Теоретический анализ зарубежных концепций психической регуляции поведения

В теоретическом плане сама по себе проблема детермина­ции психической регуляции в том или ином, иногда в имплицитном, виде довольно широко разраба­тывается во многих зарубежных психологических исследованиях. Наибольшее внимание уделяется этой проблеме в области изучения законо­мерностей личностной регуляции социального поведения, но по­скольку оно затрагивает все сферы человеческой психики, ис­следование данной проблемы можно встретить и в работах по со­циальной, когнитивной психологии, психологии личности, в мотивационной сфере.

Изучение соответствующей литературы показывает, что, решая проблему детерминации в аспекте личностных особенно­стей регуляции поведения, авторы многочисленных зарубежных концепций разрабатывают теории личностной регуляции, опираясь в основном на дихотомию «внешнее – внутреннее».

Рассмотрим более подробно достоинства и недостатки са­мых известных (и наиболее популярных) теорий, описывающих за­кономерности личностной регуляции поведения индивида, кото­рые были разработаны в 20—70-х годах в рамках западной психологии. Постараемся показать, как эволюционировали взгляды ученых на проблему соотношения «внутреннее – внешнее». Как справедливо отмечено: «… сначала исследователи спрашивали, кем или чем детерминируется поведение – человеком или же ситуацией, затем их интересовало, в какой степени поведение определяется человеком, а в какой – ситуативными факторами и, наконец, как человек и ситуация взаимодействуют друг с другом, детерминируя поведение» [Первин, Джон, с. 538].

Если учесть контекст нашего анализа, то к ним можно отнести теории: «экстравертированности-интровертированности» К.Г. Юнга, «зависимости-независимости от по­ля» Уиткина (Wittkin), «внутренней-внешней мотивационной ориентации» Деси – Уайт (Desi, White), «социальной атрибуции» Хайдер – Вайнер (Heider, Weiner) и «теорию соци­ального научения» (локуса контроля) Дж. Роттера (Rotter). Анализ этих кон­цепций имеет, на наш взгляд, особое значение для правильного понимания психологического смысла и важности учета соотноше­ния внутренних и внешних факторов детерминации деятельности и поведения в попытках выявить типологические закономерности личностной саморегуляции.

В 20-х годах нашего столетия швейцарский психолог К.Г. Юнг положил в основу предложенной им типологии личности по­нятие «интроверсии-экстраверсии». В наиболее общем виде интровертированную точку зрения можно было обозначить как такую, которая при всех обстоятельствах старается субъ­ективное психологическое явление поставить выше объекта и объективного явления. Экстравертированная точка зрения, на­оборот, ставит субъект ниже объекта, причем объекту принад­лежит преобладающая ценность. Субъект пользуется всегда вто­ростепенным значением, субъективное явление кажется иногда только мешающим и ненужным придатком к объективно происходя­щему (Юнг, 1997). Далее К. Юнг отмечает, что констатиро­ванием интроверсии и экстраверсии впервые была дана возмож­ность различать две большие группы психологических индивидов.

Концепция К. Юнга получила дальнейшее развитие в исследо­ваниях Айзенка (Eysenck, 1948), который выдвинул свою двухмерную тео­рию личности, где в качестве одной из мер была взята степень «экстравертированности-интровертированности». Само по себе введение в психологию понятий интроверсии и экстраверсии имело большое значение для дальнейшего развития психологии личности.

Многочисленные исследования, проведенные с целью выяв­ления личностных качеств и «типов реакций» на то или иное внешнее воздействие, позволяют описать те личностные свойст­ва интровертов и экстравертов, которые, по сути дела, харак­теризуют субъективную значимость внутренних и внешних регуляторных факторов детерминации поведения у представителей обеих типологических групп. Так, интровертов можно описать как людей легкоранимых, застенчивых, беспокойных, предпочитающих держаться в тени, часто страдающих чувством неполноценности, быстро интериоризирующих требования своего социального окружения, имеющих склонность при регуляции своего по­ведения ориентироваться больше на себя, на свои умения, навыки; как правило, они отличаются высоким уровнем притязаний, часто недооценивают свой успех. Экстравертам приписываются: сильная зависимость от других людей, рассеянность, повышенная потребность во внимании со стороны других; они не ориен­тированы на высокие достижения и т.д.

Весьма примечательно то, что разные исследователи свя­зывают проявление интроверсии и экстраверсии с разными причи­нами. Сам же Айзенк высказывает предположение о жесткой связи между типом нервной системы и психологическим типом индивида. Важно под­черкнуть, что среди исследователей «интроверсии-экстраверсии» нет единого мнения о том, когда формируется этот феномен и что лежит в его основе (Анцыферова, 1974).

Аналогичная ситуация сложилась и в сфере когнитивной психологии, где идея зависимости личностной регуляции от внешних и внутренних факторов (правда, в несколько измененном виде) нашла широкое применение. Как отмечает М.С. Егорова (1981), понятие «когнитивный стиль» впервые появилось в американской психологии в 50-х годах для объяснения индивидуальных разли­чий в способах выполнения когнитивных заданий. Несмотря на различия в его интерпретации, большинство психологов, исследующих феномен когнитивного стиля, сходятся на том, что это стабильная личностная характеристика, которая может быть применена для описания некоторых уровней психологического функционирования: восприятия, мышления, хранения, обработки и использования информации.

В рамках теории психологической дифференцированности H.A. Wittkin et al. (1962) были введены и описаны два полярных когнитив­ных стиля, названных им как «полезависимый» и «поленезависимый». Начальным основанием для выделения этих двух стилей послужили индивидуальные различия испытуемых в степени важности для них зрительной и вестибулярной информации. Те субъ­екты, которые строили свои действия на основе зрительной ин­формации, были отнесены к категории «полезависимых», а те, кто придавал основное значение информации, поступающей от вестибулярного аппарата, – к категории «поленезависимых» (Wittkin, 1950, 1954).

Последующие исследования феномена «полезависимости-полене-зависимости» были перенесены и в сферу межличностных от­ношений, где выяснилось, что субъекты с полезависимым когни­тивным стилем легче ладят с людьми, оценивают их более поло­жительно, они также легче решают конфликтные ситуации, то есть такие индивиды более коммуникабельны, чем поленезависимые субъекты. В то же время, поленезависимые субъекты более продуктивны в аналитической деятельности. В целом же полезависимые индивиды характеризуются как ориентированные на внеш­ние факторы при принятии решения, они менее склонны к анали­тической деятельности, генерализации и переносу знаний и на­выков, чем индивиды с поленезависимым когнитивным стилем.

Хотя экспериментальные данные подтверждают связь когни­тивного стиля со значительным кругом психологических показа­телей, все же этих данных еще не достаточно для полного призна­ния всех положений теории «полезависимости-поленезависимости». Доказательство тому – значительные противоречия в эксперимен­тальных данных (Егорова, 1981; Холодная, 2004).

Так, например, A.H. Maslow (1954) описал самоактуализацию как качество, подобное самодетерминированности и кеттелловской мере «доминантности-независимости», а E.H. Battenberg (1971) не обнаружил связи между этой мерой самоактуализации и кеттелловской мерой независимости. Конструкт перцептивной поленезависимости, предложенный H.A. Wittkin, также, по данным Doyle James A., не обнаружил значи­мой корреляции с качеством самоактуализации (1975). В исследо­ваниях связи особенностей внимания и зависимости-независимо­сти от поля тоже нет полной ясности. В работе
В.N. Blowers, K.P. O'Connor (1978) отмечается связь особенностей внимания с тем или иным когни­тивным стилем, а по данным Geoffrey H. Blowers (1979), не было обнаружено значимой связи между нарушением (отвлечением) внимания и полезависимостъю.

В обзоре M.С. Егоровой указывается, что одни исследователи объ­ясняют феномен зависимости-независимости от поля как «уровневую характеристику, испытывающую на себе влияние способно­стей и специальных навыков», хотя другие, в частности C.J. Groff, показывают (1981), что полезависимость должна быть сформули­рована скорее как мотивационный конструкт.

Подобные противо­речия обнаруживаются и при выяснении связи между «экстравертированностью-интровертированностью» и «зависимостью-незави­симостью от поля». Казалось бы, судя по характеристикам, при­писываемым экстравертированным личностям, они должны иметь, как правило, полезависимый когнитивный стиль, что вообще и подтверждается данными работы Chatterjea R.G., Bhasker Paul (1970). Но резуль­таты исследования Ram T. Joshi (1974) показывают, что никакой связи между «полезависимостью» и «экстравертированностью» нет; бо­лее того, в первой из только что упомянутых работ (Chatterjea, 1970) утвер­ждается, что когнитивный стиль есть больше показатель собст­венно когнитивной автономии, чем зависимости от других лю­дей.

Приведенных примеров, на наш взгляд, вполне достаточно для того, чтобы полностью присоединиться к выводу, согласно которому «...предположение о сквозном характере поленезависимости как проявлении единой психологической характеристики экспериментально не проверялось, а скорее всего и не может быть проверено. Корректнее поэтому рассматривать перечислен­ные факты... с точки зрения связи перцептивного функционирова­ния человека, с его общей психологией» [Егорова, 1981, с. 166].

В нашу задачу не входит углубленный теоретический анализ данного когнитивного стиля, как такового, тем более, что он детально представлен в работе М.А. Холодной (2004), поэтому рассмотрим другую аналогичную дихотомию «автономия-подчиненность группе», использующуюся для описания закономер­ностей межличностных отношений и получившую довольно широкое распро­странение. Тщательный анализ правомерности ее ис­пользования в исследованиях межличностных отношений дан в со­ответствующей литературе (Петровский, 1982; Шихирев, 1979).

Как уже было сказано ранее, проблема детерминации лич­ностной регуляции индивидуального поведения коснулась и такой важной области психологических исследований, как мотивация поведения личности. Это вполне закономерно, так как в широ­ком смысле мотивацию часто определяют как особый вид детер­минации поведения (Acеeв, 1976). В ряде экспериментальных исследова­ний по внешнему подкреплению «внутренне» привлекательных ви­дов активности получены результаты, не совпадающие с ожидае­мыми; в частности, оказалось, что внешнее подкрепление (в ви­де какой-то награды) снижает внутреннюю привлекательность ак­тивности. Было предположено, что существуют два типа мотивационной ориентации: внутренняя и внешняя, причем внутренняя мотивационная ориентация преобладает в увлекательных, слож­ных, престижных видах активности, а внешняя – в простой, лег­ко выполнимой активности (Pittman Thane S. et al., 1957).

Современные тенденции в сфере исследования мотивации заставляют психологов уделять все большее внимание конструк­ту «внутренней мотивации». Согласно R. White (1959), E.L. Desi (1975), M. Lepper (1980), феномен «внутренняя мотивация» проявляется в ситуациях, где при определенных условиях внешние награды не обладают стимулирующей силой по отношению к субъекту деятель­ности. Такими ситуациями, в которых внутренняя моти­вация проявляется особенно часто, являются: овладение знания­ми, различные ситуации обучения, соревнования, конкуренции.

Не анализируя подробно теорию внутренней мотивации E.L. Desi и
R. White, которая строится в основном на динамической характеристике мотивации, отметим ра­боту Harter Susan (1983), которая указывает на необходимость более осторожного использования термина «внутренняя мотивация». Разрабатывая собственный конструкт внутренней мотивации, она полагает, что прежде, чем описывать эффективность внутренней мотивации как глобальной характеристики, необходимо выявить возможные ее компоненты. Далее ею отмечается, что R. White заост­рил главное внимание на внутренних свойствах этого конструк­та, в то время как необходимо исследовать относительную силу внутренней мотивации по сравнению с внешней.

В указанной работе по исследованию внутренней и внеш­ней мотивационной ориентации школьников S. Harter выделяет сле­дующие компоненты, составляющие, по ее мнению, основу внут­ренней мотивации:

а) обучение, мотивированное любознательностью (по срав­нению с обучением, мотивированным удовлетворением требований учителя);

б) выполнение работы с ориентацией на собственные суж­дения (по сравнению с выполнением работы с ориентацией на суждение учителя);

в) предпочтение выполнения сложной, но престижной работы (по сравнению с предпочтением выполнения простой работы);

г) желание работать независимо от учителя (по сравнению с желанием пользоваться постоянной помощью учителя);

д) наличие внутреннего критерия для оценки своего успе­ха (или неудачи) (по сравнению с внешним критерием, который определяет успех или неудачу, например оценка или одобрение учителя).

Факторный анализ данных компонент позволил выделить два общих фактора: собственно мотивационный и когнитивно-ин­формационный; причем в мотивационный фактор вошли компоненты «а», «в», «г», тогда как компоненты «б», «д» – составили когнитивно-ин­формационный фактор. Автор работы указывает: не обязате­льно считать, что влияние одного из факторов должно быть до­минирующим, так как в определенных условиях ребенок, напри­мер, может иметь большую внутреннюю мотивацию к овладению знаниями и в то же время по второму фактору будет «внешне ориентированным», что определяется его зависимостью в получе­нии информации от учителя.

В контексте данного анализа наиболее важным для нас яв­ляется вывод, что конструкт «внутренней мотивации» нельзя ис­следовать отдельно, «сам по себе», в отрыве от влияния внеш­ней мотивационной ориентации, так как «при выяснении истоков и детерминации процесса развития человеческой мотивации эти два полюса детерминации – внутренний и внешний – в принципе представляются двумя одинаково необходимыми и важными момен­тами диалектически единой структуры» [Acеeв, 1976, с. 47].

Необходимо отметить, что пятый компонент («д») внутрен­ней мотивации, входящий в когнитивно-информационный фактор, был введен, на наш взгляд, не случайно. Дело в том, что в зарубежной социальной психологии нельзя, пожалуй, найти ни одного психолога, который, разрабатывая собственную теорию личностной регуляции социального поведения, не иссле­довал бы ее связи с атрибутивной теорией F. Heider – B.Weiner. В наиболее общем виде атрибутивная концепция рассматривается как изучение попыток «рядового» индивида понять и объяснить причины и следствия тех событий, наблюдателем или участником которых он является. Другими словами, акцентируется внимание на так называемой «бытовой, наивной» психологии человека и на том, как он интерпретирует свое или чужое поведение (Андреева, 1979,Шихирев, 1979).

Weiner B. et al. (1971, 1972), опираясь на Heider F. (1959), предполо­жил, что индивиды приписывают достижение определенного результата преимущественно четырем различным видам причинных фак­торов: способностям (то есть личным качествам субъекта дея­тельности), усилиям (приложенным для достижения определенно­го результата), удаче, случайности (как оказывающей влияние на результат) и трудности выполнения данной работы.

С точки зрения детерминации регуляции индивидуального поведения наиболее интересным является то, что эти причинные факторы можно описать как «стабильные-нестабильные» и «внутренние-внешние». Расположение атрибутивных факторов интерпретирует­ся как «внутреннее», когда действия выглядят субъективно как имеющие личностные или внутренние причины (такие, как усилия или способность); либо рассматривается как «внешнее», когда причину результата действия субъект видит в удаче или трудности выполнения работы.

Соответственно, по признаку стабильности атрибутивные факторы разделяют на стабильные (такие, как трудность выполнения задания и способность), так как в течение выполнения определенного задания эти факторы относительно постоянны, и нестабильные (такие, как удача или прилагаемые усилия), так как в каждый следующий момент выполнения задания они могут изменяться в довольно широких пределах (Pancer et al., 1977).

В этих же работах (Heider, 1959; Weiner, 1971, 1972) было установлено, что стабильность атрибуции соотносится в основном с собственными прошлыми выполненными работами, результаты которых являются наиболее важными при формировании у субъекта ожиданий, связанных с его будущими действиями. Так, например, если субъект приписывает результаты прошлых действий стабильным факторам (способности и трудности задания), то, как правило, такая атрибуция будет связана и с по­добными действиями в будущем. С другой стороны, если субъект приписывает результаты прошлых действий нестабильным атрибутивным факторам (случайности и усилиям), то очевидно, что у него отсутствуют основания ожидать в последующих подобных действиях такого же результата.

Было также отмечено, что большинство индивидов успеш­ное выполнение какой-либо работы приписывают внутренним атри­бутивным факторам – способностям и усилиям, а неудачу склон­ны относить на счет внешних причин – случайности и трудности выполнения работы (F. Heider, 1959).