Противоречия в подходах различных библейских исследователей к проблеме эсхатологии 2 Фес

Проблематика понимания второго пришествия Господа Иисуса Христа у солунян раскрывается как в исследуемом нами как в труде проф. прот. В. Страхова[109], так и в исследовании проф. Н. Глубоковского[110].

У Страхова в пятой главе его труда вводятся понятия, которые сам он сам называет таинственными, поскольку они относятся к эсхатологическим событиям. Это слова, характеризующие будущее отступление и приход антихриста, как знамения приближающегося конца мира. Однако апостол их вводит без особого разъяснения. Это такие слова, как: «‘η’αποστασία» («отпадение») (Фес. 2,7), « ὁ κατέχων » («удерживающий» ) (Фес.2,7), «τό κατεχόν» («удерживающее”) (Фес. 2,6), выражение «ὁ άνθρωπος τῆς ἀνομίας» («человек беззакония») и «τὸ μυστήριον τῆς ἀνομίας» («тайна беззакония») [111]. Страхов пытается приоткрыть завесу таинственности над этими понятиями, дабы ближе подойти к пониманию событий, предваряющих Второе пришествие Христа и кончину мира. Для поиска смысла каждого из этих понятий он прибегает как к святоотеческому наследию, так задействует и исследования современных ему библеистов. Все полученные мнения Страхов рассматривате в разрезе пяти направлений: догматическую, церковно-историческую или протестантско-полемическую (конфессиональную), догматико-историческую, историко-критическую и традиционно-историческую (мифологическую)[112], которые затем тщательно рассматривает. Приведем кратко те выводы, к которым он приходит, рассмотрев каждый из этих подходов на вышеописанные эсхатологические понятия.

Первый подход у Страхова представляет собой мнения святых отцов древней Церкви по вопросу эсхатологии, который им был озаглавлен как догматический. В понимании основных таинственных понятий представленные ими взгляды скреплены единой позицией по главным вопросам. Так, все эти эсхатологические понятия, используемые ап. Павлом для характеристики эсхатологического периода и приведенные нами выше, понимаются представителями догматического подхода в свете откровения из самого Священного Писания. Они «понимаются буквально, без применения их к каким-либо определенным историческим событиям и лицам», о чем нельзя будет сказать относительно представителей более современных концепций.[113].

Таким образом, у представителей догматического толкования наблюдается наибольшее соответствие духу и букве Священного Писания, оно также по времени есть самое древнее, хотя у некоторых из них и имеются некоторые расхождения. При приближенном рассмотрении других концепций становится очевидно, что они весьма далеки от понятия церковности, в них не находим никакой откровенности, также в них много вопросов и недоумений.

Второй подход получил название церковно-исторический или протестантско-полемический (конфессиональный). В нем таинственные слова («удерживающий», «отпадение», «человек беззакония» и др.) понимаются не в буквальном, как в догматической концепции, а в аллегорическом смысле. Подобную концепцию взглядов можно найти в оппозиционных к католичеству западных религиозных движениях[114]. В результате такого понимания само представление о нем, как считает Страхов, является не историческим событием, а серией событий, растянутых на века. Все это противоречит тексту Библии, который опровергает как версию длительного периода для антихриста, так и возможность существования нескольких антихристов. Единственность антихриста и указание на будущность исполнения этих пророчеств доказывает само Священное Писание:

· антихрист будет показывать чудеса («творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми» - Откр.13,13);

· печать с числом «666», без которой не возможно будет осуществлять торговые связи («всем … положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его. … число его шестьсот шестьдесят шесть» - Откр.13,16-18);

· бедствия, войны, разрушения, и природные катаклизмы, которые будут происходить («восстанет народ на народ, и царство на царство; будут большие землетрясения по местам, и глады, и моры, и ужасные явления, и великие знамения с неба» - Лк.21,10-11) и прочие предвестники прихода лжехриста.

· Нет указания на множественность антихристов, но на конкретную личность («И увидел я другого зверя, выходящего из земли» - Откр. 13,11)

Поскольку ничего из вышеперечисленного не произошло в истории человечества, церковно-исторический подход нельзя принимать для рассмотрения[115]. В противном случае, по его мнению, нам придется отвергнуть истинность слов Евангелия.

Третий подход у Страхова получил название современно-историческим. Эсхатологические понятия второй главы послания к фессалоникийцам, предложенные для рассмотрения Страховым в начале пятой главы его исследования, применяются сторонниками этого взгляда лишь к современным апостолу лицам и событиям или к тем, что ожидаются в ближайшем будущем. В качестве доказательства своей правоты представители этого взгляда приводят свидетельства исторических событий, когда Иерусалим в 66-67 годах по Р.Х. был разрушен Римским войском. В этих словах они усматривают исполнение пророческих слов Спасителя, связанных с концом времен. Свой вывод они аргументируют на основе эсхатологических отрывков из Евангелий: «…а находящиеся в Иудее, да бегут в горы», поскольку в Иерусалиме «не останется здесь камня на камне, все будет разрушено». (Мф.24:16 и Лк.21:21) Однако мы как христиане можем смело опровергнуть это представление, поскольку в том же отрывке, после предсказаний о гибели Иерусалима мы читаем и пророчества, напрямую относящиеся к последним временам: «Солнце померкнет и луна не даст света своего…» (Мф. 24:29). Таким образом, в 24-й главе Евангелия от Матфея содержатся не столько пророчества о ближайших событиях, но и о событиях последних времен, о которых говорит и книга Откровения Иоанна Богослова. Не соглашается с этой концепцией и сам проф. прот. В. Страхов[116].

Четвертая, историко-критическая точка зрения предлагает рассматривать эсхатологический отрывок второго послания к фессалоникийцам в светском, секулярном ключе. Представители этого подхода понимают все вышеописанные таинственные понятия («человек греха», «удерживающий» и «отпадение») не имеющими никакого сакрального смысла, а лишь указывающие на общую силу добра, удерживающую произвол греха в этом мире. Этот взгляд исключает какое-либо Божественное откровение, данное апостолу, посему для православного библеиста оно не имеет никакой ценности и Страхов его также отвергает[117].

Последний, традиционно-исторический (мифологический) подход характерен для представителей немецкой западной школы, получившей развитие от протестантского течения. Его выразителями явились немцы – Гунке и Буссэ, а др., взгляды которых приводят к еще менее церковным выкладкам, идущими в явное противоречие с учением и преданием Церкви. Поэтому нами они не будут рассматриваться в приближенном виде. Автор исследования и вовсе считает их труд «бесплодным»[118].

Сам Страхов склоняется к правильности лишь первой, догматической точки зрения для понимания Павловой эсхатологии. Выраженная святыми отцами и учителями древней Церкви, она служит самой подходящей для их интерпретации и заслуживает б о льшего внимания. Однако он уделяет много внимания и светским взглядам, иногда весьма подробно представляя их воззрения, несмотря на то, что их резкие выводы порой идут в противоречие с самим Писанием. Об этом упоминает не раз его оппонент – проф. Глубоковский.

Надо заметить, что исследуемый нами труд Глубоковского во многом был составлен в качестве критического отзыва на исследование проф. прот. В.Н. Страхова. Уважая его труд и считая его «полезным приобретением для всей русской богословской науки» [119] его критика Страхова касается лишь указанием на некоторую боязнь и неясностью в выражении своих взглядов и суждений. Он выделяет, что Страхов обстоятельно освещает различные экзегетические вопросы, но подчас эти рассуждения позже отвергаются им самим. Таким образом, они служат лишь чуждым, «антиквариатским интересам». Также Глубоковский замечает, что автор использует иногда материал не из первых источников, а «из вторых рук»[120].

Таким образом, из всех представленных подходов билеистов, Церковь готова принять как допустимый лишь первый, названный у Страхова догматическим. Остальные содержат где прямое, а где косвенное опровержение истинности Священного писания и в своем анализе опираются на нехристианские и не совсем проверенные источники, на что часто указывает читавший работу Страхова, проф. Н.Н. Глубоковский[121].