Адекватна ли модель валидности, основанная на тестировании физической реальности?

Прежде чем ответить на вопрос, вынесенный в заголовок этого под­раздела, необходимо сделать несколько замечаний по поводу этой модели. Во-первых, существуют возражения, продиктованные здра­вым смыслом. В действительности валидность вовсе не «свойство» информации, т. е. она не существует в действительном контексте «послания» (в том, что оно говорит и как оно это делает). То, что я воспринял информацию как содержащую сведения о реальности, — это мое свойствое как ее получателя, моя способность вынести суж­дение о ее социальной ценности. Это, если угодно, «атрибуционное» свойство, суждение, что информация должна быть внешне атрибу­тирована, отнесена к объективной реальности (а потому объективно приемлема и валидна), а не к субъективным пристрастиям, особен­ностям поведения или фанатичным предрассудкам ее источника. Я могу сказать, что аргумент, приведенный кем-то, — это сильный, последовательный, релевантный, оригинальный, валидный, компе­тентный, корректный и т. п. аргумент. Я говорю, что оцениваю дан­ный аргумент как дающий информацию о реальности и как объектив­но правдивый.Мною не было сказано ни слова о том, что на самом деле сказал «автор аргумента» с точки зрения реального содержания

Адекватна ли модель валидности, основанная на тестировании.

последнего. Нет ни одной стройной теории, которая говорила бы о том, что валидность аргументов можно охарактеризовать иначе, чем в терминах рейтингов людей или социальных договоренностей и правил.

Во-вторых, существуют метатеоретические возражения Тайфеля (Tajfel, 1969a, 1972) и Московичи (Moscovici, 1976). Сомнительно, что тестирование физической реальности действительно существует в отрыве от тестирования социальной реальности. Например, физи­чески изолированный человек, выносящий суждение о каком-то сти­муле, не асоциален, он всегда действует как член определенной груп­пы и определенного общества и как представитель определенной культуры. Человек интерпретирует сенсорную информацию с пози­ций нормативных категорий, теорий, допущений, стандартов и про­цедур той культуры, к которой он принадлежит (см. главу 4). Тести­рование социальной реальности и не вторично, и необязательно. Не­уверенность, ведущая к социальному сравнению, возникает не только тогда, когда физическое тестирование дает неоднозначные результа­ты. Она прямое следствие несогласия с релевантными «другими» в контексте общей реальности. Точно также и снижение уровня не­уверенности — это вопрос согласованной социальной поддержки, о чем свидетельствуют многие исследования, о которых было расска­зано в главе 2, а не абстрактной информации. Сами по себе физи­ческие тесты не способны ни создать неуверенности, ни снизить ее уровень. Эксперты способны оказывать влияние не потому, что об­ладают информацией, правильность которой могут доказать. Их ин­формация воспринимается как валидная потому, что они — признан­ные обществом специалисты, легитимные представители норматив­ных культурных институтов и ценностей (Moscovici, 1976). Когда проводятся исследования, цель которых — показать влияние «объ­ективной обратной связи» (т. е. доказать, что испытуемый, успеш­но справляющийся с заданием, менее склонен к конформности), то при ближайшем рассмотрении оказывается, что «объективная» ин­формация социально валидизирована. Например, экспериментатор, обладающий легитимным авторитетом, обеспечивает испытуемых обратной связью или подтверждает критерии, с помощью которых определяется и измеряется их успех. Короче говоря, тестирование физической реальности не существует в изоляции, тестирование со­циальной реальности не вторично, и источником субъективной ва-

21 2 Глава 6. Дуалистическая модель, самокатегоризация...

Индивидуальное тестирование реальности и социальная валидизация... 21 3

лидности станут скорее нормы референтной группы, нежели абстрак­тная информация.

В-третьих, разрыв между информационным влиянием и соци­альным сравнением, лежащий в основе модели тестирования физи­ческой реальности, создал для теории ряд трудностей. Она не спо­собна правдоподобно и эвристически объяснить происходящее. На­пример, рассматривая исследования, посвященные конформности, мы убедились в том, что идея Фестингера о вторичности тестирова­ния социальной реальности не нашла экспериментального подтвер­ждения. Рискну предположить, что никто не обнаружил чистого «ин­формационного» влияния, не зависящего от социальных отношений между объектом влияния и источником информации и от тех норм и ценностей, которых придерживается объект влияния. И уж конечно, с этих позиций невозможно объяснить власть «фактов». То же самое можно сказать и о власти «экспертов», и о «рациональной аргумен­тации» {rational demonstration). Эксперты «назначены на свои долж­ности» обществом и признаны им в качестве таковых и, так же как «рациональная аргументация», предполагают наличие культурного консенсуса относительно правил, процедур, технологий, категорий и знаний, «не требующих доказательств».

Что касается исследований групповой поляризации, то попытка объяснить ее только с точки зрения «информационных» свойств ар­гументов заканчивается ad hoc допущением, что большинство обла­дает большей новизной, чем меньшинство (или иными допущения­ми, которые тоже представляются допущениями ad hoc и «ходящими по кругу»). При изучении влияния меньшинства идея конверсии, свободной от сравнения, не способна объяснить валидизационные эффекты большинства и усиление влияния, которое возникает в ре­зультате социальной идентификации с меньшинством (это усиление влияния должно подталкивать к социальному сравнению с меньшин­ством). Идентификация с внутригрупповым меньшинством означа­ет, что оно является референтной группой для сравнения, и все же конверсионный эффект меньшинства не устраняется подобной иден­тификацией. Теоретические трудности возникают также и при необ­ходимости объяснить, почему: а) несогласие с меньшинством не озна­чает сравнения, б) подобное несогласие приводит скорее к попыткам понять, нежели отвергнуть позицию меньшинства или унизить его и в) понимание должно привести к принятию.