Глава 3. Опустошение жизненного пространства

Широко распространено заблуждение, будто "природа" неисчерпаема. Каждый вид животных, растений и грибов — поскольку к великому механизму природы принадлежат все три категории живых организмов — приспособлен к своему окружению, а к этому окружению относятся, само собой, не только неорганические составляющие данной местности, но и все другие населяющие ее живые существа. Итак, все организмы данного жизненного пространства приспособлены друг к другу. Это относится и к тем из них, которые на первый взгляд друг другу враждебны, как, например, хищник и его добыча, пожирающий и пожираемый. При ближайшем рассмотрении обнаруживается, что эти организмы, рассматриваемые как виды, а не как индивиды, не только не вредят друг другу, но часто даже объединены общностью интересов. Совершенно ясно, что пожиратель жизненно заинтересован в дальнейшем существовании вида, служащего ему добычей, будь то животное или растение. Чем более он специализирован в своем питании на единственном виде, тем настоятельнее этот интерес. В таких случаях хищник никогда не может полностью истребить свою добычу: последняя пара хищников умерла бы с голоду задолго до того, как им попалась бы последняя пара вида, служащего им добычей. Когда плотность популяции добычи опускается ниже известного уровня, хищник гибнет, — как это, к счастью, произошло с большей частью китобойных предприятий. Когда динго, первоначально бывший домашней собакой, попал в Австралию и там одичал, он не истребил ни одного из видов, которыми питался, но зато погубил обоих крупных сумчатых хищников: сумчатого волка (Thylacinus) и сумчатого дьявола (Sarcophilus). Эти сумчатые, наделенные поистине страшными зубами, намного превзошли бы динго в прямой схватке, но с их примитивным мозгом они нуждались в гораздо большей плотности добычи, чем более умная дикая собака. Динго не закусал их насмерть, а уморил голодом в конкурентной борьбе.

Редко случается, чтобы размножение животного прямо зависело от количества наличной еды. Это было бы невыгодно как добытчику, так и добыче. Рыбак, живущий за счет некоторого водоема, поступает разумно, если вылавливает рыбу лишь в таком количестве, чтобы оставшаяся популяция могла размножиться до максимума, восполняющего улов. Каково оптимальное значение улова, можно установить лишь весьма сложным минимаксным расчетом. Бели ловить слишком мало. озеро окажется перенаселенным и прирост молоди сократится. Если ловить слишком много, останется недостаточно производителен, чтобы снова довести популяцию до такой численности, какая могла бы прокормиться и вырасти в водоеме. Как показал В К Уинн-Эдвардс, подобной экономической деятельностью занимаются очень многие виды животных. Наряду с разграничением территорий, препятствующим слишком тесному соседству, есть и ряд других способов поведения, препятствующих чрезмерной эксплуатации доступных ресурсов.

Нередко случается, что пожирающий вид приносит пожираемому явную пользу. Дело не только в том, что потребитель регулирует прирост животных или растений, служащих ему пищей, так что выпадение этого фактора нарушило бы их жизненное равновесие. Популяционные катастрофы, наблюдаемые у быстро размножающихся грызунов сразу же после того, как плотность их населения становится максимальной, заведомо опаснее для сохранения вида, чем поддержание выверенного среднего числа хищниками, "снимающими" избыток. Очень часто симбиоз между пожираемым и пожирателем заходит гораздо дальше Многие виды трав явно "сконструированы" в "расчете" на то, чтобы их постоянно укорачивали и топтали крупные копытные, этому приходится подражать при уходе за газонами, постоянно выкашивая и прикатывая их. Когда эти факторы выпадают, травы с такими свойствами сразу же вытесняются другими, не выдерживающими подобного обращения, но более жизнеспособными в чем-нибудь другом. Короче говоря, два вида живых организмов могут находиться в отношениях зависимости, очень похожих на взаимоотношения человека с его домашними животными и культурными растениями. Поэтому и закономерности таких взаимодействий часто напоминают экономику человека, изучающая их биологическая дисциплина называется экологией, так что самый термин подчеркивает указанное сходство*. Впрочем, одно из экономических понятий, которым мы здесь еще займемся, в экологии животных и растений не встречается, это понятие хищнической эксплуатации.

Взаимодействия в системе из многих видов животных, растений и грибов, совместно заселяющих некоторое жизненное пространство и образующих жизненное сообщество, или биоценоз, невероятно многообразны и сложны. Приспособление различных видов живых организмов в течение промежутков времени, сравнимых не с историей человечества, а с геологическими периодами, привело к состояниям равновесия, столь же достойным изумления, сколь и легко уязвимым. Множество процессов регулирования охраняет эти равновесные состояния от неизбежных нарушений, например от погоды. Медленные изменения, какие производит, например, эволюция видов или постепенно меняющийся климат, не представляют угрозы для равновесия жизненного пространства. Однако внезапные воздействия, сколь бы незначительными они ни были с виду, могут вызвать неожиданно большие, даже катастрофические последствия. Завоз какого-нибудь совершенно безобидного с виду животного может буквально превратить в пустыню обширные области страны — как это случилось из-за кролика в Австралии. В этом случае равновесие биотопа* было нарушено вмешательством человека. В принципе подобные явления мыслимы и без его участия, хотя и реже.

Экологическая среда человека меняется во много раз быстрее, чем у всех других живых существ. Темп этого изменения обусловлен непрерывным развитием техники, ускоряющимся в геометрической прогрессии. Поэтому человек не может не вызывать глубоких изменений и — слишком часто — полного разрушения биоценозов, в которых и за счет которых он живет. Исключение составляют лишь очень немногие "дикие" племена, например некоторые индейцы девственных лесов Южной Америки, живущие собирательством и охотой, или обитатели некоторых океанических островов, немного занимающиеся земледелием, а в основном питающиеся кокосовыми орехами и дарами моря. Такие культуры влияют на свой биотоп не больше, чем популяции какого-либо вида животных Это один теоретически возможный способ жизни человека в равновесии со своим биотопом, другой же состоит в том, что человек, как земледелец и скотовод, создает новый, полностью приспособленный к своим потребностям биоценоз, который в принципе может длительно существовать точно так же, как и возникший без его участия. Так обстоит дело во многих старых земледельческих культурах, где люди живут в течение многих поколений на одной и той же земле, любят ее и возвращают ей то, что от нее получают, пользуясь своими основательными, почерпнутыми из практики экологическими знаниями.

Крестьянин знает то, о чем все цивилизованное человечество, по-видимому, забыло, он знает, что жизненные ресурсы всей нашей планеты не безграничны. После того как в Америке обширные местности были превращены в пустыни эрозией почвы, возникшей из-за хищнической эксплуатации земли, после того как целые области закарстовались* вследствие вырубки леса и вымерло множество видов полезных животных, эти факты постепенно начали вновь осознаваться, и прежде всего потому, что крупные сельскохозяйственные, рыболовные и китобойные предприятия начали болезненно ощущать их коммерческие последствия. Однако до сих пор это не общепризнанно и еще не проникло в сознание общественности!

Нынешняя спешка, о которой пойдет речь в следующей главе, не оставляет людям времени проверить и подумать, прежде чем приступить к действию. И они еще гордятся этим в своем неведении, называя себя "doers", "деятелями", тогда как в действительности они становятся злодеями по отношению к природе и к самим себе. Злодеяния совершаются теперь повсюду, где применяются химические средства, например при истреблении насекомых в земледелии и плодоводстве, и почти столь же близоруко — в фармакопее. Иммунологи выдвигают серьезные возражения против общеупотребительных медикаментов. Психология "Получить сейчас же!", к которой я еще вернусь в четвертой главе, делает некоторые отрасли химической промышленности прямо-таки преступно легкомысленными, побуждая их распространять средства, длительное воздействие которых вообще невозможно предвидеть. Во всем, что касается экологического будущего земледелия, а также требований медицины, господствует поистине невероятная бездумность. Тех, кто предостерегает от беззаботного применения ядов, подлейшим образом дискредитируют и затыкают им рот.

Цивилизованное человечество готовит себе экологическую катастрофу, слепо и варварски опустошая окружающую и кормящую его живую природу. Когда оно почувствует экономические последствия, то оно, возможно, осознает свои ошибки, но весьма вероятно, что тогда уже будет поздно. И меньше всего человечество замечает, какой ущерб наносит этот варварский процесс его душе. Всеобщее и быстро распространяющееся отчуждение от живой природы в значительной мере повинно в эстетическом и этическом очерствении цивилизованного человека. Откуда возьмется у подрастающего человека благоговение перед чем бы то ни было, если все, что он видит вокруг себя, является делом рук человеческих, и притом весьма убогим и безобразным? Горожанин не может даже взглянуть на звездное небо, закрытое многоэтажными домами и химическим загрязнением атмосферы. Поэтому неудивительно, что распространение цивилизации сопровождается столь прискорбным изуродованием города и деревни. Достаточно сравнить с открытыми глазами старый центр любого немецкого города с его современной окраиной или эту позорную для культуры окраину, быстро вгрызающуюся в окружающую землю, с еще не захваченными ею местами. Сравните затем гистологическую картину* любой здоровой ткани с картиной злокачественной опухоли: вы обнаружите поразительные аналогии! Если это впечатление выразить объективно и перевести с языка эстетики на язык науки, то в основе этих различий лежит потеря информации.

Клетка злокачественной опухоли отличается от нормальной прежде всего тем, что она лишена генетической информации, необходимой для того, чтобы быть полезным членом сообщества клеток организма. Она ведет себя поэтому как одноклеточное животное или, точнее, как молодая эмбриональная клетка. Она не обладает никакой специальной структурой и размножается безудержно и бесцеремонно, так что опухолевая ткань, проникая в соседние, еще здоровые ткани, врастает в них и разрушает их. Бросающиеся в глаза аналогии между картинами опухоли и городской окраины основаны на том, что в обоих случаях здоровые пространства "застраивались" по многочисленным, очень различным, но тонко дифференцированным и дополняющим друг друга планам, мудрая уравновешенность которых достигалась благодаря информации, накопившейся в процессе длительного исторического развития, между тем как пространства, опустошенные опухолью или современной техникой, заполнены немногими крайне упрощенными конструкциями. Гистологическая картина совершенно однородной, структурно бедной опухолевой ткали до ужаса напоминает аэрофотографию современного городского предместья с его унифицированными домами, которые, недолго думая, в спешке конкуренции проектируют культурно нищие архитекторы. Бег человечества наперегонки с самим собой, описываемый в следующей главе, оказывает губительное воздействие на строительство жилищ. Не только коммерческие соображения, заставляющие использовать более дешевые в массовом изготовлении стандартные блоки, но и все нивелирующая мода приводят к тому, что во всех пригородах всех цивилизованных стран возникают сотни тысяч массовых жилищ, различимых друг от друга лишь номерами и не заслуживающих имени "домов", так как в лучшем случае — это нагромождения стойл для человеческого скота (Nutzmenschen), если дозволено ввести такой термин по аналогии с "домашним скотом" (Nutztiere).

Клеточное содержание кур-леггорнов справедливо считается мучительством животных и позором наше культуры. Однако содержание в таких же условиях людей находят вполне допустимым, хотя именно человек менее всего способен выносить подобное обращение, в подлинном смысле унижающее человеческое достоинство. Самоуважение нормального человека побуждает его утверждать свою индивидуальность, и это его бесспорное право. Филогенез сконструировал человека таким образом, что он не способен быть, подобно муравью или термиту, анонимным и легко заменимым элементом среди миллионов точно таких же организмов. Достаточно внимательно посмотреть на какой-нибудь поселок огородников-любителей, чтобы увидеть, какие формы принимает там стремление людей выразить свою индивидуальность. Обитателям стойл для человеческого скота остается единственный способ сохранить самоуважение: им приходится вытеснять из сознания самый факт существования многочисленных товарищей по несчастью и прочно отгораживаться от своего ближнего. В очень многих массовых жилищах балконы разделены стенками, чтобы нельзя было увидеть соседа. Человек не может и не хочет вступать с ним в общение "через забор", потому что страшится увидеть в его лице свой собственный отчаявшийся образ. Это еще один путь, которым скопление людских масс ведет к изоляции и безучастности к ближнему.

Эстетическое и этическое чувства теснейшим образом связаны друг с другом, и, разумеется, у людей, вынужденных жить в только что описанных условиях, атрофируется и то и другое. Для духовного и душевного здоровья человека необходимы красота природы и красота созданной человеком культурной среды. Всеобщая душевная слепота к прекрасному, так быстро захватывающая нынешний мир, представляет собой психическую болезнь, и ее следует принимать всерьез уже потому, что она сопровождается нечувствительностью к этическому уродству.

Когда принимается решение проложить улицу, построить электростанцию или завод, что может навсегда разрушить красоту обширного ландшафта, то эстетические соображения вообще не играют роли для тех, от кого это зависит. Начиная с председателя общинного совета миленькой деревни и кончая министром экономики большого государства, все они вполне согласны между собою в том, что ради красоты природы нельзя идти на экономические и тем более политические жертвы. Немногие защитники природы и ученые, ясно видящие надвигающееся бедствие, совершенно бессильны. Какие-нибудь принадлежащие общине участки на опушке горного леса повысятся в цене, если к ним подвести дорогу; ради этого чарующий ручеек, вьющийся по деревне, заключают в трубу, выпрямляют, отводят под землю — и прелестная деревенская улица превращается в омерзительное пригородное шоссе.