Е. Ю. Сазонов. Город мастеров

ТЮТ - Театр юношеского творчества - создан в стенах одного из прекраснейших детских учреждений Ленинграда - в Ленинградском Дворце пионеров им. А. А. Жданова. Произошло это более 30 лет назад - 22 апреля 1956 г., в день рождения В. И. Ленина. Мы всегда помним, что наш театр начал отсчет своей биографии со светлого ленинского дня, и видим в этом глубокий символический смысл.

"Основной задачей ТЮТа,- написал в положении о театре его создатель заслуженный работник культуры РСФСР Матвей Григорьевич Дубровин,- является воспитание гармонически развитой личности, способной глубоко и вдохновенно творить, с коммунистическим мировоззрением, с коммунистическими навыками труда и поведения". М. Г. Дубровин был настоящим педагогом, хотя специального педагогического образования и не имел. И, как всякий режиссер, был психологом, понимал людей, умел слушать удивительно! К нему шли за советом все - и стар, и млад. А нас, мальчишек и девчонок, учили не просто актерскому мастерству, а чему-то большему. Нет, он репетировал с нами, подолгу, тщательно, с полной отдачей, как говорится. Репетировал вполне профессионально, как я теперь понимаю. В этом-то и был секрет: мы "изо всех сил" занимались театром, сценами, кусками, ритмами, этюдами, мы играли свой спектакль, а открывался нам целый мир - огромный, прекрасный... И что-то еще открывалось в этом мире, может быть, ответы на вопросы: как жить? Каким быть? И мы вглядывались в этот мир, в эти вопросы-ответы, а Дубровин "вдруг" оставлял нас один на один с ними, лицом к лицу, и мы должны были сами решать и отвечать. И это было самым трудным, но и самым нужным и интересным для нас. А потом он рассказывал нам, что у нас получилось. Нет, не в роли - это он тоже рассказывал, разумеется, а вот в этом нашем "становлении". И тут уж нас не жалел! Каждому говорил то, что есть. Прямо и правдиво. И было в этой правде что-то такое прекрасное и чистое, высокое, что хотелось непременно достичь, дойти, дорасти до тех высот человеческих, которые открывал тебе Учитель...

Ныне в ТЮТе 200 юных ленинградцев - пионеров и комсомольцев, учеников IV - X классов. Три раза в неделю после школьных занятий спешат они в свой театр. А для того чтобы вы поняли, зачем приходят сюда ребята и что он значит для всех нас, я и приглашаю вас в ТЮТ.

"Если ты любишь театр..."

Каждую осень, в сентябре, в ленинградских школах появляется наша афиша. Иногда типографская, а чаще рукописная, обязательно с каким-нибудь рисунком, чтобы было интереснее и привлекательнее. В афише значится, что Театр юношеского творчества открывает очередной сезон и ему, театру, поэтому очень нужны мальчики и девочки всех возрастов начиная с IV класса. Условие только одно: надо любить театр. В афише так и написано: "Если ты любишь театр, то..." Далее следует указание, куда и когда прийти, чтобы записаться в ТЮТ.

И вот они являются, эти мальчики и девочки. Они приходят с родителями и самостоятельно, с друзьями, подружками, а иногда чуть не всем классом.

- Откуда ты узнал про ТЮТ?

- Друг рассказал. Он у вас занимается.

- А ты?

- Афишу прочитал.

- А у меня мама тут занималась. Велела и мне пойти.

- Почему?

- Говорит: хороший коллектив. Человеком станешь.

- Хочешь быть артистом?

- Ага.

- И ты тоже?

- Нет, я, в общем-то, не хочу...

- Для чего же ты пришел?

- Видите ли... Театр же развивает. То есть я хочу сказать: искусство же приносит пользу... В смысле кругозора.

- Понимаю, понимаю.

- В артисты я не собираюсь. Я в Арктическое училище пойду...

Вот такие дела, такие разговоры. Я люблю вести их. Всё только начинается, еще ничего не написано на чистом листе будущей тютовской биографии этого мальчика и этой девочки, этого юноши и этой девушки... Конечно, большого значения ответам моих юных собеседников придавать не следует: они не всегда соответствуют действительности. Нет-нет, не думайте, что я подозреваю их в неискренности или неправдивости! Они искренни и правдивы. Искренни в своем смущении (не всегда же расскажешь незнакомому человеку о сокровенном) и правдивы в своем незнании, вернее, неопределенном знании - кем стать, куда направить свой жизненный путь. И может быть, есть еще один, очень важный вопрос, который пока задают себе не все: каким стать?

Мы принимаем их. Обыкновенно это бывает так. Еще весной мы твердо говорим себе: "В этот раз мы примем 30 человек. Этого достаточно! Вполне. У нас и так перегрузка, нехватка времени и сил. Да и откуда набрать пьес на такую ораву? Нет, нет - 30 человек, ни одним больше!" Вот такие строгие мы и приступаем к приему...

Первыми наши планы начинают ломать тютовцы. Они стучатся в педагогическую комнату и говорят: "Скоро прием. Понимаете, это очень важно. Ведь начинается новый сезон!" Я и мои коллеги, конечно, понимаем, но слушаем молча, потому что уже чувствуем, к чему идет. "Ну вот,- продолжают ребята,- поэтому мы решили организовать специальную бригаду. Даже три бригады. Они будут ездить по школам и агитировать за ТЮТ. Потом мы записали маленькую передачу, которую будем возить тоже по школам, и пусть ее транслируют по школьным радиоузлам. Еще мы организовали группу, которая будет развозить по школам афиши, там всего человек пятнадцать, но они справятся. И еще мы хотим..."

Хорошо это или плохо? Как-то ко мне пришел человек, весьма уважаемый и солидный, и раздраженно сказал:

- Что это вы там устраиваете вокруг ТЮТа? Ажиотаж какой-то!

-???

- Да-да. Нездоровый интерес, знаете, возникает. Тем более - театр, тут надо быть осторожней.

- Почему?

- Потому что театр. Хорошее дело, а можете испортить.

А ребята мои в это время развивают такую бурную деятельность, что я нет-нет да и подумаю: а может, он прав, этот мой знакомый? Может, и вправду - ажиотаж? Слово-то какое плохое... Не наше какое-то. Может быть, остановить все это? Пусть не носятся по школам со своими картинками, пусть не просятся на пять минут последнего урока, чтобы спеть там несколько тютовских песен, рассказать о спектаклях, репетициях, дружбе и щедро, от сердца позвать всех, весь класс: приходите к нам! И пусть не заводят графиков в ТЮТе на доске объявлений, а в графиках этих пусть не пишут, кто сколько сагитировал в ТЮТ, и пусть потом с сияющими глазами не сообщают мне, счастливые: "А моих-то пять человек пришло! Все! Представляете?" И пусть не сидят у меня под боком на прослушивании и не шепчут в ухо умоляюще: "Примите, примите... Это - мой".

Но вот приходит девочка-тютовка, отзывает меня в сторону и говорит:

- Примите, пожалуйста, в ТЮТ мою подругу. Она совсем неспособная, но вы примите. Пожалуйста! А то она пропадет. Понимаете? Ей надо быть здесь. Понимаете?

Понимаем и принимаем.

Приводят парня лет 16, кто-то из наших ребят приводит... Одет модно. Походка разболтанная, эдакая "независимая". И какой-то одинокий, особенно глаза...

- Друг мой. Возьмите.

Друга берем.

А что прикажете делать? Друзей ведут, подруг. Значит, верят - коллективу верят, ТЮТу. ТЮТом хотят поделиться. Какой уж тут "ажиотаж"? Радоваться надо.

Правда, бывают иногда и "накладки". Как-то раз мне позвонил рассерженный директор школы. Ученики VI Б получили несколько таинственных писем. Получателям предлагалось явиться тогда-то и туда-то, а зачем и для чего, не объяснялось. Но зато там была фраза, которая "била наверняка". Письма были адресованы мальчикам и заканчивались так: "...если ты не трус - ты придешь". И приложена схема: как пройти и где ждать.

Я сразу признал своих. Я даже оправдываться перед директором не стал. Нашел авторов, посадил их перед собой, и мы по душам побеседовали о том, что письма полагается подписывать.

А ведь я мог бы весь этот прием организовать сам или с помощью одного-двух педагогов. Не так уж трудно отыскать 30 человек... Все было бы спокойнее, легче. Но тогда, наверное, ушло бы из жизни что-то главное, что-то самое важное. В ТЮТе в таких случаях говорят: "Это было бы не по-тютовски!"

... И вот - прослушивание. В маленьком зале ТЮТа яблоку негде упасть. Все пришли "поболеть" за новеньких. За столом строгая комиссия - режиссеры и педагоги театра, его общественники, выпускники. Кто же будет принят?

Если бы это был театральный институт или училище - там все понятно. Так мне кажется. Хотя как знать... У них, наверное, тоже свои проблемы. Может быть, и там думают тоже: хорошо в самодеятельности, просто! Где уж проще... Вон их сколько. И все такие хорошие, такие красивые. Вот этот парень, например. Полноват, правда, немного для театра, зато какие глаза чудесные! А эта девчушка. Как она читает "Ворону и Лисицу"! Правда, я уже раз двадцать за эти дни слышал "Ворону и Лисицу" и в двадцать первый внутренне вздрагиваю: опять? Но эта читает прекрасно! Она всё показывает! "Вороне..." - показывает, "где-то..." - показывает, "бог..." - господи, она и бога показывает! Не иначе это ее кто-то научил. Может быть, мама или какая-нибудь соседка - любительница "декламации". А девочка явно талантливая. А вот эта ничего не может. Ни голоса, ни жеста. Сама какая-то невзрачная, ее и не видать почти... О! Великолепный юноша! Фактура, внешность. А голос! И ставить не надо - от природы поставленный голос. Видно, знает, что неотразим,- читает чуть небрежно, "не выдавая" полностью всего, что может. Девушка... IX класс, кажется. Ну конечно, читает Анну Ахматову. Хорошо читает. Но не актриса. Нет, не актриса, просто интеллигентный, тонкий человек. А эта? Вот она! Вот она! Ермолова, Пашенная! Каков темперамент, каков взгляд, сколько "нутра"! И ничего не боится - бесстрашная! Взять, взять непременно! Ведь она одна может "тянуть" весь спектакль. Да с ней трагедию можно ставить!..

Следующий. Как зовут? Как-как?.. Ага, понял. Тихий голос у мальчика. Ох, да он звуки не выговаривает! Р нечистое... Л губное... Вдобавок в очках. Впрочем, очки можно будет снимать... А если нельзя? Вдруг нельзя?..

Смотрю на часы: пора кончать. Сколько же я "пропустил"? Считаю плюсики: сорок три. А пришло сколько? Пятьдесят? Что же это я? Надо же было по крайней мере половину не принимать! Но вот что я буду делать с этим последним? Или с той, что все показывала? Ловлю на себе укоряющие взгляды коллег: ведь это я не далее как вчера твердил им: построже, построже...

В коридоре меня останавливает женщина. Она очень взволнована.

- Простите, пожалуйста - говорит она, готовая чуть ли не расплакаться.

- Я слушаю вас.

- Извините... Дело в том... Вы сейчас не приняли моего сына. Восьмиклассник такой, в свитере.

- Помню, помню.

- Я понимаю... все не могут. Но... Он попал в плохую компанию, и я думала...

Она вдруг плачет и, борясь с этим, произносит:

- Я боюсь за него!

- Вы успокойтесь,- говорю я.- Ничего страшного. Это поправимо. Мы его примем. Пусть приходит.

- Правда?!

- Да, да, конечно.

- Спасибо вам, спасибо! - прижимая руки к груди, повторяет она. И почти счастливая уходит.

В кабинете меня встречает один из сотрудников.

- Что же это вы делаете?

- Что именно?

- Вы же принимаете всех подряд!

- Не всех подряд. Я семь человек не пропустил. То есть шесть.

- Да. Но остальных-то взяли?

- Взял...

- Но они же неталантливые!

- Кто?

- Дети.

- Разве бывают... неталантливые дети?..

Первая встреча с ТЮТом

Через день-другой все новенькие собираются в ТЮТе.

- Ребята,- говорю я.- Вы поступили в ТЮТ. Знаете ли вы, что это такое?

Молчат. Боятся. Думают, что я спрашиваю "вообще" и отвечать не надо... Ладно, пусть пока боятся. Будем учить не бояться. Я продолжаю.

- Хотите, я вам расскажу?

Теперь отвечают: "Хот-и-и-им!" Хором. Хорошие ребята. Организованные.

- Ну, слушайте... Жил да был когда-то на свете один человек. Звали его Матвей Григорьевич, а фамилия у него была Дубровин. Не слыхали такую фамилию?

- Не-ет! - опять хором отвечают ребята.

- Ну ничего. Так вот, этот человек и создал наш театр. Вы знаете, что такое театр?

Ого! Рука. Мальчик тянет руку.

- Ты знаешь? Скажи...

Встает. Тот самый, в очках.

- Театр - это искусство. Театр - очень древнее искусство, возник он еще в первобытном обществе, и его началом были ритуальные пляски и обряды древних людей.

Смотрите-ка, знает! А я-то думал, что с ним делать... О, опять рука! Разговорились. Теперь девочка.

- Был еще театр в Древней Греции, в Риме...

Соседка шепчет:

- Комедия масок еще была...

Опять мальчик. Какой шустрый!

- Театр вообще очень сложное искусство. И у него большая история. Так что можно долго рассказывать,- говорит он и вдруг улыбается, как бы извиняясь за что-то. Улыбка хорошая, добрая.

- Ты прав,- отвечаю я.- Молодец. Садись.

Вот так: все знают. Могут лекцию прочесть. Такие дети. Современные. Не очень-то их удивишь! А удивлять надо - не то разбегутся... Ну что ж... Попробуем.

Передаю слово Юле Петровой, она в этом сезоне выбрана председателем тютовского совета.

- Ребята,- объявляет она,- ТЮТ - театр совершенно особенный. Он не похож ни на какие другие. Такого второго нет во всем мире!

Я пытаюсь вмешаться: а вдруг поверят? Но не тут-то было.

- Скоро вы это поймете. У нас в театре, во-первых, дружба. Такая дружба, что я вам словами не могу передать. Тютовский друг - это...- Юля некоторое время подыскивает подходящее слово.- Мы все, как родные,- находится наконец она.- Да-да! Не улыбайтесь! Вот ты, мальчик!

Это она тому, из "плохой компании".

- Во-вторых, мы сами ставим спектакли. В ТЮТе очень много спектаклей. Недавно поставили "Город на заре". Это про строительство Комсомольска-на-Амуре. Это такой спектакль, такой спектакль! Там такие образы сильные. Например, Белоус. Или Зяблик. Он прямо настоящий тютовец. Мы бы его приняли. Он погиб. Героически. Они все там герои, кто Комсомольск строил. И еще. В спектакле очень сложные декорации, для большой сцены. Мы играем его в Театре народного творчества. А все декорации сделали сами. Наши мальчики тютовские, поделочники. Это такой цех в ТЮТе - поделочный. Они делают декорации ко всем спектаклям. Любые, им только чертежи дай. Правда, Алеша?

Поднимается Алеша Удальцов, тютовский поделочник. В "Городе на заре" он играет Зорина, роль отрицательную. Но сам Алеша, как говорится, резко положительный. В этом году он заканчивает школу. Пришел в ТЮТ четвероклассником. Скромный, работящий, с огромным темпераментом, который скрыт где-то в самой его глубине и только временами прорывается наружу - на сцене, в совете театра, в работе цеха. Алеша густо краснеет, но самообладания не теряет:

- Точно. Так что советую к нам записываться. В поделочный. Девочек тоже берем.

Алеша садится. Он вообще немногословен. Юля продолжает:

- Сейчас вы все сами увидите. Сейчас наши цеха перед вами выступят. А потом я прошу никого не расходиться: мы вас всех запишем в цеха. Поняли?

Меркнет свет. Маленькая пауза, и на головы новичков обрушивается море музыки и света. Начинается парад тютовских цехов. Открывают его тютовские монтировщики, "главные люди сцены", ее рабочие, те, кто поднимает и опускает на штанкетах тяжелые декорации, делает быстрые перестановки. Монтировщики одеты в свою рабочую форму: комбинезоны, пояса, молотки за поясами, рукавицы. "Мы монтировщики, и нам на сцене нет преграды,- поют они.- Коль ты смел и силен, отважен и ловок - иди в монтировщики. А если слабоват и трусоват - все равно иди: перевоспитаем и научим!"

Монтировщиков сменяют радиошумовики. "Внимание, внимание!" - объявляет веселый голос по радио.- Принимаем всех в радиоцех!" Начинается шумовая картина: здесь и гром, и шум воды, и птичьи голоса. На сцене появляются два шумовика с прибором, напоминающим барабан, только с ручкой. Накрывают этот аппарат куском ткани, один крутит ручку, другой придерживает материю, и мы слышим настоящий шум ветра...

За радиошумовиками выступают гримеры, которые лихо орудуют кистями, превращая на глазах изумленного зала одного из своих собратьев в сказочного гнома. Гримеры одеты в рыженькие халатики, оттого кажется, что в зал вошло само солнышко. А потом начинается и вовсе волшебство. Лучи света, струящиеся, полупрозрачные, живые, летают над нашими головами, скрещиваясь, сходясь и расходясь, создавая необыкновенное, сказочное сияние, а в центре его возникают улыбающиеся осветители: мальчики и девочки с прожекторами, "линзовками" и световыми пистолетами в руках. "Светить всегда, светить везде!" - тихо произносят они и... исчезают так же чудесно, как и появились. Их сменяют разодетые во всевозможные костюмы тютовские костюмеры, пошивочники. Это настоящее карнавальное шествие: бальные платья, короткие испанские плащи, яркие камзолы, сюртуки, цветные рубашки, накидки, шляпы всех фасонов. За костюмерами следуют помощники режиссера - помрежи, редакция газеты "Тютовская жизнь", бутафоры, зрелищники! Весь ТЮТ здесь - шумящий, поющий, сверкающий красками и ребячьими улыбками. Все 200 тютовцев счастливы в эту минуту: они дарят вновь пришедшим свой ТЮТ.

Научить дарить - очень важно. Дарить - и получать от этого радость, большую, нежели ту, когда сам получаешь в подарок. Есть в ТЮТе такой стародавний обычай: вечер подарков. Его ввел в наш обиход еще М. Г. Дубровин. Надо подарить другу что-то удивительное, непременно тобой созданное: поделку, пирог, игрушку, песню, стихотворение, фокус. Подарить, чтобы порадовать. Значит, надо вложить в свой подарок душу и частицу ее отдать товарищу. Вечер этот повторяется из года в год, и из года в год его ждут как самый большой праздник. И не только потому, что готовится он в обстановке абсолютной секретности - никто не должен раньше времени узнать, кто кому и что будет дарить,- а еще и потому, что никогда не может стать привычным или устареть внимание одного человека к другому, способность понимать, сопереживать, делать добро, дарить радость. Они вечны. Именно этим вечным вещам и надо учить детей. Учить не только словом, но и так организуя их жизнь, чтобы в ней, этой жизни, всегда, ежечасно и ежеминутно находилось место для проявления лучших человеческих свойств, высоких стремлений, доброты, умной воли, трудолюбия. Чтобы каждое из этих свойств не осталось "мертвым капиталом" в тайниках личности, а находило выход в практических действиях каждого ребенка, всего коллектива, воплощаясь в живую реальность поступка, отношений, чувств и мыслей...

На сцене тем временем собирается целая толпа тютовцев. Они размахивают воздушными шариками, в руках у них цветы, которые сейчас будут преподнесены новичкам. Праздник, который долго и любовно готовили "старички", становится общим для всех собравшихся в этом зале.

Кто-то трогает струны гитары. Затихает ТЮТ, и вот уже звучит подхваченная сотней юных голосов тютовская песня о Городе мастеров:

За синими горами, В долине ста ветров Построен мастерами Город мастеров. В распахнутые двери - Песня топора, Живут там подмастерья И строят мастера.

За спинами ребят на сцене медленно возникает этот город. Чудесный, удивительный и добрый Город мастеров. Его тоже придумали тютовцы. И хотя его нет на карте, честное слово, он не сказка. Вот он наяву - в светящейся цветной картине, вот он наяву - в глазах поющих ребят.

Он в ТЮТе - главное.

Начинается запись в цеха. Смотрю на ребят: они совсем освоились. Глаза веселые, потеплевшие, какие-то "свои" (или наши?) и чуть-чуть похожи на тютовские! Даже тот, из "плохой компании", словно оттаял. А мой "очкарик" уже увлеченно беседует с педагогом гримерного цеха, "примериваясь": не пойти ли туда? А девчушка, что все показывала, "зацепилась" за Алешу Удальцова и, похоже собирается в столяры! А что делает моя "трагическая актриса"? Я так и знал - поступает в редакцию. Она думает, что в редакции полегче. "Черная" работа не по ней, дома ее балуют, вероятно... Святая простота! В ТЮТе нет легких работ и нет такого местечка, где можно прохлаждаться. Везде только труд. Так что зря моя "звезда" старается. Ну ничего, скоро всё сама поймет и тогда же сбросит с себя эту очень эффектную, но все же не естественную для нее маску некоторой отчужденности, высокомерия по отношению ко всем. Ведь я же по глазам вижу, что она совсем не такая! Она добрая и веселая девочка, сорванец, отчаянная голова и настоящий друг! Такой она и будет. Должна стать! Начнет трудиться - и станет. Труд освобождает от масок, неуверенности, некоммуникабельности. Помогает понять себя и своих товарищей, осознать свой долг и ответственность перед жизнью. Только труд - и ничто больше.

А как же театр? Запах кулис, тишина репетиций, уроки мастерства, сложность этюдов, глубина образов, шаги к художественности? Как же искусство? Ведь шли сюда играть на сцене! Ведь она манила - это древнее и великое изобретение человечества, эта неразгаданная загадка, поразительно простая и всегда таинственная! Как же аплодисменты, цветы, яркий свет рампы? Ведь это - Театр?

Да, это театр. Театр - праздник. Но театр - это прежде всего труд. И репетиция - труд, урок актерского мастерства - труд, и работа над ролью - труд, труд и труд. И тот, кто не знает труда, не узнает никогда и настоящего праздника. И уж, конечно, он никогда не поймет, что это за праздник такой - праздник по имени Театр.

Первый тютовский день подходит к концу. Кажется, он прошел удачно. Кажется, мы смогли сделать то, что в дубровинской системе обозначается как использование интереса ребят к театру для вовлечения их в широкий процесс общественно значимой, творческой, художественной и трудовой жизни коллектива.

Переключение из одного русла интересов в другое, более просторное произошло успешно и - что существенно - вовсе не было замечено поступающими. Напротив, они чувствуют себя хорошо, они находятся в состоянии эмоционального подъема. И конечно же, Театр у них впереди. Он ждет их - юных, горячих, талантливых, веселых! Он ждет их, Театр - прекрасный, трудный, волшебный. Будут и роли, и долгая работа на репетициях, и радость преодолений! Будет - обязательно! - и возвышающее душу общение с прекрасным, счастье творчества! Будет, должна быть и новая связь с миром и людьми - через Искусство! А там - и сладость успеха, и дождь аплодисментов, и восторг премьерных мгновений, не станем отбирать все это у театра, ведь и этим жив он!

Но никогда не будет у этих ребят - не должно быть! - "премьерства" и "актерского" зазнайства, упоения своей "исключительностью", эгоистического "я в искусстве". Конечно, каждый из них станет мечтать о больших, "главных" ролях, надеясь сыграть их лучше всех, и будет радоваться своим артистическим успехам. Так и должно быть, ведь каждый из них - живой, яркий человек. Но управлять их жизнью, двигать ее будет не индивидуалистическое желание первенствовать, а дружба, взаимопомощь, требовательность к себе, скромность - словом, всё то, что дает совместный творческий труд во имя общей большой цели. Сегодня они сделали самый первый, маленький, но верный шаг на этом пути. Впереди у них - вся их тютовская жизнь, несколько долгих, увлекательных и вовсе не простых лет.

Но это впереди. А пока - музыка, смех, игры, веселье! И уже не разберешь, где старенькие, где новенькие. Все - наши!

Главный воспитатель

Итак, войдем в Город мастеров...

- Как,- спросите вы,- в город, а не на сцену, не в зрительный зал, где призывно звенит третий звонок, таинственно меркнет большая люстра и стремительно распахивается занавес? В город, а не в театр? Не на спектакль, где мы могли бы по достоинству оценить, хорош этот театр или плох? Каковы его актеры, какова степень их таланта и мастерства? Каков режиссер, поставивший спектакль? Что за музыка в спектакле, как решено декорационное оформление? Не это ли главные вопросы, которые задаешь себе, попадая в театр?

Да, это так. И я вовсе не собираюсь умалять значения всех этих и множества других им подобных вопросов.

И все же мы повременим пока занимать места в тютовском партере. Сначала расскажем о главном дубровинском изобретении - о Городе мастеров, о том, что значит он для всей воспитательной методики коллектива. Ведь именно в Городе мастеров обретают ребята главные человеческие ценности и нравственные ориентиры. Здесь закладываются основы жизненных представлений и вкусов, рождается привычка и любовь к труду, стиль поведения. Здесь корни тютовских пьес и тютовских спектаклей, тех общественно значимых идей, которые затем живут на сцене. Здесь, в Городе мастеров, творят не только декорации, бутафорию, свет, но прежде всего - себя, творят в совместном труде.

И пожалуй, слово это надо написать так: Труд. Потому что именно труд есть суть ТЮТа, его альфа и омега, его главный учитель и воспитатель.

Название "Город мастеров" придумали дети. Давайте пройдем по этому доброму городу, заглянем на его улицы и в переулки. Мы услышим перестук молотков и веселый визг пилы, шелест вкусно пахнущей стружки и скрежет напильников. Здесь живут труженики. Здесь работают - душой, умом, руками - и, работая, становятся мастерами.

На площади монтировщиков

Монтировочный цех переставляет декорации. Задача проста. Прийти за три часа до спектакля, вытащить из "трюма" щиты, рамы, ящики с кулисами и занавесами, все это собрать, поставить, подвесить так, как указано в "планерках", потом, передохнув, провести спектакль. В спектакле несколько картин, в каждой - своя декорация. Значит, одну надо принести, другую унести. Иногда это приходится делать в темноте и при открытом занавесе, так как того требует режиссерский замысел. Иногда надо переодеться в яркие костюмы и ходить по сцене под музыку, пританцовывая, показывая, что тебе вовсе не тяжело тащить эту штуковину, а, наоборот, приятно и легко. Потом - антракт. У всех в антракте отдых, у монтировщиков - самая работа. Театральные художники обычно припасают на антракт самую сложную перестановку, благо времени хоть отбавляй. И вот - пока зрители отдыхают - монтировщики работают в поте лица. После второго или третьего акта надо всё разобрать, сложить и, оставив сцену в образцовом порядке, уходить домой.

Как видите, просто...

Мальчишки ТЮТа любят этот цех. За то, что он истинно театрален, за то, что в нем трудно, за то, что в нем интересно. Рабочее место монтировщика - сцена. Но не только ее пол - "планшет". Монтировщики везде - в кулисах, в "трюме", на переходных мостиках, на галерке, откуда они управляют движением сложного штанкетного хозяйства. Работа большая, ответственная. Припоминаю один трагикомический случай.

Мы приехали на гастроли в большой город. Спектакль должен был проходить на сцене. Дворца культуры. Дело было в школьные каникулы, и, разумеется, наши пригласительные билеты сразу же были разобраны желающими посмотреть ТЮТ. Играли "Город на заре" - спектакль сложный и в декорационном отношении: несколько планов штанкетов несут на себе внушительную конструкцию из вертикалей и горизонталей - "тайгу". Выглядит весьма убедительно. Но длина каждой такой полосочки не менее 6 - 8 метров, а общий вес только одного плана до 200 килограммов. Вся эта махина должна не только висеть на штанкетах, но еще и двигаться по ходу действия, то опускаясь наклонно вниз, то раскачиваясь из стороны в сторону ("буря"), то поднимаясь под самые колосники. Сцена Дворца культуры вполне позволяла осуществить выполнение такой сложной монтировочной задачи: штанкетов и противовесов, обеспечивающих легкий ход конструкции, было достаточно.

Не позволял машинист сцены - огромного роста добряк, спокойный, невозмутимый, улыбающийся, много лет проработавший в театре. "Что вы,- сказал он мне, - сами разве не понимаете, что это невозможно? Эдакая декорация - и ребятишки! Не пущу" И... закрыл дверь на сцену на большой амбарный замок.

Назревала катастрофа. На экстренном совещании в кабинете директора Дворца культуры счет стал "два ноль", но не в нашу пользу: замок не велено было снимать! И тогда я взял листок бумаги и написал примерно следующее: "Вся эта сложная декорация сделана руками тех самых детей, которые участвуют в спектакле. Они ее уже не раз устанавливали и умеют работать, они обучаются монтировочному делу в ТЮТе, знакомы с техникой безопасности и т. д. и т. п.". Я не мог, конечно, в этой официальной бумаге сказать, что верю в своих ребят, потому что верю в ТЮТ, ибо он воспитывает умелых и самостоятельных. Я написал только, что всю ответственность беру на себя.

Замок сняли. В зал пришли начальник пожарно-сторожевой охраны, главный инженер, машинист сцены и, кажется, медсестра. Они сели в первый ряд и стали ждать. А мои засидевшиеся без дела монтировщики кинулись подвешивать, загружать и "ставить на марки"!

Когда начался спектакль, добряк машинист стоял в кулисе. Смотрел наверх, в сторону колосников, и, казалось, был там - на галерке, где, надев брезентовые рукавицы, лихо орудовали тросами и канатами тютовские мальчишки...

Потом он долго тряс мне руку, восхищенно улыбался и повторял: "Вот это да!.. Я гляжу, думаю: ну всё, сейчас зацепится штанкет - и пиши пропало! Ан нет! Ловко они у вас. Умеют".

Потом помолчал и добавил: "Театр понимают".

Он верно сказал. В монтировочном цехе учат не только переносить декорации, привязывать и отвязывать кулисы, работать со штанкетами, подъемниками, грузами. Через все это ребята учатся еще и пониманию театра. Я бы сказал, любви к нему и его труду. Монтировщик в ТЮТе не просто рабочий сцены, а рабочий-художник, мастер-творец. Он создает вместе со всеми произведение искусства - спектакль. В программе монтировочного цеха наряду с навыками технической работы большие разделы по истории театра - от древности до наших дней и в особенности по развитию сцены. Изучаются виды сцен всех эпох, типы занавесов, декораций, развитие декорационного искусства. Монтировщики ТЮТа учатся чувствовать поэзию театра, понимать музыку, живопись. Монтировщик - это ведь артист. И в буквальном смысле тоже: любой из одетых в монтировочный комбинезон ребят завтра может выйти на сцену уже как актер, а тот, кого он сегодня обслуживает, сам возьмет в руки монтировочный молоток и встанет к штанкету.

...Когда я сижу в зрительном зале и смотрю, как, заканчивая картину, идет занавес - неспешно, плавно, "вписываясь" в действие и музыку, я знаю, что там, в кулисе, двое мальчишек в это время изо всех сил тянут толстый канат. Что поделаешь - театр прост.

Но еще я вспоминаю, как долго и трудно мы репетировали эту плавность, эту неспешность, это совпадение движения и мысли!

И тогда я понимаю: нет, мальчишки-монтировщики не просто тянут канат занавеса.

Они творят.

Улица столярная

В поделочном цехе стоят станки, верстаки, лежат пилы и стамески, рубанки и шерхебели, фуганки и молотки. Здесь пахнет стругаными досками, тончайшими золотистыми опилками, стружкой. Старинный, вечный запах дерева - чистый и добрый. Он сродни запахам земли, воды, хлеба...

Поделочник - столяр. Но столяр особый, театральный. Он делает декорации, вернее, ту их часть, которая строится из дерева: рамы и станки, ступени и колонны, стены домов и пандусы и еще многое другое, изобретенное фантазией художника.

Строить декорации очень интересно, ведь каждый раз это что-то новое. Декорация реалистическая и условная, в стиле классическом и в стиле романтическом, старинный "павильон" и современная конструкция, многофигурный станок со множеством переходов, лесенок, мостков, накладной круг, кубы, ширмы, фуры большие и маленькие - всё это делают в поделочном цехе. Конечно, для того чтобы декорации выходили такие, как на эскизе, надо многое знать и уметь.

В программе поделочного цеха - изучение пород дерева, их свойств и способов обработки, знакомство со столярным инструментом, чтение чертежей. И самое главное - надо понимать эскиз. Надо уметь, взглянув на него, сказать, из чего будет сделана та или другая часть изображенной декорации.

Декорации должны быть сработаны на совесть, добротно, даже те их части, которые не видит зритель: каким-то неведомым образом это передается в зрительный зал.

Поделочник ТЮТа должен быть художником. Самый интересный и продуманный сценографический замысел можно погубить, если выполнить его с холодной душой. Мы учим ребят любить декорацию, которую они строят,- будь то сложная конструкция или портативная выгородка для концертных программ.

В процессе эксплуатации спектакля декорации, естественно, изнашиваются. За ними надо постоянно следить, ремонтировать их. Это тоже обязанность тютовских поделочников. На каждом спектакле непременно есть дежурный поделочник, который сидит где-нибудь в дальнем уголке сцены со своим рабочим чемоданчиком. Стоит подозрительно скрипнуть какой-нибудь доске, ступеньке, рейке в "играющей" декорации, дежурный тут как тут. Перед началом каждого сезона поделочники проводят косметический или, если требуется, капитальный ремонт всех тютовских декораций.

А вот как рассказывают они сами о своей работе.

"Хозяйство у поделочников большое. Дел много. Сегодня, например, мы идем в театральный музей - посмотреть, как строились декорации в театре прошлого века. Завтра у нас премьера, и в ней занята добрая половина поделочников. А послезавтра, сняв грим и театральные костюмы, мы снова наденем рабочие халаты и встанем к станкам, электрофуганкам и верстакам, ведь через неделю сдача декораций к еще одному спектаклю ТЮТа. Будет играть музыка. Соберется весь ТЮТ. Осветители включат цветные прожекторы. И мы поставим сработанные нами декорации - рамы, ступени, колонны - в самом центре большой репетиционной. У каждой из них своя история. Вот, скажем, эта хитроумная лесенка, всего пять ступенек, изогнутых спиралью. Сколько бились над нею! А крепеж вот этой стенки предложил один из нас. Теперь она ни за что не упадет, исполнители могут быть спокойны и облокачиваться на нее "по правде" - выдержит!

Мы встанем вокруг наших декораций и будем вдыхать такой знакомый и такой родной запах дерева и столярного клея! Наши девочки - а в поделочном цехе есть и девочки - повяжут на декорации цветные ленточки, и мы, мальчишки, конечно, скажем, что это зря,- подумаешь, какие нежности! Но в душе будем довольны и рады, потому что сегодня праздник. Придет строгая комиссия - совет ТЮТа, педагоги, тютовцы - и будет придирчиво разглядывать каждую рейку, каждый гвоздик, измерять, сверять с чертежом и эскизом. Придет художник спектакля - самый строгий судья. А мы будем волноваться. А потом все будут поздравлять нас и говорить: "Молодцы! Такую сложную декорацию одолели".

А потом будет спектакль. И наша декорация тоже будет играть. Зрители, конечно, ни о чем не догадаются - они будут смотреть на исполнителей и следить за сюжетом. И только мы одни будем знать: без нашей декорации не было бы и самого спектакля!"

Бутафорская слобода

В Бутафорской слободе все бутафорское! Цветы и посуда, фрукты и статуэтки, трости, портфели, канделябры, конверты, чемоданы, украшения, мечи, старинные ружья, сундуки, ларцы, шкатулки, радиоприемники, магнитофоны, кошелки, поленья, книжки, зеркала, безделушки, вазы... Настоящие там только бутафоры - мальчики и девочки, которые могут из самых прозаических вещей, вроде картона, бумаги, глины, проволоки, тряпочек, кусочков фанеры и обрезков оргстекла, сделать что-нибудь совершенно необыкновенное! И это называется искусство бутафории! Это увлекательнейшее и вовсе не простое дело. Начнем с того, что каждый спектакль требует совершенно особой, только для него подходящей бутафории. Ведь бутафория (и реквизит, т. е. то, что подбирается, а не изготавливается специально) - это предметный, вещный мир спектакля. Мир этот разнообразен. Вещи сказки и вещи водевиля, вещи драмы и вещи комедии - все это не одно и то же. Как выглядит трость Советника в "Снежной королеве"? Или розы? Помните, чудесные розы в каморке Кая и Герды? Они увядают под холодным, леденящим взором королевы, а потом вновь расцветают на наших глазах, согретые дружбой, верностью, храбростью. Как их сделать? Как выглядят старинный компас в руках Белоуса из "Города на заре" и типографский набор в спектакле "Двадцать лет спустя", граммофон у совы Илоны в сказке "Никто не поверит!" и цветы, которые привез Вася Лопотухин из "иных миров" в спектакле "А все-таки она вертится!"?

Работа над спектаклем в бутафорском цехе начинается задолго до премьеры. На некоторое время цех превращается в настоящую научную лабораторию: сюда приносят книги и альбомы репродукций, фотографии, каталоги, подборки открыток. Ищут, пробуют, отвергают и вновь ищут. На бутафорских столах - горы эскизов: это творят сами бутафоры, предлагая то или иное решение разных вещей в будущем спектакле. Иногда вместе с другими цехами тоже отправляются в музей, вооруженные карандашами, фотоаппаратами,- зарисовывать, фотографировать. Потом вновь и вновь читают пьесу, сидят на репетициях, вслушиваются, всматриваются, советуются с художником, режиссером спектакля, с исполнителями: какой предмет больше подойдет, поможет точнее исполнить сцену?

А ведь есть еще работа по "офактуриванию" декораций. Что это такое? Взять, например, обыкновенную мешковину, смочить ее клеем, особым образом уложить на основу, а потом окрасить, да так, чтобы не отличить от гранитной глыбы, или расписать дерево "под металл", или сделать "древесную кору"... Тут уж приходится иметь дело не с мелкими предметами, а с большими декорациями. Приходится разводить клей и краску, действовать ножницами и кистями, молотками и стамесками - словом, всерьез работать. Иногда так вымажешься в гипсе или клейстере, что и знакомые не узнают. Но ведь без этого не получится и волшебства театра!

Да и "мелкая" работа, такая, как изготовление, скажем, изящной брошки, требует терпения, ювелирной точности, любви к своему делу. Бутафор обязан хорошо знать и уметь обращаться с материалами - тканью, гипсом, папье-маше, проволокой, деревом, металлом. Он должен уметь варить клей и паять, шить и выпиливать лобзиком, лепить и сколачивать. Он - мастер на все руки. И конечно, тоже художник. Любо-дорого посмотреть на хорошо выполненную бутафорскую работу. Она выразительна, как говорят, сценична, хорошо смотрится и из последнего ряда, создавая у зрителей ощущение жизненной правды. Бывают вещи, сделанные в цехе, которые и от настоящих-то отличить затруднительно. Особенно точно умеют тютовские бутафоры изготавливать апельсины и батоны! Так это у них выходит достоверно, что не раз на выставках ТЮТа доверчивые зрители принимали их за подлинные...

Братья Грим

Братья Грим - гримеры ТЮТа. Впрочем, они тоже сказочники, как и их знаменитые "тезки" братья Гримм. Только их не двое, а целых двадцать, и творят они свои сказки руками. Чего только не может всемогущий гример! Превратить молодого в старого, красивого в безобразного. А еще здесь могут сделать из вас сказочного гнома, потешного клоуна - братья Грим настоящие выдумщики! И гримерную тютовскую они сделали сами, своими руками. Открываем дверь - и сразу же попадаем в царство зеркал. Они слева, и справа, и за вашей спиной, так что кажется: и не в комнате вы вовсе, а в каком-то волшебном дворце. Над зеркалами, многократно отражаясь в них,- яркие лампы. На столиках под зеркалами разложены в образцовом порядке хитрые гримерные принадлежности: разноцветные коробочки с гримом, растушевки и беличьи кисточки, сверкающие щипцы для завивки локонов, гребешки, бутылочки с лаком, одеколоны, тени, оттенки, баночки с вазелином и еще масса каких-то неведомых, но, конечно, весьма необходимых и важных предметов, которые ароматно пахнут, поблескивают и радуют глаз. Тут же, на деревянных муляжах, парики и косы всех видов и размеров, завитые и расчесанные, рыжие и черные, как смоль, из волос настоящих и искусственных. Многие из этих париков сделаны тютовцами, которым пришлось потратить на их изготовление немало времени: постижерская работа - сложное ремесло. На отдельном столе сложены альбомы с эскизами гримов, фотографиями известных актеров в разных ролях, репродукциями портретов. Вот важный вельможа, вот донской казак, крестьянин, африканец, индус, вот персонажи известных сказок... Лица, лица, лица... Строгие лики средневековья, одухотворенные, полные жизни лица людей эпохи Возрождения, вдохновенные лица героев Французской революции, портреты детей, подростков... Русские лица - герои Толстого и Чехова, Горького и Куприна. Рабочие-питерцы, крестьяне, солдаты, интеллигенты начала века. Наши дни - лица сегодняшней молодежи, портреты космонавтов, деятелей науки, искусства. Прохожие на улице, в трамвае, лица в метро, в библиотеке, на концерте...

Вглядеться в лицо. С этого начинается гример. Если он мал по возрасту, то пусть это будет лицо доброго сказочника из андерсеновской сказки или "лицо" барыни Кошки из сказки С. Маршака "Кошкин дом". Или, может быть, "лица" котят, петуха, ворчливого сторожа кота Василия. Или лица таких же, как он, мальчиков и девочек в небольшой одноактной пьесе про школу. Главное - научиться смотреть. А значит - думать. Вглядываясь в лицо, понять человека, его характер. Все усложняя и усложняя гримерные задачи, смотреть и видеть, соединяя правду художественного произведения - пьесы, образа - с правдой, найденной в самой жизни, и человеческой сутью того исполнителя, который эту роль будет играть. Это уже задача для старших ребят. Задача трудная, увлекательная. Ведь грим - искусство. И как всякое искусство, требует и мысли, и чувства, и мастерства.

Но скачала надо научиться азам. Верно держать растушевку. Точно, без клякс подвести глаза, ровно наложить тон. Это удается не сразу. Содержать в исправности гримерные инструменты, в чистоте и порядке свое рабочее место. Делать молодые гримы, потом возрастные. Как сделать морщины? Как состарить кожу? Как омолодить? Лицо широкое сделать более вытянутым, а длинное - округлить? Это уже профессионализм. Грим сказочный, гротесковый, фантастический, грим национальный и, наконец, вершина гримерного дела - грим портретный! А есть еще гримерные этюды и гримерные фантазии, гримерные игры и гримерные состязания, когда в комнате, где поселились братья Грим, собираются тютовцы и с интересом следят, кто лучше и изобретательней придумает грим "осень", или "конфета", или "космос". Конечно, это всего лишь игра, но ведь с нее-то все и начинается. Играть всегда интересно!

А потом - спектакли. Работа тютовских гримеров на спектакле - это, собственно говоря, уже финал долгого пути, который прошли они, прежде чем приступить к гримированию исполнителя той или иной роли. Еще только прочитана пьеса и распределены роли, а гримеры уже думают. Расспрашивают режиссера, рисуют свои эскизы. Путь к гриму так же непрост и длителен, как и путь к роли. Бывает, что внешность героя на протяжении репетиций меняется. Я стараюсь не мешать этим гримерным проектам, а лишь тактично направлять их. А порой ребята предложат такое решение, что радуешься их таланту, уму, фантазии. Иногда гримы должны быть сдержанные, почти "документальные", а иногда - яркие, выразительные, подчеркнуто театральные! В каждом спектакле есть свой гримерный замысел.

Когда-то, когда ТЮТа еще не было, а был просто драмкружок, мы, помню, приглашали на спектакль гримера-гастролера. Он приходил, всегда спешащий, быстренько раскрывал свой саквояжик, спрашивал: "Кого играешь? Бабушку?" Потом работал. Потом, расписавшись, убегал. А артисты, которым было по 13 - 15 лет, оставались. Они смотрели на себя в зеркало, и им не хотелось выходить на сцену: так сильно не сходился грим с тем, что трепетно и робко придумывали они на своих неумелых репетициях. Хотелось плакать. Что-то важное, дорогое было сломано этим решительным человеком...

И теперь, когда перед тютовским спектаклем в жаркой от десятка ламп гримерной работает бригада в 5 - 6 человек, я нет-нет да и вспомню тот печальный опыт приглашения "профессионала". Вспомню и подумаю: "Может быть, наши юные братья Грим еще не всему научились в хитром гримерском искусстве, но главное в нем они уже начинают постигать. Это главное - любовь к театру".

Старый свет и Новый свет

Это не площадь, не переулок, не улица. Это, пожалуй, целый район, если говорить современным языком. И в районе этом светят прожекторы всех видов и марок - малюсенькие полуваттки (или, как их любовно называют осветители, "клопики"), средние линзовки, френели, снопосветы, софиты, подсветки, узконосые "пистолеты". Здесь сияет рампа, вспыхивает сплошной колышущейся стеной световой занавес, поражают воображение фантасмагорические световые эффекты. Здесь царство света - цветного и белого ("чистого", как говорят осветители), здесь под волшебными теплыми его лучами оживают предметы, становится бездонным пространство. Здесь живут осветители - Старый свет и Новый свет. Старый - те, кто поступил в ТЮТ два, три и более лет назад. Новый - нынешние студийцы. Они дружат между собой. Старые учат новых осветительскому искусству. Поначалу - просто электрике. Разобрать и собрать штепсельную вилку. Сначала медленно, потом на время. Потом с закрытыми глазами. Для того чтобы не подглядывали, надевают на глаза повязку, как в жмурках. Странная эта игра вполне оправдана - там, на сцене, осветителю придется действовать и быстро, и точно, и иногда почти в полной темноте. "Тяжело в ученье - легко в бою".

Потом начинается курс световой аппаратуры, а если точнее - световых наук. Устройство прожекторов и прочих осветительных приборов. Работа с фильтрами - цветными стеклами, обеспечивающими полный спектр света. Манипулирование эффектами. Придумывание собственных. Это, так сказать, первый "курс". Второй "курс" - космос света. Свет в природе. Свет во Вселенной. Начатки теории света. Свет и цвет. Учения Гельмгольца и Гёте. Современная физика света. Конечно, все это через доступные ребятам игровые формы, понятные примеры. И вновь возврат к практике. Работа в ложах и на планшете, по сценарию общему и по сценарию-выписке. "Высший пилотаж" - работа в осветительском регуляторе.

В каждом спектакле - свой свет. В одном - яркий, солнечный, в другом - приглушенный. В одном употребляются только белые, "чистые" - прожекторы, в другом - множество цветных: розовых, зеленых, оранжевых, голубых. Надо уметь правильно высветить актера, дать верный свет на декорацию, чтобы она "заиграла". Свет в спектакле движется. Из полной тьмы возникают очертания людей, предметов. Узкие лучи "пистолетов" сопровождают героя, останавливаясь на его лице,- это театральный крупный план. Только что кипевшее перед нами действие вдруг исчезает, словно растворяется в небытии... Всё это - осветители. Восход солнца и лунный блеск, огонек в дальнем окошке и яркий костер в лесу - тоже они. Сколько надо знаний, выдумки, изобретательности и любви, чтобы зритель поверил в реальность того, что создается с помощью обыкновенных электрических ламп и нескольких цветных стекол!

В комнате осветителей много репродукций картин знаменитых живописцев. По ним, этим картинам, изучают ребята, как распределяют свет и тень на своих полотнах художники, как они "высвечивают" своего героя или массовые сцены. Такие наблюдения очень полезны. А еще есть световые этюды. На тютовской сцене устанавливают треногу от прожектора и набрасывают на нее кусок серой мешковины. Можно ли превратить мешковину в парчу? Бархат? Атлас? Оказывается, можно, если верно дать соответствующий свет. Правда, для этого надо как следует потрудиться, поискать наиболее подходящие сочетания цветов, направления лучей, использовать проекционные аппараты. Устраивают тютовские осветители на своих занятиях и целые световые спектакли, пытаясь овладеть основами цветомузыки...

И конечно же, главная задача осветителей - найти световой образ спектакля. Сначала идет работа на макете. Здесь простор для творчества каждого осветителя. Можно проявить инициативу, фантазию, обнаружить собственное видение. Потом световые репетиции на сцене, когда долго и кропотливо отрабатывается свет каждой картины, каждого эпизода. И наконец, сам спектакль. На спектакле работает целая осветительская бригада, иногда человек 8 - 10. Наиболее опытные, старшие, ребята управляют светом всего спектакля из регуляторной кабины, где стоят сложные приборы, щиты, пульты. Другие осветители работают в ложах. Там надо быть очень внимательным, вовремя менять светофильтры на определенных прожекторах, иногда изменять направление лучей, перемещать их за исполнителем, делая это плавно, без рывков. Прожектор тяжелый, горячий, непослушный, задача по-настоящему трудная. Часть бригады - в кулисах, на планшете. Там надо охранять стоящие на треногах световые приборы от случайного толчка, следить, чтобы не нарушился контакт, чтобы не было миганий, не запланированных сценарием. На сцене же нередко располагаются и приборы эффектов - "тучи", "пожар", "волны", "дождь" и т. п. Надо наблюдать за ними. Словом, дел много, и все важные, неотложные. Парк осветительской аппаратуры в ТЮТе за многие годы накопился довольно большой. Немало аппаратов ребята сделали сами. Вся эта техника требует ухода, ремонта, реконструкции. Осветительный прибор - хрупкая вещь. В нем не только электрика и механика, но еще и оптика - линзы, отражатели, призмы. Пылинки, трещинка - и сразу же это сказывается на качестве света в спектакле. Поэтому осветители очень бережно относятся к своим аппаратам, укладывают их в специально сделанные для этого контейнеры с мягкими стенками, протирают стекла, рефлекторы, следят за проводами и подключениями.

Работа осветителя в день спектакля начинается за полтора-два часа до первого звонка. Вся осветительская бригада занята делом: надо расположить приборы согласно сценарию, проверить, как они работают, подобрать и разложить по нужным местам фильтры, подключить к распределительному щиту каждый аппарат, закрепить его на штативе.

Во время спектакля нужно быть собранным и ответственным, чтобы не допустить ни одной "накладки": ведь если на сцене исполнитель нажимает кнопку выключателя, то свет в комнате должен тотчас погаснуть. Представим себе, что этого не произошло... Течение действия будет нарушено, исчезнет правдоподобие происходящего.

По окончании спектакля все осветительское хозяйство надо собрать, уложить в контейнеры, проверить, не сломалось ли что-нибудь...

Словом, поработав в осветительской бригаде хоть раз, каждый поймет, что театр - это прежде всего большой труд. Поймет без слов. И запомнит навсегда.

Шумовая поляна

Поет соловей. Шумит вода в ручье. Гремит в отдалении гром. Шумовая поляна... Это если говорить поэтически. А по-деловому - радиошумовой цех. "Радио" - потому что в современном театре (a TЮT - театр современный!) записи на магнитную пленку используются очень широко. В каждом или почти в каждом спектакле есть музыка. Иногда она фон, на котором развивается действие, иногда полноправное действующее лицо, но всегда музыка - важнейший художественный компонент спектакля. Если же в спектакле совсем не звучит музыка, то уж наверняка в нем есть шумы: где-то хлопнула дверь, чьи-то шаги по ступенькам, залаяла собака, проехал вдали автомобиль...

В радиорубке ТЮТа (а именно так, по-морскому, называется комната, вернее, комнатка на антресолях, где занимаются тютовские шумовики) - обилие диковинных и не сразу понятных вещей: барабан из реек, насаженный на ось и снабженный рукояткой, нечто вроде блюда с дном из тонкой кожи, отрезок рельса, зачем-то прикрепленный к фанерному ящику... Открывается дверь, и в комнату входят радисты и шумовики. Они становятся к этим хитроумным аппаратам, берут в руки какие-то палочки, звоночки, поворачивают барабан - и... шумит в ветвях ветер, доносится бой часов со старой башни, начинает накрапывать дождь. Исполняется шумовая картина. Это учеба. Шумовик должен уметь слушать. Слушать события. Слушать жизнь. Вот улица города. А это сельская тихая улочка. Только скрипнула калитка да запел петух. Или стадион. У него своя звуковая палитра. Звуки в лесу. Звуки в квартире. Шум поезда. Рев турбовинтового лайнера. Треск костра. Тысячи, миллионы шумов окружают нас. И все они могут понадобиться в театре. Только в спектакле шум не просто звук. Он - образ. Четыре гудка депо в спектакле "Двадцать лет спустя" - сигнал восстания, образ восстания. Что это за гудки? Какой высоты, тембра, длительности? Как они звучат - нарастая, затихая, равномерно? Вопросы все очень серьезные. Неточный шум - неточный образ.

Шумовые аппараты, издающие всевозможные шумы, сделаны руками самих тютовцев. Но, как мы уже говорили, бывают не только "живые" шумы, ко и "радийные" - гудок тепловоза, сигналы "морзянки", шелест листвы и многое, многое другое может быть записано на пленку, а потом воспроизведено с помощью магнитофона и усилителя. Каждый раз надо решать, какой шум наиболее соответствует спектаклю,- "живой" или "радийный". Иногда надо шум изобрести. Особенно это бывает необходимо в сказках, где множество необычных, сказочных шумов.

Надо уметь не только пилить, строгать, клеить, надо знать радио- и электротехнику. Ведь радиошумовики работают еще и на микшерском пульте, т. е. пульте звукооператора тютовских спектаклей. Пульт сделан в цехе, над ним долго трудились старшие ребята, и вот теперь он стоит в самом конце зала, немного похожий на маленький орган. Да он и вправду сродни музыкальному инструменту, ведь пленка, идущая через головки магнитофонов на пульте, хранит в себе музыку. Руки звукооператора - руки музыканта. Он должен слышать спектакль, ощущать его живой ход всем своим существом, чтобы не только по нужной реплике, но и в нужном настроении подать свою музыку. Возможно ли такое, если музыкальная фонограмма жестко зафиксирована в записи на пленку? Да, возможно! И многое, очень многое здесь зависит от звукооператора, от его чутья, таланта, умения. Используя возможности своей аппаратуры, точное размещение на сцене звуковоспроизводящих колонок, регулируя громкость и тембр, применяя еще множество маленьких, но важных секретов звукооператорского искусства, можно и с механической фонограммой делать живые, творческие вещи, импровизированно вести спектакль. Именно такому ведению и учатся в радиоцехе. "Звукооператор - это художник!". Таков девиз тютовских радистов.

Подбор музыки к спектаклю - тоже процесс по-настоящему творческий. Ребят можно нередко встретить на концертах симфонического оркестра или увидеть слушающими пластинки с записями серьезной, классической и хорошей эстрадной музыки. Они слушают, запоминают, ищут музыку для наших спектаклей и, самое главное, находят музыку для себя, начинают понимать ее, развивать свой вкус.

...Сегодня у радиошумовиков ТЮТа очень интересное занятие. Они озвучивают сказку. Все вместе прочитали ее, и теперь каждый углублен в работу: подыскивает музыкальные фрагменты, пробует шумы, комбинирует, творит. Пройдет два-три дня, и все соберутся вновь, чтобы послушать, что же получилось. Знакомая с детства сказка вдруг оживет, зашумит чудесными голосами, зазвенит, запоет... Кто знает, что придумает для нее каждый?! Ведь каждый - фантазер, творческий человек. Будет наверняка увлекательно. А потом, после сказки, говорят, дадут новое задание: озвучить картину. Только еще неизвестно - какую: "Птицеловы" или "Последний день Помпеи"?

Ну что ж, попробуем. Для того у нас и Шумовая поляна!

Ателье храбрых портняжек

Театральный костюм! История его уходит в далекое прошлое. Уже в древнем театре знали костюм. А как ярки, необычны были костюмы итальянских карнавалов! Или русских праздников весны, гуляний, свадебных обрядов! О костюме написано множество книг, он представлен в музеях и на полотнах живописцев всех времен, его можно изучать по скульптурам и фотографиям, литературным описаниям и журналам мод. Современный костюм - особая, непреходящая и всегда актуальная тема.

Впрочем, я не собираюсь углубляться в сложную проблематику, связанную с развитием театрального костюма. Хочу только подчеркнуть, сколь благотворна и богата эта почва - история, конструирование, стиль, художественные особенности костюма бытового и театрального - для интересной и полезной деятельности ребят.

В тютовском Ателье храбрых портняжек, т. е. в костюмерном цехе, хранятся костюмы наших спектаклей. Здесь есть костюмы-ветераны, которые помнят самые первые тютовские спектакли, есть совсем новенькие костюмы - франты и франтихи, сшитые тютовцами из современных материалов для спектаклей, идущих сегодня. Есть костюмы сказочных персонажей, зверей, шинели, куртки, плащи и платья с кринолинами, шляпы с перьями, бархатные камзолы... Чего только не сыщешь в костюмерном шкафу! Так и кажется, что по вечерам, когда все уходят, гасят свет и закрывают костюмерную на замок, дверцы этого шкафа со скрипом отворяются, и оттуда выходят костюмы - прогуливаются по комнатам и важно беседуют друг с другом о днях былых...

Это, конечно, фантазия. В действительности же двери шкафа открываются вовсе не по волшебству. Их отворяют веселые тютовские костюмеры! Они распахивают двери, вытаскивают костюмы и принимаются за работу. Ее очень много. Пересчитать платья, пиджаки, пальто, комбинезоны... Нашить метки. Подправить обшлага и хлястики. Пришить пуговицы, починить подкладку, отложить костюмы для ближайшего спектакля, подготовить контейнер для выездного концерта, отыскать три бальных платья и один фрак для вечера осветителей...

С застекленных полок на занятых работой костюмеров взирают десятка два целлулоидных пупсов, разодетых в костюмы всех эпох. По ним, этим потешным куклам, можно проследить всю мировую костюмерную историю: они облачены в древнеегипетские и древнегреческие одеяния, в костюмы средневековья и эпохи классицизма, в современные одежды. Все это сшили сами костюмеры на своих учебных занятиях. На стенах костюмерной развешаны картинки, изображающие костюмы всех времен и народов. Потому что "курс костюмерного дела" начинается не только с умения владеть ниткой и иголкой, разбираться в видах тканей и обращаться со швейной машинкой, но и с изучения истории театрального костюма.

А на этом столе - толстые альбомы, в которых хранятся костюмерные эскизы. Они - тоже творчество самих тютовских костюмеров. К каждому спектаклю в Ателье храбрых портняжек создается множество эскизов. Не так-то просто решить, как будет одет тот или иной персонаж. Вариантов тысяча! Надо избрать самый интересный, самый правдивый и выразительный. И самый подходящий для спектакля. Потому что каждый спектакль - это особые костюмы. В сказке - яркие, красочные, фантазийные. В современной пьесе - достоверные, узнаваемые. В пьесе о прошлом - соответствующие времени. А еще костюм как бы часть самого героя. Он связан с его характером, поведением. Кроме того, он должен быть удобен для исполнителя, должен помогать, а не мешать ему играть свою роль.

На тютовском спектакле костюмеры не сидят без дела. Они приходят на сцену одними из первых. Раскрывают свои контейнеры и развешивают по комнатам костюмы сегодняшнего спектакля. Но перед тем как это сделать, они проверяют каждый костюм, отутюживают каждую складку, ведь исполнители должны выйти на сцену в "образцовом виде". Даже если костюм героя по замыслу спектакля должен быть помят, то и эта "помятость" обязательно должна соответствовать сценарию. В зале сидит дежурный костюмер и придирчиво отмечает все "костюмерные накладки", записывая их в особую тетрадочку.

Спектакли бывают разные: со множеством переодеваний и без них, с выходами исполнителей из зала или оркестровой ямы, а то и с опусканием их откуда-то сверху! И все это непременно сказывается на работе костюмеров. Надо все время быть рядом с исполнителем, критическим взглядом окинуть его костюм в последний момент перед выходом и, если надо, немедленно что-то исправить, подшить, укрепить! Горячая работа!

После спектакля - всё проверить, подсчитать, сложить, развесить на "плечиках" и "распялочках", почистить, осмотреть. Ведь через неделю-другую спектакль будет повторяться. И костюм снова будет играть. А иногда один и тот же костюм играет сразу в нескольких спектаклях. Значит, надо его беречь, сохранять, "лечить". Костюм надо любить - вот что главное! А любовь просто так не приходит...

Швейный переулок

Помещение, в котором располагается пошивочный цех,- небольшое. И самих пошивочников тоже мало, человек семь-восемь. По сравнению с такими "гигантами", как монтировочный или осветительный, как говорится, всего ничего. Все потому, что цех этот самый молодой, организован недавно и делает первые шаги. Правда, мечта о швейном (или пошивочном, что одно и то же) цехе была у тютовцев давно. Но никак не удавалось его организовать. Очень уж дело сложное. Шутка ли - театральные портные! Театральный художник делает эскиз костюма, снабжает этот эскиз небольшим чертежом, а дальше в работу вступает пошивочник. Он должен знать всё: из какой ткани лучше всего шить это платье, какую отделку применить для этого камзола и чем можно заменить, к примеру, парчу или бархат, чтобы из зрительного зала подмены не заметили. Пошивочник должен знать крой - современный и старинный; приемы шитья - машинные и ручные; уметь сметать, распороть; если надо, и перелицевать, подновить. Трудное портновское ремесло, но и интересное, увлекательное.

Первым спектаклем, к которому решились делать костюмы самостоятельно, был спектакль "Женитьба Бальзаминова" А. Н. Островского. Работы было очень много, задачи предстояло решить сложные. Русский костюм прошлого столетия, купеческая среда, чиновничество, отставные военные. И наверное, не справились бы с задачей тютовские пошивочники, если бы не готовились к этой работе загодя, пробуя силы на более простых вещах. Сшили несколько костюмов современного покроя для спектакля "Миллионный посетитель", взяли на себя изготовление части костюмов к спектаклю "Город на заре", к инсценировке сказки.

Теперь у пошивочников уже "солидный" опыт. С улыбкой вспоминают они, как самый свой первый костюм (это было огородное пугало: пиджак, широкие брюки и шляпа на палке) они шили два месяца, но режиссер так и не решился включить его в спектакль.

А теперь пошивочники лелеют мечту: самостоятельно сшить все костюмы к новому спектаклю, от первого до последнего стежка. И я вместе с ними верю, что так будет!

Я часто захожу в их маленький "закуток", где так уютно, по-домашнему стрекочут швейные машинки, где стоит еле уловимый тонкий запах гладильни (это пробуют только что купленные утюги), где по столам раскиданы яркие, великолепные цветастые лоскуты материи вперемешку с листами эскизов, журналами мод и чертежами выкроек. Впереди большая работа, сложные костюмы, настоящее мастерство! И превратится когда-нибудь наш Швейный переулок в большой и широкий Пошивочный проспект!

И может быть, самое время сказать здесь, что верим мы не только в то, что разрастется и окрепнет наш портновский цех, но будут у нас еще такие необходимые в театре цеха, как головных уборов и обувной, мебельный и макетный. Их нет пока в ТЮТе. Они пока что мечта. Но мечты, как показывает жизнь, рано или, поздно осуществляются. Надо только сильно захотеть. Как пошивочники!