Природа языковых норм

В дописьменных языковых коллективах, до того, как начинали складываться функциональные разновидности языка, у говорящих еще не могли появиться оценочные представления о чужой или своей речи как о "правильной" или "неправильной". А. М. Пешковский в классической работе "Объективная и нормативная точки зрения на язык" (из сборника "Русский язык в школе" 1923. Вып. I) так характеризовал это "естественное" (первоначальное) отношение человека к языку:

"В естественном состоянии языка говорящий не может задуматься над тем, как он говорит, потому что самой мысли о возможности различного говорения у него нет. Не поймут его — он.перескажет, и даже обычно другими словами, но все это совершенно "биологически", без всякой задержки мысли на языковых фактах. Крестьянину, не бывшему в школе и избежавшему влияний школы, даже и в голову не может прийти, что речь его может быть "правильна" или "неправильна". Он говорит, как птица поет. Совсем другое дело человек, прикоснувшийся хоть на миг к изучению литературного наречия. Он моментально узнает, что есть речь "правильная" и "неправильная", "образцовая" и отступающая от "образца". И это связано с самим существованием и с самим зарождением у народа литературного, т.е. образцового наречия" (цит. по публикации в издании: Звегинцев 1965, 292).

С углублением функциональной дифференциации языковых средств представления говорящих о "правильном" и "ненормативном" в речи усложняются: складываются "частные" ("малые") нормы отдельных стилей, т. е. представления говорящих о "должном" и "недолжном" (ненормативном) в официально-деловом общении, в научном изложении, в разговорной речи, в том числе в профессиональной разговорной речи. Например, то содержание, которое в официальном медицинском отчете будет передано фразой Внутримышечные инъекции пенициллина не дали значимого улучшения состояния больного, в профессиональном, но не официальном разговоре двух медиков может быть выражено так: Пробовали пенициллин — не помогает. При этом оба варианта соответствуют не только общим нормам литературного языка, но и своим более узким дифференцированным нормам отдельных функциональных разновидностей языка (стилям). Естественная "свернутость" разговорных конструкций приемлема и обычна именно в разговорной речи. Если же разговорные слова и обороты попадают в официальный текст (по недосмотру ли, по случайности или потому, что пишущий недостаточно владеет нормами деловой речи), то они воспринимаются как неоправданная фамильярность и способны дискредитировать все сообщение. И напротив, слова и конструкции официальных и книжных стилей, по инерции перенесенные в неофициальное устное общение, нарушают узус[19] разговорной речи. Ср. реплики в неофициальном разговоре двух знакомых в вестибюле поликлиники: Я по вопросу зубов...; По дороге полкило творогу приобрел...; Он в нашем микрорайоне проживает. Иногда в таких стилистических диссонансах проявляется некоторая напряженность или неуверенность говорящего; иногда канцелярские обороты настолько проникают в узус обиходного общения, что естественное "стилистическое чутье" у части говорящих притупляется.

Свой узус, свои представления о "должном" есть и в диалектах, и в просторечии, и в арго. Так, русская крестьянка рассказывала диалектологу Е. В. Ухмылиной: В Ку́йбышыви я гыварю́ "тибе́", а дамо́й приеду — "табе́", и пояснила, что, если в деревне говорить "по-городскому" — "тибе'", смия́тца будуть или скажут: Выбража́т aна́. В повести Л.Жуховицкого молодой журналист спрашивает знакомую женщину: Ира, вы где работаете?, но, видя ее удивление (оба еще прежде поняли, что психологически они "свои люди"), спешит поправиться: Старуха, ты где ишачишь? Таким образом, природа языковых норм в своих основных чертах сходна и в литературном языке, и в диалекте, и в молодежном арго. Главный признак нормы — это существование у говорящих "языкового идеала" (А. М. Пешковский), своего рода эталона или образца речи, т.е. представлений о том, что "не все равно, как сказать", что должно говорить "как следует". Только для одних "как следует" — это "правильно", "как в школе", "как по радио", для других — "как все", для третьих — "как Марья Алексевна", для четвертых — "как наши", "как Генка-таксист", и плохо говорить "не как следует" — "неправильно", "некрасиво", "не как люди", "не как свои", "как пижоны", "как деревня" и т. д.

Между отдельными нормами (литературным языком и диалектом, литературным языком и городским просторечием, профессиональной нормативной речью и профессиональным просторечием, разговорной речью и молодежным арго) существуют "пограничные зоны", где происходит взаимодействие и взаимопроникновение разных норм. Поэтому в любой норме, в том числе и в литературном языке, существуют колебания, дублетные, вариантные явления. Всегда возможна известная неопределенность в признании конкретных языковых фактов нормативными или ненормативными.

О том, насколько распространены колебания в норме литературного языка, можно судить по данным двух замечательных словарей.

Частотно-стилистический словарь вариантов "Грамматическая правильность русской речи" (авторы Л. К. Граудина, В. А. Ицкович, Л.П.Катлинская. М., 1976) был составлен с использованием ЭВМ на основе статистического обследования газет 60 — 70-х гг. В Словаре охарактеризовано около 100 типов морфологических вариантов (зажжёт — зажгёт, ветрен — ветреней, инспекторы — инспектора и т. п.), около 30 типов словообразовательных вариантов (типичный — типический, геройски — по-геройски) и более 30 типов синтаксических вариантов (из-за ошибки — по ошибке — по причине ошибки). Каждый из типов вариантов объединяет сотни или десятки лексически разных случаев колебаний в литературной русской речи. Например, словарная статья о вариантах типа инспекторы — инспектора основана на 2 тыс. случаев такого колебания в газетных текстах, в том числе разных пар слов отмечено свыше 300; формы на -ы встретились почти в 89% случаев. Такие данные позволяют оценить употребительность конкурирующих вариантов в современном языке, а если учесть происхождение и историю конкретного колебания, то можно прогнозировать, что будет с каждым из конкурентов через 5 и через 50 лет.

"Обратный словарь русского языка", составленный под руководством А. А. Зализняка (М., 1974; это было, кстати, первое в СССР крупное лексикографическое издание, выполненное с помощью ЭВМ), представляет собой свод лексики, которая содержится в четырех толковых словарях русского языка (в том числе в 17-томном). В одном из приложений к Словарю перечислены все варианты акцентологические (т.е. различающиеся местом ударения: ина́че — и́наче, мышле́ние — мы́шление) и орфографические (корёжиться — карёжиться, коралловый — кораловый), которые словарями-источниками приводились как допустимые. Таких вариантов оказалось свыше 2,5 тыс. пар.

В любом социуме в динамике нормы противостоят два фактора: степень распространенности определенного конкурирующего варианта и авторитетность тех носителей языка, которые в cвоей речи употребляют данный вариант, а не другой. Победа может быть за вариантом первоначально малоупотребительным, если он отвечает определенным внутренним тенденциям развития языка.

Например, в первой трети XIX в. в литературном русском языке в глаголах на -ить в формах настоящего времени (или простого будущего) ударение падало на окончание (как это искони было присуще севернорусским говорам). Ср. в поэзии (при современном ударении стихотворный размер здесь нарушился бы):

Печной горшок тебе дороже, Сидят наездники беспечно,

Ты пищу в нем себе варишь. Курят турецкий свой табак.

(Пушкин. Чернь) (Лермонтов. Измаил-Бей)

Постепенно под влиянием южнорусских говоров, где в глаголах ударной была основа, а не окончание, норма литературного языка изменилась: сейчас правильно говорить варишь, курят, дружит, грузит, кружит, манит и т.д. Именно с этой широкой тенденцией - переносить ударение на основу - связаны такие распространенные акцентологические варианты, как позвонит, звонят и т. п., которые, впрочем, пока еще не признаны нормативными (см. подробно: Горбачевич 1971, 45 - 52).

В целом в синхронии языковые факты, составляющие норму, обычно характеризуются и достаточно массовым распространением, и достаточно авторитетными источниками такого употребления.

Разные формы существования языка, представляя собой варианты реализации структурных возможностей этого языка, с объективно-лингвистической точки зрения не могут быть "правильными" или "неправильными", "образцовыми" или "смешными". Любые подобные оценки — субъективны. Севернорусское оканье ничем не хуже и не лучше средне- и южнорусского аканья, как и южнорусское фрикативное Г не хуже и не лучше средне- и севернорусского взрывного Г. Не языковые и не эстетические достоинства делают один вариант "правильным", а другой — "неправильным". Дело в социально-культурной роли земель, городов, государств, групп населения. Престижность и влиятельность их языковых привычек и норм пропорциональны этой роли.

Психологически языковые нормы обязательны для говорящих. Их грубое нарушение чревато психологическими трудностями, оно означает обособление от своего коллектива. Вместе с тем "негрубые", мелкие речевые колебания, отступления от принятых речевых образцов, самоперебивы, прерванные, "недостроенные" фразы обычны >в нашей речи. Л. В. Щерба говорил, что если бы нашу речь записать "во всей ее неприкосновенности", то "мы были бы поражены той массой ошибок в фонетике, в морфологии, синтаксисе и словаре, которые мы делаем" (Щерба 1974, 36). Однако люди настроены на понимание друг друга и поэтому привыкли улавливать смысл обращенной к ним речи, почти не замечая мелких помех и "шумов".