Глава шестая 3 страница

 

Как узнать, истинна или ложна магическая власть?

 

 

 

=01

 

ностью. Но обратившись к поиску нового принципа жизни и новой общности, их ассоциация принимает облик «выбора» и «воли». Этот «выбор», эта «воля» определяют новое отношение, которое реализуется посредством харизмы персонажа, избранного по аффективным и часто неосознанным мотивам. Индивид признает в нем вождя с первого взгляда, как Жанна д'Арк сумела отличить короля, скрытого среди придворных.

 

Вы знаете обратную сторону медали: приобщение — это безвозмездный дар, приносимый каждым общности. Адепт не пытается сделать карьеры, ученик не ждет вознаграждения. Он отказывается от собственной воли в пользу воли вождя, к которому он присоединяется и от которого ждет руководства и успеха.

 

«Признание теми, кто подчиняется господству, — утверждает Веоер, — признание свободное, гарантируемое убежденностью I вначале всегда чудом}, которую порождает самоотдача откровению, восславлению героя, доверию личности вождя, — решающий фактор действенности харизмы. Это признание является (при подлинной харизме) не основанием легитимности, но долгом для тех, кто избран в силу призвания и убежденности признать харизматическое качество. «Признание», которое психологически есть полностью личная, проникнутая верой самоотдача, рождается или из энтузиазма, или из необходимости и надежды»31.

 

В действительности эти люди преклоняются перед вождем, стремятся усвоить его черты. Они хотят быть таким, как он. в той мере, в какой эта связь через признание необходима, чтобы вести необычную жизнь и постоянно находиться в состоянии мобилизованности, подобно нации во время войны. Временно отделенные от экономических интересов, от иерархических ограничений и дисциплины, члены этой общности живут в атмосфере интенсивного возбуждения и причастности. Самые банальные события приобретают облик экстраординарного и беспрецедентного опыта. Эта жизнь, простая как миф, драматичная как мечта. во всей своей наивности и жестокости преобразует эти события. Потом харизматическая личность приближает во времени и материализует в пространстве диффузные идеи и верования. Из отдаленной абстракции, холодной мысли она создает непосредственную и практическую психологическую реальность. Так, Христос заставил поверить в неотвратимость царства Божьего на земле. Моисей — в существование Земли обетованной, которой

 

 

 

 

 

=02 Машина, творящая богов

 

не знал никто из евреев; Черчилль и де Голль убедили свои народы в реальности скорой победы; Робеспьер и Ленин материализовали в истории контуры идеального общества. Без таких предводителей мир страдал бы от ощущения нереальности, вредного для действия, малоблагоприятного для разрешения кризисов. Сближая должное и сущее, вождь преобразует ментальносгь своих адептов и сторонников. Они, если можно так выразиться, меняют кожу, избавляются от своих прежних верований и привычек, чувствуют себя очищенными контактом с вождем и его приближенными. Более того. этот «катарсис», исполненный рвения, создает у них впечатление, что они возродились и обновились, стали другими людьми. И они демонстрируют это своим обращением, которое завершает, часто внезапно и неожиданно, безоговорочное признание авторитета. Новый адепт становится продолжением и дополняет своего учителя. В определенном смысле способность харизматического вождя вызывать обращения представляет собой функцию его власти, великих обновлений, революционизирующих историю, которые могут осуществлять только лишь массы, управляемые упомянутыми здесь способами. Идея не нова, но она ведет к парадоксу. Во многих отношениях харизматическое господство является наиболее тиранническим, ибо осуществляемое одним человеком по отношению к другим людям, оно не считается ни с законом, ни с обычаем, ни с принципами разума. Воля индивида, загипнотизированного тем, что он считает своей миссией, может привести к экстремальному разрушению и резне. Мы видели это на примере Гитлера в Германии, Пола Пота в Камбодже. Но оставим в стороне эти крайние примеры. Действенность «магических», «сверхъестественных». качеств, будучи однажды признанной, приводит к почти полному повиновению. Но логика обращения, веры в носителя харизмы побуждает принимать подчинение как свободу, почти как благодеяние.

 

Это поразительный, но объяснимый эффект связи, объединяющей людей через признание. Массы чувствуют себя возвышенными тем, что их унижает, объединенными тем, что их изолирует — харизмой. Мы находим близкое к этому парадоксу описание у французского социолога Алексиса Токвиля, когда он рассказывает об отношении французов к монарху при королевском строе. Впрочем любой из нас хотя бы однажды имел подобный опыт.

 

«Они испытывали к нему, — пишет Токвиль, — одновременно нежность, которую питают к отцу, и почтение, какое должно

 

Как узнать, истинна или ложна магическая власть?

 

 

 

=03

 

оказывать только Богу. Подчиняясь его самым произвольным командам, они уступали не столько принуждению, сколько велениям любви, и им часто случалось таким образом сохранять очень большую свободу души в условиях величайшей зависимости» 4.

 

Здесь не место и не время омрачать эту идиллическую картину напоминанием о жакериях и о репрессиях королевского режима. Мы имеем в данном случае дело с одним из загадочных фактов человеческой жизни: исключительные дарования, приписываемые некоей личности, преобразуют господство в свободу, подчинение становится добровольным. Может быть, это верно для любого господства °.

 

Однако в самом чистом виде этот феномен наблюдается в аномальном обществе, in statu nascendi, в котором доверие, оказываемое индивидом, достигает своего наиболее яркого выражения. Каковы бы ни были его источники, их престиж сохраняется по меньшей мере до тех пор, пока они совершают невозможное — то, о чем никто не мечтает, то, что никто не смеет делать — и пока успех венчает их дело. И таким образом через обращение расширяется круг адептов и влияние идей, которые распространяют эти «избранные». Верно, что для многих такого случая не представляется, но психическая динамика, дающая шанс господствовать и революционизировать, именно такова.

 

* Естественно эмоциональный характер преданности вождю, которому доверяют, — подчеркивает Вебер, — порождаюший склонность следовать как за вождем, за тем, кто отличается от обычных людей, за тем, кто больше обешает, за тем., кто использует максимум способов возбуждения, в общем свойственен вождистской демократии. Утопическая сторона всех революций находит здесь свою естественную основу»36.

 

Я бы предположил, что более верно обратное. Утопические мечтания, которые овладевают умами, охваченными воображением и энтузиазмом, побуждают следовать за тем, кто обещает ускорить их осуществление. Поскольку все зависит от него, его власть над людьми абсолютна. Экстраординарные и магические дарования, которые они ему приписывают, — это в таком случае уже не факт иллюзии, но видимая иллюзорность самого факта.

 

 

 

 

 

=04 Машина, творящая богов

 

ЦИКЛ ХАРИЗМЫ: ОТ ЭМОЦИИ К РАЗУМУ

 

Следует ли рассматривать харизму как форму господства? Действительно ли она является, как думал Вебер, «специфически творческой революционной силой истории»? Ее существование интригует не меньше, чем вопросы об ее источниках и эффективности. Я не нахожу слов для удивления, которое испытываю, когда слышу даже от вдумчивых ученых рассуждения о харизме такого-то партийного вождя или исторического персонажа, как будто бы нации управляются магией, как будто бы призвание позволяет их покупать и продавать, а сверхчеловеческий дар может их завоевать. И потом те же люди выражают сомнения в отношении гипотез психоанализа и недоверие к размышлениям о психологии толп. Странное потворство желанию объяснять непонятное еще более непонятным.

 

Допустить харизму — это значит признать ее постоянной основой всех форм господства. Несмотря на свои колебания, Вебер думает именно так, когда он объявляет ее «первичным типичным феноменом религиозной (или политической) власти» и добавляет: «Но она уступает повседневным силам с того момента, когда господство обеспечено и особенно когда оно охватывает массы» '. Вы уже знаете, при каких условиях это происходит. Будучи властью экстраординарной, но случайной, чуждой традициям и разуму, харизма возникает во время чрезвычайной, в сущности переходной ситуации.

 

Люди живут иной жизнью, более интенсивной, чем обычно, и более предопределенной. Ибо, по словам Гете, «Жить идеей значит относиться к невозможному как если бы оно было возможным». Сама харизма, вынужденная добиваться успеха, медленно проникает в институты, уже установленные законом и с помощью технических средств: в правосудие, армию, администрацию. Ее «магическая» легитимность удваивается и находит свое продолжение в материальной силе, в которой нет ничего магического, и присваивает ее себе. Подобно тому, как вожди французской и русской революций овладели государственной машиной и военными средствами, чтобы вначале защищать свое дело, а затем превратить их в орудие завоеваний.

 

С другой стороны, индивиды стремятся вернуться к простой частной жизни подобно солдатам, которые после великих битв хотят возвратиться на родину и основать семейный очаг. Возможно, это чисто хозяйственная проблема. Но так или иначе прихо-

 

Цикл харизмы: от эмоции к разуму

 

 

 

=05

 

дится заниматься текущими делами и своей профессией, растить детей, обрабатывать поля и обеспечивать работу заводов. Пока речь идет о переломе в порядке вещей, о вознесении на небесную высоту над грешной землей, все забывают об этих повседневных делах. Однако, когда кульминационный момент позади, вновь звучит голос интересов и потребностей и звучит с тем большей силой, чем дольше он молчал. Бесцветная, вялая жизнь украшает себя поэзией. Тогда происходит подготовка, если употребить неточное, но общепринятое выражение, к рутинизации харизмы. Что это значит? Власть, которая до того была принципом жесткого действия и мятежа против установлении общества, примиряется с him и трансформируется в принцип порядка. Ее пророки уступают место жрецам. Художников истории сменяют теологи и эксперты. Все необычное с неизбежностью становится рядовым. Со снижением эмоциональной температуры харизма охлаждается; спутники, товарищи и братья превращаются в подданных. членов церкви или партии, солдат, принуждаемых к службе. законопослушных граждан. Темп не имеет значения, важно, что происходит переход от аномального in statu nascendi общества к обществу нормальному, водворенному в свои границы.

 

Откроем скобки, чтобы показать, насколько теория Вебера, да простят мне это выражение, образует валет с теорией Дюркгейма. Первый видит начало в событии, второй — в ситуации или организации. В чем разница между событием и ситуацией? Первое необычно, неупорядочено: вторая возникает регулярно, по относительно единообразной модели. События происходят внезапно, прерывисто, случайно, ситуация обладает тенденцией к продолжительности. стабильности, принудительности. Событие создает прецедент, ситуация выражает закон. Это подтверждается и данными физики и опытом политики.

 

Вебер видит в начале уникальное событие, харизму, которая в определенном смысле представляет собой восстание против тирании вещей, бунт против подчинения традиции. Индивид, действующий в этих условиях, может сказать о себе словами из Библии: «Мир был сотворен для меня». Дюркгейм предполагает существование коллективного сознания, которое существует с незапамятных времен, обновляется и суммирует все, что думают и чувствуют в обществе. Любой его носитель должен говорить себе: «Я был сотворен для мира». Немецкий социолог описывает систему открытых отношений, объединяемых магической властью одного индивида: французский социолог — систему отношении, жестко замкнутых властью — коллективной властью членов

 

 

 

 

 

=06 Машина, творящая богов

 

общности, страстно привязанных к своему стилю поведения и образу мысли. В одном случае идеалом является избранное господство одного над всеми, в другом, единодушное господство всех над отдельным человеком.

 

По Веберу, эволюция, вызванная инновациями и революциями, должна затем ограничиться и замедлиться вплоть до приспособления каждого к преемственности и здравому смысла". Согласно Дюркгейму, напротив, эволюция фактически приводит к размыванию традиций и социального контроля по мере того. как коллективное сознание ослабевает и дифференцируется, предоставляя свободу для расколов среди индивидов. Вот почему то, что для Вебера является решением, шансом, предоставляемым людям или потеряться в массе или подчинить себе общество, для Дюркгейма представляет собой в крайнем выражении проблему, аномию или самоубийство, «специфическую страсть современного общества». Французский поэт Шарль Бодлер это понял. Было бы преувеличением заключать из этого, что социология Вебера — это скорее наука об аномальных обществах, а Дюркгейма — об обществах нормальных.

 

Но закроем эти скобки, которые относятся к слишком широкой и мало изученной теме, чтобы вернуться к рутинизапии харизмы. Несмотря на расплывчатость своего описания харизмы, Вебер представляет ее как непрерывное охлаждение, как затвердевание жидкости или как замедление движения тела, когда сопротивление воздуха тормозит его после первоначального импульса. Заметим, что в термине «рутинизация харизмы» содержится противоречие: исключительное никогда не становится привычным. Копия шедевра не является просто грубой мазней, или Бог, каким бы он ни был в воображении людей, не превращается в человека. Можно даже утверждать обратное. Если харизма существует, человеческие общности делают все возможное, чтобы предотвратить ее увядание во времени и сохранить ее уникальный и созидательный характер. Евреи сделали из Моисея последнего пророка, христиане превратили Христа в Сына Божьего, а для французов Наполеон был не просто императором, но Императором с большой буквы.

 

И все же верно, что продолжительность харизмы обозначена и фиксирована: от рождения до смерти. Когда она наступает, возникает две проблемы. Вебера особенно затронула проблема рутинизации, возврата к обычным и прежде всего экономическим реалиям. Вторая проблема меньше привлекла его внимание. Это проблема легитимности — власть должна выявить свой смысл и

 

Цикл харизмы: от эмоции к разуму

 

 

 

=07

 

оправдать отношения между людьми. Харизматический вождь и его сторонники не чувствуют себя отягченными миссией, поскольку их соотечественники им ее доверили.

 

Они узурпировали эту миссию и порождаемый ею авторитет, в этом состоит присущая им характерная черта. Пока они привлекают к себе толпы и пользуются признанием, мало кто удивляется легитимности нелегитимного, уникального. Когда вождь умирает, возникает диссонанс. Господство остается, но приходится искать ему оправдание и заново обеспечивать доверие к нему. Ему необходимо определенное время, чтобы наследники вождя стали легитимными и чтобы стерлись следы узурпации. Харизма жила вне времени и ее возврат во время, иными словами ее нормализация, проходит через борьбу между соперничающими наследниками, которая лишает ее магии. По мере удаления от исходного события, индивиды пробуждаются от этого всеобщего сна и разрывают околдовавшие их эмоциональные связи. Они, так сказать, изгоняют харизму и вновь обретают способность к самостоятельным действиям, к опоре на разум, которых их лишила сопричастность к пророку или герою. Конечно, ничто не остается таким, как было когда-то, произошла ломка представлений и ценностей. Но отныне люди стремятся переживать их вне чрезвычайного положения, проверять их на повседневном опыте и в процессе обычных дискуссий. Харизма лишилась своего демонизма и осталась лишь в памяти и истории.

 

Бывает и так, что харизма становится объектом агрессивности. даже ненависти, ее стремятся разрушить хотя бы внешне. Почему? Потому ли. что. утратив ее, нуждаются в утешении или..этому, что пробуждение делает невыносимой ее неутолимую зласть? В любом случае недавняя история показывает, что дедемонизация харизмы — необходимый этап перехода к создаваемой или укрепляемой легитимности власти: мы видели это после смерти Сталина и Мао. Каковы бы ни были конкретные обстоятельства, пробуждение походит на выход из гипноза. Пациент делал, сам того не сознавая, все, что приказывал ему гипнотизер. Вернувшись к реальности, он оказывается лицом к лицу с посторонним, с таким же человеком, как он сам, но с человеком, во власть которому он был отдан. Коллективное отрезвление — хотя и не правило, но частое явление. Я думаю, что это интимное ядро процесса, который Вебер описал просто как способ приспособления к внешней реальности.

 

Осуществлять коллективное действие, а потом прийти к решению. что оно потеряло свой смысл — таков жизненный цикл

 

 

 

 

 

=08

 

Машина, творящая богов

 

господства, который ведет его от харизмы к рациональности. Природа этого действия не имеет большого значения. Будь то служение делу социальной революции, могуществу империи или триумфу религии, оно создает мощное единство чувств и мыслей. Но каждый раз, когда разражается кризис легитимности, о котором я упомянул, возникает проблема наследования. Проблема в принципе неразрешимая, ибо если лидер обрел свою харизму, как божественный дар или в экстраординарных условиях, он не может передать ее по наследству. Важно понять, что речь не идет о невозможности для его соратников или учеников овладеть его наследием. Напротив, именно существующая для каждого из них возможность претендовать на него является источником трудностей и лишает это наследие его «надчеловеческого» характера. Так, все апостолы Христа или все соратники Ленина могли бы наследовать им.

 

Раймон Арон в нескольких ярких фразах так резюмирует способы решения этой проблемы в истории: «Возможен организованный поиск другого носителя харизмы, как у традиционной тибетской теократии. Оракулы и обращение к Божьему суду могут также институционализировать исключительное. Харизматический вождь может избрать себе наследника, но нужно еще, чтобы он был принят сообществом верных. Наследник может быть также избран харизматическим штабом, потом признан сообществом. Харизма может быть признана неотделимой от крови и стать наследственной. Харизматическое господство переходит в этом случае в господство традиционное. Милость, дарованная личности, становится семейным достоянием. Наконец, харизма может быть передана в определенной форме, магической или религиозной. Коронование королей Франции было формой передачи благодати. Тем самым она принадлежала семье, а не одному человеку»"".

 

Несомненно, что любое решение представляет собой плод жестокой борьбы между кандидатами на власть и освящает победу одной из фракций. Известно, что выборы папы — козырь жесткого закулисного, а то и прямого боевого состязания, которое некогда продолжалось годами. В любом случае вера большинства в личную.чану фиксировалась после выхода из кризиса легитимности в безличных numina семьи, партии или функции, будь то функция генерального секретаря в Советском Союзе или президента в наших республиках. Будучи укоренившейся властью.

 

 

 

 

 

=09

 

Цикл хариз.чы: от эмоции к разуму

 

 

 

numina обладают собственным престижем и правилами, гарантирующими их долговременность. Они могут казаться магическими, поскольку сохраняют фасад, задуманный основателем, — таким было отношение между генералом де Голлем и рядом президентов Пятой республики. Но на самом деле это прозаическое сооружение, подобное множеству других. Ни одно из этих numina не обладает таинственной способностью инициировать новый жизненный цикл и выполнить созидательную миссию в условиях смуты, разрыва связи времен.

 

Таким образом, нечто в харизме приобретает нормальный характер и адаптируется к требованиям масс. Когда харизма создала субъективные условия общего действия и сплотила большое число людей, ей необходимо изобрести способы, побуждающие принять господство в объективном смысле. Этот неизбежный момент всегда характеризуется повышением значения экономики, пренебрежение к ней уступает место подчинению ее императивам. Согласно Веберу, «рутинизация харизмы в сущности идент1гчна адаптации к условиям экономики — силы, непрерывно действующей в повседневной жизни. Экономика правит в ней, сама оставаясь неуправляемой. В более широкой мере трансформация харизмы в наследственную или функциональную в то же время служит легитимации существующей или обретенной распорядительной власти».

 

По мере того, как экономика приобретает свои права, она кладет конец харизматической иллюзии всемогущества власти, якобы решившей раз и навсегда все проблемы.

 

Так происходит филогенез власти. Попробуем реконструировать его хотя бы гипотетически. На первом, более раннем уровне возникает тип легитимности, которая состоит в признании «надчеловеческого» и «сверхъестественного» дара вождя: выполняющего чрезвычайную миссию. Особенность этого признания в том, что оно может стать «основанием легитимности вместо того, чтобы явиться его следствием... Тот, кто удерживает власть в силу своей собственной харизмы, удерживает ее по милости тех, кем он управляет»411.

 

На втором уровне господство приобретает тип легитимности, которая покоится на традиции, на вере в авторитет обычаев и идей. принятых большинством. В ней можно видеть осадок от потрясения big bang, поскольку харизма вызвала к жизни новые ценности и новые социальные отношения. Распространившись в массах, они обусловили переворот в сознании. До такой степени, что поведение и мнения, которые прежде вызывали осуждение,

 

 

 

К оглавлению

 

=10 Машина, творящая богов

 

начинают рассматриваться как нормальные и неизбежные. Возмущение, которое они вызывали, становится просто непонятным и несколько смешным. Доходит до того, что в разрыве с традицией видят ее непрерывность, переживаемую с ощущением возврата к источнику. Когда Красная Армия комиссаров революции переоделась в форму белой армии царских офицеров, или когда Наполеон присвоил своим плебейским генералам аристократические титулы, новое восстанавливало легитимность старого. Вчерашние представления и чувства были мобилизованы, чтобы подключить и присвоить прошлое. Власть придержащие делают это во имя вечного вчера и унаследованных привилегий, которые должны сохраняться, ибо «харизматические нормы легко и быстро преобразуются в традиционные нормы порядка»4.

 

Чаще всего, однако, оправдание авторитета власти путем апелляции к обычаям, к мнениям отцов исходит от обществ прошлого, от корпораций, от большинства церквей. Подчинение вождям опирается на священные, переходящие от одной эпохи к другой предписания, ссылки на мудрость предков: так американцы ссылаются на отцов-основателей, папа провозглашает себя преемником святого Петра, а пуритане — исполнителями заветов Библии. Этот способ соотнесения себя с предшественниками, назначение их судьями проявляется в условиях патриархальной и патримониальной системы как характерная черта традиционного типа легитимности. Он сочетается с неясностью различения между частной и коллективной собственностью или с произвольным присвоением могущественными людьми повинностей и доходов от них. Жалуют ли они милости или предают опале, они свободны делать то, что им нравится, лишь бы формально не нарушалась традиция. Главное — это следовать «прецедентам», «примеру», а в остальном решения вождя — его личное дело. Подобно феодальному сеньору, он может ожидать столь же личной преданности от своих подданных. В этом случае повинуются не официальным регламентациям или священным велениям, но индивиду, которого «обычное право» сакрализует исходя из его семейного происхождения, возраста, старшинства и т. д. и ставит его на вершину иерархии.

 

Родилась ли традиция совсем недавно из революции или она существует с незапамятных времен, оказываемое ей доверие основано на ее неоспоримости. Ее «иммунитет против любой рациональной или иной критики»42 дает ей завидную власть: ее принимают без размышлений и она аннулирует любое сопротивление. Запрет, являющийся, о чем я говорил выше. источником

 

Цикл харизмы: от эмоции к разуму

 

 

 

=11

 

традиции, заменяет харизму — ее завораживающий и «сверхъестественный» характер, не допускающий ни сомнений, ни дискуссий. Запрет необходим, поскольку религиозные и политические движения — вспомните о коммунистических партиях и пуританских конфессиях — добивавшиеся успеха, поставив все под вопрос, не имели, завоевав массы, более настоятельной задачи, чем провозглашение непогрешимости самих себя и своих доктрин. Реставрация запрета на критику всегда и везде является признаком легитимности традиционной — или, если угодно, догматической, которая защищает от времени все, что харизматичекий вождь создал вневременного. Иными словами, защищает действия власти.

 

* Традиционное господство, — пишет Вебер, — воздействует в первую очередь на экономический тип. В силу определенного ужесточения традиционного духа прежде всего геронтократическое и патриархальное господство, не опираясь на какое-либо административное руководство, присущее носителю власти, противостоящему групповым ассоциациям, определяется как обладающее собственной действенной легитимностью, поддержанием традиции во всех отношениях»4".

 

Аналогичная озабоченность наблюдается как у феодальных режимов прошлого, так и у сегодняшних партий и политиков, обладающих властью. И, предполагаю, среди тех, кого называют властвующей номенклатурой в странах Восточной Европы. Вера в унаследованные добродетели на глазах становится столпом, поддерживающим автоматическое повиновение масс. «Сказано»: и тотчас же, без колебаний, каждый выполняет то, что ему приказано.

 

На третьем уровне появляется легитимность легального типа, Связи господства, созданные традицией, поддерживаются лишь с помощью постоянных, повторяющихся усилий. Если приходится что-то менять, то это делается с целью экономии усилий и достижения большей эффективности. Внутренняя дисциплина, закрепленная обычаем, преобразуется тогда в дисциплину внешнюю, выражением которой являются юридические и административные правила. Только тогда власть принимает действительно безличный характер, и ей верят именно по этой причине. Эти правила. даже будучи унаследованными и поддержанными консенсусом ряда поколений, могут корректироваться и приспосабливаться к требованиям разума каждым поколением. Их принимают на этом единственном условии, и слова Гете «Заслужите

 

 

 

 

 

=12 Машина, творящая богов

 

приобретенное от предков, чтобы истинно владеть им» диктуют поведение всех и каждого. В данном случае речь идет о подлинной рационализации, процессе, который является антиподом харизме. Эта реакция ведет к замене вдохновения техникой, туманного призвания — ясной целью.

 

Те, кто вовлекается в этот процесс, хотят власти монотонной, предсказуемой и спокойной, обеспечивающей компетентность. Они образуют группы, например, крупные корпорации государственных служащих, заинтересованные в регулировании общественного порядка и собственной выгоде. Они формируют администрацию, бюрократию, состоящую из чиновников, отбираемых путем определенной процедуры, назначаемых по критерию экспертной квалификации и чаще всего кооптированных своими коллегами. В качестве иллюстрации вспомним, что во Франции политический персонал рекрутируется в большой своей части из Больших школ, в Советском Союзе — среди инженеров промышленности и партийных функционеров. Усвоенные обезличенность и формализм должны предотвратить их склонность «придавать материальный и утилитарный смысл административным задачам, служащим благу управляемых»43.

 

Вы, очевидно, заметили: делать карьеру в этих учреждениях для государственного функционера или служащего означает, что он усвоил писанные правила, которым каждый должен подчиняться, и что он приобрел беспристрастие, необходимое, чтобы выполнять их, сохраняя объективность. Подчас это может означать, что он живет в «спокойном отчаянии», но его жизнь протекает согласно критериям, определенным рациональной иерархией, и в рамках этой иерархии. С безупречной логикой она предусматривает регулярное продвижение, фиксированное вознаграждение и отмеренные почести. В принципе все это образует господство, мотивируемое разумом, основанном на знании, в чем собственно и состоит цель.