П. Трэверс

Лиля:

— Когда-нибудь ты напишешь книгу обо всем, что мы тут делаем, — сказал мне однажды Игорь Борисович Чарковский.

— Да, пожалуй... меньше, чем в книгу, это просто не уместится, — рассеянно согласилась я, пытаясь не заснуть раньше, чем допью чай. Кажется, разговор этот происходил глубокой ночью. Или ранним утром. Определить время суток в этой квартире всегда было не так-то просто... В любой час дня и ночи в маленьком бассейне, сооруженном на том мес­те, где у нормальных людей располагается ванная комната, могли купаться дети, учиться задержкам дыхания под водой будущие мамочки; телефон звонил независимо от положе­ния стрелок на циферблате, а споры на кухне по ночам — обо всем на свете — просто считались делом святым.

Люди приезжали к Чарковскому из всех городов и рес­публик (был еще СССР) и жили столько, сколько считали нужным. Учились купать детей, заниматься с ними беби-йогой, просили вылечить, приходили просто поговорить «за жизнь» — чтобы понять что-то важное для себя... Каким-то чудом на всех в этом доме хватало времени, места, внима­ния.

С вещами все было запутаннее: народ постоянно брал в долг книги, видеокассеты, аудио-, фото- и видеоаппара­туру, теплые свитера и куртки, если похолодало, или легкие рубашки и футболки, если на улице вдруг стало неожиданно жарко... Самое удивительное, что вещей при этом меньше не становилось. Всегда наряду с теми, кто брал, были и те, кто, наоборот, приносил что-то для работы, оставлял на вре­мя, просто дарил. Старший сын Чарковского, Костик, сме­ясь, называл этот процесс «круговоротом вещей в кварти­ре». В сущности же железно работал древний закон о руке дающего, которой, как известно, оскудеть не грозит. Прав­да, однажды украли-таки видеокамеру — вещь здорово нужную для работы. Именно украли, а не взяли на время;

мы даже знали, кто именно это сделал. Дня два Чарковский ходил мрачный: попран был один из главных принци­пов этого дома — доверие. Утром третьего, кажется, дня, рассмеявшись, он махнул рукой, сказал:

— Знаешь, Бог с ним! Я еще заработаю на камеру. Или мне ее подарят. А у него, может, это был единственный шанс в жизни заиметь такую вещь. Пусть снимает!

Инцидент был исчерпан. Я знаю, человек тот до сих пор пользуется этой камерой и живет неплохо.

Появлявшиеся в доме деньги мгновенно употреблялись «в дело». А последующие разговоры на тему их использо­вания звучали примерно так (с вариациями):

— Игорь, а вчера, вроде, деньги где-то были...

— Вечером Илья Степанов (Сережа Семенов, Саша Гуськов — не важно, кто именно) приходил. Я прикинул: у него ребятенок маленький, жена не работает...

— Отдал?

— Да

—А— кушать?..

— Найдем, что кушать.

Как ни странно, но в этом доме действительно всегда находилось все необходимое.

Однажды поздней осенью я видела, как Чарковский, проходя мимо нищего старика, сидящего на парапете, на­бросил ему на плечи свою куртку и пошел дальше. По лицу было видно: мыслями он где-то далеко-далеко, просто кра­ем глаза заметил, что человеку холодно. Это был маши­нальный, бездумный, естественный жест, поступок. Это было настолько для него нормально, что воспринималось как норма и всеми окружающими...

Юля:

Существует много легенд по поводу того, кто же такой на самом деле Игорь Чарковский.

Есть версия, что он — белый маг.

Есть версия, что он — колдун... чуть ли не один из вели­чайших колдунов нашего времени.

Есть версия, что он живет одновременно в двух мирах — в нашем и в некоем параллельном, не видимом для нас мире.

Самая симпатичная версия — что Чарковский — чело­век-дельфин и связан с цивилизацией дельфинов таин­ственными, неведомыми нитями.

Но мы думаем, на самом деле все гораздо проще. Игорь Чарковский — обыкновенный человек. Просто духовно, ду­шевно он пошел гораздо дальше многих из нас, и этим от нас отличается. И именно поэтому он умеет общаться с дельфинами. Он просто выходит на берег моря и зовет их. И они к нему приплывают. Ведь дельфины — удивитель­нейшее, очень высокоорганизованное сообщество. И на­прасно человека мучает гордыня, что, дескать, он, человек, высшее существо на земле. Даже с физиологической точ­ки зрения мозг дельфина почти столь же совершенен, как мозг человека. А жизнь их гораздо гармоничнее, чем наша, людская...

Почему дельфины почти всегда приплывают к нам во время наших «морских» родов? Зачем кружат часами в море возле наших спящих на воде младенцев? Отчего их так явно интересует программа Чарковского?

Пока мы не знаем точных ответов на эти вопросы. Мы можем только догадываться, искать, думать. Может, дель­фины видят за этой программой наше общее будущее? Наверное, когда-нибудь ответы на все вопросы найдутся. Ведь все началось не так давно, всего тридцать с небольшим лет назад...

А началось все с того, что 34 года назад в семье Чарковских родилась дочка — Вета. Роды были преждевременными, тяжелыми, а весила малышка сразу после рождения ровно 1 килограмм 200 граммов. Вра­чи посовещались и единогласно вынесли вердикт: не­жизнеспособна.

Но папа Игорь не захотел смириться с приговором. Он продолжал бороться. И однажды заметил: когда он купает Вету, она «оживает» — активнее двигается, а после купания какое-то время чувствует себя намного лучше. Папа Игорь всегда был человеком решитель­ным и упрямым, поэтому он долго не раздумывал: че­рез месяц они с малышкой уже проводили в воде по многу часов. Причем, не просто сидели в воде, Чар­ковский заставлял Вету двигаться, нырять, учил задержкам дыхания под водой, учил спать, не вылезая на сушу, придумывал десятки «водных» игр, чтобы она могла развиваться. Через полгода стало ясно: они победили. Вета не только выжила вопреки предсказа­ниям врачей — по многим показателям ее психосома­тическое развитие было выше, чем у ее «сухопутных» сверстников.

В Москве живет такой мальчик — Вася Разенков, сейчас ему 6 лет. Рассказывают, что родился Вася в бассейне на даче, летом. Когда через какое-то время после родов Васю вынули из бассейна, то его не стали заворачивать в пеленки, а просто положили на чистую простынку под кустом цветущего жасмина... Так он и смотрел свои первые сны на земле — усыпанный ле­пестками отцветающего жасминового куста.

Когда Васе было 2 года, он был занесен в Книгу рекордов Гиннесса: в течение 15 часов он плавал за Игорем Чарковским в одном из московских бассейнов, проплыв за это время более чем 33 километра. Пер­вым, кстати сказать, устал и вылез на бортик бассейна Чарковский, а ни капельки не уставший Васька после 15-часового заплыва твердо протопал к маме и потре­бовал: «Дай сыру!..»

Воспитатели детского садика, который сегодня по­сещает этот юный рекордсмен, утверждают, что Вася Разенков учит их жить. В самом прямом смысле этого слова — объясняя им то, что, по логике, они должны бы были объяснять ему — почему нужно быть добрым, зачем жалеть близких и как вообще нужно относиться к окружающим людям.

Учеными давно отмечено: практически все «водные» дети удивительно доброжелательны, не агрессивны в социуме, деликатны и не по-детски мудры; у них не подавлены присущие всем новорожденным сверхчув­ственные способности. И это понятно: ведь, пройдя «мягкие роды», они приходят в мир без родовых травм, а значит, без агрессии и обид. Их не отрывают от мамы в первые минуты жизни, а водная среда не дает им забыть данные Богом навыки задержек дыхания. Пер­вое, что они видят, появившись на свет, — это глаза мамы, улыбка папы. Их не берут чужие равнодушные руки, их не заворачивают в пеленки, лишая возмож­ности двигаться. Они «воссоединяются» с семьей, и это чувство защищенности, любви делает их в после­дующей жизни по-настоящему добрыми. Они не могут быть завоевателями, покорителями, угнетателями. Но это — не признак слабости; сильный человек всегда добр.

И нам, взрослым, рядом с такими детьми живется счастливее. Мы знаем это совершенно точно потому, что много раз видели, как одной только улыбкой стар­ший сын Чарковского, юный Константин Игоревич, мог утихомирить спорящих, «снять» нервозность, аг­рессию, уныние. И очень трудно было не улыбнуться ему в ответ, как бы ты ни был в тот момент раздражен, измучен, печален. Часто люди, приезжавшие к Чарковскому, спрашивали шутя: «Где вы взяли такого ре­бенка?!»

Таких детей не берут. Их сотворяют. И творчество это начинается задолго до их физического появления на свет.