Странный прыжок

 

...Был теплый мартовский день, налетал шалый ветерок, отовсюду текло и капало. Мы встретились, как обычно, у ворот дворика дома б, в Телеграфном, - отсюда начинался наш традиционный маршрут: за угол, по Сверчкову, Потаповскому и на Чистые.

Но на этот раз он не пошел, а встал на месте, неподвижно опустив руки.

- Кстонов, слушай. Можно, я спрошу тебя?..

Кстоновым он назвал меня в первый раз.

- Ну.

- Ты скажи... Ты знаешь, зачем ты живешь?

- Чего-чего?

- Зачем ты живешь?

- Ты что, охренел?

- Зачем ты живешь?

- Да чего ты?.. Ну, чтобы стать... Чтобы было весело... Тьфу, да че ты пристал?.. Ты что, того?.. А ты знаешь?

- Не знаю.

- Ну и... Да че ты, живот, что ли, заболел?

- Я всегда думал, что знаю. Потерял.

- Ну ты вообще... Ты даешь. А моя Катька вот знает. (Так звали мою тогдашнюю кошку.) Чтобы лопать сырую рыбу. Чтобы гулять, хе-хе, чтобы котята были. Мурлыкать чтобы. А ты не знаешь, хе...

- Я не знаю.

- Ну ты...

Я вдруг осекся. Глаза Академика со страшной силой упирались в меня и светились отчаянием.

- Клячко, - я попытался взять его за рукав, но рука моя как-то сама собой отошла обратно, - слышь... Пошли. Пошли попиликаем.

(То есть на нашем языке поиграем в Пи-футбол или еще как-либо поразвлекаемся.) А?.. Опять бабка спать не дала?

«Ничейная бабуся» уже второй месяц была очень плоха и по ночам кричала на одной ноте.

- Она вчера умерла.

Он повернулся и побежал. Перед поворотом за угол переулка споткнулся, но не упал, а подлетел как-то вверх, вскинув руки с растопыренными пальцами, и в этом странном прыжке исчез за углом.

С месяц после того мы еще виделись и разговаривали как обычно, но обоим было до головной боли ясно, что этому уже не продолжиться. Что-то между нами разрушилось.

 

...Пропал внезапно, без подготовки. Утром мать нашла на столе записку:

До свидания. Не ищите. Я вас люблю. Я не...

Дальше что-то зачеркнутое.

Исчез в домашней одежде, ничего с собою не взяв. Обнаружили потом, что куда-то девалась всегда бывшая среди немногих его личных книг «Карта звездного неба» и последняя из объемных моделей Энома.

Обрывки разговора, подслушанного возле учительской.

Мария Владимировна. А если самоубийство?

Ник. Алексаныч. Не думаю. Какая-нибудь авантюра... Какой-нибудь закидон...

- Одиночество... Никто его по-настоящему не знал. Мерили общими мерками...

- А что было делать, как подойти? Иногда мне было просто стыдно с ним разговаривать.

- Старший друг, хотя бы один...

- При таком-то уровне? Да он старше нас с вами... Всех нас, вместе взятых... У гения не бывает возраста. - Не скажите...

Следователь приходил в школу, беседовал и со мной, я из этой беседы мало что запомнил. «Любил ли он ходить босиком?» - «Да, очень». - «Водился ли с подозрительными личностями?» - «Да. Водился». - «С какими?» - «Ну вот со мной». - «А еще с какими?» - «Не знаю». - «Как ты можешь не знать, а еще друг. Вспомни». - «Ни с кем он не водился».

Еще пару раз я приходил к нему домой. Почерневшая мать, с сухими глазами, беспрерывно куря, не переставала перебирать его одежонку, тетради, рисунки...

«Владик. Владик. Ну как же так. Владик...»

Отец, абсолютно трезвый, сидел неподвижно, упершись в костыль. «Сами. Искать. Упустили. Пойдем. Сами...»

- «Куда ж ты-то... Куда ж ты-то...»

Его лабораторно-технический скарб, находившийся под бабусиным топчаном, был весь вытащен и аккуратно разложен на свободной теперь поверхности. Сестры переговаривались полушепотом и ходили на цыпочках. Я сидел, мялся, пытался что-то рассказывать о том, как с ним было интересно, какой он...

Страшнее всего глаголы в прошедшем времени...

 

В последний день занятий, после последнего урока, когда я, отмахнувшись от Яськи, в дремотной тоске брел домой, кто-то сзади тронул меня за плечо.

Я сперва его не узнал. Передо мною стоял Ермила, уже больше года как исключенный из школы. Он мало вырос за это время - я смотрел на него сверху вниз. Бело-голубые глаза глядели тускло и медленно, под ними обозначились сизоватые тени.

- Его, понял?

Он протягивал мне измятую кепку. Я не сразу ее узнал, но сразу, как от удара током, вверх подскочило сердце.

- Ты его видел?..

- Я взял, ну.

- Когда?..

- В раздевалке куклу гоняли, тогда и взял, понял?

- А почему... Почему не отдал?

- Теперь отдаю, законно. Вы с Клячей кореша - так? Ты это, понял... Носи. Пока не придет.

- А он придет?

- Куда денется. Кляча - голова на всех, понял.

- А где он?

- Откуда знаю? Придет, законно.

- Придет?..

- Носи, ну. Побожись.

-...(Соответствующий жест, изображающий вырывание зуба большим пальцем.)

- Ну давай...

Сунул мне под дых корявую грабастую лапку, повернулся и - как краб, боком, - в сторону, в сторону...

Больше я его никогда не видел.

Что же касается Клячко, то... (Обрыв пленки).

 

Не стану утомлять ваше любопытство, читатель. Я был до крайности удивлен и взволнован, когда Д. С. сообщил мне, что Владик К. жив и ныне.

- Оставьте пленку, не надо. Другая история.

- Но ведь...

- Разве не интересно, какие бывают дети? Разве весь смысл их в том, чтобы становиться взрослыми? Суть в том, что ребенок тот был и есть, хотя мог бы и потеряться...

- А кепка?

- Как видите, осталась невостребованной... У него теперь другая фамилия, взятая им самим, смешная...