А. Нормативное применение теории рационального выбора

А. Янг акцентирует внимание на вкладе, который теория рационального выбора внесла в разработку нормативных проблем, а фон Байме оптимисти­чески пишет о том, что благодаря применению подходов этой теории «поло­жение политической науки как самостоятельной дисциплины стабилизирова­лось» (с. 502 наст. изд.). В своем анализе я буду придерживаться данного членения в рассмотрении этой проблемы: сначала проанализирую норматив­ное применение теории рационального выбора, после чего перейду к вопросу ее позитивного использования.

В связи с проблемой «старого и нового» в развитии политической теории мне кажется уместной аналогия со старым вином в новых бутылках для пе­ресмотра идей классиков в свете теории рационального выбора. Среди мыс­лителей, чьи политические теории могут быть наиболее плодотворно пере­осмыслены с позиций рационального выбора, на первом месте стоят Т. Гоббс и Д.Юм, поскольку оба они приводят аргументы, которые можно формали­зовать, используя инструментарий теории игр¹.

Типичное возражение, выдвигаемое против учения Гоббса, состоит в сле­дующем: если деструктивные наклонности людей настолько сильны, что для их сдерживания требуется государство, вряд ли эти наклонности сможет ней­трализовать какой-нибудь правитель (Hampton, 1986, р. 63—74). Сила теории игр состоит в утверждении о том, что «человеческая природа» таит в себе многие скрытые возможности; то, какие из них будут реализованы в той или иной ситуации, в значительной степени определяется побудительными моти­вами людей. Так, например, под воздействием страха мирное сосуществова­ние может в мгновение ока перерасти в ожесточенный конфликт, особенно если побудительным мотивом окажется боязнь упреждающего удара противни­ка. Эта логика, убедительно изложенная Гоббсом (Hobbes, 1991, ch. 13), верна и в наши дни, когда рушится мир и вспыхивают войны такого типа, как, напри­мер, конфликт в бывшей Югославии (Hardin, 1995, р. 142—182).

Подобного рода научный аппарат можно использовать при изучении осно­вополагающих проблем политической теории, не связывая его с конкретны­ми именами мыслителей прошлого. Так, оправдание принуждения со стороны власти обычно основывается на необходимости его применения ради упрочения сотрудничества. Однако, несмотря на противоречивые интересы, в тех случаях, когда обе стороны взаимодействуют постоянно, сотрудничество вполне может возникнуть спонтанно. Даже в самых бесперспективных ситуациях, возникав­ших в ходе первой мировой войны, на отдельных участках западного фронта имели место неформальные перемирия (Axelrod, 1984, р. 73—87).

Условия многостороннего сотрудничества требуют больше усилий. Они были теоретически исследованы М. Тейлором, который также рассмотрел способы, с помощью которых разрешают конфликты те государства, в которых нет централизованных институтов принуждения (Taylor, 1987a; 1982). Другим на­правлением эмпирических исследований, возникших благодаря этой пробле­ме, является развитие сотрудничества (в частности, в таких направлениях, как рыболовство или использование водных ресурсов) в рамках государства, но вне государственного аппарата регулирования (Ostrom, 1990). Вопреки тому, что написано о «трагедии общин» (Hardin, 1968), использование общинных ресурсов, как правило, никогда не основывалось на логике индивидуальных собственнических интересов, а напротив, подчинялось ограничениям, уста­новленным местными жителями совместно².

Еще один вопрос, тесно связанный с предыдущим и в определенной сте­пени способный выступать в качестве альтернативного подхода к решению проблемы, касается происхождения норм и особенностей их функционирова­ния. Так, поскольку солдаты на западном фронте, должны были делать вид, что воюют, дабы не вызывать неудовольствия командиров, заключение не-

¹ О теории договора Гоббса см.: Kavka, 1986; Hampton, 1986; о «договоре по согласова­нию» («contract by convention») — Hardin, 1982; об оих ассимиляци и взаимодействии этих двух теорий — Taylor, 1987a, р. 125—163.

² О системе поместного землевладения в Европе см.: Ostrom, 1990, р. 224.

формальных перемирий обретало форму ежедневного обстрела заранее опреде­ленных целей в заранее обусловленное время (Axelrod, 1984, р. 86—87). В данном случае вполне можно вести речь о сложившихся между воюющими сторонами нормах сотрудничества: ненамеренные нарушения такого рода перемирия при­водили к извинениям за «измену принципу доверия» (Axelrod, 1984, р. 85). Точно также управление «ресурсами, находящимися в общественном распоря­жении», как их называла Элинор Остром (Ostrom, 1990, р. 13), вело к измене­нию норм, лежащих в основе эксплуатации этих ресурсов.

И. Элстер прямо говорил о невозможности объяснения норм с позиций теории рационального выбора, но это заявление следует признать простым выводом из принятых в его концепции постулатов, в соответствии с которы­ми, совершая действие на нормативной основе, человек не должен учитывать его последствий, в то время как действие, совершенное рационально, подра­зумевает то, что человек беспокоится о его последствиях (Elster, 1989). Тем не менее, многие нормы — такие, как те, о которых только что шла речь, — служат для координации взаимоприемлемого поведения. С точки зрения постав­ленных целей, это поведение является рациональным для каждого человека, который согласен придерживаться данных норм, если и все другие люди (или, по крайней мере, достаточное их количество) также будут им следовать³.

Теория рационального выбора обычно включает в себя теорию социально­го выбора (рассмотрение совокупности предпочтений) и теорию игр (анализ стратегических взаимодействий). Теория социального выбора выросла из ана­лиза проблем экономики общества всеобщего благоденствия: приписываемая этому обществу «функция социального благосостояния» представляет в дан­ном случае суждение определенного индивидуума о соотношении между бла­госостоянием отдельных людей и «благосостоянием общества» в целом (Bergson, 1938; 1954). К. Арроу придал этой проблеме статус конституционной, связав ее с совокупностью суждений определенного числа индивидуумов об относи­тельной предпочтительности альтернативного положения дел (Arrow, 1963; 1967). После этого он смог доказать свою знаменитую «теорему невозможно­го», утверждающую, что не существует формулы, позволяющей гарантиро­вать, что комплекс внутренне согласованных индивидуальных предпочтений превратится в последовательную «иерархию социальных предпочтений» от­носительно существующего порядка вещей.

Несмотря на то, что вывод Арроу получил признание как имеющий перво­степенное значение для политической философии, остается совершенно непо­нятным, почему вообще к функции общественного благосостояния — в том виде, в котором она была определена Арроу, — был проявлен какой-то инте­рес (Little, 1952). Ведь социальные государства, о которых шла речь, должны были составить, в частности, «полный перечень всех товаров, которые должен иметь человек» (Arrow, 1963, р. 17). Однако в либеральном обществе невозмож­но найти общее для всех решение вопроса о том, чем наполнять индивидуаль­ную потребительскую корзину, или же о том, как люди должны пользоваться их законными правами (Sugden, 1989). Поскольку не может быть единого, при­емлемого для всех, взгляда на «оптимальное положение вещей», бессмысленно лезть из кожи вон, пытаясь выработать «функцию социального благосостоя-

³ Анализ этих соображений положений и критика взглядов И. Элстера содержится в работе Р. Хардина (Hardm, 1995,: ср. 108-114). О «зарождении норм» см.: Ullmann-Margalit, 1977. Анализ не подпадающих под действие закона норм сотрудничества, принятых среди фермеров округа Шаста в Калифорнии, дан в работе Р. С. Элликсона (Ellickson, 1991).

ния», чтобы «социально предпочтительный» результат составлял «х» или «у» в зависимости от решения, которое примет обладатель определенного права, чтобы реализовать это право, действуя по варианту «х» или «у». На самом деле вообще не существует такой причины, которая заставила бы нас заниматься определением «функции социального благосостояния» (Barry, 1991с).

Хотя в связи с «проблемой Арроу» появились многочисленные публика­ции, мне представляется, что на самом деле для достижения плодотворных результатов политическая философия должна сосредоточиться на разработке двух достаточно простых идей, касающихся голосования. Первая из них, ле­жащая в основе аргументации Арроу и еще задолго до него высказанная Кон-дорсе (Condorcet, 1785), состоит в том, что любое голосование по выбору одного из трех и более вариантов решения проблемы может проходить цик­лично (Black, 1958, р. 159—180). Так, не исключено, что для большинства голосующих «х» окажется предпочтительней, чем «у», «у» — чем «z», а «z» — чем «x». Вторая идея, вытекающая из первой, заключается в том, что нет такой схемы голосования, при которой были бы исключены различного рода манипуляции. Иначе говоря, в том случае, когда предложено три или более вариантов решения проблемы, по меньшей мере один избиратель ради дости­жения желаемого результата может проголосовать не за тот из них, который соответствует его «подлинным» предпочтениям. Общее доказательство этого вывода содержится в работе А. Жиббара (Gibbard, 1973), классический анализ стратегического голосования был дан Р. Фаркхарсоном (Farquharson, 1969). Эти два обстоятельства полностью дискредитируют любое наивное утвержде­ние о том, что путем голосования можно ясно и четко определить «волю народа». То, в какой степени это затруднит логическое обоснование деятель­ности демократических институтов, зависит от значения, придаваемого этим доводам (ср: Barry, 1991a; Hiker, 1982).