Последствия падения редуцированных в области согласных

 

В области согласных явления, вызванные падением редуцированных, были очень заметными.

1. Значительная часть лексики впервые получила последний закрытый слог, что привело к изменениям на конце слов.

Для звонких согласных эта позиция оказалась слабой, происходило ослабление напряжения голосовых связок и артикуляции, что обусловило оглушение конечных согласных: горо[т], ло[п], моро[с]. Процесс оглушения был длительным, завершился неодновременно по разным говорам, а в сев. рус. говорах (Костромская обл., Поветлужье), в вост. говорах Украины до сих пор сохраняется былая звонкость конечных согласных: моро[з], хлi[б]. Оглушение конечных звонких согласных звуков [в] и [в’] привело к появлению в древнерусских словах звуков [ ф ] и [ ф’ ], встречавшихся до этого лишь в заимствованных словах: [покров ъ ] > [покроф], [кръв’ ь ] > [кроф’].

Другим процессом была потеря мягкости конечным губным согласным, и в первую очередь, звуком [ м’ ]. Как известно, в окончании тв. пад. ед. ч. м.-ср. р. существительных и кратких прилагательных, а также в тв. и мест.п. ед.ч. местоимений и полных прилагательных было - мь: городъмь, сынъмь, молодымь, тÝмь, о томь. После падения редуцированных конечный [м’] постепенно отвердел: городо м, сыно м, молоды м, те м, о то м. Тот же процесс происходил и в формах 1 л. ед. ч. нетематических глаголов: да мь > да м, Ý мь > е м. Конечный [м’] не отвердевал, если мягкость его поддерживалась аналогией с другими формами слова, где мягкость согласного сохранялась, например, в числительных: се мь - се ми, се мь ю, восе мь - вось ми, восе мь ю; здесь сказалось и влияние других числительных - пять, шесть, девять, десять.

На конце слов после падения редуцированных могли оказаться неудобопроизносимые сочетания согласных, которые упрощались. Например, сочетания шумного согласного и плавного [л] или сочетание [р + л], при этом утрачивался плавный (в формах м. р ед. ч. действительного причастия прошедшего времени, входившего в состав аналитических форм глагола): пек л ъ, нес л ъ, сох л ъ, вез л ъ, мог л ъ, умьр л ъ > пек_, нес_, сох_, вез_, мог_, умер_. В русском языке в этой форме появился новый тип суффикса - нулевой – со значением прошедшего времени. Если же за группой согласных следовал гласный звук окончания, то [л] сохранялся: пек л а, нес л а, греб л а, сох л а, мог л а, вез л а.

2. Процессы, вызванные падением редуцированных в середине слов, на стыке морфем (корня и приставки, корня и суффикса), были более многочисленными и значительными.

После падения редуцированных в пределах одного слога могли оказаться согласные звуки, разные по качеству - мягкие рядом с твердыми, глухие рядом со звонкими. Это вызывало многочисленные процессы ассимиляции.

а). Ассимиляции по твердости - мягкости в славянских языках, в том числе и в русском, в основном, регрессивные: [tt’] > [t’t’]; [t’t] > [tt]. Ассимиляция по мягкости весьма убедительно отражена в памятниках, например: вь зяша < въ зяша, сь вÝдÝтель < съ вÝдÝтель, лю бь ви < лю бъ ви, где буква ь является только показателем мягкости согласного. В дальнейшем мягкость согласного сохранялась или утрачивалась. Например, сохранили мягкость губные: [в ’ м ’ ]есте, [в ’ -д ’ ]еле; и зубные согласные: ве[з ’ д ’ ]е, [з ’ д ’ ]елать, ба[н ’ ш ’ ]ик. В других случаях мягкость утрачивается, например: [дв ’ ]ерь > [д ’ в ’ ]ерь > [дв ’ ]ерь; [св ’ ]ет > [с ’ в ’ ]Ýтъ > [св ’ ]ет; [с ъ в ’ ]ÝдÝтель > [с ’ в ’ ]ÝдÝтель > [св ’ ]идетель. Нередко такие явления связаны с индивидуальным произношением и являются неустойчивыми.

В ряде говоров заднеязычные согласные в положении после мягких согласных подвергаются прогрессивной ассимиляции по мягкости: ба[т ’ к ’ ]а, ре[т ’ к ’ ]а, бо[ч ’ к ’ ]а, до[ч ’ к ’ ]а. Заднеязычный согласный сохраняет свое качество, приобретает дополнительный признак - палатальность. В памятниках (московских и написанных на территориях близ Москвы) такое произношение отражается с XV в.: боч кю, волод кю, степан кя. Оно неизвестно другим восточнославянским языкам (укр. и белор.), следовательно, это более позднее явление. Смягчается, в основном, звук [к] и очень редко смягчаются звуки [г] и [х]: О[л’г’]a (возможно, здесь [г’]-фрикативный), наве[р’х’]y.

Регрессивная ассимилиция по твердости представлена в формах полных прилагательных с суффиксом -ьн-, например, кра[с ’ ь н]ыи > кра[сн]ый; ме[д ’ ь н]ый > ме[дн]ый; вÝ[р ’ ь н]ыи > вÝ[рн]ый. Прoцесс отвердения неодновременно распространялся на разные группы согласных. В первую очередь отвердели зубные - кра с ный, ро д ной, ме д ный, скво з ной. Затем и другие согласные - ве р ный, у м ный. Но [л’] до сих пор сохраняет мякгость (не подвергается ассимиляции по твердости) - бо[л ’ н]ой, си[л ’ н]ый, во[л ’ н]ый.

б). Ассимиляции по глухости - звонкости харатеризуются в русском языке большей устойчивостью и регулярностью.

Ассимиляции по звонкости прекрасно сохраняются в современном произношении, но им нет места в орфографии русского литературного языка, где осуществляется морфологический принцип написания - сохранение единства морфемы.

Примеры: [с ъ б˙]ежалъ > [ зб ’]ежал; [с ъ г]орÝлъ > [ зг ]орел; [с ъ ж’]алъ > [ зж ]ал > [ жж ]ал. В последнем примере представлена полная ассимиляция – к ассимиляции по звонкости добавляется и ассимиляция по месту образования. Особенно интересны те случаи ассимиляций, которые закрепились на письме, что способствовало ослаблению связи с родственными словами, а в некоторых случаях привело к деэтимологизации слов. Например: др.р. к ъ -дÝ (ср. къ-то, къ-и, къ-гда), с ь дÝс ь (сьи, сего) > где, здесь; др.р. сват ь ба (сват, сватать) > свадьба; стьга (стьжька) > сга > зга (ни зги не видно). В памятниках XI в. встречается слово с ъ -доровъ, где с ъ - приставка, доров- корень, что находит соответствия в греч. δόρυ (и.-е.*doru-) и санскр. dāru – «дерево», т.е. первоначальное значение слова съдоров – «крепкий, как дерево». Но уже в XII в. на чаре Владимира отмечено написание - здоровье: «à ñå ÷àðà êÍ0 ÂîëîäÈÌåðîÂà äàÂûäîÂÈ÷ÿ êòî Èç Íå4 ïü4òü òîìó Íà çä îðîâü4».

Ассимиляции по глухости также регулярны в современном произношении, но не отражаются в написании: с ъ каз ъ ка > ска[ ск ]а; лав ъ ка > ла[ фк ]а. Лишь в отдельных случаях ассимиляции по глухости закрепились на письме, например: пчела из др.р. б ъ чела (ср. в укр. другое направление ассимиляции - прогрессивное и, как следствие, ассимиляцию по звонкости - бджола из др.р. б ъ чела). В этом слове исконно был звонкий согласный, слово имело родственные связи с такими словами, как бык, бучень (в говорах бучень - «шмель») и было мотивировано («издавать резкий, громкий звук»). С закреплением нового произношения на письме слово пчела утратило мотивированность и выпало из гнезда родственных слов. Другой пример: затхлый. Какова была внутренняя форма этого слова? Восстановим исконный согласный корня - за- д ъ х- л-ыи. Корень тот же, что и в словах вз-дох, дых-ание, дух, дох-лый. Здесь представлены разные ступени исторического чередования гласных. Следовательно, первоначальное значение др.р. слова задъхлыи – «задохнувшийся, потерявший дыхание». Ср. архан. тх -лица – «рыба, задохнувшаяся в воде». Однокоренным по происхождению является и укр. слово тх iр – «хорек» из др.р. д ъ х -орь. В украинском языке это слово стало выступать в новом звуковом облике, отражающем ассимиляцию по глухости, как и в других славянских языках (ср., например, белор. тх ор, чеш. tch oř, словац. tch or), и утратило внутреннюю форму – «вонючее, дурно пахнущее животное» (в семантическом отношении есть параллель, например, во французском языке: putois – «хорек» < ст.франц. put – «вонючий» < лат. putidus – «гнилой, зловонный»). В русском слове хорь, хорек отражен другой фонетический процесс, связанный с падением редуцированных, - упрощение группы согласных (д ъ х орь > тх орь > х орь).

После падения редуцированных иногда возникали неудобопроизносимые, непривычные сочетания согласных, в таких случаях в произношении происходило упрощение групп согласных.

В современном русском языке образовалась целая группа слов с так называемыми непроизносимыми согласными: се[рц]е, со[нц]е, пра[з’н’]ик, ле[с’н’]ица, чу[ств]а и т. д. Новое произношение могло проникнуть в написание, что приводило к деэтимологизации. Ср.: бедро – бедр- ь цевая > бер цовая (кость); гърн- ьц ь (горшок) – гърн- ь чар ъ > гон чар; пол ъ с ъ т ин ь ник ъ > полт инник; пол ъ в ъ т ора > полт ора; чьсть – ч ь ст- ити > чт- ить – «воздавать почести, почитать», но сохранилось и слово чест- ить при выравнивании по аналогии с родственным словом честь и развитии противоположного значения – «ругать».

Kaк особую разновидность упрощения групп согласных, очевидно, можно рассматривать и такое явление как аффрикация, т.е. слияние в произношении двух согласных [тс] или [тш] в один звук - аффрикату [ц] или [ч’]. В современном русском языке аффрикация происходит в формах инфинитива и 3 л. ед и мн. ч. настоящего и будудущего простого времени возвратных глаголов, например: дра[ца] из др.р. дьратися, деру[ца] из др.р. дерут ь ся, держи[ца] из др.р. дьржиться. В отдельных случаях аффикация отразилась на письме, тогда слово получило новый облик и деэтимологизировалось. Ср.: д ъ щан ъ (д ъ ска) > [тш’]ан > [ ч’ ] ан; Д ь сна (правый приток реки) > [Тс]на > [ Ц ] на. Ср. параллельные формы (паронимы) полных относительно-притяжательных прилагательных с суффиксом -(ь)ск-, которые появились на базе одной исконной формы. Если гласный в суффиксе -еск- восстанавливался по аналогии с краткой формой прилагательного, где редуцированный был сильным, аффрикации не возникало: казаческий < др.р. казач ь скыи (ср. казачьск ъ), греческий < др.р. грьч ь скыи (ср. грьчьск ъ), молодеческий < др.р. молодьч ь скыи (ср. молодьчьск ъ). Но поскольку [ ь ] в суффиксе в формах полных прилагательных оказывался в слабой позиции, он мог закономерно утратиться, что вызывало новые фонетические изменения в слове: грьч ь скы и > гречскыи > гре[тш’с]кый > гре [ ц ] кий (с утратой шипящего призвука и образованием свистящей аффрикаты). Слово получает к тому же новое значение. Ср. аналогично: казацкий, молодецкий, немецкий, рыбацкий, дурацкий, где [ц] - не результат древней палатализации, а следствие падения редуцированных, звук, образовавшийся на основе аффрикации после падения слабого редуцированного. Возможно, что новая аффриката [ц] отразилась на письме в этих случаях потому, что вполне привычно встраивается в ряд исторического чередования: [к] (в основе сущ.) / [ч] / [ц]. В других примерах аффрикация наблюдается только в произношении: горо[ц]кой, заво[ц]кой, лю[ц]кой (здесь еще и ассимиляция по глухости).

Диссимиляции, вызванные падением рудуцированных, были распространены в меньшей степени, чем другие процессы, а в литературном языке менее, чем в говорах. Диссимиляции происходят, в основном, по способу образования. Примеры: др.р. мяг ъ ко, льг ъ ко > литературном произношении мя[ хк ]о, льг ъ ко > ле[ хк ]о; др.р. к ъ то, к ъ кому, ног ъ ти > (в говорах и просторечии) [ хт ]о, [ хк ]ому, но[ хт ]и. На основе расподобления изменилось и произношение местоимения ч ь то. В литературном произношении [ шт о] < [тш-то] (утратился первый взрывной элемент), а в сибирском просторечии - второй, что привело к аффрикации - [ ч о] < [тш-то].

На основе диссимиляции и упрощения групп согласных возникло еще одно интересное явление, история которого не закончилась и в наши дни. Это произношение сочетания [ ч ь н ] > [ тшн ] > [ шн ] (устраняется первый взрывной элемент). Впервые такая замена появляется в памятниках с XIV в., например, в еванг. 1304 г.: клю шн икъ < ключ ь никъ. В памятниках XV-XVI вв. такие сочетания уже обычны, см. в Домострое: пшени шн ые, гре шн евая, брусни шн ая, пере шн ица.

В моск. говоре (и на южных русских территориях) все без исключения сочетания [ч ь н] после утраты [ ь ] должны были произноситься [ шн ]. В северных, цокающих говорах (арханг., новг., костром.), где [ц] и [ч] не различаются (явление цоканья), группа согласных [ц ь н] (вм. [чьн]) изменилась в [ сн ], ср.: еи сн ица, пшени сн ый, моло сн ый, столе сн ик.

А в современном русском литературном языке произношение [шн] почти исчезло. Еще недавно произносительной нормой было: гре[шн]евая, я[шн]евая, моло[шн]ик, було[шн]ая. Сейчас допускается в произношении и було[чн]ая, и все чаще произносят моло[чн]ик, гре[чн]евая. Осталось лишь несколько слов, где [шн] – литературнвя произносительная норма: коне[шн]о, наро[шн]о, ску[шн]о, скворе[шн]ик, яи[шн]ица, шапо[шн]ый. В чем причины такого «обратного» процесса? Причин несколько. Во-первых, это влияние книжной стихии (в старославянском языке ничего подобного не было, и на письме сочетание чн сохранилось); во-вторых, воздействие аналогии, идущее от родственных слов (на ч ало - на чн у, но ч ь - но чн ой, да ч а - да чн ый); в-третьих, омонимическое отталкивание, ср.: точный - тошный, точно - тошно, научный - наушный. Правда, и перечисленные причины до конца не объясняют, почему сохраняется произношение, типа пе чн ой, му чн ой, ре чн ой, ведь это слова бытовые (нет влияния книжной стихии) и нет опасности появления омонимии. Есть точка зрения, что такая неустойчивость произношения [чн] (даже у носителей хорошей литературной нормы) связана с усилением за последние 150-200 лет влияния северной русской нормы, где почти не было произношения [шн] (например, у Ломоносова). В современном языке закрепляется произношение [чн], поэтому в новых словах нет сочетания [шн]: ленто чн ый, пото чн ая, съемо чн ый, многостано чн ый. Остатком на письме и в произношении является [шн] в фамилиях (Шапо шн иков, Све шн иков, Кала шн иков, Пряни шн иков) и отчествах (Ильини шн а, Фомини шн а, Кузьмини шн а, Лукини шн а). А также в словах дото шн ый (из доточьныи) и двуру шн ик (из двуручный, двуручничать - на жаргоне нищих «пользуясь теснотой в толпе, выставлять обе руки для выпрашивания милостыни»), как термин политического содержания - «человек, который под личиной преданности кому-либо действует в пользу враждебной стороны» - впервые употреблено в словаре Ушакова в1935 г. Ср. также укр. ру шн ик (полотенце).

 

После утраты слабых редуцированных появились сочетания согласных, которые были исконно чуждыми славянским языкам:

а) сочетания согласных с [ j ]: пе[р’jа] < др.р. пер и я, коло[с’jа] < колос и я, се[м’jа] < сем и я, хло[п’jа]< хлоп и я, су[д’jа] < судия, дру[з’jа] < друз и я, т.е сочетания исконно твердых согласных с палатальным согласным, которые по ЗСС избегались. Согласный [j] сохранялся лишь после гласных (или в начале слова перед гласным), после согласных он, вызывая смягчение, так называемые j-процессы, ассимилировался еще в дописьменную праславянскую эпоху. Теперь эти сочетания остаются без изменения: ЗСС перестал действовать. Только в укр. и белор. языках и исконных юго-зап. русских говорах сочетания согласных с [j] пережили новые изменения: [j] снова подвергся ассимиляции согласным, который удлинился, ср. укр. жи тт я, су дд я, сви нн я, корi нн я, зi лл я, весi лл я и белор. жы цц я, су дз я, кало сс я, зе лл е, карэ нн я, вясе лл я;

б) сочетания согласных [* tl ], [ *dl ]в восточно- и южнославянских диалектах былиневозможны и еще вдописьменную эпохуупрощались, например, др.р. ве л ъ < о.сл.* vedlъ, др.р. пле л ъ < о.сл. *pletlъ. После падения редуцированных новые сочетания [ тл ], [ дл ] уже не упрощались: свÝт ь ло > светло, мет ь ла > метла, т ь лÝти > тлеть, сÝд ь ло > седло;

в) общеславянские сочетания [* kti ], [* gti ] по-разному изменились в диалектах: [ чи ] - в вост.сл. (мо ч ь); [ щи ] - в ю.сл. (мо щ ь). После падения редуцированных стало возможно произношение но[ кт ]и < др.р. ног ъ ти, ло[ кт ]и < др.р. лок ъ ти, ко[ кт ]и < др.р. ког ъ ти;

г) изменение новых групп согласных в ряде случаев носило диалектный характер, например, в начале слова в сочетаниях [р ъ ж], [л ь н] после падения редуцированных оказывается нарушенным принцип постепенного возрастания звучности. В литературном языке изменения в этих сочетаниях не отмечены: р ъ жаный > рж аной, л ь няныи > льн яной, р ъ жавыи > рж авый, р ъ жати > рж ать. Но по говорам шло освобождение от труднопроизносимых сочетаний путем развития вторичного гласного в начале слова, причем, в акающих говорах развивался гласный [а] или [и], например, а рж аной, и рж авый, и льн яной, и рж ати, а в окающих говорах развивался гласный [о], например, о рж аной, о льн яной.

 

7. Оформление соотносительности согласных по признаку «глухость-звонкость»

Падение редуцированных обусловило оформление в русском языке соотносительности согласных по глухости-звонкости. До этого между глухими и звонкими согласными не было соотносительных связей (кроме звуков [з] и [с] в приставках), т. к. в древнерусском языке не было позиций нейтрализации - неразличения глухих и звонких согласных. В современном русском языке глухие и звонкие согласные противопоставлены друг другу только а) перед гласными, б) перед сонорными, в) перед согласными [в] и [j]. В остальных позициях глухие и звонкие парные согласные не различаются: на конце слов только глухие, перед звонкими - звонкие, перед глухими - глухие. Такие позиции появились после утраты слабых редуцированных. В особом положении при этом оказались сонорные и звуки [в] и [j]. Эти согласные не озвончают предшествующих глухих согласных (снял - знал, дрова - трамвай, свой - звон, слой - злой, съел – взъелся) и сами не оглушаются перед глухими согласными, за исключением звука [в]: [ф’п’]еред. Но такое оглушение отражается в памятниках довольно поздно, только с XVI в. Более позднее оглушение звука [в] по сравнению с другими согласными связано с близостью его к сонорным, сохранением в отдельных диалектах губно-губного образования (у нук, любо у, коро у), а также с непривычностью написания буквы ф в исконных словах для русских писцов.

Для большинства же русских согласных признак «глухости-звонкости» в определенных фонетических позициях перестал быть смыслоразличительным: прут - пруд: [прут] - < д, т >; глас - глаз: [глас] - < с, з >.

 

8. Соотносительность согласных по признаку «твердость-мягкость»

 

Как известно, до падения редуцированных твердость или мягкость согласных звуков (за исключением исконно мягких) была обусловлена качеством следующего гласного. Такая ситуация сложилась после вторичного смягчения полумягких согласных: перед гласными переднего ряда возможны были только мягкие согласные, перед гласными непереднего ряда - только твердые. Лишь исконно мягкие согласные могли находиться еще и перед гласными непереднего ряда [а] и [у].

Освобождение признака твердости-мягкости согласных от позиционных условий было связано с утратой слабых редуцированных на конце слов. Мягкие согласные на конце слов (кроме [м]) сохранили свою мягкость и стали выступать в этой позиции наравне с твердыми согласными, таким образом, качество согласного перестало быть неразрывно связаным с качеством последующего гласного. Например: цÝ[п ъ ] - цÝ[п’ ь ], ко[н ъ ] - ко[н’ ь ]. После падения редуцированных эти слова стали различаться не качеством гласных ([ъ] или [ь]]), а качеством согласных: [п] – [п’], [н] – [н’], [б] – [б’], [т] – [т’], [р] – [р’], [л] – [л’], [ф] – [ф’], [м] – [м’], [с] – [с’], [з] – [з’], [д] – [д’], [в] – [в’]. Так вторично смягченные согласные приобрели статус самостоятельных фонем, следовательно, произошло увеличение количества согласных (в то время как количество гласных и их роль в структуре слова и звуковом облике слов уменьшилась). Фонетическая система русского языка преобразовывалась из вокалической в консонантную.

 

Тема III. Фонетические процессы древнерусского языка письменного периода, не связанные с падением редуцированных

 

План

 

1. Переход [e] в [o] (3-я лабиализация).

2. История звука [Ý].

3. История шипящих и [ц].

4. История заднеязычных согласных.

5. История аканья.

6. Редукция до нуля безударных гласных полного образования на конце слова.

 

 

1. Переход [e] в [o] (3-я лабиализация)

 

Переход [e] в [o] происходил в положении после мягкого согласного перед твердым (t’et > t’ot), при этом мягкость согласного сохранялась: в’еду - в’ол, вес’елье - вес’олый, л’енок - л’он, п’есец - п’ос, кл’еновый - кл’он.

Предполагают, что косвенной причиной этого фонетического процесса явилось падение редуцированных, когда в пределах одного слога оказались гласный переднего ряда [e] и твердый согласный, под влиянием которого и происходила аккомодация гласного - лабиализация - и переход [e] в [o]: [н’ос]. (Ср. лабиализацию [*e] в поздний общеславянский период в в.сл. сочетаниях * telt > * tolt > *telet) В положенииперед мягким согласным [t’] гласный [e] сохраняется: [д’ен’, в’ес’, пл’ет’, п’еч’].Если же[ о ] звучит на месте [ е ]передмягким согласным или на конце слова, то это не фонетический процесс, а явление морфологической аналогии, например, вес ё ленький, т ё тя, плеч о, лиц о, вс ё, тво ё (подробнее см. ниже).

Переход [е] в [о] возник до разделения древнерусского языка, но развивался не одновременно во всех диалектах. (Хотя это явление было свойственно большинству говоров древнерусского языка, но некоторые, например, рязанские, тульские, пензенские его не знают.)

Раньше всего [е] изменился в [о] в северно-русских говорах и в говорах, легших в основу украинского языка (XII-XIII вв.). Переход t’et > t’ot осуществлялся здесь независимо от ударения: [в л’осу, в’осна, н’осу, б’ору] (так называемые ёкающие сев.русские говоры). В украинском языке результаты этого процесса сохранились лишь после шипящих и [j]: ч о ловiк, ж о на, ч о рний, ч о тирi, ж о втий, вч о ра, ч о бiт, мой о го, твой о го. В остальных случаях произошло отвердение согласных (это были согласные вторичного смягчения) перед [е]: [вэсэ]лий, [зэлэ]ний.

В южно-русских говорах [е] переходит в [о] позднее, после развития аканья (не ранее XIV в.), и осуществляется лишь под ударением, т.к. в безударном положении в акающих говорах [о] не произносится: [м’од, л’од, л’ож]а.

Таким образом, если определять хронологические рамки 3-ей лабиализации в древнерусском языке, то начало изменения [е] в [о] надо отнести к периоду не ранее XII века, когда смягчились полумягкие согласные (к. XI в.), т.к. переход осуществлялся и после вторично смягченных согласных, и уже утратились редуцированные (2-ая половина XII в.), поскольку в [о] переходил и гласный [е] из [ь] в сильной позиции.

Памятники отражают лабиализацию преимущественно после исконно мягких согласных (шипящих и [ц’]) с к. XII в., а особенно с XIII в. Например: блаж о нъ, съкаж о мъ, ч о рный, приш о лъ, ж о нка, купц о въ. Реже - после мягких согласных вторичного смягчения, например: рубл о въ, оз о ра, гост о мо, на с о мъ Поморьи, Ел ео на, Ф о дор, Сем о н (новг., двинск. грамоты). Эта редкость объясняется отсутствием специальной буквы. Буква ю (йотированная о) была уже занята, обозначала [’у] после мягкого или [jу]. Были попытки изобразить [’о] с помощью ьо, ео, ио, о, но в последнем случае после вторично мягких согласных могла возникнуть путаница: в о л [вол - в’ол], н о с [нос - н’ос].

Для церковнославянского кириллического алфавита, который использовался на Руси до н. XVIII в., особый знак для обозначения [’о] после мягкого согласного был не нужен: буква е стала использоваться и в этой функции. Всего она получила 5 функций: для обозначения звуков [е] и [о] после мягкого, [je] и [jo] - с е лу, села [c’ола], ель [jел’], елка [jолка]; а кроме того, ее еще использовали и для обозначения начального [э] в заимствованных словах. В XVIII в. разные авторы пытались обозначать [’о] диграфами ио, jо, iо. Но Ломоносов в «Российской грамматике» эти способы не утвердил. В 1797 г. в Альманахе «Аонида» Карамзин предложил букву ё, которую используют и теперь, но лишь в учебниках для начальных классов, в словарях и в том случае когда могут возникнуть омонимы, типа вс е - вс ё. Для обозначения [о] после шипящих в современной орфографии употребляется как буква е, так и о, например, ключ о м, ш о в, ш о рох, но ч е рт, ш е пот, хотя для различного написания нет достаточных оснований (см. и другие орфограммы). Так что, можно сказать, и в современном русском литературном языке 3-я лабиализация отражается непоследовательно.

В определенный период русского языка переход [е] в [о] перестал быть живым процессом. И этот период можно определить с помощью относительной хронологии. Вспомним, что [ж’, ш’, ц’] в древнерусском языке были исконно мягкими и отвердели поздно. При этом перед [ж] и [ш], которые отвердели в XIV в., переход [е] в [о] еще наблюдается, ср.: и[д’ош], моло[д’ож]и, [л’ож]а, [jож]ик. Но перед [ц], отвердевшим только к XVI в., перехода нет: отец, конец, молодец. Значит, в XIV в. переход был живым процессом, раз он происходил перед новыми твердыми согласными – [ж, ш], а в XVI в. уже нет. И в иноязычных словах, заимствованных позже, [е] в [о] не переходит: патент, газета, момент, берет.

Кроме заимствованной лексики, в некоторых группах слов современного русского языка при наличии всех необходимых условий (позиция t’еt), также отсутствует переход [е] в [o], другими словами, наблюдаются «отклонения» в переходе. В каких случаях эти отклонения встречаются и как их можно объяснить?

1. В словах с исконным звуком [Ý]. Как известно, звук [е] в русском языке может восходить к древнерусскому [е], [ь] или [Ý]. В [о] переходил [е] из [е] и [ь], например, жена-жён, сестра-сестёр, пенёк, тёмный. Но [е] из [Ý] оставался без изменения, например: др.р. бÝлыи > белый, др.р. мÝхъ > мех. Это объясняется тем, что в эпоху, когда переход был живым фонетическим процессом, [Ý] еще отличался от [е], поэтому в русском языке нет перехода в [о] в словах, типа хлеб, свет, лес, серый, дело, мел, нет, колено и т. д.

2. В словах старославянского и церковнославянского происхождения. Старославянский и церковнославянский языки не знали перехода [е] в [о]. Поэтому в словах, пришедших в русский язык из старославянского через церковнославянский, сохраняется [е], например: небо, крест, пещера, перст, надежда. В то время как в собственно русских словах того же корня звучит [о]: нёбо, перекрёсток, Печора, напёрсток, надёжный. Хотя буква е передавала и [’о], под влиянием церковнославянского произношения требовалось читать как написано, поэтому переход [е] в [о] отсутствует и в более широком круге книжных слов, особенно это характеризовало поэтическую речь XVIII-XIX вв. В соответствии с разработанной М.В. Ломоносовым теорией «трех штилей», отсутствие перехода [е] в [о] является характерной чертой высокого стиля. Ср.: «На холмах пушки, присмирев, прервали свой голодный рев» (А. Пушкин). «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет» (И. Крылов).

3. В лексике так называемого «второго полногласия»: первый, зеркало, верх, верба, смерть, четверг, церковь. Перехода в подобных словах нет и не могло быть, так как [р] долгое время сохранял мягкостьв старомосковском нормированном произношении и до сих пор еще сохраняет ее в просторечии, в первую очередь, перед губными и заднеязычными согласными. Мягкость [р’] была следствием развития 2-го полногласия после падения редуцированных. Перед твердыми переднеязычными [р’] отвердел раньше, поэтому в отдельных словах переход все-таки наблюдается, например, зёрна, твёрдый, чёрный, мёртвый, мёрзнуть.

4. В словах с суффиксами -ск- < -ьск-, -н- < -ьн-, -ств- < -ьств- также нет перехода: женский, деревенский, полезный, любезный, деревня (ср. простореч. дерёвня), учебный, душевный, медный, земство. После утраты редуцированного в суффиксе согласный корня долго сохранял мягкость, приобретенную во время вторичного смягчения: ме[д’]ный, душе[в’]ный.

5. Нет перехода и в ударных приставкахбез - и не -: бездарь, бестолочь, неслух, невод, немощь, недоросль, нехотя и под. Здесь сыграла свою роль морфологическая аналогия - сохранение единства морфемы.

Кроме перечисленных групп слов с «отклонениями» в переходе, следует учитывать те случаи, когда [е] переходит в [о] без фонетических условий, по аналогии, для которой имется несколько оснований. Во-первых, влияние родственных слов, то есть словообразовательная аналогия: ве[с’ол]ый - ве[с’ол’]енький, зе[л’он]ый - зе[л’он’]енький, [п’ос] - [п’ос’]ик, гор[шок] - гор[шоч’]ек. Во-вторых, выравнивание основы внутри парадигмы склонения или спряжения одного слова, то есть формообразовательная (морфологическая) аналогия: клён, клёна, клёну, клёном, на кл ё не, берёза, на бер ё зе; несёшь, несёт, несём, нес ё те, вез ё те, плет ё те. В-третьих, в результате влияния твердого варианта склонения на мягкий, при унификации окончаний в одном типе склонения: а) тв. пад. ед.ч. сущ. 1 скл. - земл ё й, свеч о й, судь ё й, как рек о й, вод о й, жен о й; б) им.-вин. пад ед.ч. сущ. ср. р. 2 скл., типа плеч о, лиц о, зверь ё, жиль ё, как окн о, сел о; в) окончании местоимений и кратких прилагательных ср. р., например, тво ё, мо ё, вс ё, свеж о, как он о, т о, высок о. (В скобках заметим, что такой переход чужд украинскому языку: [моj э, плэч э ].)

В результате аналогии [о] может появиться ив словах с исконным [Ý], например: зв ё зды, гн ё зда, с ё дла, приобр ё л из др.р. зв Ý зды, гн Ý зда, с Ý дьла, приобр Ý лъ, возможно, что по аналогии с формами в ё сны, с ё ла, прив ё л. Есть и другой взгляд на такие случаи. Изменение [Ý], как и все фонетические процессы, происходило неодновременно по разным говорам. В московском говоре, легшем в основу литературного языка, [Ý] держался долго, но на других территориях [Ý] совпал с [е] раньше и именно там (до XV в.) перешел в [о].

Каковы же были последствия 3-й лабиализации для фонетической системы русского языка?

В результате перехода [е] в [о] увеличилось число позиций, в которых твердые и мягкие согласные находились бы в одинаковых условиях - перед гласным непереднего ряда. Вспомним: в древнерусском языке до 2-й половины XI в. перед гласными нереднего ряда [а] и [у] могли находиться только исконно мягкие согласные (сонорные, шипящие и [ц’]), причем шипящие и [ц’] были представлены в системе только как мягкие фонемы, а сонорные [р’, л’, н’] могли быть еще и твердыми [р, л, н]. И только для сонорных (исконно мягких и твердых) существовали одинаковые позиции - перед [а] и [у]: [ко н’у - ок ну, ко н’а - ок на, во л’а, во л’у - во ла, во лу, бу р’а, бу р’у - ка ра, ка ру ], то есть [н’а - на, н’у – ну, л’а – ла, р’а - ра] – 2 позиции для 3-х пар согласных. После смягчения полумягких согласных и утраты особой фонемы < ä > переднего ряда (во 2-й половине XI в.) вторично смягченные согласные стали употребляться перед [а] (непереднего ряда), как и твердые согласные, ср.: [ п’а ]ть – с[ па ]ть, [ м’а ]л – [ ма ]л, [ с’а д’ь] – [ са д], [ в’а ]л – [ ва ]л и т.д., т.е. в позиции перед [а] по призаку твердости-мягкости стали противопоставляться еще 6 пар согласных. После падения редуцированных во 2-й половине XII в. мягкость согласных перестала зависеть от качества гласного, таким образом, прибавилась третья позиция с равными условиями для твердых и мягких согласных - на конце слова: [ко н’ – око н ], [ве с’ – ве с ], [сы п’ – оси п ]. В результате перехода [е] в [о] к XIV в. исконно мягкие сонорные и согласные вторичного смягчения оказались перед [о] (гласным непереднего ряда), как и исконно твердые согласные (4-я позиция): ко[ н’о м] – [ но в], за[ р’о й] – [ ро й], зем[л’ о й] - [ ло в], [ с’о с]тры – [ со т]ы, [ в’о с]ны – [ во с’]емь и т.д. Как видно из примеров, происходило постепенное освобождение признака мягкости согласных от позиционных условий, от качества соседствующих с ними гласных, и 3-я лабиализация - еще один шаг к закреплению фонемного статуса мягких соглаcных.

 

2. История звука [Ý]

 

Как известно, гласный [Ý] возник в общеславянскую эпоху двояким путем: 1) из и.-е. монофтонга [*ē] долгого (например, лат. vērus // др.р. вÝра) и 2) из прасл. дифтонгов [*оi], [*аi] при их монофтонгизации в результате действия ЗОС (например, лит. vainìkas, káina // др.р. вÝнъкъ, цÝна). Естественно, что [Ý]-(1) монофтонгического происхождения качественно отличался от [Ý]-(2) дифтонгического. Вспомним, что перед [Ý]-(1) из и.-е. [*ē] происходила 1-я палатализация заднеязычных (образование мягких шипящих), а перед [Ý]-(2) из [*оi], [*аi] - 2-я палатализация (образовывались мягкие свистящие). См. «Таблицу происхождения вторичных согласных звуков русского языка» в 3-ей части данного пособия.

При исследовании истории данной фонемы перед лингвистами возникает множество вопросов, на которые трудно дать однозначный ответ. В лингвистической литературе даже возник термин – «ятевая проблема». Рассмотрим только некоторые аспекты этой проблемы.

1. Совпали ли [Ý]-(1) и [Ý]-(2) в общеславянском языке впоследствии или оставались разными звуками? Поскольку рефлексы их одинаковы во всех славянских языках, то можно сделать вывод о том, что, возникнув разными путями и различаясь на начальном этапе, оба звука (ятя) совпали в одном звучании (см. подробнее в кн.: Ф.П. Филин. Происхождение русского, украинского и белорусского языков. Л., 1972).

2. Как же звучал [*Ý] (уже единый) в общеславянском языке? От ответа на этот вопрос зависит и определение качества данного звука в древнерусском языке. Однако решение этой задачи затруднительно, так как рефлексы о.сл. [*Ý] в современных славянских языках и диалектах удивительно многообразны: от узкого [i] до широкого [а], от [аi] до [iа], от [ei] до [ie]. Только в диалектах словенского языка можно насчитать до 16 рефлексов о.сл. [*Ý], отличных друг от друга (см. статью В.К. Журавлева в ВЯ, 1965, № 1). Показания заимствованных слов также разнообразны и противоречивы. Несомненно одно: после распада о.сл. языка [*Ý] образовал особую фонему. Например, в старославянском языке это была фонема переднего ряда нижнего подъема, которая характеризовалась открытостью. По сравнению с ней древнерусская фонема < Ý > была более закрытой - верхне-среднего подъема.

3. Каково же было качество < Ý > в древнерусском языке? Можно предположить, что в древнерусском языке дописьменного периода < Ý > имела различные оттенки произношения, которые были свойственны отдельным диалектам и даже частично сосуществовали в одном диалекте, например, закрытый гласный [ê], дифтонги [ie, ei]. Так, Ф.Ф. Фортунатов и А.А. Шахматов предполагали, что в древнерусском языке фонема < Ý > звучала как дифтонг [ie]). Такая фонетическая неустойчивость < Ý > привела к ее падению в большинстве восточнославянских говоров. Но процесс утраты < Ý > как особой фонемы был длительным, протекал неодновременно и в различных областях дал разные результаты.

Таким образом, история древнерусской фонемы < Ý > - это история ее изменения в разных диалектах древнерусского языка. И надо заметить, что, хотя судьба < Ý > в говорах до сих пор до конца не изучена (Ф.П. Филин), однако можно определить общее направление в изменении < Ý > в диалектах древнерусского языка, опираясь на данные современных диалектов.

Если принять точку зрения, что < Ý > в древнерусском произносилась как закрытый гласный [ê], приближавшийся к дифтонгу [ие], т.е. б[ê]лый - б[ие]лый, то в дальнейшем ее изменение могло идти двумя путями - усиление одной или другой части дифтонга.

Усиление первой части дифтонга [ и е] приводило к слиянию фонемы < Ý > с < и >. Это было характерно для большинства южных диалектов, легших в основу украинского языка. Сначала дифтонг [ие] изменялся в [и] в положении перед мягким согласным (под ударением или без), например: дÝтя > дiтя, дiтятко, вÝтер > вiтер, змÝя > змiя, сÝдя > сiдя. А перед твердым согласным особое произношение < Ý > как закрытого гласного [ê] или [ие] сохранялось. Впоследствии изменение произошло и перед твердым согласным: хлÝб > хлiб, сÝно > сiно, бÝлый > бiлий, лÝс > лiс, лÝто > лiто.

Усиление второй части дифтонга [и е ] и дальнейшее совпадение < Ý > с < е > характерно было для многих южнорусских, для среднерусских, части севернорусских говоров, а также говоров, легших в основу белорусского языка. Судя по данным Смоленской грамоты 1229 г., где смешиваются буквы Ý и е, в XIII в. в смоленском говоре < Ý > уже не отличалась от < е >.

Наконец, в отдельных говорах, например, вологодских, новгородских, рязанских, воронежских < Ý > могла сохраниться без изменения как закрытый гласный [ ê ] или как дифтонг [ ие ] (особенно под ударением).

История < Ý > восстанавливается путем изучения употребления буквы Ý в памятниках письменности: правильно или нет она употреблена в слове с этимологической точки зрения. Как уже отмечалось, самый ранний пример отражения падения < Ý > дает Смоленская грамота 1229 г., где смешиваются буквы Ý и е. В галицко-волынских памятниках, созданных на территории современной Украины, замена буквы Ý буквой i (и наоборот) отражается с конца XIII в. В новгородских памятниках - с XIV в. Но в то же время во -многих памятниках буква Ý употребляется этимологически правильно, не смешиваясь с другими буквами, следовательно, звук [Ý] долго сохранялся в данном говоре как особая фонема. Например, правильное употребление буквы Ý характеризует Лаврентьевскую летопись 1377 г. В Моск. грамотах до XVII в. различались < Ý > и < е > под ударением. Еще Ломоносов указывал на различие < Ý > и < е > в литературном языке, с оговоркой, что «в просторечии они имеют едва заметную чувствительную разность, которую в чтении слух весьма явственно разделяет и требует в [е] дебелости, а в [Ý] тонкости». Из этого ясно, что в живом московском говоре, в московском просторечии во времена Ломоносова < Ý > почти полностью совпала с < е >, и только в литературном произношении (возможно, искусственно) различие [Ý] и [е] продолжало поддерживаться.

Таким образом, в литературном языке, возникшем на базе московского говора, на месте [Ý] стал произноситься [е], совпавший с [е] исконным. Однако этот звук [е], восходящий к < Ý >, не изменялся в [о] в положении после мягкого перед твердым согласным, как изменялся исконный [е] или из [ь] в сильной позиции. Правда, есть исключения, которые можно объяснить действием аналогии или влиянием тех говоров, где падение < Ý > произошло раньше, чем в московском говоре. Например: гнёзда < гнÝзда, сёдла < сÝдьла, позёвывает < зÝвати, обрёл < обрÝсти. В севернорусских ёкающих говорах действие аналогии еще шире: убёг, бесёда, пётух, сёсти.

В азбуке буква Ý употреблялась до 1918 г.

Как уже было сказано, в русском литературном языке < Ý > совпала с < е >. Но есть ряд слов с < и > вместо этимологического [Ý], например: дÝти - дÝтя > д е ти, но д и тя, д и тятко; сÝлъ - сÝдÝти > с е л, но с и деть, сидя; вÝдÝти, съвÝдÝтель > в е дать, но св и детель. В последнем примере наблюдается изменение мотивированности слова - первоначальное его значение было связано со значением глагола вÝдÝти – «знать», т. е. свÝдÝтель – «тот, кто знает». С переходом < Ý > в < и > слово попадает под влияние глагола видеть, т.е. свидетель – «очевидец». В древнерусском языке были разные слова для обозначения «свидетелей» на разных основаниях, например, видокъ, т.е. «очевидец»; послухъ – «тот кто что-то слышал о деле»; наконец, свÝдÝтель, т.е. «знающий о деле», «осведомленный», «знаток».

Обобщая историю < Ý > в древнерусском языке и его говорах, можно представить следующую схему:

Древнерусская фонема < Ý > как {закрытый [ê] или [ие]}

- в части говоров (вологод., ряз., новг., воронеж.) сохранилась в прежнем качестве: как закрытый [ê] или [ие];

- в большинстве говоров изменилась:

а) совпала с < e > - реализуется в более открытом звуке (русск. лит. язык, среднер., южнор. говоры и часть севернор. говоров, белор. язык);

б) совпала с < и > - реализуется в более закрытом звуке (укр. язык).

 

3. История шипящих и [ц’]

Шипящие [ж’], [ш’] и аффрикаты [ц’], [ч’] никогда не были парными по признаку «твердость – мягкость». И в современном русском языке они остаются непарными: [ж, ш, ц] - всегда твердые, [ч’] - всегда мягкий.

Поскольку звуки [ж’, ш’, ц’] возникли как мягкие согласные, то история этих звуков - история их отвердения. Процесс этот не был связан с падением редуцированных. Вопрос о времени отвердения [ж’], [ш’], [ц’] решается по данным письменных памятников на основе написания буквы ы после соответствующих букв ж, ш и ц. Написаний жы, шы, цы не было ни в старославянской, ни в древнерусской графике.

Для [ж] и [ш] указания на их твердость появляются в памятниках с к. XIV в., а для [ц] - в XVI в. Например, в Духовной грамоте Дмитрия Донского 1389 г. - жы вите, дер жы тъ, Шы шкинъ; в Домострое - на цы дят, кон цы. Более позднее отвердение [ц] по сравнению с шипящими подтверждается и отсутствием перед [ц] перехода [е] в [о] (от е ц), в то время как перед [ж] и [ш] переход осуществляется (ё жик, ид ё шь).

В севернорусских диалектах сохраняется [ц’]. В украинском языке [ц] может быть твердым и мягким - он отвердел перед [э], как и мягкие согласные вторичного смягчения, и перед новым [и], в котором объединились древнерусские [и] и [ы], например, сон ц э, сер ц э, ц ибуля, ц ифра. В остальных случаях [ц’] сохраняет мягкость, которая на письме обозначается соответствующими буквами: ь, я, i, ю, например: хлопе ць, краве ць, оливе ць, горобе ць, крини ця, вули ця, паляни ця, цi кавий, ака цi я. В некоторых русских говорах [ж, ш] отвердели перед гласными непереднего ряда, но сохраняют мягкость перед [и], например: ш апка, ж аба, но [ ш’ ит’], [ ж’ изн’].

Звук [ч’] остается мягким в литературном русском языке и в русских говорах, но отвердел в белорусском и частично в украинском.

Современная русская орфография сохраняет традиционные написания, типа жи, ши; жь, шь (в некоторых грамматических формах), например: жи р, ши ло, мы шь, е шь, спло шь, ма жь, пише шь. Написание ци - сохраняется в середине слова (ци фра, ци рк), но на стыке корня и окончания или корня и суффикса появляется написание цы, например: кон ц-ы от ц-ы, Сини ц-ы н, сестри ц-ы н.

Процессы в истории шипящих и [ц] не привели к преобразованию системы согласных, но наложили на эту систему определенный отпечаток, как уже было отмечено, во всех говорах русского языка и в литературном языке шипящие и [ц] остаются непарными по твердости-мягкости. Ср. в литературном русском языке: [ж, ш, ц] - непарные твердые, а [ч’, ш’ш’, ж’ж’] - непарные мягкие: [дош’ш’, дож’ж’ик]. Во многих севернорусских говорах [ц’] - непарная мягкая фонема. В некоторых северно- и южнорусских говорах [шш] и [жж] - непарные твердые, ср. дожжык, шшука. В любом случае эти звуки остаются вне противовоставления по признаку «твердость-мягкость».

 

4. История заднеязычных согласных. Изменение [гы], [кы], [хы] в [г’и], [к’и], [х’и]

 

Заднеязычные согласные в русском языке долго оставались вне соотносительности по твердости-мягкости. Они не могли выступать перед гласными переднего ряда, так как еще в общеславянскую эпоху в таких сочетаниях заднеязычные согласные подверглись палатализациям. Лишь в заимствованных словах встречались срочетания [г’е, к’е, х’е, г’и, к’и, х’и], например, ангелъ, кедръ, гигантъ, китъ, хитонъ, в то время как в исконно русских словах были сочетания [гы, кы, хы] - Кы евъ, ру кы, но гы, хы трыи, со хы.

В XII-XIII вв. в сочетаниях [гы, кы, хы] начинают изменяться и гласный и согласный: гласный передвигается в зону переднего ряда, а согласный смягчается. На юге этот процесс происходил раньше, на севере - позже.

В результате такого изменения в исконно русских словах появляются сочетания [г’и, к’и, х’и], в которых мягкие заднеязычные выступают как позиционные варианты твердых. В памятниках написания типа Ки евъ, ки сел, ги бель, по хи тити появляются лишь с XIV в.

Смягчение [г’, к’, х’] было одним из этапов формирования соотносительности согласных по твердости-мягкости и связано процессом функционального сближения < и > и < ы >, при этом [г’, к’, х’] выступали как варианты твердых фонем < г, к, х >. Это смягчение было подготовлено бытованием в древнерусском языке заимствований из греческого, содержавших мягкие заднеязычные (Ге оргии, Ни ки фор, Ни ки та, Я ки м), и поддержано морфологической аналогией, под воздействием которой происходило выравнивание основ в склонении и спряжении с устранением результатов 2-й палатализации: перед окончанием или суффиксом с гласным переднего ряда восстанавливался заднеязычный согласный основы, например: но г а, му х а, учени к ъ - но ге, му хе, учени ки вместо но зÝ, му сÝ, учени ци. Или: пе к у, пе ки, пе ки те, бе г у, бе ги, бе ги те вместо пе ци, пе цÝ те, бе зи, бе зÝ те. Как видим, обобщение основ также приводило к появлению форм с мягкой разновидностью заднеязычных согласных.

Однако становление мягких заднеязычных согласных как самостоятельных фонем происходило уже в период развития русского национального языка, так как в древнерусском языке не было еще одинаковых позиций для [г, к, х] и [г’, к’, х’], позиций, которые для остальных твердых и вторично смягченных согласных появились после падения редуцированных и перехода [е] в [о]. Мягкие заднеязычные [г’, к’, х’] встречались только перед [и] и [Ý] (позднее [е]), в остальных позициях (на конце слова, перед согласным, перед гласными непереднего ряда) употреблялись только твердые [г, к, х]. Такое положение в основном сохраняется и в современном русском языке. Правда, в связи с притоком заимствований (а они все же не могут характеризовать систему языка в целом), в русском языке мягкие [г’, к’, х’] стали возможны и перед гласными непереднего ряда [а, у, о], например, мани кю р, гю рза, ли кё р, Гё те, гя ур, Кя хта. Ср. также единственное исключение в спряжении русского глагола ткать: т кё шь, т кё т, т кё м, т кё те вместо тчёшь, тчёт, тчём, тчёте, а также просторечное ж гё м, ж гё шь, ж гё т, ж гё те). Существование подобных примеров дает повод говорить о соотносительности твердых и мягких заднеязычных, хотя вопрос о фонематической роли [г’, к’, х’] в русском языке не решается однозначно. В связи тем, что в литературном языке и во многих диалектах мягкие заднеязычные не находятся в изолированной от гласных позиции (на конце слов), большинство лингвистов (МФШ) не склонны считать их самостоятельными фонемами (ср. противоположную точку зрения А.Н. Гвоздева). Процесс их становления продолжается. Так, например, в некоторых говорах мягкие заднеязычные стали употребляться шире, чем в литературном языке - в результате прогрессивной ассимиляции по мягкости, например, Пе[т’ к’а ], Ва[н’ к’а ], ча[j к’у ], пало[ч’ к’о ]й, О[л’ г’а ], коче[р’ г’у ], наве[р’ х’у ], о[л’ х’а ]. Это явление возникло в XV в. и теперь наблюдается в южно-, средне- и севернорусских говорах. А так как по аналогии заднеязычные иногда смягчаются и после твердых согласных, например, пал[ к’ а], во[ф к ’а], то можно говорить, что [к’] начинает тяготеть к фонеме, но процесс этот не охватывает всех заднеязычных согласных и задерживается влиянием литературного языка.

 

История аканья

 

Древнерусский язык характеризовался таким явлением, как оканье - одинаковым произношением гласных фонем независимо от положения по отношению к ударению.

Современный русский литературный язык является акающим - гласные звуки в безударном положении произносятся нечетко вследствие количественной и (или) качественной редукции. Редукция возникла в языке как результат исторического процесса развития аканья.

Под аканьем в широком смысле понимают неразличение гласных фонем неверхнего подъема < а >, < о >, < е > в безударных слогах. Качество звука, который произносится в соответствии с фонемами < а >, < о >, < е >, зависит от позиционных условий: положения по отношению к ударному слогу, от окружающих согласных, от позиции начала и конца слова (синтагмы). Возникнув как явление диалектное, аканье распространилось на московский говор и впоследствии стало нормой литературного языка.

История возникновения и развития аканья до настоящего времени не получила однозначного объяснения. Трудность в реконструкции этого исторического процесса связана с решением комплекса вопросов: Какова фонологическая сущность аканья? На какой территории оно появилось? Какова хронология развития аканья как фонологической системы? Когда и в каких условиях сформировались известные современным говорам типы аканья? - и др.

Факты аканья, отмеченные в памятниках письменности, достаточно противоречивы: с одной стороны, отдельные примеры, свидетельствующие об акающем произношении, зафиксированы уже самыми ранними памятниками ХI-ХIII вв.: шир а та, дар а вати (Новг. минеи, ХI в.), от п а па, к а тцеви (новг. берестяные грамоты ХII, ХIII вв.); с другой стороны, широкого распространение аканья памятники ХIII-XIV вв. не подтверждают, а множество белорусских памятников XV-XVII вв. совсем не отражают аканья, хотя белорусские говоры относят к территории его первичного распространения.

Письменная традиция не давала возможность писцам отражать непосредственное произношение слов, и это затрудняет использование данных письменности в решении хронологических вопросов аканья. Проблема распространения и развития этого исторического процесса лингвистами решается преимущественно на основе материалов современной описательной диалектологии и лингвогеографии.

Проблемы предпосылок к возникновению, времени и локализации аканья на разных этапах его развития взаимосвязаны. Все указанные вопросы решаются в зависимости от понимания исследователем фонологической сущности аканья, научных данных, доступных ученому во время появления той или иной гипотезы.

Гипотезы о происхождении аканья возникали неоднократно.

Одна из них предполагает общеславянское происхождение аканья. Сторонники этой гипотезы связывали аканье с генетическим совпадением < a > и < o > в одном звуке, что было характерно для восточной части индоевропейских языков. Подобные гипотезы высказывались А. Мейе, А. Вайаном, В. Георгиевым.

Так, по теории болгарского академика В. Георгиева аканье не возникло на почве какой-то части восточнославянского диалекта, а было унаследовано из праславянской эпохи. Аканье отражает свойственное славяно-балтийским языкам совпадение < o > и < a > в одном звуке. В балтийских областях < o > и < a > совпали в < a >; в славянских - первоначально совпали в < a >, а в дальнейшем перешли в < o > в одних говорах во всех позициях (это окающие говоры), в других говорах - только в ударном положении (это акающие говоры).

Гипотеза В. Георгиева признана сомнительной, т.к. не учитывала фонологической сущности аканья: аканье - это прежде всего неразличение фонем < a> и < o >. В свете новых научных данных точка зрения В. Георгиева критикуется, как несоответствующая материалам древнерусских памятников и данным современной лингвогеографии.

В конце ХХ века к обоснованию указанной гипотезы вернулся Ф.П. Филин. По мнению этого ученого, механизм аканья имеет в основе особенность, которая является наследием фонетической системы общеславянского языка. Этой системе был свойственен звук [a^о] - лабиализованный гласный нижнего подъема. В природе указанного звука были заложены два пути его дальнейшего развития: усиление лабиализации и изменение в [o] или ослабление лабиализации и изменение в [a]. Подобные звуки - [a^о] и [o^а] - отмечаются в современных русских и белорусских говорах, хотя некоторые ученые предполагают их позднейшее появление. Как предполагал В.П. Филин и его последователи, во всех славянских языках [a^о] под ударением перешел в [o], т.е. приобрел напряженную артикуляцию, в безударном положении в большей части говоров [a^о] изменился в [o], а в некоторых диалектах - в [a]. Таким образом развилось противопоставление оканья и аканья.

Другая точка зрения на происхождение аканья предполагает, что аканье - явление субстратное, т.е. присущее некоему языку, существовавшему на территории Восточной Европы до появления на ней восточнославянских племен. Это точка зрения П.С. Кузнецова, В.Н. Сидорова. В некоторых работах об этом пути возникновения аканья пишет А.А. Шахматов, полагая, что неразличение фонем < a > и < o > - древнейшая черта племенных диалектов дреговичей (предков современных белорусов) и вятичей.

Третья гипотеза o процессe появления аканья относит его возникновение к восточнославянскому периоду языка. Аканье генетически связывают с перестройкой акцентной структуры слога и хронологически - с процессом падения редуцированных. Сторонники этой точки зрения - Н.С. Трубецкой, С.Б. Бернштейн, Л.Л. Васильев, Р.И. Аванесов, К.В. Горшкова и др. - убедительно обосновывают свое мнение, привлекая в качестве доказательств данные современных исследований диалектологии и истории языка Указанная гипотеза подтверждается тем, что: а) ни в одном современном говоре нет различий в вокализме исконного первого предударного слога и вторичного первого предударного (ставшего первым предударным после падения редуцированных); б) современные типы предударного вокализма указывают на то, что аканье возникло после того, как появилось противопоставление фонем < о > и < ô > («закрытый» звук); а фонема < ô > появилась вследствие перестройки интонационной системы древнерусского языка; в) некоторые разновидности современного диссимилятивного аканья указывают на появление аканья до совпадения < Ý > и < е > в одной фонеме и до перехода <e> в <o>; появление аканья на восточнославянской почве подтверждается и другими фактами языка.

С процессом перестройки интонационной системы связывал развитие аканья А.А. Шахматов, первым создавший более или менее стройную теорию возникновения этого исторического процесса.

Объясняя появление аканья, ученый предположил, что до смены интонации фонемы верхнего подъема < и >, < ы >, < у > (а в некоторых диалектах и < а >) были долгими, остальные - <о>, <ô>, < е >, < Ý > (т. е. < ê > «закрытый» звук), < а > - краткими.

В результате изменения характера ударения выделился ударный гласный, а в безударном положении звуки сократились: долгие < и >, < ы >, < у > стали краткими, а краткие < о >,< е >,< а > - редуцированными. При этом на месте фонем < a >, < o >, < e > в первом предударном слоге возникла фонема неясного качества: после твердого сог