В нём щели странноглубоки. 20 страница

Умение уходить от жизни даст тебе преимущество наслаж­дения одиночеством для осознания и преобразования себя. Есть специальное упражнение для проработки вершин треугольни­ка жизни. В некоторой степени оно напоминает упражнение “шаг вперёд—зверь, шаг назад—человек”. Выполни его.

Я встал на ноги и расслабился, направив снизу вверх при­ятный ласкающий поток мягких оргазмических ощущений. Другой поток, исходящий от внутренней улыбки, я послал сверху вниз. Отработанный многократными упражнениями мыслеобраз спокойствия и тихой радости, излучающейся в окружаю­щий мир, реализовался почти мгновенно, ассоциативно слив­шись с настроем “внутреннего облака”. Мыслеобраз "внутрен­него облака" я учился формировать во время отработки клас­сических восьмёркообразных облачных движений. Он базиро­вался на ощущении внутренних” облачных движений, не ис­чезающих и не прекращающихся даже когда на физическом плане упражнение не выполняется, и я остаюсь неподвижным или даже занимаюсь какой-то другой деятельностью.

Приглушённые до едва ощутимых, движения “внутреннего облака” порождают целый спектр особых состояний и эмоцио­нально-энергетических переживаний, использующихся в раз­личных целях. Одним из применений мыслеобраэа “внутрен­него облака” было сочетание его с внутренней улыбкой, приво­дившее к особому состоянию спокойной, но бодрой готовнос­ти, когда за счёт повышения тонуса организма возникает чув­ство полноты жизненных сил. В этом состоянии человек как бы светится изнутри до такой степени, что это становится заметно окружающим, а повышенный тонус организма на фоне радости и спокойствия закладывает основу для мгновенного перехода к действию или к другому эмоциональному состоя­нию.

Я шагнул вперёд с коротким наполненным смертельной яро­стью криком, воссоздавая мыслеобраз человека-зверя, и тут же вернулся назад, к состоянию спокойствия и тихой радости. Я шагал туда-сюда, и каждый раз оба крайних состояния воз­никали и углублялись быстрее и с большей силой. Сознание отключилось. Мне казалось, что перед моим внутренним взо­ром мелькают застывшие кадры кинохроники, где я то пред­ставал в виде кричащего и беснующегося монстра, разрывае­мого на части неодолимым напором ярости и агрессии, а за­тем без всякого заметного перехода я погружался во всеохва­тывающее эйфорическое ощущение покоя, радости и удиви­тельной внутренней ясности.

Резкий окрик Учителя заставил меня прервать упражне­ние.

— Побереги силы! — бросил он. — Сейчас каждый шаг бу­дет перемещать тебя к одной из вершин треугольника.

Ли взял обломок ветки и нарисовал на земле равносторон­ний треугольник, затем обозначил его центр и соединил его с вершинами.

— Центру соответствует мыслеобраз “человек” упражнения “шаг вперёд—зверь, шаг назад—человек”. Мыслеобраз “зверь”

соответствует вершине противодействия жизни. Мыслеобраз слияния с жизнью напоминает мягкий податливый пластилин, чутко реагирующий на мысли, чувства и чаяния других лю­дей. Этот пластилин очень уступчив, он заполнен нежностью и любовью, и, соприкасаясь с другими людьми, он обволакива­ет их, принимая приятную и нужную им форму. Эмоциональ­ная составляющая образа — это насыщающая тебя до краёв любовь к окружающему миру и к людям, желание служить им и в ответ принимать их благодарную и радостную любовь.

Уход от жизни — это мыслеобраз отчуждения от всего и от всех, в том числе и от самого себя. ТЫ словно бы являешься сторонним наблюдателем, рассматривающим под микроскопом холодного любопытства как окружающих людей, так и самого себя, свои желания и чувства. Это наблюдатель беспристраст­ный, немного циничный и уставший от жизни. Его восприя­тие мира в некоторой степени тоже приближается к состоя­нию спокойствия, но спокойствия холодного, мёртвого и без­радостного. Если центр треугольника— это спокойствие жиз­ни, то вершина ухода от жизни—это спокойствие безумия и смерти.

— Ли, а для чего мне может пригодиться мыслеобраз ухода от жизни?—спросил я. —Польза двух других вершин очевид­на. но мне трудно представить жизненную ситуацию, в кото­рой потребовалась бы реакция ухода от жизни.

— Этот мыслеобраз может понадобиться во многих ситуа­циях, — сказал Учитель. — Например, если тебя будут пытать, и ты захочешь отключиться от своих мучителей и от собствен­ных чувств. Если один из способов справиться с болью—это наслаждаться и управлять ею, то уход от жизни —это ещё один способ, который в некоторых случаях может оказаться пред­почтительнее первого. Когда человек отключается, его обычно перестают пытать и не наносят больше физических увечий, если же он стойко переносит пытки, палач входит в азарт и старается сломить его волю во что бы то ни стало. Другое ве­ликолепное применение мыслеобраза ухода от жизни — это си­муляция сумасшествия, что тоже может когда-либо пригодиться. Со временем ты откроешь для себя ещё множество полезных сторон вершины ухода от жизни.

Стань в центр треугольника, и начни с мыслеобраза “чело­века”. Затем переместись в позицию “зверя”—вершину проти­водействия жизни, оттуда шагни в вершину ухода от жизни, из неё—к слиянию с жизнью, потом снова вернись в центр и оттуда начни всё сначала.

Я встал в центр и с лёгкостью воспроизвёл состояние спо­койной радости, из которого перешёл в позицию зверя. С мыслеобразом слияния с жизнью грудностей почти не возникало. поскольку подобное состояние было для меня близким и есте­ственным. Сложнее всего поначалу пришлось с уходом от жиз­ни, но имеющийся опыт в формировании мыслеобразов сде­лал своё дело, и вскоре я без задержек курсировал между вер­шинами и центром треугольника жизни.

—Хватит.—остановил меня Учитель.

Со вздохом облегчения я опустился на землю. По лицу гра­дом катился пот, сердце колотилось, как паровой молот. Хотя выполнение упражнения захватило меня целиком, изнеможе­ние от эмоционального напряжения оказалось слишком силь­ным. Ли опустился на корточки рядом со мной и сильными быстрыми движениями начал растирать мне руки, плечи и грудь.

Когда мои ученики из Комитета, или, как мы его между собой называли, “Конторы”, начали задавать мне вопросы о том, как преодолеть психологический барьер нанесения жес­токих и кровавых увечий противнику собственными руками, я подумал, что мой собственный опыт и медитации осознания вряд ли смогут им помочь, и уже во время тренировок с Учи­телем на Партизанском водохранилище спросил у Ли, что я могу им посоветовать.

—Ты прав, медитации осознания—это не то. что сможет понадобиться в данном случае. Ты готовишься стать воином жизни, и твоя жестокость должна быть естественной жестоко­стью воина жизни, но они хотят стать просто воинами, хлад­нокровными машинами для убийства, и тут понадобится дру­гая техника, пробивающая барьер страха с помощью волевых эманаций, преображающих потребносгь в выживании и доми­нировании в жажду уничтожения. Ты ещё не прошёл через этот этап, но его должен миновать каждый, кто хочет стать воином жизни.

Чтобы избавиться от пороков, надо особым образом прой­ти через них: чтобы не иметь тяги к извращениям, надо про­чувствовать, что такое извращения: чтобы быть нормальным, нужно знать, что такое безумие: чтобы ценить жизнь, нужно ощутить вкус смерти. Обучение пороками—очень мощная тех­ника. но в то же время и очень истощающая. Поэтому прежде

чем стать порочным, ты должен уметь быть святым, чтобы, пройдя через порок, снова вернуться к состоянию спокойствия и гармонии. Перерезая горло животным с мыслеобразом отре­шённого спокойствия, ты учился тому, как быть святым, но для того, чтобы сломать барьер страха перед насилием, нужно уметь становиться порочным.

— Не знаю, почему, но твои слова слегка пугают меня, — сказал я.—Только не говори, что ты собираешься сделать из меня извращенца.

—Почему бы и нет?—насмешливо спросил Ли.—У “Спо­койных” ведь есть изречение, что человек, заставивший поро­ки служить себе, преуспеет во всём. Заметь разницу—извра­щенец служит порокам, а воин жизни заставляет пороки слу­жить себе. В первом случае мы сталкиваемся со слабостью, а во втором—с силой. Влечение, делающее слабого человека бе­зумцем или извращенцом, для воина жизни может оказаться уникальным ресурсом силы и власти, к которому он прибегает в особых случаях. Именно поэтому обучение пороками “Спо­койные” начинают лишь на той стадии, когда сознание и вну­тренняя сила ученика сформировались настолько, что не поз­волят ему поддаться слабости.

—А как происходит обучение пороками?—заинтересован­но спросил я.

— В своё время ты об этом узнаешь, —сказал Учитель.—А пока мы ограничимся одним из предварительных этапов вос­питания воина, который называется “созданием второго лица” или техникой “зеркала ветра”. Разница между любителем и про­фессионалом заключается в том, что любителю нравится де­лать то, что он делает, профессионал же выполняет свою рабо­ту отрешённо и безупречно даже в том случае, если то, что он делает, не доставляет ему особого удовольствия.

У воина-любителя не возникает моральных и этических про­блем с собственной жестокостью. Он выбрал род занятий, пред­полагающий агрессию и насилие, потому что это отвечает его естественным склонностям. Случай твоих учеников из Коми­тета иной. Насилие, которое они совершают собственными руками, в силу каких-то причин вызывает в них внутренний конфликт, следствием которого являются отвращение и страх, лишающие их действия эффективности. Одним из самых про­стых способов разрешения такого конфликта будет создание у такого человека “второй личности”.

Эта вторая личность используется только в случаях про­фессиональной деятельности, а в остальных случаях она отхо­дит на задний план и не даёт о себе знать. "Мягкий" способ создания “второй личности' заключается в объяснении чело­веку целесообразности выполнения им некоторых профессио­нальных действий и в последующем обучении его выполнению этих действий. При таком обучении барьер страха и отвраще­ния преодолевается постепенно и плавно по мере доведения навыков технических действий до полного автоматизма и от­чуждения “профессиональной” личности от нормальной лич­ности обучаемого. Пользуясь “мягким” методом ты со време­нем добьёшься своего, не подвергаясь риску испортить отно­шения с КГБ. что могло бы случиться, если бы ты попытался применить гораздо более быстрые и эффективные, но слиш­ком сильные и травмирующие психику людей с неподготов­ленным сознанием “жёсткие” методы.

Постепенное развитие “второй” личности нужно подкреп­лять регулярными медитациями осознания целесообразности профессиональных техник и медитациями “воспоминания о том, чего не было”. В них обучаемые должны с абсолютной досто­верностью представлять себе ситуации, в которых они приме­няли бы вызывающие у них внутренний конфликт техники, повышая мотивацию преодоления психологического барьера созданием картин, в которых от правильно и вовремя выпол­ненной техники зависела бы их жизнь или жизнь тех, кого они любят.

—А в чём заключаются “жёсткие” методы?—заинтересо­ванно спросил я.

— Это методы, быстро и неотвратимо разрушающие пси­хологические барьеры. Их опасность заключается в том. что, ломая внутренние преграды они могут уничтожить и саму лич­ность, если она недостаточно сильна и сформирована. Обуче­ние пороками и извращениями и некоторые другие техники относятся к “жёстким методам”. Не беспокойся, мы ещё вер­нёмся к этой теме.

Пару недель спустя после этого разговора я вернулся на Партизанское водохранилище после тренировки на Перевале и застал Учителя, весело играющим с очаровательным черно-белым котёнком.

—Какая прелесть!—восхитился я.—Откуда ты его взял?

— Не важно, где я его взял. Главное—что я принёс его для тебя,—сказал Ли.

Я взял котёнка на руки и ласково почесал его за ушком. Он заурчал, как с трудом заводящийся мотоцикл, и выгнув спину дугой, принялся игриво тереться о мою грудь. Я всегда питал особую слабость к собакам и кошкам, но. к сожалению, мама, питавшая страсть к стерильной чистоте в доме, не смогла бы сосуществовать с животным, свободно разгуливающим по полу, столам и кроватям.

—Спасибо,—сказал я.—Это чудесный подарок. Боюсь, правда, что мама не позволит мне взять его домой.

—Тебе и не нужно брать его домой,—жёстко сказал Учи­тель.—Я принёс его для того, чтобы ты убил его своими соб­ственными руками, и чтобы эта смерть была как можно более долгой, жестокой и мучительной.

—Ты шутишь?—спросил я. с недоверием глядя на Ли. но по непреклонному выражению его глаз я понял, что это не шутка.—Ты что, действительно хочешь, чтобы я убил его?

—Ты прекрасно расслышал то, что я сказал,—подтвердил Учитель.—Это всего лишь новый этап в обучении жестокости. На сей раз твоя жестокость не будет естественной и осознан­ной. Ты почувствуешь вкус извращённой жестокости, жесто­кости, доставляющей наслаждение, нечеловеческой и пороч­ной.

Новые, непривычные для меня нотки, прозвучавшие в го­лосе Учителя, вызвали у меня ощущение тошноты. Неведомый мне раньше отвратительный животный страх поднялся отку­да-то изнутри, отзываясь головокружением и спазмами в же­лудке. На спине выступили капли холодного липкого пота.

—Господи, что это со мной происходит? — в панике поду­мал я, лихорадочно пытаясь понять причины такой преувели­ченной и явно несоразмерной словам Ли реакции.

Я посмотрел ему в глаза. Взгляд Учителя был зафиксиро­ван на мне, и выражение его лица, его глаз, мыслеобраз, исхо­дящий от него и проникающий в меня всё глубже и глубже, вызывал смутные воспоминания о чём-то ужасном, невыноси­мом и отвратительном, что уже когда-то случалось или долж­но было случиться со мной.

—Ли, что ты делаешь?—спросил я, пытаясь глубоким ды­ханием контролировать охватывающую меня панику. Колос­сальным усилием мне удалось сдержать подкатывающую к горлу рвоту. Отвращение и страх ослабевали, подчиняясь контролю, но не оставляли меня.

—Ты знаешь, что я делаю.—сказал Ли.

— Клянусь тебе, я этого не знаю.

— Значит я неправильно выразился. Может быть ты и не знаешь, но ты это чувствуешь.

—Конечно я что-то чувствую. Но я не понимаю, откуда пришло это чувство и что оно означает.

— Это барьер. Барьер, который тебе сегодня предстоит осоз­нать и преодолеть, — смягчая выражение лица, с ободряющей улыбкой сказал Учитель.

Я в изнеможении присел на землю и прислонился спиной к валуну. Котёнок вырвался у меня из рук, и слегка царапнув меня коготками сквозь брюки, соскользнул на землю. У меня промелькнула мысль, что вот сейчас он убежит в лес, и весь этот кошмар закончится.

Издевательская ухмылка Учителя показала мне, что он пре­красно осознаёт мою последнюю тщетную надежду. Подхватив жалобно мяукнувшего котёнка за шиворот, он сунул его в ме­шок и стянул горловину верёвкой.

— У него ещё осталось немного времени, — бесстрастно произнёс Ли и тоже опустился на землю недалеко от меня, разглядывая меня с явным интересом.

Несколько минут мы молчали. Я сосредоточился на глубо­ком дыхании, приводя в равновесие вышедшие из-под контро­ля эмоции, а Учитель расслабленно созерцал меня полуприщу­ренными глазами.

—Теперь, когда ты немного успокоился, —нарушил молча­ние Ли, — соберись и попробуй понять, что же всё-таки про­изошло.

Я подумал, но ничего заслуживающего внимания мне в го­лову так и не пришло.

— По правде говоря, не знаю, — сказал я. — Наверно, дело в том, что я люблю кошек, а этот котёнок ещё так мал и очаро­вателен. что мне неприятно лишать его жизни, тем более же­стоким и мучительным способом.

— Ты ведь чувствуешь, что дело не в этом. — скептически скривив губы, отозвался Ли.—Если бы это была простая жа­лость, вряд ли ты оказался бы на грани того, чтобы потерять сознание.

— Пожалуй ты прав, — вынужден был согласиться я. — Но. возможно, моё состояние спровоцировал ты сам. Я восприни­мал какой-то ужасный и мучительный мыслеобраз, исходящий от тебя и доводящий меня до безумия.

— Ты не прав. Это был не мой, а твой собственный мыслеобраз, всего лишь отражённый и усиленный мной. Этот мыс-леобраз и есть твой внутренний барьер. Но мне бы хотелось, чтобы ты сам вспомнил и осознал его.

— Что я должен для этого предпринять? —спросил я. внут­ренне содрогаясь от мысли, что я должен буду вновь пройти через что-то подобное.

— Прежде всего успокойся и сделай свой ум чистым и вос­приимчивым, подключив к состоянию покоя осознание своей нити жизни. Потом вспомни, но в очень ослабленной и мягкой форме то состояние, которое ты испытал, и спроси себя: “что это?”, “с чем это связано?”, “почему это так болезненно для меня?”. Задав себе эти вопросы, вновь очисти своё сознание от посторонних мыслей и жди, пока ответ не придёт к тебе. Лишь зная ответ, ты сможешь разрушить этот барьер.

Я прикрыл глаза и попытался расслабиться. Смутное ощу­щение тревоги и скрытой опасности того, что я собираюсь сде­лать, долго не оставляли меня. не позволяя окончательно рас­слабиться. Я несколько раз выполнил руками жест истины, огромной как солнце, прося её дать мне силы, и закончил двой­ным жестом спокойствия. Затем я вспомнил уже давно став­ший привычным мне мыслеобраз спокойствия и тихой радос­ти. Мягкие и успокаивающие потоки оргазмических ощуще­ний начали омывать моё тело, исходя из основных дань-тяней и опускаясь вниз от внутренней улыбки. Мне стало так уютно и хорошо, что, кажется, на какое-то время я погрузился в сон или в полусон, из которого меня вырвал тихий глуховатый го­лос. звучащий в моей голове.

— Что это? С чем это связано? Почему это так болезненно для меня?—монотонно, как заезженная пластинка, повторял голос.

В первый момент я не сообразил, о чём идёт речь. Созна­ние потихоньку просыпалось, и я понял, что эти вопросы ве­лел мне задать Учитель, вспомнив то состояние, которое я пе­режил. Воспроизвести его оказалось нетрудно. Оно возникло само. сразу вслед за мыслью, и тошнота была так сильна, что мне пришлось снова приложить усилия, чтобы заглушить её, доведя до чуть заметного, почти исчезающего уровня.

— Что это? С чем это связано? Почему это так болезненно для меня?—спросил я себя. вложив в эти вопросы всю свою концентрацию, а затем вновь расслабился, погружаясь в уют­ную колыбель безмятежного сна.

Дикий разрывающий душу крик заставил меня вскочить на ноги. Он был непрерывным, резко изменяющимся в высоте тона и модуляции. Никогда раньше я не слышал ничего подоб­ного. Крик рвал мне душу и одновременно притягивал меня. Я вскочил на ноги и изо всех сил помчался в направлении, отку­да он доносился.

Какая-то новая мысль неотступно преследовала меня на бегу. но я никак не мог её ухватить. Что-то меня беспокоило. Я бежал, но не так. как обычно. Я продвигался вперёд слиш­ком медленно, тело казалось чужим и неуклюжим, шаги были слишком короткими, и иногда я с трудом сохранял равнове­сие. Я посмотрел вниз и увидел маленькие детские ноги в ко­ротких чёрных шортах и стоптанных коричневых сандалиях на босу ногу.

Я завернул за угол двухэтажного жёлтого домика с облу­пившейся штукатуркой и оказался на заднем дворе. Зрелище, открывшееся мне, лишило меня возможности двигаться и даже говорить. На какое-то мгновенье все чувства замерли во мне. Потом моё тело содрогнулось, как от удара. Мне показалось, что какое-то чуждое и незнакомое существо проникло внутрь меня, в мой мозг, а в следующий момент я понял, что этим чуждым существом был я сам, в своём обычном сознании взрос­лого человека. Я вспомнил, что то, что я вижу, действительно произошло со мной в далёком прошлом, но до сих пор остава­лось затерянным где-то на самых задворках памяти.

Я мог наблюдать всю картину как бы со стороны, одновре­менно чувствуя ужас, охвативший меня в трёхлетнем возрасте при виде крупного рыжеватого кота с пустыми глазницами и вспоротым животом. С застывшим оскалом окровавленной пасти кот тихонько раскачивался на собственных кишках, за­вязанных узлом на ветке дерева.

Кричал второй кот, которого, как я понял, через несколько минут ожидала участь первого. Он извивался на земле со свя­занными лапами. Двое мальчишек лет двенадцати-тринадца­ти, вооруженные перочинными ножиками, сидели на корточ­ках около него и с торжественной важностью разыгрывали непонятную мне ритуальную церемонию. Один из них был су­дья. другой—палач. Кота обвиняли в каких-то преступлениях. а потом мальчишки по очереди наносили ему неглубокие, но болезненные раны ножами, и отчаявшееся измученное живот­ное заходилось в крике бессильной тоски и ярости.

Эта бессильная ярость кота передалась и мне. Я хотел что-то сделать, закричать, позвать на помощь, броситься на маль­чишек и сделать с ними то же самое, что они делали с котом, но я был слишком мал, слаб и испуган. Я по-прежнему стоял неподвижно, почти не дыша, и увлечённые своим занятием мучители меня не замечали. Когда нож вонзился в глазницу кота, мне показалось, что это мои глаза протыкает его окро­вавленное лезвие, но, по крайней мере, я снова начал ощу­щать своё тело и наконец смог пошевелиться.

Я медленно повернулся и пошёл прочь. Я больше не хотел думать о том, что произошло. Я всё равно не смог бы ничего изменить. Но я твердо знал только одно—я должен стать на­столько сильным, чтобы никто и никогда не смог творить при мне несправедливость. Этого я не допущу, и я никогда не до­пущу, чтобы слабое и безобидное существо сделалось моей жерт­вой.

Видение растаяло. Я открыл глаза и посмотрел на Учите­ля. Страх и тошнота исчезли. Осталось только усталое безраз­личие. подобное тому, что появляется после сильного нервного напряжения.

— Вот ты и осознал свой внутренний барьер, —сказал Ли. — Теперь всё будет проще. Тебе осталось лишь его преодолеть.

—Для этого я должен убить котёнка?—спросил я, взгля­нув на мешок с затихшим в нем зверьком.

Мысль о том. что я буду вынужден убить его, на сей раз не вызвала у меня никаких чувств. Это было бы просто действи­ем, которое я вынужден совершить, ещё одной из вещей, необ­ходимых при обучении воинскому искусству.

—Так просто ты не отделаешься, —сказал Ли.—Ты соби­раешься использовать мыслеобраз отрешённой естественной жестокости, которую ты и так уже достаточно развил. Выло бы бессмысленно приносить в жертву котёнка ради дополни­тельного подкрепления и без того устойчивого навыка.

— Тогда чего же ты хочешь от меня? — с недоумением спро­сил я. — Чтобы я его не убивал?

— Котёнок должен умереть, — жёстко сказал Учитель. — Я уже говорил тебе, что для того. чтобы избавиться от пороков, нужно пройти через них. для начала осознав их на чужом опыте. Бывают ситуации, в которых воин, питающий отвращение к пороку, проигрывает в битве с порочным и склонным к извра­щениям человеком именно потому, что его внутренние барье­ры не позволяют ему становиться на одну доску с тем. кого в душе он считает моральным уродом.

Воин жизни хранит в копилке своих возможностей осозна­ние всего, к чему он может прикоснуться, как прекрасного, так и отвратительного, и он выбирает гармонию и спокойст­вие не потому, что этого требуют его внутренние барьеры. Это — его сознательный выбор. Тот, кто в силу внутренних ограниче­ний не может стать порочным ни при каких обстоятельствах, не способен сделать сознательный выбор. Он лишь слепо сле­дует автоматическим указаниям, которые диктует ему подсо­знание. Лишь тот, кто умеет чувствовать и вести себя как по­рочный человек, может сделать сознательный выбор избегать пороков, но в случае, когда этого требуют обстоятельства, для него не трудно, воссоздав мыслеобраз порочности, сделать вид, что он на самом деле порочен, и. действуя так, добиться по­ставленных целей.

Извращения и пороки находятся у вершин треугольника жизни. Если мазохизм тяготеет к слиянию с жизнью, то са­дизм, особенно в его физических и сексуальных проявлениях обычно характерен для вершины противодействия жизни.

Сумев испытать и осознать вкус наслаждения садизмом, ты ближе подойдёшь к пониманию того, чем является верши­на “сражения с большим драконом”.

— Что же я должен сделать, чтобы почувствовать вкус на­слаждения садизмом?—спросил я.

— Всего лишь использовать свои ресурсы, — ответил Учи­тель. — В зачаточном состоянии все виды пороков и извраще­ний присутствуют в природе каждого человека. Обычно они подавляются или не получают дальнейшего развития, но так или иначе в тебе уже заложена склонность к садизму. Оста­лось лишь пробудить её, отождествившись с внутренним опы­том другого человека, зафиксировать соответствующий мыс­леобраз, и, приведя в движение потоки сексуальной энергии, направить их в нужное русло мыслеобразом, подкреплённым волевыми эманациями.

Ты должен вернуться обратно в свои воспоминания о му­чительной смерти котов, но на этот раз ты увидишь всё не своими глазами, а глазами убийц, и ты почувствуешь наслаж­дение, которое доставляло им издевательство над животными. Запомнив этот мыслеобраз. ты. подкрепив его волевыми эма­нациями. выполнишь упражнение “шаг вперёд—зверь, шаг назад—человек”, и добившись сильного и почти неконтроли-

руемого состояния “зверяа, наложишь на него мыслеобраз от наслаждения мучениями других существ.

—Теоретически я понимаю, как это сделать, —сказал я.— Но как я могу почувствовать то же самое, что мальчишки из моего детства? Их психика и побуждения мне абсолютно чуж­ды. Как же я могу понять их и, тем более, перевоплотиться в них?

—А это уже твоя проблема, дружок, —ответил Ли. —Не надо притворяться, что ты не знаешь, как это сделать. Ты имеешь всё, что нужно для этого. Другое дело. что тебе неприятно пе­ревоплощаться в мальчишек, потому что тебе кажется, что это представляет угрозу для твоей личности и индивидуальности. Ты боишься, что став кем-то другим, ты перестанешь быть самим собой. Наслаждение от садизма— слишком сильное и слишком поглощающее ощущение. Но запомни—ты становишь­ся зверем, когда делаешь шаг вперёд. Для того, чтобы вернуть­ся к себе, тебе нужно сделать всего лишь шаг назад, и ты снова станешь человеком, но человеком, обогащённым неведо­мым тебе ранее опытом зверя. Ты ни в коем случае не утра­тишь себя. наоборот, познав глубины зла, ты укрепишь свою человечность.

У “Спокойных” есть изречение: “От человека всего один шаг до зверя и один шаг до небожителя. Знающий, куда идти, об­ретает истину”.

Это изречение предназначено для медитаций интуитивно­го осознания, преследующих разные цели. Одно из его толко­ваний относится как раз к управлению пороками. Знание о том, куда идти, предполагает понимание того, куда не надо идти. Это значит, что чтобы осознанно выбрать свой путь, надо сначала побывать там, куда идти не следует. Лишь в этом случае уверенность в выбранном пути обретает силу.

Другая пословица с несколькими разными толкованиями также в одном случае применима к теме управления пороками.

“Втройне сильнее тот. в ком я и не я шагают вместе.”

С одной стороны здесь речь идёт о разрешении внутрен­них конфликтов, а с другой—в принятии и использовании всех тайных и явных сторон своей личности, без отторжения, не­приятия, угрызений совести или стыда.

А теперь вернись в своё видение и научись входить в верши­ну противодействия жизни без страха, сомнений и сожалений.

Слова Учителя смели последние остатки неуверенности и колебаний. Я вдруг понял, что в глубине души я действитель­но боялся потерять себя, перестать быть человеком, вступая в самые тёмные и отвратительные для меня области человечес­кой природы. Но теперь я знал с абсолютной уверенностью, что мне нужно будет сделать всего лишь шаг назад для того, чтобы вновь обрести человеческий облик, а то, что меня стра­шит—всего лишь далёкая и пока неведомая часть меня само­го, которую мне предстоит познать, и эта возможность новой ступени познания наполняла меня радостью и энтузиазмом.

Я расслабился и, прикрыв глаза, воссоздал ощущения ужаса от происходящего во дворе убийства. Прежние чувства захле­стнули меня. и я вновь превратился в трёхлетку, наблюдаю­щего за садистами-мальчишками. Опять я обнаружил в себе два сознания—ребёнка и взрослого. Взрослое сознание сфоку­сировалось на мальчишках. Я слушал их слова, впитывал в себя их эмоции. Сознание ребёнка отключилось, и теперь только сегодняшний я находился в крохотном детском теле, начиная подражать мимике, телодвижениям и интонациям мальчишек.

Неведомые мне раньше любопытство, наслаждение и воз­буждение прорастали в моей душе, заглушая мои собственные чувства. Я не сопротивлялся, помня, что мне достаточно сде­лать шаг назад, чтобы снова стать самим собой. На мгновение меня окутала темнота, и я понял, что нахожусь в другом теле. Я был гораздо выше, агрессивнее и сильнее. В руке я сжимал окровавленный нож, глядя на изрезанного, окровавленного, с выколотыми глазами кота. Кот ещё дышал. Он уже не мог кри­чать, а только тихо хрипел. Волна оргазмических ощущений. возникшая в половых органах, заставила напрячься мой член. а затем, стремительно рванувшись вверх, разбилась о макуш­ку головы и разлилась по телу, заставив каждую его клеточку трепетать от наслаждения. Запах крови пьянил меня. Я казал­ся себе небожителем, держащим с своих руках ключи от жиз­ни и смерти. Взрезая кожу и мясо кота, я приближался к са­мому великому таинству на земле — к тому неведомому убежи­щу, где скрывалась сама жизнь, сама душа. Душа хотела уйти, и я был готов отпустить её.

Одной рукой я прижал кота к земле. Воткнув нож ему в задний проход, я резким движением вспорол ему живот и вскрыл грудную клетку. Отвратительный запах изрезанных кишок уда­рил мне в ноздри, но почему-то он не был мне противен.

— Интересно, кто я сейчас —зверь или небожитель? —мель­кнула мысль, на сей раз принадлежащая мне, а не мальчишке.

—Сделай шаг назад.—услышал я голос Учителя.

Автоматически я отступил и вновь очутился в своём дет­ском теле, с ужасом и отвращением наблюдая за сценой убий­ства.