Отмена условного освобождения

 

Здесь мы обращаем внимание на то, что человек не в состоянии использовать второй шанс и исправиться. В большинстве законодательств есть механизмы сдерживания антиобщественного поведения. Один из таких механизмов – условный срок или освобождение вместо тюремного заключения. Условный срок – как предупредительный выстрел в воздух: больше не безобразь, или поблажек не будет. Человек, преступивший закон в первый раз, может быть, научится на своих ошибках и побоится наказания. Как уже говорилось, психопаты не извлекают уроков из опыта, и угроза наказания не влияет на их поведение в будущем. В данном пункте мы обращаем внимание на эту черту. Кроме того, мы оцениваем готовность человека обмануть доверие не только родных и друзей. Когда государство выпускает преступников из тюрьмы раньше времени, как при условно-досрочном освобождении, некоторые легко злоупотребляют его снисхождением.

Гито нарушал условия залога и не являлся в суд. Так случалось много раз, что обеспечивает ему высокий балл.

О Буте нам неизвестно, что он когда-либо арестовывался, поэтому придется пропустить этот пункт и посчитать итоговый результат пропорционально.

 

Балл Бута будет рассчитан пропорционально

Гито 2

 

Разнообразие преступной деятельности

 

У Гито очень длинный список нарушений закона: убийство, мошенничество, кража, побои, грабеж, угроза оружием, незаконное владение оружием, подделка, неявка в суд, будучи отпущенным под залог, нападение на представителя закона при исполнении служебных обязанностей (драка с тюремщиком), незаконное лишение свободы (на бракоразводном процессе стало известно по меньшей мере об одном случае, когда он запер жену в чулане и держал ее там, пока она чуть не задохнулась, и только после этого выпустил), бродяжничество и пьянство в общественном месте. У Гито не было предпочтений в преступных занятиях.

Этот пункт касается не только количества антисоциальных поступков, но и готовности участвовать в разнообразной незаконной деятельности. Психопат, как правило, не останавливается на одном виде преступлений, что отличает его от обычного преступника, который, скажем, влезает в дом, чтобы добыть себе денег на наркотики. Здесь важно разнообразие.

У Бута было не много пороков, и, хотя он совершил убийство Линкольна, у нас нет сведений о других преступлениях в различных областях его жизни.

 

Бут 0

Гито 2

 

Итог

 

На этом упражнении сквозь призму убийств двух президентов XIX века я проиллюстрировал, как ученые оценивают психопатические черты. Оба убийцы совершили ужасные деяния, с которыми их имена будут связаны навсегда. Однако, как показал анализ, в том, что касается психопатических черт, они совершенно не похожи друг на друга.

Гито попадает в 99-ю процентиль психопатии – 37,5 балла из 40, считая полбалла за пропущенный пункт. Иными словами, из тысяч людей, исследованных при помощи Перечня психопатических черт, Гито практически по всем пунк там является образцом – и приближается к максимальному баллу. Гито соответствует почти всем критериям психопатии не только по данным современной науки, но и по Клекли. Примечательно, что у него никогда не было бреда, галлюцинаций и тревожности – даже на пути к эшафоту. При этом и совершенное им убийство президента Гарфилда не имело удовлетворительного мотива. Доктор Спицка, свидетель на судебном процессе со стороны защиты, слегка вышел за рамки нравственного помешательства и заявил, что Гито – «моральное чудовище». На суде Гито вел себя, мягко говоря, театрально. Давая показания, он цитировал собственные стихи, постоянно и активно пытался сам представлять себя и поносил защитников. После вынесения смертного приговора он попросил, чтобы во время его казни играл оркестр (судья отказал). На пути к эшафоту Гито все так же проявлял психопатическое возбуждение, приплясывал на ступеньках, махал зрителям, жал руку палачу, а в качестве последнего слова прочитал свое стихотворение.

Отсутствие мотива у Гито заставило всю страну гадать о смысле его поступка. После приговора Гито граждане города Флинт в штате Мичиган, где он вырос и где соседям много лет приходилось иметь с ним дело, вздернули на виселицу его фигуру – горький конец трагической истории.

Бут, с другой стороны, набрал всего 8,4 балла из 40 – низкий результат. Хотя по баллам Бут вдвое опережает обычного жителя США и Канады (в среднем 4 балла из 40 по ППЧ), он далеко не доходит до типичного преступника. До убийства он был тем человеком, с которым я сам мог бы выпить пива и попробовать доказать ему ошибочность его политических убеждений. Однако Бут остался в истории как человек, совершивший одно из самых вопиющих злодеяний в истории Америки и лишивший страну одного из ее величайших президентов. Именно этим он и будет известен всегда. Однако его нельзя назвать психопатом в клиническом смысле. Поэтому мы называем его лишь тем, кем он и был, – убийцей.

 

 

Глава 4

Психопаты и электричество

 

ФАКТ: 77 процентов психопатов в США сидят в тюрьме ^[40] .

 

1998 год. Мое воскресное утро началось с часовой поездки под дождем туда, где в условиях строгого режима проходили программу терапии самые отъявленные преступники Канады. Это был особый день, потому что туда должна была прибыть новая партия заключенных. Меня будоражила возможность поговорить с 25 новичками и записать их на свое диссертационное исследование.

К тому моменту я проработал в канадских тюрьмах уже пять с лишним лет. Я проинтервьюировал сотни заключенных, многие из них были психопатами. Несколько даже получили максимальный балл по ППЧ.

В рабочие дни я всегда приезжал в тюрьму рано, еще до того, как заключенные вставали в своих камерах на утреннюю перекличку в семь утра. Я работал в обеденный перерыв и задерживался у себя, пока охранники не прогоняли меня в семь вечера, когда заключенных запирали на ночь. Я жил своей мечтой, каждый день интервьюировал психопатов. Это было страшно увлекательное дело. В то же время меня беспокоило, что через несколько лет я закончу аспирантуру и оставлю тюрьму. Я боялся, что мне уже никогда не доведется работать в таком удивительном заведении, в окружении таких доброжелательных сотрудников и, честно говоря, таких готовых к сотрудничеству заключенных.

Поэтому я работал очень много. Я приезжал туда в субботу и воскресенье, потому что в выходные у заключенных больше свободного времени, чем на неделе. Я пропускал зимние праздники и проводил Рождество в тюрьме. Кое-кто из друзей говорил, что я трудоголик и мне надо научиться делать перерыв. Но разве я мог остановиться, особенно если приезжала целая новая партия заключенных. Мой научный руководитель доктор Роберт Хэр спросил с опаской, нет ли у меня мании. Узнав, что это не мимолетный эпизод, он немного успокоился. Я работал в таком режиме уже несколько лет.

У меня с собой была свежая пачка распечатанных вопросов по ППЧ; порядок, когда и как их задавать, я отточил за сотни интервью. Я установил камеру на треножник, достал чистую видеокассету и вставил в камеру. Потом пошел в жилой блок, покручивая в руке латунный ключ, и поймал себя на том, что насвистываю какую-то мелодию. Мне не терпелось встретиться с новыми заключенными. Однако это воскресенье превзойдет все мои самые смелые ожидания. Да, этот день я никогда не забуду.

Я пришел в жилой блок еще до того, как заключенных выпустили из камер. Зашел в медпункт и включил кофеварку.

Раскрылись камеры, и заключенные поспешили в душ или общую комнату с телевизором. Шел футбольный сезон, и как раз начинались матчи команд Восточного побережья. Заключенные набились в общую комнату. Я прислонился к дверному косяку и поглядывал в телевизор, надеясь застать показ лучших моментов прошлых игр. Я вспоминал свои футбольные дни и вдруг понял, что загораживаю путь одному тяжкому преступнику, который хотел занять последний оставшийся свободным стул в комнате. Он мягко отодвинул меня в сторону и сел.

И тут в воздухе вдруг повисло напряжение. Я почувствовал его своим затылком, даже прежде чем осознал, что происходит. Слонявшиеся вокруг заключенные замедлили шаг, топот ног по холодному бетонному полу смолк, у телевизора как будто прибавили громкость, и я вдруг явственно почувствовал, как к моему носу поднимается пар от кружки с горячим кофе.

Оказалось, что один заключенный вышел из своей камеры совершенно голый и пошел по коридору. Я заметил его краем глаза. Он прошел мимо телекомнаты, мимо душевых и пустого медпункта и направился по лестнице к дверям, которые вели в спортивную зону. Некоторые обернулись, когда он прошел мимо, и провожали его взглядом. Другие старались не смотреть в его сторону, но я видел, что они его тоже заметили. Все были озадачены и встревожены. Что он задумал?

Голый человек вышел на улицу под дождь, пошел по короткой беговой дорожке и дважды сделал круг. Телекомната находилась на втором этаже, и нам хорошо было видно дорожку. Некоторые выглянули в окна и наблюдали за ним. Все отвлеклись от своих дел, но никто ничего не говорил. Мы все были ошарашены.

Голый заключенный вернулся, поднялся по лестнице на второй этаж и пошел к себе в камеру. Напряжение в телекомнате возросло. Вскоре этот странный тип появился из камеры с полотенцем и направился в душ. Он шагал прямо по центру, а остальные медленно уступали ему дорогу или вообще уходили в камеры. Некоторые делали вид, что просто беседуют друг с другом, но на самом деле старались не встретиться с ним взглядом. Я заметил, что один из самых крупных здоровяков слегка замедлил шаг, чтобы не столкнуться с новичком.

Голый человек быстро принял душ и вернулся к себе в камеру; в его походке было что-то развязное. Он был не очень высокий, но мускулистый.

Я должен был проинтервьюировать его. Я глотнул кофе и направился к его камере.

Над его дверью значилось имя Ричард.

– Доброе утро, я из УБК, провожу исследование. Мы беседуем с теми, кто здесь лечится, и замеряем активность мозга. Вы не хотели бы узнать подробнее? – спросил я.

– Не вопрос, – раздался ответ из темной камеры.

– Отлично. Может, оденетесь, возьмете что-нибудь перекусить, а приблизительно через полчаса я за вами зайду? Мы с вами поговорим у меня в кабинете внизу.

Я вернулся в медпункт и выпил еще пару чашек кофе. Мне надо было полностью проснуться для интервью с Ричардом.

Ричард надел классическую тюремную одежду: синие джинсы, белую футболку и темно-зеленую куртку. Он неторопливо спустился по лестнице и прошел через крытый проход в столовую, чтобы позавтракать. Минут через пятнадцать он вернулся в камеру. Я еле мог его дождаться и пошел за ним раньше обговоренного времени.

Он вошел в кабинет за мной и плюхнулся на стул напротив.

Прежде чем я успел достать из стола бланк согласия, он уставился на меня и сказал:

– Вам когда-нибудь приходится нажимать эту красную кнопку?

Он говорил о кнопке размером с серебряный доллар посреди стены; при нажатии она включала сигнал тревоги. На посту охраны раздавалась сирена.

Мы оба сидели примерно на одинаковом расстоянии от кнопки. Я понял, что, возможно, не успею добраться до нее быстрее, чем он до меня. Я тут же стал выискивать новый способ расстановки мебели, чтобы сидеть к кнопке ближе, чем интервьюируемый.

– Нет, – ответил я, – за пять лет, что я здесь работаю, мне еще никогда не приходилось ее нажимать.

Я вставил эти «пять лет», чтобы дать ему понять: у меня есть кое-какой опыт. Я не хотел, чтобы со мной еще раз сыграли шутку, принимая меня за новичка.

Не говоря ни слова, он резко встал и ударил по кнопке. Я не успел даже отреагировать. Он сел на место так же быстро, как вскочил.

– Посмотрим, что будет, – спокойно сказал он, откидываясь на спинку стула.

Через минуту мы услышали хлопанье дверей вдали и топот бегущих ног.

Я подумал, не встать ли, чтобы открыть дверь для охраны, но тогда мне пришлось бы пройти мимо Ричарда. Поэтому я просто сидел на стуле и ждал. Ричард преспокойно разглядывал компьютеры, папки и книги, скопившиеся у меня в кабинете за пять лет. У меня там сбоку был небольшой чулан, примерно полтора на полтора метра, где я установил аппаратуру для записи мозговой активности. В кабинете я все устроил так, чтобы следить за компьютерами, пока заключенный сидит в чуланчике на удобном стуле, и я снимаю его ЭЭГ. Недостаток планировки моего кабинета заключался в том, что во время интервью заключенный сидел ближе к двери. Может быть, я стал слишком беззаботным? Может, надо было переставить мебель, последовать совету, который дал мне доктор Бринк в первый же день, – всегда сидеть ближе к двери на случай, если я кого-нибудь выведу из себя? Я только мог надеяться, что не совершил роковой ошибки.

Все эти мысли пронеслись у меня в голове, пока тянулась вечность, в течение которой охрана добиралась со своего поста в конец коридора, где находился мой кабинет. Стояло воскресное утро, и из персонала я единственный находился в здании. Мне показалось, что охране, чтобы отреагировать, понадобились целые эоны.

В мою дверь воткнулся ключ, и она распахнулась. Вбежали два запыхавшихся охранника и уставились на нас.

Ричард спокойно повернулся, не вставая со стула, и спросил:

– Что случилось?

– Кто-то нажал тревожную кнопку, – буркнул охранник. – Все в порядке? – Его вопрос был обращен ко мне.

– Ой, это, наверное, я ее случайно нажал, когда снимал куртку, – ответил Ричард. – У нас все прекрасно; мы тут беседуем о научных вопросах.

– Хорошо, – сказал охранник. – Больше не надо так делать.

Я только кивнул. У меня пропал дар речи.

Охранники закрыли дверь, Ричард отвернулся от нее и посмотрел на меня.

– Меня зовут Ричи-Шокер, – сказал он. – Я и вас буду шокировать.

Собрав все свои моральные силы, я ответил:

– Жду не дождусь; я здесь как раз для этого. Валяйте.

Ричи-Шокер усмехнулся.

«В тюрьме скучно не бывает», – подумал я.

Мы заполнили бланк согласия, и я начал интервью с вопроса, который мне не пришлось задать больше ни одному заключенному за всю свою жизнь.

– Почему вы вышли голым под дождь?

– Меня привезли вчера вечером. Как только тебя привозят в новое место, надо сразу же произвести впечатление на остальных. Я видел, как вы стоите там, у общей комнаты. Вы заметили, что все остальные слегка занервничали, когда я вышел из камеры. Даже здоровым ребятам становится не по себе, когда проделываешь такое. Себя надо сразу поставить. Если не поставишь, будут думать, что на тебе можно ездить.

Он смотрел на меня как ни в чем не бывало; пустота в его глазах внушала тревогу.

– Когда я такое вытворяю, остальные не знают, что подумать. Я непредсказуем. Иногда я даже сам не знаю, что сделаю. Просто беру и делаю.

У меня снова закрутились мысли в голове. Его рассуждения, при всей извращенности, были вполне логичными; он уже сумел установить свой авторитет в этой тюрьме. Он явно получит высокий балл по крайней мере по нескольким психопатическим чертам. Фирма Nike, наверное, и не мечтала, что уголовник-психопат претворит в жизнь их слоган Just do it («просто делай это») вот таким вот образом.

– Вы здесь работаете уже пять лет?

– Да, с тех пор, как поступил в аспирантуру, – ответил я.

– Со многими поговорили, да?

– Да, с сотнями.

– Ну, такой, как я, вам еще не попадался, – сказал он.

– Правда? Чем же вы отличаетесь?

– Я такое сделал, что вы даже не представляете. Вы будете в шоке, я всех шокирую, – сказал он спокойно. – Давайте ближе к делу.

Ричи нравилось поступать плохо. Ему еще не исполнилось тридцати ко времени нашего разговора, но такого послужного списка мне еще не приходилось видеть ни у кого. Еще подростком он совершал кражи со взломом, вооруженные ограбления банков и магазинов, поджоги по заказу и всевозможные преступления, связанные с наркотиками, от сбыта до принуждения к транспортировке других лиц. Он заставлял женщин прятать пакет с кокаином в отверстиях тела, чтобы перевозить через границу и на самолетах. Одна из девушек Ричарда везла такой пакетик у себя во влагалище, и он застрял. Ричи взял нож и «маленько откупорил ее», чтобы достать пакет. Он сказал, что после этого он больше ее услугами не пользовался. На мой вопрос, что он имеет в виду, он сказал, что не использовал ее для секса, она стала слишком широкая, да и перевозить наркоту трусила.

Ричи улыбался, когда рассказывал о проститутке, которую убил из-за того, что она его разозлила. У него даже был какой-то гордый вид, когда он описывал, как завернул ее в то же самое одеяло, которым задушил, чтобы все улики собрать в одном месте. Он положил тело в багажник и вывез на заброшенную дорогу у густого леса. Посмеиваясь, он рассказал, что там его остановила полиция, потому что он неровно ехал: выискивал грунтовую дорогу, чтобы съехать в лес и зарыть труп.

– В общем, останавливает меня коп, подходит к окну и спрашивает, не выпил ли я. Я соврал, что нет. Говорю ему, мне надо отлить, вот я и ищу место. А он все равно решил проверить меня на алкоголь. Я решил, если не пройду тест, придется и его убрать, иначе он полезет в багажник и найдет труп. Он не стал меня обыскивать, когда я вышел из машины, а у меня был при себе нож и пистолет. Странно даже, но тест я прошел, хотя ночью кой-чего выпил. Я сначала хотел забить его до смерти, а потом посадить труп на заднее сиденье его машины. Потом бы я выстрелил ему в голову из его же пистолета и устроил бы так, будто бы он совершил самоубийство из-за того, что случайно убил проститутку, когда насиловал ее на заднем сиденье. Все бы просто решили, что он очередной извращенец.

Ирония его последних слов осталась им совершенно не замеченной.

Полицейский показал ему, где чуть дальше съехать на грунтовую дорогу, чтобы Ричи смог отлить. Поразительно, что Ричи смог сохранять такое спокойствие, что коп даже ничего не заподозрил. Ведь у Ричи в багажнике лежал разлагающийся труп. Но, видимо, Ричи не выказал перед полицейским никакой нервозности. Большинство психопатов вроде Ричи не чувствуют тревоги и страха перед возможным наказанием.

Ричи поехал, куда показал ему коп, и доехал до деревянных мостков. Там он затормозил, остановился и достал труп из багажника.

– У меня был прекрасный план: унести труп на несколько километров в лес и зарыть его поглубже, чтобы его никогда не нашли. Только уж очень трудно тащить труп. Вы когда-нибудь пробовали тащить труп? – спросил он.

– Нет, не приходилось, – сказал я ему.

– Ну и тяжелая это работка, скажу я вам. В общем, я отошел в лес всего-то метров на сто от дороги и уже выбился из сил. Тогда я вернулся, взял из багажника лопату и стал рыть яму. – Он уставился на меня своими пустыми глазами и спросил: – Вы знаете, как тяжело вырыть яму, чтобы туда поместился труп?

– Нет, – ответил я, – такого опыта у меня нет.

– Потрудней, чем вы думаете. – И он продолжил: – Короче, я решил передохнуть, а тут одеяло развернулось, и я заметил, что оттуда торчит ее задница. Ну, я подошел и отымел ее.

Тут он меня застал врасплох. И знал это.

– Удивил я вас, да? Я же говорил. – Он гордился собой.

Мне стало тошно, и я с трудом проговорил:

– Да, вы меня удивили.

– Она была еще теплая, знаете, ну и у меня встал. А что делать? Задница у нее была что надо. Ну, все дела, в общем, стою я там и думаю, может, сжечь и труп, и все улики, но потом забил и решил просто забросать ее землей. Хе-хе. – Тут он засмеялся. – Надо же, так все прекрасно распланировал, дескать, унесу ее подальше и зарою в здоровенную яму, чтобы никто никогда не нашел.

Через несколько недель компания пеших туристов нашла труп. Ричи-Шокер прочитал об этом в газетах, но в том убийстве его так и не обвинили.

Я вспомнил про свой первый день в тюрьме, про то, как читал, за что сидели заключенные, в перечне в медпункте. Выходит, все-таки есть разница между изнасилованием с убийством и убийством с изнасилованием. Лучше бы мне было вообще этого не узнавать.

Ричи признался, что никогда не нуждался в друзьях. За всю свою жизнь он ни с кем не был особенно близок. Предпочитал делать все сам. Еще он никому не доверял. В этом я ему поверил. У Ричи не было друзей в тюрьме, его никто не навещал, и все остальные заключенные говорили, что ему нельзя доверять. И он не доверял им в ответ.

Он добывал средства на жизнь преступлениями, никогда ничему не учился после школы, ни разу даже не пытался изменить образ жизни. Главным источником доходов для него были расправы с конкурентами-наркодилерами. Он заключал с ними сделки в разных городах и потом грабил, а иногда убивал. Ричи не испытывал ни страха, ни колебаний по поводу убийств. Еще у него было больше дюжины фальшивых документов на чужие имена.

Он долго занимался сутенерством. Заставлял работать на себя сбежавших из дома девчонок. Подсаживал их на наркотики и гнал работать на улице. Нескольких убил. Люди для него были вещами, которыми можно манипулировать; все мы существовали только ради его развлечения.

Когда Ричи в последний раз выпустили из тюрьмы, его взял к себе старший брат. Брат не был преступником. Шел, так сказать, по прямому и узкому пути. Через несколько месяцев, в течение которых Ричи водил домой проституток и торговал наркотой прямо в доме брата, тот сказал Ричи, что либо он все это прекратит, либо пусть убирается из дома. Они поругались, но Ричи даже не пытался вести себя по-другому. В конце концов брату надоело. Он снял трубку, чтобы позвонить в полицию и посадить Ричи за наркотики.

– Я был под кайфом, – сказал Ричи, – но не больше обычного. Я прыгнул на него и стал бить прямо телефоном. Пока он, оглушенный, лежал на полу, я побежал в кухню и взял нож. Потом пару раз его пырнул.

Он вглядывался в меня, желая знать, насколько я шокирован.

– Что было дальше? – спросил я.

– Я решил, что надо сделать так, как будто кто-то пришел и убил его из-за наркоты, якобы они чего-то там не поделили. Потом я подумал, что, может, лучше сделать так, будто бы мой брат изнасиловал какую-нибудь из моих девиц, и она его пырнула.

Под девицами он имел в виду проституток из своей «конюшни».

После убийства брата он ушел из дома и развлекался день или два. Потом вернулся домой с проституткой, которую собирался убить, и вложить оружие в руку мертвого брата. Он хотел перетащить обоих в подвал и сделать вид, будто его брат быстро погиб во время потасовки, а девушка умерла медленно из-за ран.

Когда он в гостиной занимался сексом с проституткой, она сказала, что чувствует какой-то странный запах.

– Вы знаете, как пахнет труп, который разлагался несколько дней? – спросил он.

– Нет, и такого опыта у меня нет.

– В общем, воняет, просто жуть. Лучше побыстрее от них избавляйтесь, вот вам мой совет.

После секса он собирался заманить девушку в подвал, но она пошла в туалет и там выпрыгнула в окно и убежала. Вечером пришла полиция и попросила осмотреть дом. Видимо, девушка почувствовала, что странный запах идет от разлагающегося трупа. У нее оказался хороший инстинкт самосохранения.

Ричи сказал полицейским, что несколько дней тусовался и не был дома. Он не знал, что его брата убили. Ричи сознался, что занимается сутенерством и наркотиками, и сказал, что задолжал много денег разным людям. Он дал полиции с десяток имен потенциальных подозреваемых.

В конце концов его арестовали. Через адвоката Ричи заключил сделку с обвинением. Он признал себя виновным в неумышленном убийстве, и его приговорили к семи годам тюрьмы. Он уже отсидел шесть и должен был выйти на свободу после завершения программы лечения.

Ричи в тот день порадовал меня еще несколькими пикантными историями. Он целиком соответствовал моим требованиям. Вернувшись вечером домой, я открыл бутылку вина и опустошил ее, прежде чем сообразил, что делаю.

К концу следующей недели я закончил интервью с большинством новых заключенных и назначил им время для ЭЭГ. Ричи-Шокер стоял у меня первым в списке. Я должен был знать, что творится у него в мозге.

 

Таинственные волны мозга

 

Для начала позвольте несколько слов о мозговых волнах. Нейроны в мозге действуют подобно миллионам крошечных электрических батарей. Генерируемое ими электрическое поле можно записать при помощи сенсоров – электродов, которые крепятся к поверхности головы. Запись волновой активности мозга называется электроэнцефалограммой, или ЭЭГ. ЭЭГ часто используют для исследования и оценки клинических расстройств: от судорожной активности при эпилепсии до аномальных ритмов, характерных для нарушений сна.

ЭЭГ можно также записать и проанализировать на компьютере, чтобы детально разобраться в том, как мозг воспринимает информацию. Есть техника изучения того, как мозг обрабатывает определенные стимулы, например слова или картинки. Ученые показывают эти слова или картинки исследуемым на экране компьютера, снимая при этом ЭЭГ. При помощи компьютерного алгоритма ученые фиксируют активность мозга примерно в течение секунды после представления каждого вида изображений или слов. Таким образом определяется так называемый событийно связанный вызванный потенциал (ССВП) – мозговые волны при обработке подобного рода стимулов. В аспирантуре мои однокашники прозвали тех, кто занимался такими исследованиями в тюрьмах, «ССВП-мафией».

ССВП обычно длится около секунды. Ученые разделяют его на первичные, вторичные и более поздние компоненты. Первичные, длящиеся примерно первые 200 миллисекунд, отражают обработку сенсорных впечатлений и то, сколько внимания она потребовала. Сильная первичная реакция означает, что либо слово или картинка захватили внимание исследуемого, либо он очень сосредотачивался, рассматривая их. Вторичные компоненты имеют место между 200– и 500-миллисекундой после предъявления стимула и отражают работу памяти, опознание в контексте и моторные процессы, связанные с генерированием реакции на стимул. Чем больше памяти участвует, тем больше вторичные компоненты. Наконец, поздние компоненты обычно длятся от 500-й до 1000-й миллисекунды и отражают процесс идентификации и оценивания. Если вы глубоко задумаетесь о чем-то, это, скорее всего, покажут большие поздние компоненты.

Пики и падения ССВП называют по их порядковому номеру и полярности. Первый негативный пик называется N100, третий положительный пик – P300. Положительные и негативные отклонения одинаково важны. Если маленькая батарея (группа нейронов) направлена вверх, получается положительная волна, если вниз, получается отрицательная.

Я познакомился с ССВП в довольно любопытных обстоятельствах. Я участвовал в исследовании, в котором при помощи ССВП оценивался слуховой диапазон косаток. Еще в Дэвисе я услышал лекцию аспиранта Майкла Шимански, который работал над мобильной системой для записи мозговой активности косаток в океанариуме «Морской мир Африка – США» в калифорнийском Вальехо. Заинтересованный исследованием Майкла, я вызвался помочь ему в разработке мобильной ЭЭГ-системы для косаток. У меня был четырехлетний опыт работы в отделении анестезии ветеринарного факультета, где я отслеживал активность мозга у животных во время хирургических операций. Майкл обрадовался новому помощнику, который разбирался в технике, и мы с тех пор стали друзьями на всю жизнь.

Мы сделали сенсоры и вставили их в трехдюймовые присоски, которые крепятся к голове косатки для записи мозговых волн. Дрессировщики океанариума приучили косаток неподвижно держаться у края бассейна, пока мы закрепляли присоски. У косаток нет ушной раковины или наружного уха. Они воспринимают звуки под водой через челюсть. Поэтому мы проигрывали им звуки под водой при помощи специального устройства с уместным названием гидрофон.

Исследование было сопряжено с большими техническими трудностями, но через два года разработок и доработок, испытаний и проверок мы разобрались, как надо записывать мозговые реакции косаток на звуки. Мы воспользовались тем, что мозг автоматически реагирует на звуки, если они на различаемых им частотах. Это называется акустический стволовой вызванный потенциал (АСВП), он очень короткий, длится всего семь миллисекунд. Фактически это последовательность реакции первых семи нейронных ядер слухового пути, по мере того как мозг распознает звук. То есть, когда мы регистрировали АСВП, это значило, что косатки различают звук такой частоты. И наоборот, если мы не видели АСВП, это значило, что киты на такой частоте звуков не слышат. Эта техника обычно используется для диагностики проблем со слухом у детей, повреждений при травмах мозга или для оценки потери слуха, например из-за частого посещения рок-концертов.

Мы обнаружили, что косатки могут воспринимать частоты в десять раз выше, чем может слышать человек. Также они слышат звук на гораздо более низких частотах. Благодаря этой работе флот США изменил программу своих океанских экспериментов. Исследования ВМФ были скорректированы таким образом, чтобы шумы, производимые в ходе экспериментов, не вмешивались в оптимальные частоты, воспринимаемые косатками. Запись мозговой активности двух косаток океанариума по кличке Яка и Вигга опубликовал престижный журнал^[41]. Даже двадцать лет спустя они по-прежнему остаются самыми крупными животными, у которых записаны волны мозга. Мы с Майклом очень горды проделанной работой, как и тем, что благодаря ей были предприняты усилия по защите слуха и акустического сообщения между косатками.

Мои занятия ССВП у косаток также познакомили меня с различными парадигмами исследования здоровых мозговых волн у животных и людей. У меня было любимое задание для записи ССВП, к тому же одно из самых легких. Это так называемая oddball^[42]. Участникам исследования предъявляют серию звуков разного тона. У большинства звуков одинаковая высота (стандартные стимулы), но иногда она выше (девиантный стимул). Испытуемый должен как можно быстрее нажать кнопку, услышав более высокий звук, но только этот звук и никакой другой. Иногда мы включаем какие-нибудь забавные произвольные звуки, просто чтобы слегка запутать. Ими мы проверяем реакцию мозга на новый стимул.

Oddball-тест существует уже больше полувека. Оказывается, что девиантные стимулы вызывают очень активную и впечатляющую реакцию мозга. Самый заметный компонент называется Р300 (третий положительный пик после предъявления девиантного стимула). Р300 – чрезвычайно комплексная волна; я много лет посещал ежегодные конференции, на которых ученые обсуждали исключительно что они думают о значении этого компонента. С момента открытия компонента Р300 в 1965 году^[43] о нем опубликованы тысячи научных трудов.

Почему же он так интересен? Компонент Р300 очень удобен для клинических исследований. Большинство видов психических болезней показывают аномалии в Р300. При шизофрении у Р300 уменьшенная амплитуда и небольшое запаздывание, которые заметнее всего в левой височной доле мозга. При глубокой депрессии у Р300 уменьшенная амплитуда в лобных долях мозга. То есть вариации амплитуды (высоты), латентности (продолжительности) и топографии (формы) компонента Р300 могут помочь обнаружить процессы, характерные для психических заболеваний.

После стольких научных конференций и публикаций удалось ли нам понять, что означает Р300? Я склоняюсь к тому мнению, что Р300 – это своеобразный зонд, проверяющий работу мозга; если в Р300 отклонения, это значит, что с мозгом что-то не так.

На эти нестандартные стимулы мозг, как правило, реагирует автоматически, даже рефлекторно. Происходит процесс автоматического ориентирования. Мозг как бы говорит: «А, вот это важный стимул. Дайте-ка я его как следует обработаю». Я приведу вам свой любимый пример, чтобы пояснить, что я имею в виду.

Однажды летом мы с коллегой по изучению косаток Майклом Шимански пошли в поход по пешей тропе через Тихоокеанский гребень в Калифорнии. Мы находились чуть южнее Йосемитского заповедника. Мы пробыли там больше недели и хотели уже заканчивать и выйти у заповедника Кингс-Каньон где-то в шестнадцати километрах оттуда. С нами были две мои черные немецкие овчарки Анди (в честь Андских гор) и Алая (в честь Гималайских). Мы с Анди шли впереди, Алая за мной, а Майкл замыкал нашу группу. Вдруг мы с Анди услышали странный шум, доносившийся откуда-то с тропы перед нами. Такое ощущение, что птица билась под камнем. Анди навострила уши, а я вдруг подумал, что наш мозг только что отреагировал на новый стимул волной Р300.

Анди побежала вперед, к камню, откуда доносился звук. Когда она была уже в шаге от него, она замерла и резко отпрыгнула вверх и назад. У нее на рюкзачке висела маленькая гремучая змея. Я тут же сбросил змею с Анди своей палкой, и мы увидели, как она уползает вниз по холму. Мы только посмотрели друг на друга. Из-за змеи у всех нас были огромные Р300, но все мы были в норме. Оказалось, что хвост у нее еще не полностью сформировался, и поэтому мы не узнали хорошо знакомый нам характерный звук змеиной погремушки.

Примерно через полкилометра мы опять услышали тот же звук. Однако на этот раз мозг уже был к нему готов. Все мы, люди и собаки, тут же отскочили от дороги. Снова Р300.

Можно перенести этот опыт в лабораторию: просто попросить участников нажимать кнопку в ответ на слуховые стимулы, которые мы считаем важными или необычными. Необычный символ вызывает заметный компонент Р300.

Почему мозг реагирует подобным образом? Дело в том, что он приспособлен к тому, чтобы быстро реагировать на важные стимулы в окружении. Если бы мозг не позволял нам быстро учиться, то эта змея могла бы убить нас с Анди, и наши гниющие трупы лежали бы у туристической тропы в заповеднике Кингс-Каньон.

Ученые считают, что мозг рефлекторно реагирует каждый раз при предъявлении потенциально важного стимула. Задействуя этот мозговой рефлекс, мы готовимся к обработке важных стимулов и адаптации к ним. В этом и есть суть Р300.

Моя лаборатория показала, что oddball-тест задействует более тридцати пяти областей мозга. Синхронная активность этих тридцати пяти с лишним областей отражается в волнах, которые мы фиксируем в виде Р300. Любые аномалии в тридцати пяти областях мозга, отвечающих за Р300, приводят к изменениям в амплитуде, латентности или топографии компонента. Когда мы видим, что психическое расстройство связано с какими-то изменениями Р300, мы должны выяснить, какие области мозга вызывают аномалию. Таким образом, Р300 может служить индикатором того, что неправильно работает в этих примерно тридцати пяти областях мозга^[44].

Я провел oddball-тест с Ричи-Шокером и взял данные домой. Вечером, анализируя его ЭЭГ, я заметил нечто очень странное в компоненте Р300. У него была не только уменьшенная амплитуда в лобной доле мозга по сравнению с другими заключенными (не психопатами), но и большой провал сразу после Р300. В тот вечер я долго рассматривал эту кривую.

Я собрал данные по oddball-тесту еще у сорока психопатов, помимо Ричи-Шокера. Еще я собрал ЭЭГ у сорока заключенных с низким баллом по Перечню психопатических черт. Вторая группа составила контрольную группу непсихопатов (см. рис. 2).

 

Рис. 2. Событийно связанный вызванный потенциал (ССВП) лобного участка мозга у 40 психопатов (серая линия) в сравнении с 40 непсихопатами (черная линия) – реакция на oddball-стимул. Обратите внимание на заметное отличие между психопатами и непсихопатами, которое начинается примерно через 400 миллисекунд и продолжается до 800-й миллисекунды. Это аномальная мозговая активность психопатов. На оси ординат отмечены микровольты, отрицательные значения вверху; на оси абсцисс – миллисекунды после предъявления стимула. Данные взяты из Kiehl K.A., et al. (2006). Brain potentials implicate temporal lobe abnormalities in criminal psychopaths // Journal of Abnormal Psychology. P. 115, 443–453

 

Я распечатал восемьдесят одну запись реакции заключенных на oddball-тест, произвольно их пронумеровал и убрал все сведения о том, к кому относятся графики волн – к психопатам или нет. Затем я попросил ассистента рассортировать графики: в одну стопку те, где есть странный Р300, в другую те, где его нет. Ассистент правильно определил сорок из сорока одного психопата. Ни один непсихопат не попал в чужую группу. Иными словами, необычный Р300 позволил буквально диагностировать психопатию. 97 процентов психопатов показали эту странную реакцию головного мозга, которая отсутствовала у всех непсихопатов. Поразительный результат.

 

За несколько следующих лет моя лаборатория собрала тысячи дополнительных результатов с контрольных испытуемых, которые не сидели в тюрьме. Мы изучали их реакцию на oddball-стимул, пытаясь узнать, не проявятся ли какие-то признаки странного Р300 у кого-нибудь, кроме психопатов.

Однажды утром в лабораторию пришел взволнованный технический ассистент и показал мне недавно полученный им график ЭЭГ. Я подумал, что это какой-нибудь новый психопат, потому что этот ассистент только что прошел подготовку по работе с заключенными. Я просмотрел график и пришел к выводу, что он совпадает с типичным, как мы установили, для мозга психопата. Я поздравил его с первой психопатической ЭЭГ.

И тут он побледнел как смерть.

– Что случилось? – спросил я.

– В-вы не понимаете, – заикаясь, пролепетал он, – это график не заключенного. Это мой сосед, мы вместе снимаем квартиру.

Первым делом я подумал, что хорошо бы моему ассистенту как можно быстрее сменить жилье. Второй моей мыслью было то, что мы не можем ничего сказать его соседу, так как это было бы серьезным нарушением этики.

Мой ассистент дрожал. Он что-то бормотал про соседа, которого нашел по объявлению. Парень казался довольно приятным, был разговорчив, и помимо того, что часто курил марихуану, на первый взгляд в нем как будто не было ничего плохого.

В конце концов ассистент решил, что, пожалуй, ему следует съехать. Лучший способ не стать жертвой психопата – доверять своему чутью.

Через несколько недель мой ассистент сказал, что у него есть несколько любопытных новостей. Во-первых, он переехал к родителям, и ему сразу стало гораздо спокойнее. Однако он сказал, что перед его отъездом сосед признался ему, что его отец сидел за убийство.

Интересно. Может быть, поиск смысла странной Р300-реакции у психопатов приведет нас к выводу, что эти аномалии мозга отчасти обусловлены генетикой?

 

 

Глава 5

Психопаты и магниты

 

ФАКТ: у психопатов в шесть раз больше вероятность рецидива после освобождения из тюрьмы, чем у других преступников.

 

Твердо решив найти ответ на загадку Р300 у психопатов, я изучил тысячи научных статей, опубликованных по поводу этого компонента. Параллельно я постоянно представлял свое неожиданное открытие о Р300 у психопатов на научных конференциях. Я придумал плакат с изображением больших разноцветных графиков мозговых волн, которые сразу бросались в глаза. Однако никто не мог сказать, что означает странный компонент Р300.

Потом я напечатал вариант плаката размером поменьше и, приезжая на конференции, просил других ученых, занимавшихся ССВП, посмотреть на мои графики. И опять ничего.

Тогда я стал брать свои данные на чужие выступления и просил на них взглянуть. Я заводил дружбу с аспирантами из лабораторий, которые занимались исследованиями ССВП. Никто никогда не видел ничего похожего на мои странные результаты. По правде говоря, большинство аспирантов первым делом думали, что мои результаты – артефакт. Но я упирал, что получаю такие результаты раз за разом, и они часто просили меня еще раз взглянуть на графики и просто смотрели на них несколько минут. Потом поднимали глаза и извинялись; странная кривая никому не была знакома.

Примерно через год моих поисков ответа с графиками в руках я стал терять терпение. И у меня появились опасения, что я не смогу защититься на докторскую степень, если не найду разгадки.

И тут меня пригласили выступить на европейской конференции в Будапеште. Может быть, подумал я, кто-нибудь в Европе поможет мне решить загадку странных мозговых волн психопатов? Я принял приглашение и полетел через океан, чтобы выступить с докладом о необычном Р300 у психопатов.

Слушатели нашли мои результаты очень интересными, но никто не смог ответить, что они значат. На той же конференции присутствовал доктор Роберт Найт, невролог, которого я знал еще по учебе в Дэвисе. Боб опубликовал результаты своего исследования, показавшего, что у пациентов с поврежденными лобными долями мозга аномальный Р300. Но аномалии отличались от тех, что мы видели у психопатов. Тем не менее я спросил у Боба про свои графики.

Мы пошли в бар под открытым небом, откуда открывался вид на город, и заказали по паре пива. Боб предложил мне подать заявку на факультет в Калифорнийском университете в Беркли, куда он только что сам перебрался из Дэвиса. Меня очень интересовало место на факультете, но я сказал ему, что вряд ли сумею скоро защититься, если не найду удачной интерпретации странного Р300 у психопатов.

– Дай-ка я еще раз взгляну на твой график, – сказал он.

Какое-то время он внимательно его изучал. Мы с ним работали с одним и тем же программным обеспечением, поэтому он был хорошо знаком с пользовательскими графиками и отображением моих результатов. Чуть погодя он поднял на меня глаза и сказал:

– По-моему, я что-то такое уже видел. Только не помню где. – Он положил график на стол. – Я пришлю тебе список моих статей. Можешь посмотреть, может, есть где-нибудь такой же.

Боб прислал мне список более чем двухсот опубликованных им статей.

Я пошел в библиотеку и потратил уйму денег, чтобы откопировать все его статьи. Потом я их внимательно проглядел. Ничего. Я проверил второй раз, и опять ничего. Можно сказать, я стал экспертом по научным работам Боба Найта.

Я написал Бобу и сказал, что не нашел у него ничего похожего на мои графики, но все равно поблагодарил его за список. Он ответил, что я могу еще проверить написанные им главы книг. Иногда его группа публиковала в них данные ЭЭГ.

Обычно ученых заботят только рецензируемые публикации в научных журналах, когда двое или больше коллег анонимно критикуют рукопись и дают отзыв, чтобы редактор мог решить, принять ее или отвергнуть. Большинство приличных изданий публикуют только 10–20 процентов полученных статей, так что довольно трудно добиться, чтобы твою рукопись опубликовали в рецензируемом журнале. Главы книг, с другой стороны, часто пишутся по просьбе того человека, который составляет книгу, и они, скорее всего, не рецензируются. В научном мире главы книг ценятся не так высоко, как статьи в рецензируемых журналах.

Боб написал главы к более чем пятидесяти книгам. Снова в библиотеку, снова тратиться на копии.

Список книг был составлен в алфавитном порядке по фамилии ведущего автора. Копии глав я сложил в пачку в том же порядке на кухонном столе и просматривал их за ужином одну за другой, выискивая ЭЭГ. Пробираясь сквозь пачку листов, я неторопливо выпил целую бутылку вина.

Наконец я добрался до последней главы, написанной Ямагучи и Найтом для книги, опубликованной в 1993 году^[45]. Это было исследование Р300 у пациентов с поврежденными боковыми и средними частями височных долей. Я перевернул страницу, посмотрел на график и раскрыл рот (см. рис. 3).

Вот и он. У пациентов с поврежденными височными долями та же странная Р300-реакция, что и у психопатов. Я не мог этому поверить. Главу я запомнил наизусть.

 

 

Рис. 3. Графики мозговой активности психопатов из Kiehl et al. (2005; левый график) и Yamaguchi and Knight (1993; правый график) в ответ на слуховые стимулы. Оба графика адаптированы к одному и тому же масштабу. Отрицательная амплитуда сверху. Обратите внимание на схожести между кривыми психопатов и пациентов с поврежденными височными долями. У обеих групп увеличенная негативная реакция на 200-й миллисекунде, уменьшенная позитивная реакция на 350-й миллисекунде и увеличенная негативная реакция между 400-й и 800-й миллисекундой по сравнению с контрольной группой

 

Время от времени мы с Бобом встречаемся на конференциях. Недавно он выступал с лекцией, и кто-то из аудитории спросил о данных из одной его старой публикации. Он посмотрел на меня и сказал: «Я не помню, но вот Кент Кил, спросите у него».

Аудитория засмеялась, я взял переданный мне Бобом микрофон и рассказал о результатах из работы 1993 года за авторством Ямагучи и Найта.

 

Окно в разум психопата

 

Вооруженный разгадкой необычного Р300 психопатического мозга, я точно знал, какие исследования я должен провести, чтобы еще ближе подойти к ответу, что идет не так у них в голове.

Большинство спланированных мной исследований имели целью изучить, есть ли у психопатов аномалии в средних и боковых частях височной доли. К этим областям относятся миндалевидное тело, гиппокамп и полюс височной доли (полное его название – передняя верхняя височная извилина; см. рис. 4).

Миндалевидное тело – область, находящаяся глубоко в мозге, которая отвечает за усиление значимой информации. Это усиление прерывает текущий ход мысли и заставляет обратить внимание на стимул. Например, вы идете по людной улице, слышите грохот и быстро поворачиваетесь, чтобы найти источник шума. Этот шум только что был усилен миндалевидным телом, и вы почувствовали легкий испуг, который сообщил вам, что вам обязательно нужно обратить внимание на то, что происходит. Такую реакцию обеспечивает работа миндалевидного тела.

Миндалевидное тело также помогает определить, какие стимулы надо усилить, и доводит эту информацию до внимания; например, понять, что не стоит хвататься за раскаленную сковороду или лизать электрическую розетку. Миндалевидное тело помогает научиться этим базовым ситуациям страха и эмоций.

Гиппокамп – это место в мозге человека, где находится память. Он отвечает за объединение и хранение воспоминаний. Эта область мозга продолжает расти всю жизнь, становясь с возрастом все толще^[46]. Гиппокамп особенно хорошо хранит эмоциональные воспоминания.

Височный полюс здесь слегка чужой. Миндалевидное тело и гиппокамп – классические члены лимбической системы, которая, как считается, отвечает за управление аффективными и эмоциональными процессами в мозге. Височный полюс, однако, не входит в лимбическую систему, впервые описанную нейроанатомом Полем Брока (1824–1880) и Джеймсом Папезом (1883–1958). Височный полюс относится к так называемой гетеромодальной ассоциативной коре. Это значит, что туда поступает и там интегрируется сенсорная информация. Так, слуховая и зрительная информация сходятся в височном полюсе и сливаются для последующей более тонкой обработки – примерно так, как монтажеры сводят звук и видео, чтобы получился кинофильм.

 

 

Рис. 4. Схема боковой (вверху) и средней (внизу) части человеческого мозга. Средняя часть – это как если бы вы разрезали мозг посередине и разделили обе половинки, чтобы посмотреть, что там внутри. Числа соответствуют карте отделов коры больших полушарий головного мозга, разработанной анатомом Корбинианом Бродманом в 1909 году. Ученые пользуются картой Бродмана, поскольку это облегчает сравнение результатов разных исследований и разных лабораторий. В странной Р300-кривой у психопатов участвует миндалевидное тело (34), гиппокамп (27) и височный полюс (38)

 

Исследования показали, что повреждения правого височного полюса могут приводить к ухудшению просодии речи^[47]. Просодия – это аффективная интонация речи. Люди, у которых поврежден височный полюс, не могут описывать или с трудом определяют, какую эмоцию передает аффективная речь. Кроме того, повреждение височного полюса может привести к ухудшению восприятия абстрактных компонентов речи, таких как метафоры^[48].

Мой обзор литературы о функциях миндалевидного тела, гиппокампа и височного полюса привел меня к ряду новых направлений в исследованиях. В некоторых я тоже использовал ЭЭГ. Однако по-настоящему меня захватили исследования при помощи новой техники – функциональной магнитно-резонансной томографии (фМРТ).

 

МРТ и мозг психопата

 

В магнитно-резонансной томографии (МРТ) используется комбинация сильных магнитных полей и радиоволн, которая создает поразительные изображения человеческой анатомии. МРТ используется с середины 1980-х, и сегодня томографы есть во всех больницах США. МРТ не применяет радиации или рентгеновских лучей и потому считается неинвазивным методом, совершенно безопасным для исследовательских целей.

Помимо создания прекрасных изображений анатомии мозга, новейшие технические достижения в МРТ позволили ученым изучить мозг в действии. В самой распространенной методике, имеющейся в арсенале ученых, используется модифицированная система МРТ, которая измеряет происходящие в мозге изменения кровообращения с маркированным кислородом. Подобно мышцам, нейроны мозга нуждаются в кислороде для работы. В легких кислород связывается с гемоглобином в крови, и кровеносная система доставляет нагруженный кислородом гемоглобин в мозг (и мышцы). Сигнал насыщенной кислородом крови отличается на МРТ от сигнала крови, в которой кислорода мало. Насыщенная кровь ярко-красная (артериальная), а лишенная кислорода – синяя (венозная). Томограф можно настроить так, чтобы он фиксировал точные снимки участков мозга, куда доставляется и где потребляется кислород (например, цвет меняется с красного на синий). В течение нескольких минут ученые могут определить, какие области мозга потребляют кислород, в то время как исследуемый выполняет те или иные задачи. Это называется определением уровня оксигенации крови функциональной магнитно-резонансной томографией (BOLD МРТ). Обычно эта методика называется коротко функциональной МРТ, или фМРТ.

Функциональная МРТ была изобретена в 1992 году^[49], когда я еще учился в Дэвисе. Я работал с профессорами Майклом Газзанигой и Роном Мэнганом, которые сразу же начали использовать фМРТ у себя в лабораториях. Благодаря замечательной научной атмосфере университета я смог познакомиться с техническими аспектами МРТ с ее первых лет.

К тому времени, как я отправился в Университет Британской Колумбии летом 1994 года, я успел проработать с данными фМРТ более двух лет. Обосновавшись в Ванкувере, я стал искать лучшую МРТ-систему в городе, где мы могли бы проводить функциональные исследования в томографе на психопатах. Техника BOLD МРТ предъявляет большие требования от МРТ-системы, потому что при сборе функциональных данных заставляет ее работать на максимуме возможностей. В обычном режиме на томографе можно собрать около 10–20 изображений. Но фМРТ дает от 10 до 20 тысяч изображений. Помимо специального оборудования, помещение должно быть оснащено проекционными системами высокого разрешения, видеоэкранами, оптоволоконными устройствами и особыми, совместимыми с МРТ кабелями. Я часто ловлю себя на мысли, что «совместимый с МРТ» на самом деле – эвфемизм выражения «сумасшедше дорогой». Например, обычный джойстик для видеоигр может стоить 20 долларов, а оптоволоконный, совместимый с МРТ джойстик стоит около 2 тысяч. Так, чтобы получить возможность проводить функциональную томографию на простом томографе, нужно его очень много дорабатывать, тратя немало денег.

Мне удалось выяснить, что больница Университета Британской Колумбии только что приобрела совершенно новенький магнитно-резонансный томограф «Дженерал электрик» 1,5Т. Я донимал их звонками, пока не выяснил, кто отвечает за новую систему. Оказалось, что это доктор Брюс Форстер, радиолог; с ним мне и нужно было встретиться.

Я начал разведку с того, что обошел всю территорию больницы в поисках бокса с томографом. Оказалось, что он встроен прямо с торца больницы и имеет собственный служебный подъезд с кирпичной дорогой. Я предположил, что дорогу проложили, чтобы обеспечить доставку системы. Клинические сканеры весят до 27 тонн и требуют специальных помещений.

Я вошел в университетскую больницу через кафетерий в подвале и стал искать указатель к томографу. Таблички привели меня по длинному коридору к главному входу отделения МРТ. Я подошел к администратору, представился и спросил, нельзя ли поговорить с доктором Форстером. Администратор заметила, что его кабинет наверху, но он как раз собирается уходить, поэтому, если я хочу его застать, мне надо бежать со всех ног.

Я бросился по коридору, потом вверх по лестнице – плюс два этажа. Я распахнул этажную дверь и быстро зашагал по коридору среди радиологических кабинетов. Было около шести часов вечера, и в одном из кабинетов в конце коридора была открыта дверь и горел свет.

Когда я подошел к двери, из кабинета вышел человек, и мы с ним столкнулись. Я скомканно пробормотал извинение. Увидев, что я посторонний, он спросил, не помочь ли мне найти дорогу. Я совершенно не заметил надпись на входе в коридор, где значилось «Посторонним вход воспрещен».

– Да, я ищу доктора Форстера.

– Это я. Чем могу помочь? – ответил он.

– Я аспирант УБК, изучаю преступников-психопатов. Я хотел бы узнать, нельзя ли как-нибудь доставить их к вам из тюрьмы строгого режима и просканировать на вашем новом томографе, – невозмутимо сказал я.

Он кашлянул, шагнул назад и по-новому оценил ситуацию.

Доктор Форстер был идеально одет; даже его носки подходили к костюму. У него была безупречно постриженная бородка и зачесанные назад волосы. Он был похож на современного Зигмунда Фрейда.

Наконец он заговорил – очень низким, но при этом мягким и властным тоном:

– Давайте присядем, и вы мне расскажете подробнее, что у вас на уме.

Он показал на стулья в его образцово чистом кабинете. Я вошел и сел. Он сел за ближайший к двери стол.

– Так что вы там хотите сделать? – спросил он.

Я рассказал ему об исследовании, которое проводил я и доктор Хэр, о своем опыте работы с фМРТ под руководством доктора Газзаниги и доктора Мэнгана в Дэвисе. Я и еще один аспирант из лаборатории доктора Хэра собирались обратиться к канадскому департаменту исполнения наказаний с просьбой разрешить нам доставить заключенных из тюрьмы в больницу, чтобы мы просканировали их мозг. Я хотел знать, способен ли его сканер на фМРТ.

Он откинулся на спинку стула и сказал, что никогда в жизни не подумал бы, что кто-то будет просить проверить на его томографе преступников-психопатов.

– Расскажите подробнее, – сказал он.

После получасового разговора доктор Форстер отвел меня вниз, к комплексу МРТ.

Мы подошли к установке, и он представил меня своему главному физику – доктору Алексу Мэки. Доктор Мэки возглавлял исследовательскую группу, которая занималась поражениями белого вещества мозга. В течение дня томограф был постоянно занят пациентами больницы, но Мэки договорился с руководством, что сможет проводить исследования каждый вечер среды с шести до полуночи и даже позже.

Я быстро изложил доктору Мэки свои познания и опыт работы с фМРТ.

– Вот как, – сказал он. – Мы тут собрали самую лучшую аппаратуру как раз на тот случай, если кому-нибудь вздумается сделать фМРТ.

Тут вмешался доктор Форстер и сказал, что был бы счастлив, если бы его группа первой в Канаде использовала функциональную томографию для дооперационного картирования.

Дооперационное картирование – процедура, которую проводят нейрохирурги перед тем, как удалить опухоль и соседние ткани мозга. Нейрохирургам нужно убрать всю пораженную ткань, не затрагивая важные, или элоквентные, зоны коры. Элоквентными называются те зоны коры мозга, которые управляют такими способностями, как речь и движения языком. Раньше дооперационное картирование происходило следующим способом: пациенту удаляли череп и электрически стимулировали мозг, чтобы выяснить, какие его части за что отвечают. Хирурги кропотливо определяли элоквентные зоны мозга при помощи электрических записывающих устройств, довольно похожих на аппаратуру для ЭЭГ, прежде чем взять скальпель и удалить опухоль и соседние ткани, которые тоже могли быть поражены.

Однако фМРТ позволяет провести такое дооперационное картирование без скальпеля. При помощи сканера ученые могут разметить области, занятые в языковых и моторных функциях. Так нейрохирург получит карту элоквентной коры пациента, и ему не нужно будет удалять череп и прибегать к электрической стимуляции.

В Университете Британской Колумбии также работал доктор Дзюн Вада, первооткрыватель методики, при которой одно из полушарий мозга погружается в сон с помощью анестезии. Таким образом хирург может выяснить, какая сторона мозга отвечает за язык. У большинства людей это левое полушарие. Но у некоторых – примерно 10 процентов населения – языком управляет правое полушарие. При резекции опухолей безопаснее удалять мозговую ткань из полушария, которое не отвечает за язык. Методика Вады помогает локализовать языковые центры.

Однако это инвазивная процедура, и порой пациенты умирают от нее самой, прежде чем доберутся до операции для удаления опухоли. Если бы удалось заменить методику Вады неинвазивной функциональной томографией, это имело бы очень важное значение.

Так что я вызвался проводить дооперационное картирование для доктора Форстера. Доктор Мэки также великодушно позволил мне добровольно работать вместе с его группой в МРТ-исследованиях белого вещества. И мы втроем решили вместе придумать, как просканировать мозг заключенным на новеньком больничном томографе.

Даже удивительно, что доктор Форстер просто не выбежал из кабинета, когда я бесцеремонно выложил ему план привезти к нему уголовников из тюрьмы строгого режима в 130 километрах от больницы, снять с них наручники и уложить в томограф. Я, может быть, забыл сказать доктору Форстеру, что нам придется снять с них наручники перед сканированием, потому что в комнате с томографом не может находиться металл. Я решил, что об этом мы договоримся позже, когда дойдет до дела. Ему и так будет о чем подумать.

 

В следующие несколько лет я почти каждую среду с шести до полуночи работал с доктором Мэки. Я часто сам был добровольцем, подопытным кроликом, который ложился в сканер и что-нибудь испытывал на себе, когда Алекс с его командой аспирантов разрабатывал новые последовательности импульсов. За эти годы мой мозг просканировали десятки раз. В конце концов я узнал, что томограф – очень удобное место для сна. Сейчас мне вообще трудно не заснуть, как только я оказываюсь в томографе.

Мы сумели провести несколько дооперационных картирований пациентов доктора Форстера. Он был в восторге и представил наши данные на нескольких профессиональных симпозиумах, говоря о тех возможностях, которые эта новая технология могла бы открыть перед такими пациентами.

Одной из них была восемнадцатилетняя девушка с небольшой мальформацией^[50] кровеносных сосудов мозга. Примерно за неделю до нашей встречи она стала испытывать такие симптомы, как покалывание в лице, руках и языке. И однажды она проснулась и не смогла сказать ни слова, хотя оставалась в ясном сознании. Она зашла в комнату матери и отца и попыталась сказать им, что случилось, но упала в обморок. Обезумевшие от страха родители привезли ее в приемный покой больницы УБК, где доктор Форстер и нашел аномалию. Он предложил девушке пройти дооперационное картирование с помощью фМРТ.

Я составил специальные задания, чтобы выяснить, какие участки мозга отвечают у нее за работу рук, лица и языка в ее мозге. Потом я придумал задание, чтобы определить участки мозга, управляющие речью. В день сканирования мы с ней встретились, и я потренировал ее выполнять задания. Она с большим любопытством расспрашивала о предстоящей процедуре, но глаза выдавали ее тревогу и опасения. Она волновалась, что мы найдем что-нибудь плохое.

Мы выяснили, где перепутались ее артерии и вены и какие части мозга связаны с той областью, которую собирался наглухо заклеить нейрохирург. Дело в том, что в этой процедуре действительно используется клей, чтобы закрыть неправильно работающую артерию. Однако ткани мозга, которые снабжает кровью эта артерия, могут отмереть, лишив девушку способности управлять лицом, руками или языком, то есть возможности говорить.

Потом я мучительно бился над анализом данных картирования, ведь я должен был сделать все возможное, чтобы не допустить ошибки. Я не хотел, чтобы нейрохирург удалил важную часть мозга из-за моего просчета. Мы вместе с хирургом просмотрели результаты, и я рассказал ему обо всех недостатках и ограничениях техники фМРТ.

Нейрохирург воспользовался нашими результатами, чтобы добраться до нужного места и заклеить артерию. К всеобщему восторгу, девушка полностью поправилась.