Материнство и проституция

 

Главное выражение, которое без сомнения будет выставлено против нашего исследования, заключается в том, насколько найденные положения применимы ко всем женщинам. Для некоторых, даже для многих женщин это, пожалуй, и верно, но есть ведь еще и другие…

Первоначально я не имел в виду останавливаться на специальных формах женственности. Женщины поддаются подразделению с различных точек зрения. Но следует остерегаться применить ко всем женщинам то положение, которое справедливо только относительно какого‑нибудь крайнего типа их, хотя бы этот тип и обладал большой распространенностью, попадался бы нам повсюду, необходимо однако помнить, что это только известный тип и что характерная индивидуальность его может потерять всю свою яркость при преобладании другого прямо противоположного типа. Существует много подразделений женщин, существуют также различные женские характеры, хотя слово характер следует в данном случае понимать в эмпирическом смысле. Все черты характера мужчины имеют много поразительных аналогий в характере женщины —обстоятельство, которое часто дает повод для разных амфиболии (интересное сравнение этого рода будет приведено в дальнейшей части этой главы). Но помимо этого характер мужчины всецело погружен в сферу умопостигаемого и прочно укреплен там. Благодаря этому для нас опять выясняется факт смешения характерологии и учения о душе, также общность их судьбы. Характерологические различия женщин не имеют тех глубоких и прочных корней, которые могли бы привести к развитию обособленной индивидуальности.

Пожалуй, не существует ни одной женской черты, которая в течение всей жизни женщины, сохранилась бы в первоначальной своей чистоте, которая не изменилась бы благодаря воздействию мужской воли и не отступила бы на задний план или окончательно не уничтожилась бы под ее влиянием. Каковы дальнейшие различия между одинаково мужественными и одинаково женственными индивидуумами – этот вопрос я намеренно оставлю пока в стороне. Но сделали мы это не потому, что сведение психологических различий к принципу половых промежуточных форм дало нам больше, чем только одну из тысячи руководящих нитей, которую можно найти в этой запутаннейшей из всех областей. Мы исходили при этом из того простого соображения, что всякое скрещение с другим принципом, всякое расширение линейного метода до плоскостного неблагоприятно отразилось на этой первой попытке основательно разобраться в характерологических явлениях. Эта попытка имеет в виду нечто больше установления характеров или эмоциональных типов. Специально женская характерология должна явиться предметом особого исследования, хотя и настоящая работа, по мере возможности, не упускала из виду индивидуальных различий женщин. Мне кажется, что я при этом избежал поспешных и ложных обобщений и утверждал только то, что в одинаковой степени и с одинаковой справедливостью применимо ко всем женственным женщинам без исключения. Речь до сих пор шла о Ж в самом общем смысле слова. Но так как мне в качестве возражения могут выставить только один тип, то я нахожу нужным охарактеризовать здесь из всего множества только пару самых противоположных типов. Все то низкое и гадкое, что я приписал женщине, найдут неправильным в приложении к женщине – матери.

Придется остановиться на этом несколько дольше. Тут же следует заметить, что никто не может взяться за разрешение этой проблемы, не подвергнув одновременно изучению и противоположный полюс матери, диаметрально противоположную возможность женской натуры. Только таким путем нам удастся провести точные границы типа матери, резко выделить свойства матери от всевозможных свойств, присущих другим женщинам.

Диаметрально противоположным типу матери является тип проститутки. Это противопоставление так же мало можно вынести из каких‑нибудь логических посылок, как и противопоставление мужчины женщине. Последнее мы только видим, но никогда не доказываем. То же самое и относительно первого: его мы должны разглядеть или найти в опыте, Только тогда мы убедимся, что оно ничуть не нарушает стройности нашей схемы. Всевозможные ограничения, которые здесь необходимо установить, будут рассмотрены в дальнейшем. Пока мы только рассмотрим женщину с точки зрения двух типов, причем, в одном случае преобладает один тип, в другом случае – другой.

Эти оба типа – мать и проститутка.

Наше деление может быть превратно понято, если мы не укажем на отличие его от другого, очень распространенного подразделения. Нередко приходилось слышать, что женщина является одновременно и матерью и возлюбленной. Мне трудно уяснить себе мысль и пользу подобного разделения. Должно ли качество возлюбленной представлять собою определенную стадию, которая необходимо предшествует материнству? В таком случае оно не может быть длительной характерологи ческой особенностью. Далее, что говорит нам понятие «возлюбленная относительно самой женщины? Ровно ничего, разве только то, что ее любят. Придает ли это понятие женщине существенное качество, или оно дает только внешнее определение ей? Быть любимой может быть одинаково как мать, так и проститутка. В крайнем случае, можно было бы под видом „возлюбленной“ описать целую группу женщин, которая занимает среднее положение между матерью и проституткой, которая представляет собою промежуточную форму двух упомянутых полюсов. Или, быть может, считали необходимым особо подчеркнуть тот факт, что женщина стоит в других отношениях к отцу своих детей, чем к самим детям. Но иногда под „возлюбленной“ следует понимать женщину, которая дает себя любить, т.е. всецело отдается любящему. Этим однако мы еще ничего ценного не приобрели, так как в подобном случае и мать, и проститутка формально могут действовать одинаково. Понятие „возлюбленная“ еще ничего не говорит о качествах того существа, которое является предметом любви: да, это само собою понятно, так как оно выражает собою определенную стадию жизни одной и той же женщины, стадию, за которой следует другая в форме материнства. Так как состояние „возлюбленной“ является только случайным признаком ее личности, то можно видеть, насколько нелогично это подразделение. Ведь материнство содержит в себе нечто более глубокое, чем один только факт того, что женщина родила. Эта именно более глубокая сущность материнства и является ближайшей задачей нашего исследования.

Итак, материнство и проституция – два полярно– противоположных явления. Это положение можно с известной степенью вероятности заключить уже из того факта, что у женщины‑матери гораздо больше детей,чем у кокотки, в то время как уличная проститутка в большинстве случаев совершенно бездетна. Следует заметить, что неодна только продажная женщина принадлежит к типу проститутки. К нему можно причислить и много, так называемых, благородных девушек и замужних женщин, даже таких, которые не нарушают брачных уз. Они не делают этого не потому, что не представлялось случая, а просто потому, что сами не хотели заходить так далеко. Поэтому не следует особенно удивляться применению понятия проститутки к более широкому кругу женщин, чем это привыкли до сих пор делать, относя это понятие только к продажным женщинам. Уличная проститутка только тем отличается от пользующейся большим почетом кокотки и более благородной гетеры, что она абсолютно лишена способности к какому‑либо дифференцированию отношений. Далее, отсутствие у нее всякой памяти превращает ее жизнь в совокупность отдельных, изолированных моментов, между которыми нет ни малейшей связи. Поэтому тип проститутки мог бы существовать даже и тогда, когда на свете были бы только один мужчина да одна женщина, ибо этот тип получает свое выражение в специфическом отношении к отдельному мужчине.

Только сам по себе факт меньшей плодовитости проститутки уже освобождает меня от обязанности опровергать один очень распространенный взгляд, по которому проституция – явление, лежащее, строго говоря, глубоко в естественной природе человеческого существа, представляет собой результат неблагоприятных социальных условий а именно отсутствия заработка у многих женщин. Этот взгляд склонен обвинять существующий общественный строй, в котором экономический эгоизм мужчин, забравших всю власть в свои руки, сильно затрудняет незамужним женщинам доступ к честной жизни. Далее он указывает на сильно распространенную холостую жизнь, вызванную будто бы материальными условиями и требующую во что бы то ни стало существования проституции. Разве следует напоминать, что проституция —черта, свойственная не одним только уличным проституткам, но что иногда и богатые девушки, пренебрегая всеми преимуществами своего положения, предпочитают открытое фланирование по улицам. Улица есть принадлежность истинной проституции. Ведь женщинам отдают даже предпочтение в занятии должностей в магазинах, на почте, телеграфе, телефоне. Правда, эти занятия очень однообразны и шаблонны, но ведь женщина менее дифференцирована, чем мужчина, а потому и менее требовательна. В этом отношении капитализм опередил науку. Он нашел, что женский труд должен быть оплачиваем дешевле мужского, так как потребности женщины менее значительны. Впрочем, проститутке приходится очень туго, так как ей нужно дорого платить за квартиру, одеваться в дорогие платья и сверх того содержать еще сутенера. Насколько сильно в них влечение к этому образу жизни видно из того, что проститутка, даже выйдя замуж, часто возвращается к своему прежнему ремеслу. Проститутка кроме того, в силу неизвестных, лежащих глубоко в ее природе причин, совершенно невосприимчива к некоторым инфекциям, которые в большинстве случаев поражают честных женщин. Наконец, проституция существовала всегда и ее рост не находится ни в каком отношении с различными усовершенствованиями капиталистической эпохи. Мало того, она даже принадлежала к числу религиозных институтов некоторых народов древности, например, финикиян.

Итак, проституция не есть какой‑нибудь определенный путь, на который мужчина толкал бы женщину. Мы не отрицаем, что в очень многих случаях вина всецело падает на мужчину, а именно, когда девушка должна была покинуть свою должность и остаться без хлеба. Но тот факт, что в подобных случаях женщина видит надлежащий выход из затруднительного положения только в проституции, – этот именно факт глубоко лежит в природной сущности ее. Чего нет, того и быть не может. Ведь мужчине, который с материальной стороны гораздо чаще подвергается всяким превратностям судьбы и который интенсивнее ощущает нужду, чем женщина, проституция совершенно чужда. Если она и встречается (среди кельнеров, парикмахеров и т.д.), то только в ярко выраженных промежуточных половых формах. Поэтому склонность и влечение к проституции являются органической врожденной чертой женщины, такой же естественной чертой, как и предрасположение к материнству.

Этим я не хотел сказать, что женщина становится проституткой исключительно под влиянием внутренней необходимости. В большинстве женщин кроются обе возможности – матери и проститутки. Прошу извинения, ибо знаю, что это жестоко по отношению к мужчинам, нет только девственницы. Решающим моментом в торжестве одной из этих– возможностей является мужчина, который может сделать женщину матерью, но не актом совокупления, а одним только своим взгля дом. Шопенгауэр заметил, что человек, строго говоря, должен исчислять время своего существования с того момента, когда его отец и его мать влюбились друг в друга. Но это неверно. В идеальном случае рождение человека следовало бы отнести к тому моменту, когда женщина впервые увидели или услышала только голос мужчины, будущего отца ее ребенка. Правда, биология и медицина, теория искусственного подбора и гинекология за последние шестьдесят лет, под влиянием Иоганна Мюллера, Т. Бишофа и Ч. Дарвина, относились крайне отрицательно к вопросу о ''предопределяющем глазе» и «предопределяющем взгляде». В дальнейшем я постараюсь развить теорию этого явления. Здесь же и только замечу, что очень несправедливо отрицать возможность существования «предопределяющего глаза» только на том основании, что она несоместима с взглядом, по которому только семенная клетка и яйцо могут образовать новый индивидуум. «Предопределяющий глаз» в действительности существует, и наука должна стремиться объяснить его вместо того, чтобы без всяких разговоров объявлять его невозможным. Ведь трудно сказать, чтобы наука обладала тем огромным запасом опыта, который дал бы ей право упорно настаивать на своем взгляде– В априорной науке, подобной математике, я должен решительно отвергнуть мысль, что на Юпитере дважды два равно пяти, биология же имеет дело с положениями «относительной всеобщности» (Кант).

Если я здесь выступаю в пользу «предопределяющего глаза» и в его отрицании вижу только ограниченность человеческого понимания, то из этого еще не следует заключить, что я его принимаю за причину всех уродливостей или только большей части их. Речь пока идет только о возможности влияния на потомство без полового акта с матерью. И здесь я осмелюсь сказать следующее: тот факт, что Шопенгауэр и Гете придерживались одного взгляда в теории цветов, a priori устраняет вся‑кое сомнение в превосходстве их взгляда перед всеми мнениями прош‑лыx, настоящих и будущих физиков. Точно также истина, высказанная Ибсеном («Женщина с моря») или Гете («Wahlverwandtschaften»), не может быть опровергнута приговорами всех вместе взятых медицинских факультетов мира.

Человек, от которого можно было бы ожидать такого сильного влияния на женщину, что ее дитя оказалось бы похожим на него даже в том случае, если бы оно выросло не из его семени – такой человек должен был бы явиться самым совершенным дополнением этой женщине в половом отношении. Если же такие случаи чрезвычайно редки, то это обясняется невероятностью встречи двух, столь совершенных дополнительных моментов, но ни в коем случае не служит возражением против принципиальной возможности тех фактов, которые описаны Гете и Ибсеном.

Встретит ли женщина такого мужчину, который одним только присутствием своим уже делает ее матерью своего ребенка – это является делом случая. В этих именно пределах можно допустить мысль, что судьба многих матерей и проституток могла сложиться совершенно иначе. С другой стороны существует бесчисленное множество примеров совершенно противоположного характера. Женщина может в течение всей своей жизни не встретиться с таким человеком и вместе с тем навсегда сохранить типичные черты матери. И наоборот. Такой единственный мужчина может появиться, но он своим появлением не в состоянии предотвратить окончательного и решительного обращения женщины к проституции.

Остается один выход: следует принять два врожденных противоположных предрасположения, которые в различных женщинах распределены в неодинаковой пропорции: абсолютная мать и абсолютная проститутка. Действительность лежит между двумя этими типами. Нет ни одной решительно женщины, которая была бы лишена инстинктов проститутки.

Я знаю, многие будут это отрицать. Они спросят: что свойственное проститутке, можно найти в женщине, которая меньше всего похожа на кокотку? Я пока ограничусь указанием на то, с какой снисходительностью, даже сочувствием относится женщина к грязному прикосновению со стороны чужого человека. Если придерживаться этого масштаба, то легко будет доказать, что абсолютной матери совершенно не существует.

Нет также ни одной женщины, которая не обладала бы побуждениями матери. Но я должен тут же заметить, что гораздо чаще встречал в женщинах резко выраженные черты абсолютной проститутки, чем черты материнства, развитые до такой степени, что совершенно вытеснили бы из нее всякое подобие проститутки.

Самый поверхностный анализ понятия материнства приводит нас к заключению, что желание иметь детей является главной и основной целью жизни матери. Для абсолютной проститутки, напротив, акт оплодотворения совершенно потерял эту цель. Таким образом всестороннее исследование поставленного нами вопроса должно прежде всего выяснить отношение матери и проститутки к следующим двум явлениям: к ребенку и к акту совокупления.

Мать и проститутка различаются прежде всего по характеру их отношения к ребенку. Центром тяжести для проститутки является мужчина, для матери – ребенок. Пробным камнем в этом вопросе может служить отношение к дочери. Если женщина не завидует сравнительной молодости и красоте своей дочери, ее успехам у мужчин, вполне отождествляя себя с нею и радуясь ее поклоникам, как будто своим собственным, только такая женщина может быть названа матерью.

Абсолютная мать, все помыслы которой сосредоточены только на ребенке, становится матерью через любого мужчину. Замечено, что женщины, которые в детстве много внимания уделяли куклам, любили детей и охотно ухаживали за ними, не особенно разборчивы в отношении мужчины. Они берут себе в мужья первого попавшегося молодца, который в состоянии ее кой‑как обеспечить и расположить к себе ее родителей и родствеников, когда же такая девушка становится матерью, то каков бы ни был ее муж, она никогда о другом мужчине не думает (конечно, в идеальном случае). Для абсолютной проститутки, даже в детском ее возрасте, дитя является синонимом ужаса. Впоследствии она пользуется ребенком только как средством создать обманчивые идиллические отношения матери к ребенку, отношения, которые всецело рассчитаны на то, чтобы растрогать мужчину и привлечь его к себе.

Она – женщина, которая ощущает сильнейшую потребность нравиться всем мужчинам. Но так как абсолютной матери не существует, то можно в каждой женщине найти, по крайне мере, следы этой потребности, которая распространяется на всех без исключения мужчин в мире.

Здесь мы подошли только к формальному сходству между абсолютной матерью и абсолютной кокоткой. Строго говоря, они обе не предъявляют никаких требований к личности своего полового дополнения. Одна берет любого мужчину, который ей может быть полезен в ее желании иметь ребенка, и когда этот ребенок уже налицо, ей другого мужчины не надо: только в этом смысле ее можно назвать «единобрачной». Другая же отдается первому попавшемуся мужчине, который может доставить ей эротическое наслаждение: он является для нее самоцелью. Здесь, таким образом, сходятся эти две крайности, и мы имеем основание надеяться, что исходя из этот мы проникнем в сущность женщины вообще.

В самом деле: всеобще распространенный взгляд, которого я раньше сам придерживался, взгляд, что женщина – однобрачна, а мужчина – многобрачен, следует считать крайне ложным. Как раз наоборот. Нас не должен вводить в заблуждение тот факт, что женщины иногда подолгу выжидают и, где это представляется возможным, выбирают того мужчину, который может сообщить им высшую ценность – мужчину благороднейшего, известнейшего, «первого среди всех». Этой потребностью женщина отличается от животного, которое вообще не стремится приобрести какую‑либо ценность ни перед самим собою, ни через себя (как мужчина), ни перед другими, ни посредством других (как женщина). Но только дураки могут с восхищением говорить об этом явлении, которое убедительнейше говорит нам о том, насколько женщины лишены самоценности. Эта потребность несомненно жаждет удовлетворения, но в ней мы никак не видем нравственной идеи моногамии. Мужчина в состоянии всюду раздавать свою ценность, он может перенести ее на женщину, он может и хочет ее подарить. Но он никак не может, подобно женщине, приобрести свою ценность в качестве подарка от другого человека. Женщина поэтому старается приобрести для себя возможно больше ценности, останавливая свой выбор именно на том человеке, который в состоянии ей дать наивысшую ценность. У мужчины же в основе брака лежат совершенно другие мотивы. Первоначально он является для него завершением идеальной любви, исполнением его заветных желаний, хотя бы очень уместно было бы и спросить, действительно ли это так. Далее, он насквозь проникнут исключительно мужской идеей верности (которая предполагает беспрерывность, умопостигаемое «я»). Очень часто приходится слышать, что женщина добросовестнее соблюдает верность, чем мужчина, что для мужчины верность является бременем, которое он сам, несомненно по свободной воле и в полном знании, взвалил на себя. Он может иногда отказаться от этого самостеснения, но он вечно будет чувствовать в этом поступке вину свою. Когда он нарушает супружескую верность, он при этом лишает слова свою умопостигаемую сущность. Для женщины же измена является интересной, пикантной игрой, в которой принимает участие не идея нравственности, а мотив безопасности и доброго имени. Нет ни одной женщины, которая в мыслях никогда не изменяла бы своему мужу и которая вместе с тем ставила бы себе это в упрек. Ибо женщина вступает в брак, полная трепетного, бессознательного желания, и нарушает его, так как она лишена вневременного «я», полная таких же ожиданий и так же бессмысленно, как и заключила его. Мотив верности заключенному договору —принадлежность одного только мужчины. Связующая сила раз данного слова – вещь, недоступная пониманию женщин. Все факты, которые обыкновенно приводят в доказательство верности женщины, мало говорят против высказанного взгляда. Такая верность является или результатом интенсивной половой связи (Пенелопа), или она представляет собой женскую покорность, покорность собаки, бегущей по пятам, покорность, соединенную с цепкой привязанностью, которую можно сравнить с физической близостью, характеризующей женское сострадание (Кэтхен фон Гейльброн).

Мужчина создал моногамию. Своим источником она имеет идею мужской индивидуальности, которая в потоке времени остается неизменной, именно поэтому она для своего полного завершения вечно требует одной и той же сущности. В этом смысле установление моногамии кроет в себе какую‑то высшую идею. И для нас становится вполне понятным, почему она включена в число таинств католической церкви. Я предупреждаю: своими словами я не хочу наметить своего отношения к вопросу «брак или свободная любовь». На почве различных уклонений от строжайшего закона нравственности, а такие уклонения свойственны всякому эмпирическому браку, уже невозможно найти вполне удовлетворительное решение выдвинутой проблемой: вместе с браком явилось на свет и его нарушение.

А все‑таки только мужчина мог создать брак. Нет ни одного правового института, который был бы создан руками женщин. Все право принадлежит мужчине, женщине – только различные обычаи (поэтому совершенно ошибочен взгляд, по которому законы развиваются из обычаев или наоборот. Оба – совершенно различные вещи). Только мужчина чувствует потребность и обладает достаточной силой для того, чтобы ввести порядок в запутаннейшие половые отношения. Это является выражением его общего стремления к порядку, правилу, закону. И кажется, что у многих народов на самом деле было некогда время, когда женщина могла пользоваться большим влиянием на устои социальной жизни, но тогда не было ничего похожего на брак: эпоха патриархата есть эпоха многомужества.

Различное отношение матери и проститутки к ребенку дает повод к дальнейшим весьма ценным выводам. Женщина, в которой преобладают черты проститутки, и в сыне своем прежде всего видит мужчину, и ее отношение к нему всегда носит половой характер. Так как нет женщины, которая всецело была бы матерью, то едва уловимый оттенок полового влияния сына на свою мать можно заметить повсюду. Поэтому‑то я и считаю отношение к дочери самым надежным масштабом материнской любви. Не подлежит сомнению, что каждый сын стоит в известных половых отношениях к своей матери, хотя бы эти отношения были тщательно скрыты от взоров как сына, так и матери. Эти отношения ярко сказываются в том факте, что для многих мужчин мать является главным объектом их половых фантазий во время сна («Сон Эдипа»). У некоторых это проявляется в раннем периоде их половой зрелости, а у других и позже, но как в том, так и в другом случае, подобные фантастические картины совершенно вытесняются из воображения сына в бодрствующем сознании. Что и в действительных отношениях истинной матери к своему ребенку заключается глубокий половой элемент, в этом можно убедиться на том бесспорном факте, что кормление ребенка грудью доставляет матери чувство мучительного наслаждения. Это так же несомненно, как и тот анатомический факт, что под сосками женских грудей находится эректильная ткань, раздражением которой, как доказано физиологами, можно вызвать сокращение маточной мускулатуры. Как пассивность, которая обусловлена фактом сосания ребенком молока, так и тесное физическое прикосновение во время кормления, представляет поразительную аналогию с ролью женщины в акте оплодотворения. Этим объясняется прекращение месячных регул во время кормления и нам до некоторой степени становится понятным неясная, но очень глубокая ревность мужчины даже к грудному ребенку. Но кормление ребенка – исключительно материнское занятие. Чем женщина сильнее приближается к типу проститутки, тем меньше у нее будет желания самой кормить ребенка, тем меньше она в состоянии будет это сделать. Поэтому нельзя отрицать того, что в отношении матери к ребенку уже заключено нечто родственное отношению между женщиной и мужчиной.

Материнство такая же всеобщая черта, как и сексуальность, и та, и другая проявляются у различных существ с неодинаковой силой, Женщина, которая является воплощением материнства, должна раскрывать эту черту не только в отношениях к своему кровному ребенку, но прежде всего в отношениях ко всем людям без исключения. Правда, впоследствии интерес к собственному ребенку до того поглощает все остальное, что такая женщина в случае конфликта поступает крайне слепо, несправедливо, иногда даже безжалостно по отношению к другим. Интереснее всего здесь отметить отношение девушки‑матери к своему возлюбленному. Женщина‑мать, еще будучи девушкой, проявляет чисто материнские чувства к мужчине, которого она любит, и даже к тому мужчине, которой впоследствии должен стать отцом ее ребенка. Он уже сам в известном смысле ее ребенок. В этой именно черте, одинаково свойственной как матери, так и любящей женщине, проявляется глубочайшая сущность этого типа женщин: она именно и есть тот корень, вечно живой, сросшийся с почвой, вечно распускающийся, от которого единичный мужчина отделяется, как индивидуум, и перед которым он чувствует всю свою мимолетность. Это именно та мысль, которая заставляет каждого мужчину с большей или меньшей сознательностью видеть в женщине‑матери, даже в девушке‑матери, какую‑то идею вечности и которая возводит беременную женщину в степень какой‑то возвышенной идеи (Золя). Колоссальная самоуверенность рода, но ничего больше, кроется в молчании этих существ, перед которым мужчина чувствует себя моментами очень ничтожной величиной. В подобные минуты мир и спокойствие сходят в его душу, высшая и глубочайшая тоска умолкает в нем и он готов себя уверить, что женщина сообщила ему самую глубокую тайну связи человека с миром. Тогда он сам превращается в ребенка любимой им женщины (Зигфрид у Брунгильды в третьем акте), в ребенка, на которого мать смотрит с радостной улыбкой, для которого она бесконечно много знает, за которым умеет ухаживать, которого умеет укрощать и держать под уздой. Но это продолжается один миг. Зигфрид решительно сбрасывает гнет мыслей, навеянных Брунгильдой. Ибо сущность мужчины заключается в том, что он свергает с себя эту власть и возносит себя над ней. А потому роль отца менее всего способна удовлетворить глубочайшую потребность его духа, потому мысль раствориться и исчезнуть в бесконечности рода является для него ужасной. Наиболее пессимистическое из всех произведений мировой литературы: «Мир как воля и представление» в самой потрясающей главе своей:»Смерть и ее отношение к неразрушимости нашей сущности в себе» объявляет эту бесконечность воли рода единственно мыслимым бессмертием.

Эта уверенность рода имеет своим результатом мужество и бесстрашие матери в противоположность неуверенности и робости проститутки. Это не моральное мужество, не мужество индивидуальности, которое вытекает из глубокой ценности истины и непреклонности внутренне свободного существа. Оно скорее является жизненной волей рода, который через посредство матери берет под свою защиту ребенка и даже мужчину, Противоположные понятия мужества и трусости распределяются между матерью и проституткой совершенно так же, как и понятия надежды и страха: надежда свойственна матери, страх – проститутке. Абсолютная мать всегда и при всяких обстоятельствах, так сказать, «надеется». В существовании рода лежит ее бессмертие, а потому она не знает страха смерти. Проститутке, наоборот, смерть внушает жесточайший ужас, несмотря на то, что ей совершенно чужда потребность в индивидуальном бессмертии.

Вот еще одно доказательство того, насколько ложен взгляд, по которому жажда личного бессмертия обусловлена страхом и сознанием физической смерти. Женщина‑мать всегда чувствует свое превосходство над мужчиной. По ее мнению, она для него – спасательный круг. Она защищена со всех сторон замкнутой цепью поколений, подобна гавани, из которой выплывают все новые корабли. Мужчина же, один плывет далеко в открытом, бурном океане. Даже в самой глубокой старости мать еще вполне готова к тому, чтобы принять и охранить своего ребенка. Этот момент, как мы увидим из дальнейшего, глубоко заложен в психике матери уже во время зачатия, во время же беременности ясно выступает момент защиты и питания. Сознание превосходства проявляется также по отношению к возлюбленному. Женщина‑мать особенно восприимчива ко всему наивному и детскому, к простоте мужчины. Гетера же любит его изысканность, тонкость его натуры. В матери глубоко изложена потребность учить своею ребенка, одарять его, хотя бы этот ребенок был ее возлюбленным. Гетера же сгорает от желания, чтобы мужчина ей импонировал, чтобы она во всем была обязана ему. Женщина‑мать, как представительница целого рода, питает чувства глубокой любви ко всем членам его (в этом смысле и дочь является матерью своего отца). С появлением же ребенка все интересы ее сосредоточиваются исключительно на нем, все прочее уже не занимает ее внимания ни в малейшей степени. Женщина‑проститутка никогда не бывает так любвеобильна и узкосердечна, как мать.

Цель рода всецело поглощает женщину‑мать, проститутки же находится совершенно вне этой цели. Мало того. Род имеет в лице матери единственного своего защитника, единственного жреца. Она выражает его волю в ее чистейшем виде. Появление же проститутки доказывает насколько прав был Шопенгауэр, говоря, что взгляд, согласно которому целью всякой половой жизни является производство будущих поколений, лишен всеобщего значения. Из того факта, что женщины‑матери проявляют особенно жестокое отношение к животным, можно убедиться, насколько все их помыслы направлены к жизни и сохранению своего рода. Следует присмотреться, с каким невозмутимым спокойствием домовитая хозяйка и мать шлет на заклание одну курицу за другой. Надо заметить, что все это она совершает с чувством глубокого удовольствия по поводу исполняемого ею похвального долга. Ибо всякая медаль имеет свою обратную сторону, обратной же стороной матери является мачеха. Женщина может быть матерью только по отношению ко своему ребенку, ко всему остальному она – мачеха.

Итак, женщина – мать всецело живет мыслью о сохранении рода. Для доказательства этого положения достаточно обратить внимание на своебразное отношение ее ко всем предметам, которое служат целям питания. Она не может хладнокровно смотреть на то, что какая‑нибудь съедобная вещь, будь то даже самый жалкий объедок, пропадает напрасно. Совершенно обратное отношение замечается у проститутки. Она, подчиняясь минутному капризу своему, заготовляет огромные запасы съестных веществ и нисколько не страдает, когда эти запасы пропадают самым бесполезным образом. Мать – скупа и мелочна, проститутка же – расточительна, капризна. Сохранение рода является основной целью жизни матери. Вот почему она вечна носится с заботой о хорошем питании своих детей, вот почему ничто не в состоянии доставить ей столько удовольствия, как здоровый хороший аппетит их. Неразрывно с этим связано ее отношение к хлебу и ко всему, что может быть названо хозяйством. Церера – отменная мать, этот факт особенно ясно выражен в ее греческом имени – Деметры. Мать воспитывает своего ребенка физически, но не духовно. Со стороны матери отношение ее к ребенку носит всегда физический характер. Это проявляется во всех ее поступках, начиная от поцелуев и ласк, которыми она осыпает его в детстве, и кончая заботами, которые как бы окутывают существо его в период возмужалости. Бессмысленное восхищение, которое способно вызвать в матери всякое внешнее проявление грудном младенца, имеет в своей основе то же начало: сохранение и поддержание земного жизни.

Из всего этого вытекает, что с нравственной точки зрения нельзя особенно высоко ставить материнскую любовь. Ведь каждый может с полным основанием спросить себя: настолько умалилась бы любовь матери к нему, если бы он представлял из себя нечто совсем другое, чем он есть на самом деле! В этом вопросе лежит центр тяжести всей нашей проблемы. Пусть дадут ответ на него те, которые в материнской любви видят доказательство нравственного величия женщины. Определенная индивидуальность ребенка не имеет никакого значения для материнской любви. Для нее достаточно одного того, что он ее ребенок: в этом лежит безнравственность ее. Во всякой любви мужчины к женщине, даже в любви к представителю одного с ним пола главную роль играет определенное существо с известными физическими и психологическими качествами, одна только материнская любовь неразборчива: она простирается на все, что мать когда‑либо носила в своем чреве. Это роковая истина, роковая как для матери, так и для ребенка, но нельзя не видеть, что именно в этом заключается вся безнравственность материнской любви, той любви, которая остается всегда одинаковой, становится ли сын святым или преступником, королем или нищим, остается ли он ангелом или превращается в мерзкое чудовище. Не менее безнравственно и притязание детей на любовь со стороны их матери, притязание, которое всецело покоится на том, что они ее дети (особенно требовательны в этом отношении дочери, но нельзя также сказать, чтобы и сыновья были без греха). Материнская любовь безнравственна, так как она не выражает определенного отношения к чужому «я», а представляет из себя с самого начала состояние какой‑то срощенности. Как и всякая безнравственность, она является нарушением чужих границ. Отношение одной индивидуальности к другой – вот истинно нравственное отношение. Материнская же любовь отвергает понятие индивидуальности, являясь в основе своей неразборчивой и навязчивой. Отношение матери к ребенку есть не что иное, как система рефлекторных взаимоотношений между ними. Таков вечный и неизменный характер материнской любви. Закричит ли ребенок, или он заплачет в тот момент, когда мать будет находиться в смежной комнате, она вскакивает, словно ужаленная, и быстро спешит к нему (великолепный случай убедиться, является ли данная женщина проституткой или матерью). И в период возмужалости всякое желание, всякая жалоба взрослого моментально сообщается матери, переходит в сферу ее личных переживаний и превращается самым необдуманным, самым неудержимым образом в ее собственное желание, в ее собственную жалобу. Никогда не прерывающееся взаимодействие между матерью и всем тем, что было соединено с нею пупочной связью – вот истинная сущность материнства. Я окончательно отказываюсь делить всеобщее преклонение перед материнским чувством, ибо нахожу безнравственным именно то, что люди так высоко ценят в матери, т.е. ее неразборчивость. Я не сомневаюсь, что эту истину отлично сознавали очень многие выдающиеся художники и философы, но они предпочитали хранить о ней глубокое молчание. Безграничная переоценка Рафаэля в настоящее время сильно умерилась. Вообще же певцы материнской любви не поднимаются выше Фишарта или Ришпена. Материнское чувство инстинктивно, непроизвольно. Оно свойственно животным не в меньшей мере, чем людям. Этим одним уже достаточно доказано, что материнская любовь – не настоящая любовь, что подобный альтруизм не может быть назван нравственным. Ибо всякая мораль вытекает из умственного характера, которого совершенно лишены несвободные животные. Только разумное существо может подчиниться нравственному императиву. Непроизвольной нравственности нет, есть только нравственность сознательная.

Если вообще позволительно творить об этическом превосходстве одной женщины над другой, то можно с уверенностью сказать, что гетера стоит в известном отношении выше матери. Основные цели рода ей совершенно чужды. Все новые и новые существа в бесконечной смене их вечно мелькают перед глазами гетеры, не находя в ней того прочного, насиженного места, которое представляет собою мать. Эти существа не поглощают ее в вечной заботе об их пропитании. Напротив того, мать, поглощенная непрерывными заботами о пище и одежде, кухне и хозяйстве, в интеллектуальном отношении стоит очень низко. Наиболее развитые в духовном отношении женщины, которые становились для мужчин чем‑то вроде Музы, принадлежат исключительно к категории проституток. К этому типу, типу Аспазии, следует причислить всех женщин романтического периода и прежде всего наиболее выдающуюся среди них Каролину Михаэлис‑Бэмер‑Форстер‑Шлегель‑Шеллинг.

В неразрывной связи с этим находится тот факт, что только люди, которые не ощущают никакой потребности в духовной деятельности, испытывают особенно сильное половое влечение к своей матери. От человека, отцовство которого ограничивается кругом только телесных детей, следует ожидать, что он среди всех женщин выберет наиболее плодовитую, наиболее приближающуюся к типу женщины‑матери. Выдающиеся люди всегда любили только проституток. Их выбор всегда останавливается на женщине бесплодной. Если же они и оставляют потомство, то оно лишено всякой жизнеспособности и очень склонно к вымиранию. В этом следует признать факт, покоющийся на очень глубокой этической основе. Земное отцовство так же малоценно, как и материнство, оно так же безнравственно (глава XIV). Оно тоже нелогично, ибо является во всех отношениях иллюзией: ни один человек не может знать, в какой степени он является отцом своего ребенка. Наконец, это чувство очень непродолжительно и преходяще: каждый народ, каждая раса, в конце концов, гибли и бесследно исчезали с лица земли.

Широко распространенное исключительное и даже благоговейное преклонение перед женщиной – матерью, которую хотят признать единственным наиболее совершенным типом истинной женщины, лишено всяких оснований. Правда, мужчины упорно настаивают на подобном отношении к женщине. Они утверждают, что только в типе матери женщина находит свое завершение. Я откровенно сознаюсь, что мне лично проститутка, не как лицо, а как явление, импонирует гораздо больше.

Всеобщее превознесение матери имеет самые разнообразные основания. Прежде всего она, по‑видимому, вполне удовлетворяет тем идеальным требованиям девственности, которая, как увидим дальше, каждый мужчина в силу особой потребности своей предъявляет к женщине. И на первый взгляд это может показаться действительно правильным: ведь для женщины – матери мужчина сам по себе не играет никакой роли, а если он и играет некоторую роль, то в той только мере, в какой она может относится к нему, как к ребенку. Но следует заметить, что целомудрие чуждо в одинаковой степени как женщине – матери, все мысли которой направлены на ребенка, так и проститутке, которая страстно жаждет мужчину.

Эта иллюзия нравственности не остается без награды: мужчина самым неосновательным образом возносит женщину – мать в моральном и социальном отношении над проституткой. Женщина‑проститутка совершенно игнорирует тот масштаб ценности, которого придерживаются мужчины. Она не подчиняется идеалу девственности, которого мужчины так настойчиво требуют. Она протестует против всего этого в самых разнообразных формах. В открытой ли форме светской дамы, в слабой ли, массивной форме демимондки или, наконец, в форме открытой демонстрации уличной проститутки – все в ней протест. Этим объясняется исключительное положение проститутки в обществе: она стоит вне права, вне закона, вне сферы социального уважения. Женщине‑матери не стоит особенного труда подчиниться воле мужчины: ведь главным для нее является жизнь ребенка, жизнь рода.

Другое дело – проститутка. Она по крайней мере живет исключительно своей жизнью, хотя бы ей это досталось (я беру крайний случай) ценой общественном презрения. В ней, правда, нет того мужества, что у матери, она труслива насквозь, но зато обладает неизменным коррелатом трусости, т. е. нахальством, а потому она и не стыдится своем бесстыдства. Склонная от природы к многомужеству, она отдается всем мужчинам, не ограничиваясь одним только основателем семьи. Она дает безграничный простор своему влечению, удовлетворяя его на зло всему.

Она – владычица, которая отлично понимает, что в ее руках – власть.

Женщину‑мать легко смутить, еще легче оскорбить, проститутку же никто не в состоянии задеть, оскорбить. Мать, как хранительница рода, семьи, обладает сознанием чести, проститутка же игнорирует всякое общественное уважение, в этом ее гордость, это заставляет ее высоко держать свою голову. Но мысль, что у нее нет никакой власти, эту мысль она не в состоянии понять. Все люди заняты ею, думают только о ней живут ею одной, вот в чем ее никак разубедить нельзя. Оно и в действительности так. Женщина‑проститутка – эта женщина, как дама, обладает наибольшей властью среди всех других людей. Она оказывает преобладающее, даже исключительное влияние на всякую человеческую жизнь которая не определяется мужскими союзами (начиная с гимнастических клубов и кончая государством).

Здесь мы видим полнейшую аналогию между проституткою и великим завоевателем в области политики. Подобно Александру и Наполеону, великая, чарующая своею прелестью проститутка рождается раз в тысячу лет и, родившись, победоносно шествует по всему миру, подобно этим великим завоевателям.

Каждый такой человек содержит в себе нечто родственное проститутке (каждый политик является некоторым образом и народным трибуном, а в трибунате лежит элемент проституции). В сознании своей власти ни завоеватель, ни проститутка не могут быть смущены кем бы то ни было, в то время как другие люди очень легко смущаются. Как и великий трибун, всякая проститутка уверена, что она может осчастливить человека своим разговором с ним. Обратите внимание на такую женщину, когда она обращается к полицейскому за справкой или входит в какой‑нибудь магазин. Безразлично, приказчики ли там или приказчицы, купила ли она ценную или очень ничтожную вещь, она глубоко убеждена в том, что раздает какие‑то подарки на все стороны. Те же элементы можно раскрыть и во врожденном политике. Стоит только вспомнить отношение Гете, насквозь проникнутого сознанием своего «я», к Наполеону в Эрфурте для того, чтобы видеть, что многие глубоко убеждены в этой способности подобных людей действительно одарять всех (миф о Пандоре, о рождении Венеры: едва вынырнув из пены морской, она окидывает милостивым взором все окружающее).

Таким образом я исполнил обещание, данное мною в V главе, и вернулся на очень короткое время к «людям дела». Даже такой глубокий человек, как Карлейль, очень высоко ценил их, но выше всех вопросов ставил он «the hero as king». Мы уже показали, что подобный взгляд неправилен. Теперь же я хотел бы доказать, что великие политики не брезгуют в своей деятельности ни ложью, ни обманом, что эта черта свойственная даже самым величайшим среди них, как, например, Цеза рю, Кромвелю, Наполеону. Александр Великий стал даже убийцей и с чувством удовольствия выслушивал оправдания своего поступка, которые придумал для него софист. Но лживость несовместима с гениальностью. Наполеон на о Св.Елены пресытился ложью. Он писал мемуары насквозь проникнутые сентиментализмом, и его последним словом была любовь к Франции, что вполне соответствовало характеру его альтруистической позы. Наполеон – это величайшее из всех явлений, лает выразительное доказательство того, что «великие люди воли» —преступники, а потому они не могут быть гениями. Его нельзя понять иначе, как по той изумительной интенсивности, с какой он бегал от самого себя. Только таким образом можно объяснить себе всякое завоевание, как ничтожных, так и огромных размеров. Над своей собственной сущностью Наполеон никогда не в состоянии был думать. Он и часу не мог остаться без какого‑нибудь подвига, который должен был наполнить его существо: поэтому‑то он и должен был завоевать весь мир. Так как он обладал выдающимися качествами, гораздо более выдающимися, чем все императоры до него, то вполне естественно, что ему необходимо было очень многое, чтобы подавить в себе противоречия своей натуры. Заглушить свою лучшую сущность – вот властный мотив его честолюбия. Человек гениальный может делить с остальными людьми их страсть к славе и удивлению, но его честолюбие будет совершенно другого рода. Он не поставит все предметы в мире в исключительную зависимость от себя, не свяжет их с собой, как с эмпирической личностью, и не нагромоздит их на своем имени в виде бесконечной пирамиды. Вот почему достоверное ощущение действительности постепенно покидает императора (он становится эпилептиком). Он отнял свободу у объекта8 и вступил в преступную связь с вещами, превратив их в средство для своих целей, в подножие своей ничтожной личности с ее эгоистическими, хищными замыслами. У великого человека есть определенные границы, так‑как он монада из монад, так как он, что является наиболее важным, сознательный микрокосм.

Он – пантогенен, включает в себе всю вселенную и уже при первом опыте (я беру самый выдающийся случай) видит тесную связь мировых явлений. Ему нужны дальнейшие переживания, но ему не нужно индукции. Великий трибун и великая гетера – абсолютно безграничные люди, они превращают мир в декорацию, на которой должно с особенной яркостью отразиться их эмпирическое «я». Потому им чужда любовь, Дружба, расположение. В их душе нет любви.

Вспомните глубокую сказку о царе, который хотел завладеть звездами. Она раскрывает идею императора с ослепительной ясностью. Истинный гений сам воздает себе честь, но ни в коем случае не становится к черни в отношение взаимной зависимости, как это делает трибун. Ибо великий политик не только спекулянт и миллиардер, он к тому же уличный певец, он великий шахматист, но и великий актер, он деспот, но он в сильной степени заискивает у других, он не только проституирует, он сам величайшая проститутка. Нет того политика, того полководца, который «снисходил» бы к другим людям. Его снисхождения приобретают известность – это его половые акты! Улица является также принадлежностью истинного трибуна. Отношение его к черни, как к своему дополнению, является конститутивным для политика. Вся сфера его деятельности – это чернь. С отдельными людьми, с индивидуальностями он порывает, если он, конечно, не умен, но если он также хитер, как Наполеон, то он лицемерит и оказывает им всякие знаки уважения для того чтобы сделать их безвредными для себя. Наполеон тоньше всех понимал свою зависимость от черни. В своих замыслах политик не может руководствоваться одним только желанием своим. Не может он этого сделать как в том случае, если он – сам Наполеон, так и в том случае, когда он вдруг захотел бы осуществить свои идеалы, чего Наполеон ни в коем случае не сделал бы: чернь, этот истинный владыка его, живо вразумил бы его. Всякое «наказание воли» имеет значение только для формального акта инициативы, но воля властолюбца свободной быть не может.

Каждый император отлично чувствует свою связь с народными массами, а потому они как бы инстинктивно стоят за конституцию, за народные или военные собрания, за всеобщее избирательное право (Бисмарк в 1866 г.). Не Марк Аврелий и Диоклетиан, а Клеон, Антоний, Фемистокл, Мирабо – вот личности, в которых вполне отлилась фигура политика. Ambitio в собственном смысле слова значит «хождение вокруг». Это именно и делают, как трибун, так и проститутка. Эмерсон говорит, что Наполеон гулял «инкогнито» по улицам Парижа с тем, чтобы прислушиваться к ликованию и восторженным крикам толпы. То же самое говорит Шиллер о Валенштейне.

«Великие люди дела», как известное явление, уже с давних пор приковывали к себе внимание художников (не философов) своей исключительной своебразностью. Неожиданная аналогия, которая была развита мною, облегчит нам задачу понимания этого явления; Постараемся проанализировать и уложить в рамки какого‑нибудь определенного точного понятия. Антоний (Цезарь) и Клеопатра – люди весьма похожие друг на друга. Большинство людей увидят, пожалуй, в этой параллели какую то фикцию, но для меня эта аналогия не подлежит никакому сомнению, как бы сильно ни расходились на первый взгляд эти люди. «Великий человек дела» отказывается от своей внутренней, духовной жизни с тем, чтобы, изжить себя в мире и уничтожиться, подобно всему изжитому, вместо того, чтобы вечно пребывать в виде чего‑то внутренне пережитого. Свою собственную ценность он со всей свирепостью отвергает и держит себя всю жизнь вдали от нее. То же самое представляет собою и проститутка: она нагло бросает в лицо всему обществу ту ценность, которую могла приобрести от него в качестве матери, но не для того, чтобы углубиться в свою внутреннюю сущность и вести созерцательную жизнь, а исключительно с тем, чтобы дать полный простор своему чувственному влечению. Оба они, великая проститутка и великий трибун, являются факелами с ослепительным далеким светом, их путь усеян грудою трупов, но они погасают, как метеоры, бессмысленно, бездельно для человеческой мудрости, не оставив по себе ничего неизменного, ничего вечного. Только мать и гений ведут свою тихую работу, рассчитанную на будущность. Поэтому трибун и проститутка получили название «бичей Божьих». Они рассматриваются, как явления глубоко антиморальные.

Здесь мы еще раз убеждаемся, насколько правильно было господствовавшее в свое время мнение, согласно которому «великий человек воли» был исключен из понятия гения. Не только философский, но и художественный гений имеет ту характерную особенность, что теоретическое или образное мышление преобладает у него над всем практическим.

Нам предстоит еще исследовать мотив, который руководит проституткой. Познать сущность матери было относительно легко: она является совершеннейшим орудием для сохранения рода. Познать же сущность проституции представляется делом более сложным и запутанным. Человек, который задумывается над ней несколько глубже, несомненно переживал моменты, когда он терял всякую надежду придти к какому‑нибудь окончательному результату по этому вопросу. Все дело заключается в различном отношении матери и проститутки к акту оплодотворения. Надо полагать, что разбор этого вопроса, как и вообще вопроса о проституции, сочтут делом вполне достойным философа. Было бы смешно, если бы мне пришло слышать обратное. В каждом произведении дух исследования является тем моментом, который придает достоинство всему предмету. Скульптор или живописец очень часто задавались вопросом о том, что ощущает Леда или Даная. Художники, которые избирали предметом своего творчества проститутку (мне известны в этом направлении «Исповедь Клода», Гортензии, «Рене» и «Нана», Золя, «Воскресение» Толстого, наконец, Соня – создание одного из величайших гениев – Достоевского), всегда имели в виду изобразить нечто общее, а не отдельные частные случаи. Где есть общее, там может быть создана и теория о нем.

Половой акт имеет для матери значение средства в интересах определенной цели. Проститутка же занимает исключительное положение в том смысле, что половой акт является для нее самоцелью. Тот факт, что в природе, как целом, половой акт, кроме роли своей в процессе размножения, играет еще другую роль, приобретает особенную достоверность благодаря следующему явлению: у многих живых существ процесс размножения протекает без акта совокупления (партеногенез и с). Но, с другой стороны, мы видим, что половой акт у всех животных служит целям размножения рода, и мы очень далеки от мысли предположить, что копуляция столь привлекательна для животных исключительно в силу того удовольствия, с которым она связана. Последнее не выдерживает критики уже благодаря тому, что копуляция совершается и определенное время, а именно в период течки, а потому и самое удовольствие от полового акта является как бы средством, которое природа применяет в своих собственных целях – в целях поддержания рода.

Итак, половой акт является для проститутки самоцелью. Но этим еще не сказано, что для матери он лишен всякого значения. Правда, существует категория «сексуально‑анестетических» женщин, которых в общежитии называют «холодными», но таких женщин значительно меньше, чем думают, так как очень часто виною этой холодности является сам мужчина, который не сумел вызвать в женщине противоположного настроения. Последние именно случаи мы не вправе причислять к типу женщины‑матери. Холодность одинаково присуща как матери, так и проститутке. Мы ниже еще рассмотрим ее в связи с явлениями истерии. Мы также не должны говорить об отсутствии половой восприимчивости у проститутки только потому, что уличные проститутки (главный контингент которых набирается из крестьянского населения, среди служанок и т. д.) иногда не оправдывают самые напряженные ожидания отсутствием всякой жизни. Нужно помнить, что проститутка терпит любовные ласки и таких людей, которые для нее совершенно безразличны в половом отношении, а потому не следует утверждать, что безжизненное, холодное отношение к половому акту является характерной чертой проститутки. Эта мнимая холодность возникает именно потому, что проститутка предъявляет самые высокие требование к чувственному наслаждению, и за все лишения, которым она подвергается в этом направлении, она вознаграждает себя еще в более сильной степени связью с сутенером.

Что половой акт обладает для проститутки значением самоцели, видно из того, что она и только она кокетлива. Кокетство всегда сохраняет известное отношение к половому акту. Сущность кокетства сводится к следующему: обладание женщиной рисуется в воображении мужчины в виде факта уже вполне законченного. В действительности же этого факта еще нет, и вот тут‑то выступает основная цель всякого кокетства, а именно, путем контраста между его иллюзией и действительностью вызвать в мужчине импульс к осуществлению этого обладания. Этот вызов ставит перед мужчиной одну и ту же задачу в вечно меняющейся форме и одновременно он дает мужчине понять, что его считают неспособным выполнять эту задачу. Но кокетство оказывает женщине еще ту услугу, что кокетничая, она в то же время удовлетворяет до известной степени своему единственному желанию: переживать акт соития. Ибо страсть, которую проститутка разжигает в мужчине, вызывает в ней самой нечто аналогичное тем ощущениям, которые она испытывает при акте совокупления, и таким образом доставляет себе сладострастное наслаждение в любое время и через любого мужчину. Дойдет ли женщина в этой игре до последних пределов или она начнет отступать, когда дело примет решительный оборот, зависит от того, удовлетворяет ли ее форма действительного общения с ее мужем в такой степени, что она не нуждается в услугах других мужчин. Тот факт, что именно уличные проститутки а общем не кокетливы, объясняется просто тем, что те ощущения, которые составляют основную цель кокетства, они и без тот испытывают в большом числе и в самой грубой форме, так что им очень легко отказаться от более утонченных, щекочущих вариаций полового чувства. Итак, кокетство является средством вызвать активное половое нападение со стороны мужчины, усилить или ослабить по желанию интенсивность этого нападения и, совершенно незаметно для мужчины, направить его в ту сторону, которая особенно желательна женщине. Это средство одинаково действительно и для того, чтобы вызвать в мужчине отдельные взоры и слова, которые мучительно сладостно действуют на женщину, так и для того, чтобы довести всю эту игру до «изнасилования».

Ощущение полового акта принципиально не отличается у женщины от всех прочих ощущений, которые она знает и которые при этом акте проявляются только с высшей интенсивностью. В половом акте проявляется все бытие женщины в потенциированном виде, поэтому‑то в нем особенно резко отражаются различия между матерью и проституткой. Женщина‑мать испытывает ощущения от полового акта с меньшей силой, чем проститутка, но переживает она их иначе: она как бы вбирает, впитывает в себя, проститутка же упивается чувственным наслаждением до последних пределов. Мать (таковы все женщины, когда они беременны) ощущает в семени мужчины нечто вроде depositum: уже в этом чувстве, которое она испытывает при половом акте, можно раскрыть в ней момент принятия и сохранения; ибо она – хранительница жизни. Проститутка совершенно не стремится к тому, чтобы чувствовать общий подъем существования, когда она встает после полового акта. Она скорее хотела бы исчезнуть в половом акте, уничтожиться, превратиться в ничто, опьянеть до потери сознания от сладострастного наслаждения. Для матери половой акт представляет собою начало целого ряда дальнейших явлений, проститутка же ищет в нем своего конца, она хотела бы утонуть в нем. Крик матери поэтому короткий, он быстро обрывается, крик же проститутки – затяжной, ибо она хочет, чтобы вся ее жизнь была сосредоточена на этом одном моменте. Так как это желание совершенно неосуществимо, мы и видим, что проститутка никогда не может быть удовлетворена, хотя бы всеми мужчинами мира.

В этом заключается громаднейшая разница в существе матери и проститутки. Так как женщина является существом сексуальным, и эта сексуальность распространяется по всему телу равномерно, за исключением некоторых пунктов, в которых, говоря языком физики, она выражена плотнее, прямым следствием отсюда является то, что она испыты‑вает ощущения полового акта всегда и везде, во всем теле и от всех вещей. То, что обозначают обыкновенно половым актом, представляет собою только частный случай высшей интенсивности. Проститутка хочет быть обладаемой всеми вещами. Этим объясняется тот факт, что она кокетничает, находясь совершенно одна, даже с безжизненными предметами, с ручьем, деревом и т. д. Мать же, наоборот, беременеет от всех предметов и во всех частях тела. В этом лежит объяснение «предопределяющего взгляда». Все, что произвело какое‑нибудь впечатление на мать, продолжает в ней действовать в том же направлении соразмерно силе своего влияния. Половой акт, ведущий к зачатию, представляет из себя наиболее интенсивную форму подобных переживаний, которая своей силой подавляет все другие переживания. Во всех этих переживаниях отец ребенка уже налицо. Они являются началом определенного процесса развития, результаты которого впоследствии проявятся в лице ребенка.

Вот почему отцовство жалкая иллюзия, так как отец должен делить свое чувство с бесконечным числом людей и вещей. Естественное, физическое право – право материнства. Белые женщины, которые когда‑либо родили ребенка от негра, впоследствии рождают детей с ясными признаками негритянской расы, даже воспринявши семя от белого мужчины. Не только зародыш, но и материнская ткань переживают крупные изменения, когда какое‑либо растение оплодотворяется несоответствующей пыльцой. Эти‑то изменения и рассматриваются, как известные приближения к форме и цвету этой чужой особи. А кобыла лорда Мор‑тона даже приобрела известность после того, как родив от квагги ублюдка, она долгое время спустя принесла от арабского жеребца двух жеребят с ясно выраженными признаками квагги.

Об этих случаях много говорили в свое время. Многие утверждали, что они должны были встречаться гораздо чаще, если бы этот процесс вообще был возможен. Но для того, чтобы «инфекция», как называют это явление, могла вполне проявиться (Вейсман обозначил это явление замечательным словом «телегония»– т. е. оплодотворение на расстоянии, Фокке же говорит о подарках за гостеприимство, Ксениях) для того, чтобы это оплодотворение на расстоянии всегда сопровождалось надлежащим результатом, необходимо соблюсти все законы полового притяжения, необходимо из ряду вон выходящее половое родство между первым отцом и матерью. Предположение, что существует пара индивидуумов, в которых половое родство настолько сильно выражено, что оно в состоянии возместить недостаток расового родства, кажется с самого начала маловероятным, а ведь только при наличности расовых различий можно надеяться на раскрытие всеобще доказательных отступлений, которые обладали бы особенной убедительностью. Пои очень близком семейном родстве совершенно невозможно с уверенностью констатировать наличность некоторых уклонений от отцовского типа в таком ребенке, который находился под влиянием более раннего оплодотворения. Впрочем, многочисленные возражения, с которыми столкнулась теория инфекции зародышевой плазмы, можно объяснить только тем, что все явления подобного рода еще до сих пор не сведены в определенную систему.

Не лучше, чем с теорией инфекции, обстоит дело и с учением о половом предопределении. Стоило только вникнуть и понять, что оплодотворение на расстоянии является частным случаем полового предопределения. В наиболее интенсивной форме, что мочеполовой аппарат есть не единственное, а наиболее совершенное средство женщины для переживания полового акта, что женщина одним только взглядом или словом уже чувствует себя в обладании мужчины, и тогда все возражения, которые раздаются против телегонии и предопределения, потеряли бы всю свою остроту. Существо, которое проделывает половой акт всюду и с помощью всевозможных вещей, может быть оплодотворено в каком угодно месте и какой угодно вещью: женщина‑мать вообще открыта для восприятия. Все производит на нее физиологическое впечатление, все отражается на ее ребенке в виде новой черты, все приобретает в ней жизнь. В самой низкой физической области ее можно вполне сравнить с гением.

Другое дело – проститутка. Она полна самых разрушительных инстинктов: в половом акте она ищет своей погибели, во всех других проявлениях она также жаждет разрушения. Женщина‑мать всячески заботится о земной жизни и благополучии человека, охраняя его от всяких излишеств и разврата. Она поддерживает прилежание в сыне, побуждает мужа к трудолюбию. Гетера, напротив, требует от мужчины, чтобы он уделял ей одной все свои силы, все свое время. Гетера злоупотребляет мужчиной. Но в этом злоупотреблении играет роль не одна только природная склонность гетеры. Здесь важное значение имеет еще следующее обстоятельство: в самом мужчине кроется нечто такое, что не может Удовлетвориться простой, вечно занятой, безвкусно одетой, лишенной всякой духовной элегантности женщиной‑матерью. В нем что‑то ищет наслаждения, а забвенья он может легче всем достигнуть только у жрицы веселья. Ибо только она является воплощением легкомыслия, только она лишена вечных забот о будущем, которые в столь сильной степени наполняют существо женщины‑матери. Она, а не мать, лучшая танцовщица, она любит оживленный разговор, шумное общество, прогулки, увеселительные места, морские купанья, курорты, театр, концерты, но‑вые туалеты и драгоценные камни. Она жаждет денег, чтобы можно было рассыпать их целыми пригоршнями. Она любит роскошь, но не комфорт, шум, но не спокойствие. Уютное кресло, окруженное со всех сторон внуками и внучками – не ее идеал. Ее заветная мечта – триумфальное шествие по всему миру на победоносной колеснице богатого красивого тела.

Чувства, которые проститутка пробуждает в мужчине, вызывают в нем представление о ней, как о соблазнительнице. Эта женщина, нецеломудренная par excellence, только она является «волшебницей». Она —женский «Дон Жуан», она – то существо среди женщин, которое знает провозглашает и учит искусству любви.

В связи с этим находятся еще более интересные и глубокие явления. Женщина‑мать требует от мужчины порядочности, но не ради самой идеи, а потому, что она является основой, на которой зиждется земная жизнь. Деловитая и работящая, погруженная в свои вечные заботы о будущем, она в противоположность проститутке полна сочувствия трудолюбию мужчины и охраняет последнего от всяких искушений, которые могут нарушить правильный ход его занятий. Мысль о беспечном, беспардонном, пренебрежительно относящемся к труду мужчине возбуждает проститутку в самой сильной степени. Человек, понесший наказание за какое‑нибудь преступление, внушает матери отвращение, а проститутке – бесконечную симпатию. Есть женщины, которые действительно недовольны своим сыном, если он скверно ведет себя в школе, но есть и такие, которые благодаря этому обстоятельству склонны находить в сыне еще какую‑то особую привлекательность, хотя бы в разговоре с другими они и утверждали обратное. Матери нравится все «солидное», проститутке же – «несолидное». Мать презирает мужчину‑пьяницу, проститутка, наоборот, даже любит его. Можно было бы привести еще массу фактов такого рода. Тот факт, что уличные проститутки особенно расположены к заклятым преступникам, являе