Иерусалимские. При Александре I было что-то подобное, но тогда эти припадки безверия были не общими, а ныне своево­лие и безверие сделались почти эпидемиею в полуобразован­ном нашем обществе, и надобно хоть неделю походить по Петербургу, чтоб узнать, что это за город?

К научению нашему, все дрессированное общество, от Анг­лии и Америки, до соседки нашей Пруссии, видит (если только видит!), что все связи и опоры человеческого общества раз­рываются и падают, не представляя ничего в будущем, чем заменить разрушающееся; надобно с часу на час ждать развя­зок, разгадок этих человеческих драм, этих длинных историй, которые сочинялись мимо Господа, Творца всяческих. Все по­литические и финансовые склейки раскалываются в прах; ум человеческий, никогда еще столько не напряженный, утомлен до невозможности, соображая прошедшее и вперяясь во все телескопы во мрак будущего: повсюду тьма для правдивого философа. А между тем опьяненные XIX веком и его откры­тиями, обманутые ложным прогрессом легкомысленные юноши и старики, еще более презренные, вопиют о всеобщих надеж­дах и будущих завоеваниях науки! Какое-то бесовское восхи­щение, какой-то сатанинский праздник повсюду. Есть чему ра­доваться врагу человеческого рода! В праздники невские мос­ты стучат от колесниц, скачущих на пьяные сборища по островам; железные дороги недостаточны для царкосельских и павловских гуляк; по городу оставшиеся полунищие ходят ар­телями, шатаясь и срамословя, а в пустых церквах в это время на почтовой одиночке несется царь Давид.

Когда случалось мне бывать в Петербурге в праздничные дни после полудня, то я с каким-то темным чувством глядел на все окружающее, вовсе не христианское зрелище, и самого себя, свою одежду, с горькою печалию окаявал, яко вовсе не подходящую к этой модной грязи и столичной пыли. Монах на тротуарах Петербурга! Это самое жалкое по наружности существо. Каково было бы Самому Посетителю душ наших, если 6 Он благоизволил поискать Себе пристойного убежища? Едва ли сыщется и Лот, не только Авраам, в этом Содоме.

А Москва, забывая свою святую историческо-русскую на­ружность, всячески старается не отстать от Петербурга в модничаньи, даже неохотно слушает похвалы своему вековому Кремлю, а указывает на свои новые домы и лавки и прочие заведения суеты. Ей подражают и все губернские города. Избави, Боже! Можно дожить до такого времени, когда монас­тыри и церкви будут колоть глаза, напоминая Царство Божие анархистам и безбожникам, а колокола и теперь уже стали беспокоить слух, приученный к цыганским гикам, шарманкам и загородной музыке. И вот видимый всеми торжественный прогресс и его плоды, видимый в праздничный день или вечер праздничного дня, а другой цивилизации еще не видно.

На таких вечерних вакханалиях собираются и дружатся все — от профессора университета до безграмотного бурлака, от купца-раскольника до нынешнего джентельмена. Поэтому, где дается воля страстям — туда стремятся все, как устремятся и некогда на праздники антихристовы. А где прибыток в виду, то к этой цели бегом бегут от старухи-барыни до ее лакея. Это гадкое зрелище видел Петербург при раздаче акций водопро­водов, которые возвышали на один процент противу обыкно­венного процента капитала. Ужасное и отвратительное позо­рище представляет наш мир XIX века, когда затронуты его интересы! Америка, восхваляемая, теперь показывает, что она такое в сущности. Калифорния учит, что можно жить без Бога и правительства. И вот цель нашей России! Избави и сохрани нас Господи! Лучше жить под игом татар с русскою и православною, свободною душою, лучше быть греками безоте­чественными, нежели с нашею мнимою славою доребячиться до нашего жалкого времени.

Оставляю до следующих писем, что, казалось мне, могло бы остановить ход мнимого прогресса, хотя мнение мое напе­ред выставляю несбыточным. Прошу, Ваше Высокопреосвя­щенство, простить меня и за это длинное письмо, в котором нового ничего нет, кроме разве выражения мыслей особенно­го, но эта особенность принадлежит всем. Каждый из нас изъявляет по-своему свои чувства.

О монастырьке своем скажу, что начал я исправлять кровли и покрыл почти все толем осмоленным; думаю сделать собор теплым: на все это ухлопал последние свои гроши, а не вижу в будущем поддержки ни внешней, ни внутренней. Если бы мы искали Царствия Божия — все приложилось бы нам, но, вид­но, худо ищем, когда помощи доселе еще не видно. Жизненное плавание мое близко к концу, и устал я, налегая на весла: все тина и тина, или беспокойное озеро: не выехал еще на тихое приволье, вдоль по реке и по течению. Буди воля Божия!

Испрашивая святых молитв и Архипастырского благосло­вения с моею совершенною преданностию и сыновьим почте­нием честь имею навсегда остаться

Вашего Высокопреосвященства,

Милостивого Государя и отца,

недостойным послушником

многогрешный

Антоний.

Июля 15. 1862.

Куда девались старицы Успенские — не знаю. Писал я им по адресу, но ответа не имею. Горька их участь. Но, видно, с нею и спасение. За чужие радости они не отдадут своей печали.

№ 16

Возлюбленнейший о Господе отец Игумен Антоний!

Благодарю Вас за письмо Ваше от 15-го июля. На первые строки его скажу Вам в ответ, что постепенно приближаясь к исходу из гостиницы земли, постепенно теряю сочувствие к временной расстановке в ней человеков, и стремлюсь соеди­ниться духом воедино со всею о Христе братиею. Думаю, что ныне я сблизился с Вами более, нежели когда-либо.

Милость Божия даровала мне тихий, весьма удобный при­ют, соответствующий и потребности душевного настроения и потребности крайне расстроенного здоровья. Бабаевский мо­настырь гораздо уединеннее и Коневца и Валаама. Безмол­вие начинает действовать на меня благотворно, отвлекая очи ума от зрения на деющееся в мире и направляя их к созер­цанию своей греховности и предстоящего Суда Божия. Все совершающееся совершается под недремлющими взорами Всеблагого и Всемогущего Бога, одно по воле Божией, дру­гое по попущению Божию. Горе миру от соблазнов сказал Спаситель; но подобает приидти соблазнам, предрек Спа­ситель. Попущение соблазнов, как логичное следствие упот­ребления произвольного человеками их свободы или воли и как казнь, сама собою вытекающая из злоупотребления воли (так как Богом и дана свобода воли, и вместе дан закон, как употреблять ее), должно созерцать с благоговением, покор-ностию, исповеданием своей греховности и правосудия Бо­жия. Очень наставительна молитва святых трех отроков в пещи Вавилонской. Да совершается воля Божия! Да дарует милосердый Господь спасение немощным, от них же первый есмь аз, которые имеют какое-либо произволение, хотя и самое немощное, спастись.

Если узнаете что о Церкви, не откажитесь известить: я ни с кем переписки не имею о сем предмете, да и не всему и не всем можно доверять. Может быть, и сами Вы когда-либо (напр. при поездке в Москву) захотите навестить и старинного

Вашего знакомого. Я с особенною приятностию увидел бы Вас в Обители Святителя Николая Бабаевской.

Просящий Ваших святых молитв

недостойный

Епископ Игнатий.

22 июля 1862 года.

P.S. По полученному мною сегодня письму от Стариц вид­но, что они решились приютиться в Тверском Крестовоздвиженском монастыре.

№ 17

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен!

Приношу Вам искреннейшую признательность за воспоми­нание Ваше о мне, грешном. Письмо Ваше от 20-го дек<абря> имел честь получить 2-го января. Поприще нового года да да­руется нам благополучное, по неизреченной милости Божией.

Мнение Ваше о монастырях вполне разделяю. Положение их подобно весеннему снегу в последних числах марта и пер­вых апреля: снаружи снег — как снег, а под низом его повсю­ду едкая весенняя вода; она съест снег при первой вспомога­тельной атмосферической перемене. Важная примета кончи­ны монашества: повсеместное оставление внутреннего делания и удовлетворение себя наружностию напоказ. Весьма часто актерскою наружностию маскируется страшная безнравствен­ность. Истинным монахам нет житья в монастырях от мона­хов актеров. За такое жительство, чуждое внутреннего дела­ния, сего единого средства к общению с Богом, человеки де­лаются непотребными для Бога, как Бог объявил допотопным прогрессистам. Однако Он даровал им 120 лет на покаяние.

Мною поручено книгопродавцу г-ну Глазунову представить Вашему Высокопреподобию экземпляр моих сочинений,— когда они выйдут из печати. Прошу принять благосклонно, и быть снисходительным к моему скудоумию.

Поручая себя Вашим святым молитвам, с чувствами искрен­нейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою

Епископ Игнатий.

3 янв<аря> 1963 года.

№ 18

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за воспомина­ние Ваше о мне. Вам 61 год, и мне 57. Лета [будто] бы не большие! Но я уже оканчиваю жизнь мою, потому что зли быша дни мои, по выражению Патриарха Иакова. Здоровье у меня от природы слабое: трудностями жизни оно сокрушено. Величайшая трудность была нравственная: в новоначалии моем я не мог найти монаха, который был бы живым изображением аскетического учения Отцов православной Церкви. Желание последовать этому направлению, по причине сознания правиль­ности его, поставило меня в положение оппозиционное по от­ношению ко всем и ввело меня в борьбу, из которой перстом Божиим, единственно перстом Божиим, я выведен в Бабаевское уединение, если только выведен. И на отшедшего, как видите, подымают голос; и подымают его по той же причине: по причи­не уклонения от учения Святой Церкви и принятия понятий противных, даже враждебных этому учению.

Относительно монастырей я полагаю, что время их кон­чено, что они истлели нравственно и уже уничтожились сами в себе. Вам известен отеческий путь, состоящий в духовном подвиге, основанном на телесном подвиге в разуме. Опять Вам известно монашество русское: укажите на людей, прохо­дящих этот подвиг правильно. Их нет. Существует по неко­торым монастырям телесный подвиг, и то более на показ людям. О<тец> Макарий Оптинский решительно отвергал умное делание, называл его причиною прелести, и преподавал одно телесное исполнение заповедей. Но св. Исаак С<ирин> говорит, что телесное делание без душевного — сосцы сухи и ложесна бесплодны: это видно на воспитанниках Оптиной пустыни. Но о. Макарий в наше время был лучшим наставни­ком монашества, действовал по своим понятиям, с целию угож­дения Богу и пользы ближним, при значительном самоотвер­жении. Если б, как Вы говорите, и решились восстановить монашество, то нет орудий для восстановления. Нет монахов! а актер ничего не сделает. Дух времени таков, что скорее должно ожидать окончательных ударов, а не восстановления. Спасаяй да спасает свою душу, сказали святые Отцы.

О моем уклонении от общественного служения не жалейте и не думайте, что я мог бы в нем принести какую-либо пользу. По духу моему я решительно чужд духа времени, и был бы в тягость другим. И теперь терпят меня милостиво единственно потому, что нахожусь в дали и глуши.

В «Домашней Беседе» помещен отзыв на критику Матвеев­ского единственно с целию огласить учение Отцов православ­ной Церкви для остающихся чад ее.

Спаси Вас Господи за любовь и внимание, которое Вы ока­зываете монахине Марии Шаховой. И на ней можно видеть, как направление по учению святых Отцов в наше время не­терпимо. Не терпят его от того, что чужды ему, не знают его, не изучали его, нисколько не занялись им. Говорят, что ныне в книжных лавках обеих столиц вовсе прекратился расход на духовные книги, или он так мал, что можно признать его прекратившимся. Всему, что сказано в Писании, подобает быть.

Поручая себя Вашим святым молитвам, с чувствами ис­креннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия покорнейшим слугою

Е<пископ> Игнатий. 21 февраля.

Очень верно изобразил первомученик Стефан болезнь сво­их современников (Деян. 7. 51). Ненависть к Святому Духу является от принятия противного духа, который может вкра­сться неприметно при действии свойственного себе слова.

№ 19

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Антоний!

Вы угадали: письмо Ваше пришло ко мне на Страстной неделе. Благодарю Вас за воспоминание, и приветствую с Светлым Праздником. Когда увижу вас лицом к лицу?

О монашестве я писал Вам, что оно доживает в России, да и повсюду, данный ему срок. Отживает оно век свой вместе с христианством. Восстановления не ожидаю. Восстановить не­кому. Для этого нужны мужи духоносные, а ныне, даже водя­щихся отчасти писаниями Отцов, при объяснении их душев­ным разумом, каков был о. Макарий Оптинский, и[х] нет.

Правда: и ныне некоторые разгоряченные верхогляды, даже из оптинских, берутся за поддержание монашества, не пони­мая, что оно — великая Божия тайна. Попытки таких людей лишь смешны и жалки: они обличают их глубокое неведение и судеб Божиих и дела Божия. Такие умницы и ревнители, что ни сделают, все ко вреду. Заметно, что древний змий употребляет их в орудия умножения в монастырях житейской многопопечительности и подьяческого характера, чем реши­тельно уничтожается дух монашества, исполненный святой простоты. — Надо покориться самим попущениям Божийм, как это прекрасно изложено в молитве святых трех отроков, ввергнутых в пещь Вавилонскую.

В современном монашеском обществе потеряно правильное понятие о умном делании. Даже наружное благочинное пове­дение, какое введено было в Опт. Пустыне о. Леонидом и Макарием, почти всюду оставлено. Вы правду говорите, что и в юности моей не нашел старца, который бы удовлетворил меня; но это можно еще приписать и тому, что я не искал как должно, не умел искать, не имел достаточных средств на то. Удовлетворительнейшее лицо, с котором пришлось встретить­ся, был монах Никандр, просфорник Бабаевского монастыря, муж благодатный. С ним беседовал и в 1847 году. Он достиг высшего преуспеяния в умной молитве, проходил этот подвиг очень просто, естественно, не был в славе у человеков. Преж­де умное делание было очень распространено и между наро­дом, еще не подвергшимся влиянию Запада. Теперь все иско­ренилось, осталась личина благочестия; сила иссякла. Может быть, кроется где-либо, как величайшая редкость, какой-либо остаток прежнего. Без истинного умного делания монашество есть тело без души. Наступила весна: не замедлит наступить лето и жатва. О монашестве о. Никандр понимал так же, как понимаю и я. Называл он монастыри пристанями, по назначе­нию, данному им от Бога; говорил, что эти пристани обрати­лись в пучины, в которых вредятся и гибнут душами многие такие люди, которые посреди мира проводили весьма хоро­шую жизнь. Некоторым, вопрошавшим его, советовал осте­речься от вступления в монастырь. Надо знать существенно нынешнее положение монастырей, которые могут еще пока­заться для верхоглядов местами спасения. По крайней мере, в избрании монастыря должно быть чрезвычайно осторожным и осмотрительным.

Если вздумаете посетить меня, то привезите с собою сти­хотворения Ваши. Из них читал я одно. В ожидании этого приятнейшего времени, прошу памятствования Вашего о мне в святых молитвах Ваших. С чувствами совершенного почте­ния и искреннейшей преданности имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою

Епископ Игнатий. 21 апреля 1864 года.

№20

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен Антоний!

Искренне благодарю Вас за посещение меня, грешного: этим посещением доставлено мне сердечное утешение. Особенно признателен Вам за то, что Вы захотели познакомить меня со стихотворениями Вашими, с Вашим прекрасным талантом, которому даю всю справедливую цену. Мать Мария, по отъезде Вашем, еще прочитала мне некоторые сочинения Ваши. Все дары Бога человеку достойны уважения. Дар слова несомнен­но принадлежит к величайшим дарам. Им уподобляется чело­век Богу, имеющему Свое Слово. Слово человеческое, подоб­но Слову Божию, постоянно пребывает при отце своем и в отце своем — уме, будучи с ним едино и вместе отделяясь от него неотдельно. Слово человеческое ведомо одному уму, из которого оно постоянно рождается и тем выражает существо­вание ума. Существование ума без слова и слова без ума мы не можем представить себе. Когда ум захочет сообщиться уму ближних, он употребляет для этого свое слово. Слово, чтоб приобрести способность общения, облекается в звуки или бук­вы. Тогда невещественное слово делается как бы веществен­ным, пребывая в сущности своей неизменным. И Слово Божие, чтобы вступить в общение с человеками и спасти их, вочеловечилось.

При основательном взгляде на слово человеческое делается понятною причина строгого приговора Господня, которым определено и возвещено, что человеки дадут отчет в каждом праздном слове. Божественная цель слова в писателях, во всех учителях, а паче в пастырях — наставление и спасение человеков: какой же страшный ответ дадут те, которые обра­тили средство назидания и спасения в средство развращения и погубления! — Святой Григорий Богослов писал стихами с возвышенною, глубоко благочестивою целию: доставить хри­стианскому юношеству чтение и образцы в поэзии, сделать для них ненужным изучение языческих поэтов, дышащих сладострастием и прочими страстями, дышащих богохульст­вом. Искренне желаю и для Вас цели Богослова, находя Вас способным в известной степени удовлетворить этой цели, — и мзда Ваша будет многа на земле и на небе. Возложите на себя иго этой цели, как обязанный в свое время представить отчет в данном Вам таланте Подателю его. Возложите на себя труд достигнуть этой цели. Займитесь постоянно и сми­ренно, устранив от себя всякое разгорячение, молитвою по­каяния, которою Вы занимаетесь; из нее почерпайте вдохно­вение для писаний Ваших. Затем подвергните собственной строгой критике писания Ваши, и, при свете совести Вашей, просвещенной молитвою покаяния, извергните беспощадно из Ваших сочинений все, что принадлежит к духу мира, что чуждо духу Христову. Горе смеющимся ныне! Это — слова Христовы! это — определение, исшедшее от Бога! Невоз­можно устранить их никаким словоизвинением. Судя себя и рассматривая себя, Вы увидите, что каждое слово, сказан­ное и написанное в духе мира сего, кладет на душу печать свою, которою запечатлевается усвоение души миродержцу. Необходимо в таких словах, исторгнутых увлечением и не­ведением, покаяние. Необходимо установить в сердце залог верности Христу, а отпадения сердца от верности, по немо­щи нашей, врачевать немедленно покаянием и устранением от себя действий, внушенных неверностию, соделанных под влиянием духа и духов, нам льстящих и вместе жаждущих погибели нашей.

В воображении моем уже рисуется книга стихотворений Ваших, Ваших песнопений, достойно именуемых и священ­ными, и изящными. О! да увижу событие ожидания моего, да возрадуюсь о нем радостию духовною! — О себе не говорю Вам ничего: Вы увидели больше, нежели сколько могу сказать. И паки благодаря за труд, принятый Вами для посещения меня, призывая на Вас благословение Божие и прося Ваших святых молитв, с чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия покорнейшим слугою.

Е<пископ> Игнатий. 11 августа 1864 года.

№21

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен!

Примите мое усерднейшее поздравление с наступающими праздниками и Новым Годом. Вместе с тем прошу у Вас про­щения в продолжительном молчании, причиною которого то, что я от болезненности сам не свой.

Несомненно то, что в стихотворениях Ваших встречается то чувство, которого нет ни в одном писателе светском, писавшем о духовных предметах, несмотря на отчетливость стиха их. Они постоянно ниспадают в свое чувственное, и святое духовное переделывают в свое чувственное. Душа не находит в них удовлетворения, пищи. Как прекрасен стих в «Аббадоне» Жуковского! и как натянуто чувство! очевидно: в душе писателя не было ни правильного понимания описы­ваемого предмета, ни истинного сочувствия ему. По причине неимения истины он сочинил ее и для ума и для сердца, — написал ложную мечту, не могущую найти сочувствия в душе разумного и истинно образованного, тем более благочести­вого читателя.

Мне очень нравился метод Пушкина по отношению к его сочинениям. Он подвергал их самой строгой собственной кри­тике, пользуясь охотно и замечаниями других литераторов. Затем он беспощадно вымарывал в своих сочинениях излиш­ние слова и выражения, также слова и выражения сколько-нибудь натянутые, тяжелые, неестественные. От такой вычи­стки и выработки его сочинения получали необыкновенную чистоту слога и ясность смысла. Как они читаются легко! в них нет слова лишнего! Отчего? от беспощадной вычистки. Почитав Ваши стихотворения и дав в себе сформироваться впечатлению от них, нахожу, что и Вам необходим этот труд.

Как ваши сочинения легко читаются! сказал Пушкину его знакомый. От того, отвечал Пушкин, что пишутся и выраба­тываются с великим трудом. Смею сказать, что и я стараюсь держаться этого правила.

Мой сборщик, умный монах, лет 50-ти, возвратился с Кав­каза и с приволжских губерний. На Кавказе принят был очень радушно, но насбирал мало по причине оскудения страны от неурожаев, а паче по причине общего и быстрого охлаждения народа к Церкви. Ему говорили мои знакомые: только три года Владыка от нас, а ему не узнать бы теперь народа, так он переменился. В Саратове Преосвященный подписал книгу для сбора на месяц; после этого сборщик был принят только в два дома; в каждом дали ему по 15-ти коп<еек> сер<ебром>. Между тем строится в городе огромный театр, как бы некий Кафедральный Собор. Приезжающие сюда богомольцы из других губерний сказывают, что монастыри, содержащиеся подаяниями, приходят в крайний упадок, по причине изме­нения, последовавшего в направлении всего народа. Живем в век быстрейшего прогресса.

Прося Ваших святых молитв и призывая на Вас благо­словение Неба, с чувствами совершенного почтения и искрен­нейшей преданности имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою

Епископ Игнатий. 16 декабря 1864 года.

№22

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за письмо Ваше от 1-го февраля. Удивило меня поздравление Ваше с поправ­лением моего здоровья, тем более, что получено мною такое поздравление от многих. О, когда бы это было справедливо, хотя в некоторой степени, и мне дана была хотя некоторая деятельность келейная, — келейная, не более того. Дело в том, что с половины сентября принимаю лекарство, которое очень гонит золотушные и ревматические мокроты, но вместе с тем производит крайнее изнеможение и отнимает все способности и всю возможность заниматься. Судя по обилию отде­ляющихся мокрот, можно заключать, что естественно после­довать облегчению от болезни, хотя некоторому, по окончании курса лечения.

Удивило меня и то, что Вы помните день моего рождения! Спаси Вас Господи!

Воля Божия да совершается над нами. На земле нет проч­ного мира: такой мир на небе. Европейские народы всегда завидовали России, и старались делать ей зло. Естественно, что и на будущее время они будут следовать той же системе. Но велик Российский Бог. Молить должно Великого Бога, чтоб Он сохранил духовно-нравственную силу нашего наро­да — православную веру. По крайней мере мне, при страш­ной немощи моей, желалось бы в покаянии закрыть глаза, доколе не умолкло в храмах Божиих славословие Бога.

Прошу и Ваших святых молитв о мне, грешном, и о всем православном народе нашем. Благословение Божие да почиет над Вами и над вверенным Вам братством. С чувствами искрен­нейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою.

Е<пископ> Игнатий. 13 февраля 1865 года.

P.S. В С.-Петербурге оканчивается печатанием моя книга в 2-х томах под названием «Аскетические Опыты». Из нее читан был Вам разговор старца с учеником о Иисусовой мо­литве. Напечатание должно окончиться в последних числах февраля или первых марта. Потрудитесь поручить кому-либо принятие экземпляра, назначенного для Вас, от Петра Алек­сандровича, квартирующего у Знамения на Лиговке в доме Фридерикса, в меблированных нумерах Щербакова.

№23

Высокопреосвященнейший Владыко Милостивейший отец и Архипастырь!

Нижайше благодарю Ваше Высокопреосвященство за ответ, которым Вы меня удостоили и за доверенность к моему взгляду на Ваши сочинения, взгляду помраченному и страстями и сопребыванием с миром, который уничтожает нашу духовную зоркость своею пестротою. Только чистая и тихая вода отра­жает небо. Обозреть здание, весьма высокое, надобна лествица; основание здания глубокое, твердое и со многими тайни­ками нельзя поверить без светильника и путеводной нити. Страшно взглянуть вниз с безмерной высоты, и нелегко чув­ствуется во глубине.

Не сознаю в себе достаточных сил для обозрения и оценки Ваших творений, потому именно, что никто из моих совре­менников — писателей духовных по профессии и аскетов по жизни — не достигал столько той высоты отеческих писаний и ее глубины, как Ваше Высокопреосвященство. Об этом я говорил однажды бывшему обер-прокурору графу Толстому. Он был несколько удивлен моими словами: тогда Ваши сочи­нения были менее известны и то немногим и не все в совокуп­ности. Теперь Его Сиятельство может поверить мои слова на самом деле, если только он читает духовные книги. Сознавая всегда великость Ваших духовных знаний и Ваших трудов, я всегда сознавал и в себе неспособность следовать Вашему при­меру, и по причине моей жизни, протекшей до знакомства с Вами в мирской суете, и по моему несколько расстроенному воображению, которое всегда своими красками расцвечивало духовные очерки, требующие не яркости, а правильности и точности. Всегда в мир определенный круг православия вно­сил свои произвольные прибавки, и многого труда стоило покорить ум в простоту верования.

Зная духовную жизнь только из опытов над самим собою, я должен признаться в крайней незрелости, в бессилии управ­лять самим собою, в незнании управления другими, в неиме­нии той проницательности в различении добра и зла, которая в наши годы некогда давалась яко дар для пользы вверенных нам душ. И в духовной слепоте.

Посему, если осмелюсь сделать мои замечания, то предва­рительно прошу принимать их по мере моего незнания. Доз­вольте начать.

На странице 649 1-го тома Вы говорите о Ваших скорбях и о человеке, которого называете врагом. Едва ли нам дозволено опытностию выставлять наши душевные страдания: мир раду­ется нашим скорбям и сознает нас уже побежденными, если мы испустили хоть единый болезненный вопль. Он забывает Иова, оправданного при дерзновении и друзей его, обвинен­ных Небом, хотя они и являлись благорассудительными. Не­давно попались мне стихотворения Некрасова, в которых есть стихи, близкие к моим мыслям. Это говорится о боль­ном, забытом солдатике, умирающем в отпуску у матери: «Не любил, сударь, рассказывать он про жизнь свою воен­ную; грех мирянам-то показывать душу Богу обреченную; говорить — гневить Всевышнего; окаянных бесов радовать; чтоб не молвить слова лишнего; на врагов не подосадовать». Немота пред кончиною подобает христианину. В<аше> В<ы-сокопреосвященств>о, в отпуску и в родном доме Матери-Церкви, избитые испытаниями: покройте молчанием все пре­терпенное Вами. При 2-м издании можно выпустить с ого­воркою, что это делается не из ложной осторожности, а [по] некотором размышлении.

№24

Христос воскресе!

Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший отец и Архипастырь!

Приношу мою убогую благодарность за богатое дарование Ваше: за два тома Ваших сочинений. Некоторые мне извест­ны, остальные читаю со вниманием, учась из них многому, позабытому: нам так свойственно забывать душеполезное и помнить прежнее, малоназидательное, но оставившее в крови нашей свои тцсс-графические отпечатки! Простите, что написал греческое слово, связав его с греко-русским: иначе не могу выразить свою мысль. Кровяная наша душа, т. е. вся жизнь, движущая наше тело и получившая с детства внешние, здеш­ние впечатления, образы мира сего преходящего, часто вовсе забывает о своем тонком, чистом духе, высшем ее, забывает или не знает о тайне сердца своего, забывает благодатные, при крещении вдунутые в него Божий дарования, забывает часто до того, что человека делает всего душевным, а не духов­ным, и кровию своею, как густым непроницаемым туманом, окружает ум и предносит пред него свои образы и часто фантазии. Увы! как трудно облегчиться от этой кровавой густой плевы, как трудно сделаться кристаллом духовным, пропускающим лучи света!

В сочинениях Вашего Высокопреосвященства столь много сокровищ, утаенных от мира, столько недоступного для ду­шевных, подобно мне людей, что немногие отдадут им истин­ную дань удивления. А между тем — это все приобретение Ваше и опытом и любовию к отеческим писаниям. В эти-то зерцала, отражающие Божественный свет, Вы часто смотрели: потому и на Ваших творениях он отражается.

Простите мою ненужную похвалу: чтобы сказать ее, на­добно было слабый ум мой принуждать ко благому: он все носится по внешним предметам. Потому скажу для отдыха себе о внешнем. Печальная кончина Наследника[1450], этого стебля царского древа, завявшего в иностранной теплице, не ото­гревшегося от чужого солнца, горько меня поразила тем, что он поник главою на чужой земле, на земле, всегда нам недоброжелательной, избранной Богом для казни нашей! Союзы царей Иудейских с царями Израильскими-Самарянскими никогда не благословлялись Богом. Не благословля­лись никогда наши союзы с Франциею. Лечиться следовало бы или при своих святых мощах, или на Кавказе, а умирать на своей земле. Смерть его в Ницце, рано или поздно, в будущее, может быть, царствование, может дать повод к самозванцам.

В дни известия о Его кончине здесь была сильная снеговая буря, покрывшая на xjA аршина землю снегом: что-то грозное предвещается с его лишением.

Моя скудная полуразвалившаяся обитель до сего времени едва-едва принимает некоторый, и то малоприличный, вид. Едва ли нам полезно восстановлять обреченное на близкое, быть может, разорение. Но воля Божия да будет.

Испрашиваю обители своей и себе, недостойному, Ваших святых Архипастырских молитв и благословения, с моею глубочайшею признательностию за Ваши милости и совер­шенным почтением честь имею быть

Вашего Высокопреосвященства

покорнейшим слугою

многогрешный

И<гумен> Антоний.

Апреля 26/1865.

 

№25

Ваше Высокопреподобие, Возлюбленнейший о Господе отец, Игумен Антоний!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за письмо Ваше от 25-го мая и за отзыв Ваш об «Аскетических Опытах». К благодарности присовокупляю и просьбу. Постепенно читая 4 Опыты», не откажитесь записывать Ваши замечания. Укажите, что найдете неясным, неполным, неправильным, — и, в свое время, сообщите мне. Стараюсь воспользоваться замечаниями, чтобы сделать в книге пополнения и исправления, признавая эту книгу никак не моею собственностию, а достоянием хрис­тианского, православного общества.

Жаль Петербурга, не в первый раз страждущего от своего неглубокого моря. Прописываемое Вами о раскольниках на­печатано не только в «Духе Христианина», но и в «Христиан­ском Чтении» 1864 года, в декабрьской книжке. Обстоятель­ство это — величайшей важности.

Мое здоровье в обычном положении, а истощание, кажется, что умножается и умножается. 0<тец> Игумен и Петр Алек­сандрович приносят Вам искреннейшую благодарность за вос­поминание о них, заботятся о приведении монастыря в поря­док и о упокоении меня. И здесь погода очень холодная. Только однажды я мог выйти в рощу.

Поручая себя Вашим святым молитвам и призывая на Вас благословение Божие, с чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою

Е<пископ> Игнатий. 30 мая 1865 года.

№ 26

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен Антоний!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за сделанное Вами замечание относительно некоторых выражений на стра­нице 649 первого тома «Опытов». С тою же искреннею благодарностию приму и дальнейшие замечания Ваши: книгу счи­таю не моею собственностию, а собственностию всего христиан­ского общества, и, по этой причине, признаю за особенное одолжение — труд благонамеренных и знающих лиц, заклю­чающийся в тщательном пересмотре «Опытов» и в сообщении мне замечаний, которыми постараюсь воспользоваться соот­ветственно возможности моей.

В упомянутом Вами месте не говорится ни о каком лице именно: изложена теория святых аскетов, поверенная прак­тикою. Теория эта необыкновенной важности, именно тогда, когда проверяется опытом. Это — поприще деятельной веры. Человек образуется этим положением: по этой причине на всем пространстве «Опытов» высказывается действие положе­ния. Статья написана в 1847 году. Лица — деятели того вре­мени — все вымерли; совершившееся приписано повсюду [1451] в «Опытах» устроению Промысла Божия, и потому не относится ни к какой личности. Промысл Божий повсюду оправдан, а подвергавшийся скорбям повсюду обвинен. Смею думать, что подобное высказано многими Отцами, — даже апостолом Павлом в его посланиях, и совершенно в том же духе и смысле. Факты остаются фактами. Действия, оправдываемые по отно­шению к Промыслу Божию, не престают иметь свое значение в отношении к действующим людям, и зло нельзя назвать добром. Я переживал в Сергиевой Пустыне ту эпоху, во время которой неверие и наглое насилие, назвавшись православием, сокрушали нашу изветшавшую церковную иерархию, насмеха­лись и издевались над всем священным. Результаты этих дей­ствий поныне ощущаются очень сильно. По милости Божией желаю всем простить все — более — никого не считать про­винившимся предо мною; но действия врагов Церкви и Хрис­та желаю понимать и признавать тем, что они есть. Ведь и антихрист назовет себя Христом. Ведь и явление его должно признавать справедливым попущением Божиим; но самому лицу и его действиям цена — своя.

Положение, в которое приведена Церковь, ясно изложено в декабрьской книжке «Христианского Чтения», в статье: «Новые издания по расколу», страница 440.

О<тец> Иустин и Петр Александрович благодарят Вас за воспоминание о них. Вы говорите справедливо об о. Иустине. Я питаю к нему и чувство уважения и чувство благодарности.

Поручая себя Вашим святым молитвам и призывая на Вас благословение Божие, с чувствами искреннейшей преданно­сти и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою.

Е<пископ> Игнатий. 18 июня 1865 года.

№27

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший отец Игумен Антоний!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за воспомина­ние Ваше о мне; равным образом благодарят Вас о. Иустин и Петр Александрович. Вы не забыли и меньшую братию! спа­сет Вас Господь.

Замечаниями на «Аскетические Опыты» Вы сделаете мне истинное одолжение: потому что я признаю эту книгу не моею собственностию, а собственностию всех современных подвиж­ников православной Церкви. По этой причине желаю попол­нить и исправить ее по возможности моей, таким образом приготовить ее в более удовлетворительном виде ко второму изданию. По всей вероятности второе издание состоится не скоро, а может быть, дух времени сделает это издание и вовсе излишним: по крайней мере, я должен исполнить долг мой пред ближними. О статье «Дня» мне сказывали, что она есть памфлет протестантский, в котором повторены возгласы Лю­тера и братии. Мы так немощны, что не можем противостать никакому нападению: одна надежда на Господа Бога, обетовавшего пощадить Содом и Гоморру ради десяти праведников, если б они нашлись в этих городах. Здоровье мое почти в таком же положении, в каком Вы видели его; преуспеяние в болезненности заключается в крайнем изнеможении и в остав­лении по причине этого изнеможения всех кабинетных занятий.

Прося Ваших молитв и призывая на Вас благословение Божие, с чувствами искреннейшей преданности и уважения имею честь быть

Вашего Высокопреподобия

покорнейшим слугою.

Епископ Игнатий.

P. S. В январе Петр Александрович полагает быть в Пе­тербурге.

24 декабря 1865 года. №28

Ваше Высокопреподобие, Высокопреподобнейший о. Игумен Антоний!

Приношу Вам искреннейшую благодарность за воспомина­ние Ваше о мне. Письмо Ваше тем особенно утешило меня, что сюда долетели очень преувеличенные слухи о пожаре в Вашем монастыре, и я опасался за здоровье Ваше. Если же сгорела одна, известная мне, гостиница, то потеря ничтожна. Заметно, что отовсюду подвигается буря на монастыри, которые, по сво­ему существенному значению, пришли в состояние не лучшее Вашей сгоревшей гостиницы. Религия вообще в народе падает. Нигилизм проникает в мещанское общество, откуда недалеко и до крестьян. Во множестве крестьян явилось решительное рав­нодушие к Церкви, явилось страшное нравственное расстрой­ство. Подрядчики, соседи здешнего монастыря, единогласно жалуются на утрату совести в мастеровых. Преуспеяние во всем этом идет с необыкновенною быстротою.

Архимандрит Епифаний известен мне по Кавказу: почему со всею решительностию могу сказать, что он не есть сочини­тель статьи «Дня», подписанной буквами ZZZ. Или свалива­ют на него, или же он сам принимает на себя, находя это выгодным для себя.

Мы живем очень тихо, возложившись на Господа, Кото­рый и в самые времена антихриста будет руководить рабов Своих и уготовлять им места и средства к спасению, как это засвидетельствовано в Апокалипсисе.

О<тец> Иустин и прочие братия, воспоминаемые





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-10-21; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 382 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Даже страх смягчается привычкой. © Неизвестно
==> читать все изречения...

994 - | 861 -


© 2015-2024 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.01 с.