Ракета 28.09.2011 10:24 Часть 2. Две странницы вечных - любовь и разлука. 3 страница

***

До общаги мы добрались бегом – я тащила тебя за руку всю дорогу. А потом долго стучали в дверь, потом на нас орала вахтерша, потом я разревелась – от отпустившего меня напряжения, потом – вахтерша испугалась, и в итоге - мы оказались наконец-то в своей комнате. Снова.
Сколько времени прошло? Не знаю. Но свечи еще не прогорели. И все так же играет диск. Совпадение – но снова Сэм Браун.
- Потанцуешь со мной?
- Конечно, - обнимаешь меня за талию – совсем не так, как в первый раз - сколько времени назад это было? Полчаса, час? Вечность. Это была другая вечность, где мы были чужими друг другу. А теперь - нет, теперь у меня есть ты. И ты прижимаешь меня к себе крепко, оттираешь слезы со щек. – Ты только не плачь, Лер.
- Не буду плакать. Буду тебя целовать.
Протанцевали мы недолго. Потому что – ноги не держали нифига. От поцелуев. От пережитого ужаса. Меня – еще и от того, что бегала сегодня много. Тебе-то, спортсменке, это по барабану, ясное дело.
Как бы то ни было – мы оказались на моей кровати. Потому что она была ближе. Ты – снизу. Ты у меня стройняшка, но все-таки выше. И поэтому – килограмм на 12 все-таки тяжелее.
Лежишь на спине, я – сверху, упираясь коленками в кровать по бокам от тебя. Смотрю тебе в глаза и … в этот момент – ничего больше и не хочется. Просто смотреть в твои глаза. Понимать, что мы – вдвоем, в комнате, отгороженные от всего мира. Здесь безопасно, и здесь есть только ты и я. Понимаю внезапно – какое это огромное счастье.
А потом - потом… все-таки про «ничего больше и не хочется» - это не совсем правда. Хочется. Целоваться с тобой хочется. Уже совершенно точно зная – нам не помешает никто. Теперь это придает поцелуям особую сладость.
А ты – торопишься. Видимо, поверив в то, что я действительно … отвечаю тебе взаимностью, начинаешь потихоньку сходить с ума. Неловко возишься с пуговицами на моей рубашке, так, что мне приходится помогать тебе. Наконец, рубашка летит на пол.
Смотришь на меня так, что мне хочется выгибать спину и мурлыкать. А еще - показать тебе себя во всей красе. В глазах твоих – такое откровенное неприкрытое восхищение, что, мне кажется, оно обволакивает меня, как шелковое покрывало. Завожу руки за спину. Смотри, милая, раз тебе так нравится.
Лифчик летит куда-то вслед за рубашкой.
А потом - ты… ласкаешь мою грудь. Точно знаешь, как нужно это делать. Где нежно, где – сильнее. Где – погладить, где придавить, где ущипнуть, сжать, оттянуть.
С ума схожу. Девочка моя, как же нас… Отвожу твои руки – силы нет терпеть больше.
- Раздевайся, – хриплю.
Спортсменка моя… Лежа на спине, со мною, почти сидящей на тебе верхом, прогнувшись, умудряешься в две секунды стянуть с себя все, что выше талии.
Теперь моя очередь любоваться тобою. Размер скромнее, но все равно – очень красиво. Никогда бы не подумала, что буду находить волнующим вид чужой женской груди. Оказывается - безумно волнующе. Особенно когда эта самая женщина, а точнее – девушка, лежит под тобой, дышит прерывисто, ее красивая грудь часто вздымается, а сама она смотрит на тебя… нежно и обжигающе одновременно. Наклоняюсь к тебе, наши груди соприкасаются, соски трутся друг о друга, башню сносит так, что держись, но… Умудряюсь снова начать целовать тебя. Сходя при этом с ума от того, что касаются не только языки и губы. Кожа к коже, руки, плечи, тонкие ключицы. Твои пальцы беспорядочно мечутся по моей спине. Кожа под пальцами - горячая, язык твой и губы – обжигают, воздух, который втягиваю со свистом – и тот пышет жаром. Дышится с трудом. И хочется… Знать бы – чего.
Я же прямолинейна и не особо стыдлива. А еще - мастер задавать не к месту дурацкие вопросы.
- Даря… - глажу дрожащими пальцами плечо. И выдыхаю тебе в ушко: - Ты знаешь, что делать… дальше?
Руки твои замирают. Тихий нервный смешок.
- По-моему…очевидно.
- Неочевидно. Ты… мммм… делала это… раньше… с кем-то? – понимаю, что ответ на этот вопрос мне остро, жизненно необходим. И вовсе не потому, что мне неочевидно, что делать дальше.
Молчишь. Убиваешь меня этим молчанием!
- Мы же говорим о … То есть… парней… не считаем?
- Не считаем! - да хрен с ними, с парнями!
- Тогда - нет, - шепчешь тихонько мне на ушко, шевелишь дыханием волосы. – Никого. Всегда - только ты. Я вообще, до тебя, и не подозревала… - Вздыхаешь. – Короче, Лер, я – девственница, наверное. В этом смысле.
Облегченно выдыхаю.
- Девственница… Какая прелесть. Я вот – тоже. В этом смысле. И что нам делать?
- Вариантов нету…
- Вариантов масса, Даречка, - даже в такой ситуации умудряюсь подкалывать тебя. Продолжаю шепотом на ухо: - Можно… пальцами. Можно – губами. Или… языком. Или – всем вместе. А еще, вроде бы, есть игрушки всякие…
- Лера-а-а-а-а, - стонешь ты подо мной. – Мне все равно… Лишь бы любить тебя.
Как скажешь, милая…
Твои джинсы сверх ожидания легко поддаются натиску моих дрожащих пальцев, шорох ткани вдоль твоих ног - и они тоже летят на пол.
- Даринка… - я подтягиваюсь к тебе наверх, но ладошка моя ложится, неудержимо ложится на влажное кружево, - не верю своим глазам. У тебя кружевное белье?
- Единственные… - задыхаясь, отвечаешь ты. – Случайно… Остальное в стирке просто…
- Откуда? – играю с краем твоих кружевных шортиков, офигенно красивых, белеющих в темноте.
- Ира… подарила…
- Кто такая Ира? – палец мой забирается под кружевной край.
- Костина… жена…
Костя – это твой старший брат, тогда - ладно, Ире – можно.
- Передай Ире – у нее очень хороший вкус, - отодвигаю край и пальцы мои… погружаются в тебя. В теплую влажную мякоть…
- Дарька, Дарька… - шепчу, чтобы не потерять себя в этой реальности.
- Что? – всхлипываешь ты.
- Потоп, Даря, потоп, - двигаю осторожно пальцами, умирая от нежности и мягкости под ними. – Ты всегда такая… влажная?
- Когда с тобой – да…
- Ты первый раз со мной.
- Нет… ты давно со мной… Но так, как сейчас – в первый раз…
Задыхаюсь от щемящей нежности. Сколько же тебе пришлось ждать… Сколько терпеть… Бедная моя.
Шепчу тебе что-то бессвязно-ласковое, дышу часто вместе с тобой. И глажу тебя ставшими вдруг невероятно нетерпеливыми и жадными до ласк пальцами. Надо бы стащить с тебя эти красивые шортики, да вот сил убрать оттуда свои пальцы – нету.
А потом… Нежное и мягкое под моими пальцами стремительно становится крепким и горячим, толкается в кончики пальцев, я глажу тебя резче, сильнее…
Ты бьешься мне в пальцы там, внизу. И здесь, наверху, на твоей шее - здесь мне стучит азбуку Морзе в губы твой сумасшедший пульс. И еще – прямо мне в грудь колотится твое сердце. И хриплый, сквозь прикушенную губу, стон. Да, хорошая моя, да… Я счастлива.
Наконец-то осторожно убираю свои пальцы, незаметно вытираю их о простынь. Я еще неопытная, не знаю, что и как правильно делать. Это потом, позже, я буду демонстративно, у тебя на глазах, слизывать со своих пальцев… тебя. Пока же – такое просто не приходит мне в голову.
Тихонько обнимаю тебя за плечи, ты в ответ – крепко прижимаешь меня к себе. Лежим так какое-то время молча. Хорошо необыкновенно.
- Лерочка… - ты первая нарушаешь молчание.
- Что?
- Девочка моя, - шепчешь чуть хрипло, - Лерочка моя.
Улыбаюсь, хотя ты и не видишь. Мне нравится, как это звучит.
- Лер, - прижимаешь меня к себе еще крепче, - если завтра… я не выдержу, если ты… - сбиваешься, всхлипываешь. И неожиданно: – Я люблю тебя. Не оставляй меня, после всего этого… Я не вынесу.
- Та-а-а-а-к, - приподнимаюсь на локте, - опять, Даря? Старая песня на тему: «Лера - пьянь неадекватная, ничего не соображает и завтра ничего не вспомнит!» Так что ли? Опять по лицу хочешь?
- Лера…
- Повтори еще раз.
Ты молчишь. А потом, тяжело сглотнув, говоришь тихо:
- Люблю тебя. Уже два года. С самой первой встречи. Не знаю, почему! До встречи с тобой вообще не подозревала, что могу влюбиться в девушку. А увидела тебя и… Как переклинило. Год себя обманывала – что у меня к тебе дружеские чувства, не более. А в летние каникулы, после первого курса… Я чуть с ума не сошла – так тосковала по тебе. Вот тогда я себе призналась. Я люблю тебя. Я не смогу без тебя, Лера. Просто не смогу. Пожалуйста…
- Эй-эй-эй, - обрываю твой сбивающийся монолог. – Можно, я скажу? Дарь, мне жаль, что… до меня так поздно дошло. И вообще – ты сама виновата!
- Я не пред…
- Тсссс, дай закончить. Я не могу сказать, что люблю тебя уже два года. И даже - что люблю год. Вообще не знаю сколько. Но – люблю, Дариш. Так сильно люблю, что сердцу больно. И не собираюсь тебя оставлять. Ни завтра утром, ни вообще. Ясно?
Вместо ответа стискиваешь меня так, что задыхаюсь.
- Правда? Любишь?
- Люблю, - шепчу тебе в шею. И, для надежности, еще: - Люблю-люблю.
Ты выдыхаешь. И спрашиваешь:
- Хочешь меня?
От этого вопроса, заданного хриплым шепотом, собственное желание, чуть утихшее от твоего оргазма, мгновенно дает о себе знать, наливаясь тяжестью внизу живота.
- Да, - прижимаюсь к тебе. Откровенно. – Очень.
Ты выбираешься из-под меня и шелестишь мне в губы, пока твои пальцы расстегивают мои джинсы:
- Сейчас я буду тебя любить, девочка моя.
В отличие от меня, ты стаскиваешь джинсы вместе с бельем – возможно, потому, что мои джинсы сидят на мне не в пример плотнее. И я оказываюсь абсолютно голой.
Наклоняешься, упираясь рукой в кровать рядом с моей головой.
- Позволишь мне?
Не знаю, что ты имеешь в виду, но киваю.
На меня мелким градом сыплются твои поцелуи – плечи, грудь, легко касаешься языком сосков, от чего мгновенно прогибаюсь навстречу твоим губам, потом опускаешься ниже, начинаешь целовать живот. И я вдруг понимаю, о чем ты говорила, спрашивая «Позволишь мне?». Не знаю, позволю ли… Смогу ли… Решусь ли…
- Откройся… - твой хриплый шепот. Оттуда, из района моего живота. – Лерочка, пожалуйста… Раздвинь ножки…
Я же ведь огласилась. Я не могу сопротивляться твоему голосу. Я так хочу тебя…
Твои руки сами разводят мои несопротивляющиеся коленки.
Что сказать? Как это описать? Я впервые оказалась в ситуации, когда тело… само решало за меня. Первые секунды еще пытаюсь обрывочно думать, даже смущаться, а потом… Мое тело принимает командование на себя и бесстыже и нагло получает удовольствие.
Я уже сама, по своей воле, развожу шире колени, до боли в растянутых бедрах. Мои пальцы мягко давят на твой затылок, путаясь в волосах. Чтобы ты, не дай Бог, не прекратила своих выворачивающих меня наизнанку поцелуев. Горячие прикосновения нежных губ, тянущие движения языка.
Чтобы бы я сделала, если бы ты вдруг остановилась тогда? Не знаю, удерживала бы твою голову, пока могла. И потом - просила бы, умоляла бы тебя. Все, что угодно, только продолжай, не останавливайся.
Впрочем, что-то такое я и шепчу, пока ты, не думая даже останавливаться, обжигающе страстно ласкаешь меня. Да… да… пожалуйста… бессвязно, на выдохе, подаваясь бедрами навстречу твоим губам и языку. Еще, еще немного, вот так, так… И …
Успеваешь вскинуть руку и накрыть мои губы. Мой то ли крик, то ли стон бьется тебе в ладонь. А ты еще какое-то время не отнимаешь своих губ от меня. А потом – потом ты уже рядом со мной, и шепчешь мне щекотно в ухо:
- Девочка моя… сладкая… горячая.
После того, как немного восстанавливается сбившееся дыхание, еще нахожу в себе силы ответить что-то такое же нежно-бессвязное. И успеваю поймать две мысли.
Первая - то, что я раньше считала оргазмами – это и не оргазм вовсе. Так, не пойми что. Оргазм – вот он был, только что. Первый в жизни, от которого до сих пор потряхивает.
Вторая - хорошо, что я успела до него признаться тебе в любви. Успела до. Потому что после - меня уже нет. Проваливаюсь в сон, тону беззвучно, мгновенно.

/Дарина/

Просыпаюсь с болью в спине. Точнее, наверное, ОТ боли в спине. Как и у большинства высоких людей спина – мое слабое место. Именно поэтому меня всю жизнь, с самого детства родители, а потом и брат, гоняли во всякие спортивные секции. Это мне очень помогло, но все равно… Иногда, если спать неудачно, да еще на неудобной кровати, спина начинает болеть очень сильно. Я несколько недель промучилась, когда заселилась в общагу, пока не догадалась на провисшую металлическую сетку кровати положить доски. Жестко, зато равно. Потом - даже привыкла.
Но сегодня… Даже не открыв глаз, чувствую, что лежу в какой-то неестественно выгнутой позе. Поясница противно ноет. И… ох, если бы только это!
Я не одна. Глаза мгновенно распахиваются, и первое, что я вижу – твоя светлая челка, которая щекочет мне губы. Нос с побледневшими к осени веснушками. Слегка надутые, как будто ты сердишься на кого-то во сне, губы – пухлая нижняя, лукавая верхняя. В захлебывающийся от этой картины мозг поступает все новая и новая информация.
Мы, блять, голые. Обе. Не считая моих трусов. В эти самые трусы, кстати, аккурат между моих ног, упирается твое бедро. А рука твоя обнимает меня за талию. А на моей правой руке покоится твоя голова. И пальцев на этой самой руке, между прочим, я уже не чувствую.
Вспоминаю. Все, до последнего слова, взгляда, прикосновения. От этого становится страшно и … Не знаю, какое слово тут подобрать. Пережитое наслаждение пополам с надеждой. Мне ведь это не приснилось? Да нет, какое там приснилось! Ты лежишь голая рядом со мной, а на мне из одежды – лишь трусы, которые засохли коркой от того, что им пришлось пережить этой ночью. От воспоминаний сбивается дыхание.
- Вот это взгляд, Дарина…
Черт, я и не заметила, как ты проснулась. Смотришь на меня сквозь челку ясными серыми глазами.
- А что… кхм… - прокашливаюсь, - с моим взглядом?
- Панический, - ты слегка улыбаешься. – Чего боишься?
- Лер, я …
- Не бойся, я не кусаюсь, - ты сладко потягиваешься, и от этого факт нашей обнаженности и полнейшей взаимной… переплетенности становится просто-таки… не просто фактом. ФАКТОМ! Ты двигаешься вдоль меня, скользя, выгибаясь, где-то – прижимаясь. Рука твоя глубоко, по-хозяйски ныряет мне за спину, вплетаясь в волосы. И продолжаешь томно: - Разве что чуть-чуть… Если попросишь…
Задыхаюсь. Потом пытаюсь проглотить комок в горле. Блять, говорить все равно не получается. Ты смотришь на меня… почти с жалостью?
- Дарь… - гладишь меня по волосам, – утро наступило. Я трезвая. И люблю тебя по-прежнему. Расслабься, а?
В таких случаях говорят: «Выпала в осадок». Вот и я выпала. Сначала – от твоих слов. Потом ослепла от твоей обнаженности, когда ты встала с постели, вся бело-розовая, пленительно-округлая, золотистые волосы по плечам. Спохватилась лишь, когда ты накинула халат и взяла полотенце.
- Лера, ты куда? – резко сажусь на постели.
Один твой взгляд, и я нелепо и некстати, но подтягиваю одеяло к груди.
- В душ.
- В душ? – переспрашиваю тупо.
- В душ, - терпеливо повторяешь ты. – И тебе советую. Дарин, мы обе липкие, потные, кое-кто… - усмехаешься, - еще и с перегаром. И косметику вчера не смыл…
- Лера…
- И вообще, - смотришь на будильник на столе, - мы на первую пару уже опоздали…

/Лера/

В душ можно было и не ходить, собственно. Нет, зубы мне почистить надо было. И косметику вчерашнюю смыть. А что касается всего остального…
Через час после душа мы были обе снова потные, скользкие и влажные, со следами засосов и укусов.
А еще – на занятия мы в тот день так и не пошли.

***

Зачем я все это рассказываю? Да еще в таких интимных подробностях… Просто хочу, чтобы было понятно… ясно… какими мы были тогда.
Мы были молоды. Мы были влюблены. И мы были вместе.
Мы познавали другу друга опытным путем. Ведь спросить было не у кого, да нам и не хотелось, собственно.
Нам нравилось… исследовать… экспериментировать… пробовать все. Некому было нам сказать, что так не делают или так нельзя. Можно было все, что доставляет удовольствие. Правда, иногда на нас накатывали приступы несвоевременной стыдливости. Счастье, что эти приступы одолевали нас по очереди, и пока одна смущалась, вторая поцелуями, словами, ласками, еще черт знает чем – но уговаривала, что стыдиться и смущаться нечего.
Так было, когда ты в первый раз смотрела на меня. Ярким солнечным субботним полднем.
Я пытаюсь свести колени. Попытка вялая, но меня можно уважать хотя бы за намерение. И за стыдливый румянец - я его чувствую, щеки просто огнем горят.
- Дарина, пожалуйста, не надо…
- Надо, - твое дыхание согревает меня… там. Щекой ты нежно трешься о внутреннюю поверхность моего бедра. – Ты такая красивая…
- Дарина, - я почти плачу, - не надо… Мне стыдно… Ты смотришь…
- Глупенькая, - шепчешь. И опять твое дыхание… там. – Что стыдного… Это же я. Знала бы ты… - судорожный вздох, а у меня от него – мурашки по всему телу! – какая ты красивая. Похожа на розу. Я читала где-то, что женщина… там… похожа на розу. Всегда думала – фигня какая, быть не может. Оказывается, может. Именно роза. Знаешь, у меня папа на даче розы выращивает…
Блять! Даря, только ты можешь, трахая меня, вспоминать про папу и дачу!
- Они утром именно такие… - тихо и хрипло продолжаешь ты. – Розовые лепестки в капельках росы. Нежные, прекрасные…
- Даря… - всхлипываю я, но уже совершенно по другому поводу. Приподнимаю бедра и сама первая утыкаюсь в твои близкие губы. – Целуй уже меня…

***

А вот ты, в отличие от меня, совершенно не стеснялась, когда я решилась наконец-то реализовать свои тайные фантазии.
Всхлипнула только, дернулась всем телом. А потом, через пару секунд…
- Два…
- Что, прости? – наклоняюсь к тебе ближе.
- Хочу два твоих пальчика… внутри.
Как скажешь, дорогая…
Добавляю еще один. Ты узкая… горячая… влажная. Бьешься подо мной, пытаясь попасть в такт движениям моих пальцев... Это еще не все, девочка моя. Большой палец - на клитор, и тоже попасть в ритм, в такт. И языком у тебя во рту…тоже в такт. И когда ты уже не можешь, изнемогаешь, я глотаю твои стоны, свободной рукой - грудь накрыть, и сосок прихватить. И тоже – ритмично сдавливать, попадая все в тот же горячий такт. Недолго, правда. Ты кончаешь, содрогаясь. При этом безупречно попадая в такт.
Вот такие мы были тогда - бесстыжие, порочные. И невероятно счастливые.

***

Из наших бесспорных достижений за тот сумасшедший третий курс стоит отметить два.
Первое. Мы не завалили обе сессии, а ты еще и относительно успешно сдала гос. экзамены, которые у вас, физиков, какого-то фига - в середине третьего курса.
Второе. Мы не спалились. Учитывая звукоизоляцию в общаге и то, как часто и с каким удовольствием мы предавались нашим простым девичьим радостям – это было почти чудо. Но мы успевали, каждый раз успевали – закрыть друг другу рот, поймать ладонью или губами стон или крик. И поэтому – для всех мы были по-прежнему просто соседками по комнате. А друг для друга… Друг для друга мы были всем.

Ракета 28.09.2011 10:24 Часть 2. Две странницы вечных - любовь и разлука.

Встречусь ли я с тобой – точно не знаю.
Хоть говорит мое сердце, что я с тобой встречусь.
Только разлука она, штука такая:
Кого-то лечит она, кого-то калечит…

Глава 6.

/Дарина/

Ненавижу. Мне уже 32 года, и всю мою сознательную жизнь меня заставляют вставать по утрам. Детский сад, школа, университет, работа. И я это до сих пор ненавижу!
Говорят, если хочешь возненавидеть какую-то мелодию – поставь ее на будильник на мобильном. Так над музыкой издеваться я не могу. И последний год просыпаюсь под выступление Ларри Эллисона на позапрошлогоднем OpenWorld. Бесчеловечно по отношению к Эллисону? В какой-то мере – да. Но с него, я думаю, не убудет.
Отточенным за годы движением нажимаю на кнопку мобильника. Знаю - через десять минут я опять его услышу. А мне эти десять минут – на то, чтобы уговорить себя.
Я не выспалась, опять. Легла вчера в два ночи, сейчас семь, пяти часов для сна мне не хватает, как ни крути. Чего полуночничала? Резонный вопрос. Во-первых, для меня это нормально, я – сова. После пяти вечера у меня пик работоспособности. Раньше двенадцати лечь спать – это я должна быть очень-очень уставшей. А во-вторых… Во-вторых, у меня вчера было, бля, свидание. С которого и приперлась домой почти в два ночи.
Страдая и жалея себя от того, что хронически не выспалась, мрачно соображаю – нафига оно мне надо было? Удовольствия для? Сомнительное удовольствие… Побег от одиночества? Ерунда какая… Не боюсь я одиночества, совершенно. К тому же, после такого вот… одноразового… на одной физиологии секса… одиночество ощущается сильнее. Значит - все-таки боюсь его. Потому что до сих пор помню, каково это – когда ты не один… Точнее - не одна.
Настроение портится еще больше, хотя, казалось бы, и так уже в минус бесконечности, с утра-то... Не надо было вчера ехать к Вадиму. А если уже поперлась – надо было там остаться ночевать – предлагал же. Лишних сорок минут, отобранных у сна, потрачены на дорогу домой. Но – нет. Я же, блять, всегда сплю одна. С тех самых пор…
Мой стон звучит одновременно с повтором звука на мобильнике. И вам не кашлять, мистер Эллисон… Как херово-то. Последнее средство осталось.
Протягиваю руку, не глядя, открываю прикроватную тумбочку, пальцы сами находят: гладкое стекло, дерево рамки. Достаю.
Ты смотришь на меня с черно-белой фотографии. У меня мало осталось твоих фотографий. Я же не знала, что все так закончится. Я думала, что у нас…
Мало что осталось. И - невероятно много. Так много, что я не могу забыть тебя. Пыталась – не получается. И я живу с тобой. С твоей фотографией в прикроватной тумбочке. Уже десять лет.
Фотография черно-белая, но глаза, твои серые глаза – точно такого же цвета, как и в жизни. И ты улыбаешься мне. Хорошая фотография. Моя любимая.
«Лерка, выручай» - шепчу тебе, глядя в твои глаза на фото. – «Чертовски херовое утро. Без тебя – никак!». Губы мои касаются холодного гладкого стекла. Лежу, закрыв глаза. И целую твою фотографию. Жалкое зрелище… Жалко меня? До слез? А вот на моих глазах слез нет. Я не плачу. Давно.

/Лера/

Автобус у меня только вечером. И поэтому – есть возможность побродить по городу своей студенческой юности.
Очень приятно было снова увидеть девчонок. Я не видела своих сокурсниц десять лет. Пятилетие выпуска я пропустила. По объективным причинам. Но на десятилетие я все-таки приехала. И, как оказалось, приехала не напрасно.
Такая встреча – прекрасный повод отвлечься. От того мутного, тягучего кошмара, в который превратилась в последний год моя жизнь. К тому же, отличный способ поднять самооценку. Придирчиво оглядев однокурсниц, убедилась – я выгляжу лучше большинства из них. Не расплылась, ухоженная, со вкусом одетая.
Правда, плоским животиком и оставшимся стройными бедрам я обязана, скорее всего, тому факту, что, в отличие от большинства своих студенческих подруг, за минувшие десять лет так и не родила ребенка. Беременной – была, но выносить и родить – не смогла. Именно потому я и пропустила пятилетие выпуска – лежала тогда в больнице после выкидыша. Но… лучше не вспоминать об этом сейчас. Почти не болит уже. И только грусть осталась – легкая грусть.
А ухоженная – так это работа обязывает. Секретарь – лицо фирмы…
Стоило ли пять лет учиться на филолога, чтобы потом работать секретарем-референтом? Нет смысла думать об этом – жизнь сложилась так, как сложилась.
Впрочем, моя должность меня устраивала. Она неплохо (по секретарским меркам) оплачивалась, на последнем месте работы у меня был замечательный начальник – временами грозный, но отходчивый и, самое главное, справедливый. С документами у меня был полный порядок, а еще я находилась в центре деятельности нашей фирмы, ко мне стекалась вся информация, я все и про всех знала – в общем, такому любопытному и деятельному человеку как я – самое оно. А амбиции – что амбиции, не судьба, видимо. Да и Слава был доволен – вероятности, что я переплюну его по доходу или должности при таком раскладе, не было никакой.
Вы, наверное, уже догадались, кто такой Слава? Это мой муж. Справедливости ради, стоит отметить: через неделю уже можно будет сказать - бывший муж. Документы на развод мы подали месяца два назад. Хотя разваливаться все начало раньше, гораздо раньше. Причины? Банальные причины. Любви – не было. Деспотичная свекровь – была. А ребенок наш…Хотя, что теперь об этом...
Я, конечно, и плакала, и расстраивалась. А теперь – теперь смирилась. Что я потеряла, в конце концов? Мужа, который был мне почти как чужой? Свекровь, которая остро меня ненавидела, считая недостойной ее великолепного сына? Ложное чувство, что у меня есть семья? Люди, которым я небезразлична. Так они у меня были: мама, папа, сестра. А эти… Не о чем сожалеть. Теперь уже – не о чем. Вот если бы у нас был ребенок. Или – если бы я Славу любила. Но – ни того, ни другого. Замуж я вышла… теперь даже не могла себя внятно объяснить – зачем?
Чтобы сходить в этот самый «замуж», наверное. Или чтобы хоть как-то оправдать тот факт, что я не осталась… бросила… оставила… какие все неправильные слова. Забавно… получается, что я вышла замуж лишь затем, чтобы заполнить ту пустоту, которая образовалась в моей жизни, после того, как в ней не стало тебя. Или – назло тебе.
Однако, вернемся в тот день… Была прекрасная погода. Лето, солнечно, но не жарко. Прекрасный день для прогулки. Я шла, глядя по сторонам, отмечая, как много изменилось в городе за последние десять лет. В целом - в лучшую сторону. Центр отремонтировали, он стал более чистым и ухоженным. Приятно было посмотреть.
Почему и как я тебя заметила? Наверное, это из разряда все тех же «случайностей». Узнать тебя было сложно – так ты изменилась. А вот не заметить – невозможно.
Твои родные 180 плюс шпильки. Безупречный светло-коричневый брючный костюм и голубая рубашка. Роскошные гладкие прямые волосы, непринужденно разметавшиеся по плечам. Переливаются миллионом сочных оттенков. Вряд ли выгорели на солнце – скорее всего, мультитонирование в дорогом салоне. Судя по всему, теперь ты можешь это себе позволить. Тонкие космического вида и цены солнцезащитные очки закрывают пол-лица. Ты идешь, непринужденно двигаясь в толпе, одной рукой прижимаешь к уху телефон, в другой – закрытый пластиковый стакан с кофе. Высокая, эффектная, самоуверенная женщина. Воплощение бизнес-леди. На тебя обращают внимание, тебе уступают дорогу. Ты же – не обращаешь внимания ни на кого, разговариваешь по телефону.
Я не поверила своим глазам. Растерялась. Неужели… вот так, случайно, после стольких лет, встретить тебя на улице, в толпе? Стояла и смотрела, как ты проходишь мимо. Окликнуть или промолчать? А, может быть, это и вовсе не ты? Пока мысли беспорядочно метались в голове, мои губы, как это с ними часто бывает, приняли решение сами.
- Дарина?
Проходишь мимо, не останавливаясь. Не услышала? Наверное, ты же разговариваешь по телефону. Оборачиваюсь тебе вслед и вижу… Ты стоишь в паре метров от меня и так же, обернувшись, смотришь на меня сквозь дымчатые стекла очков. Отнимаешь телефон от уха, указательным пальцем опускаешь очки на кончик носа. Твои огромные голубые рентгеновские глаза. Это все-таки ты, Дарька…
- Лера?..
Нахожу в себе силы лишь кивнуть. Ноги меня не слушаются. Твои, видимо, более послушны, потому что, сделав пару шагов, подходишь ко мне. Забытый телефон в твоей руке что-то вещает. Спохватившись, бросаешь в трубку:
- Я перезвоню, – и, сунув его в карман пиджака, уже мне: - Неужели это действительно ты, Лера?
Кривовато улыбаюсь.
- Я. Что, так сильно изменилась?
- Мммммм… - вскидываешь очки на лоб, смотришь внимательно. – Нет. И … да. Повзрослевшая Лера. Но узнать можно.
- Ты тоже… - не знаю, как сформулировать – ни голова, ни язык меня не слушаются, и отказываются работать.
- Какими судьбами? – похоже, ты лучше меня справилась с первым изумлением.
- У нас встреча. Десять лет выпуска. Вот, приехала. А вы группой разве не собирались?
Хмуришь брови.
- Да, точно! Звонил же Богдан. А у меня… не получилось. В командировке была. В Ганновере. Только во вторник вернулась.
Командировка, понятно. В Ганновер, ну, конечно, куда же еще, не в Житомир же…
- Торопишься?
Это ТЫ меня спрашиваешь? Это у тебя такой вид, будто твой день расписан по минутам.
- Нет, не особенно, - отвечаю.
- Может, посидим где-нибудь за чашечкой кофе? Поговорим? Столько лет прошло…
Десять, Дарина, десять лет прошло.
- С удовольствием.
Ты трешь переносицу, оглядываешься по сторонам.
- О, точно! Вон там неплохая кофейня. Не отравят, по крайней мере.

***

- Вам зал для курящих или некурящих? – нам приветливо улыбается девушка на входе.
- Для курящих, – отвечаешь ты, не соизволив даже поинтересоваться моим мнением. Характер у тебя, как я погляжу, нисколько не изменился.
Устроившись за столиком, в отместку тебе, первая, достаю из сумочки сигареты и закуриваю. Не ожидала? Похоже, что не ожидала, но не комментируешь.
Я не курю, собственно. Иногда, на нервной почве или на пьянках-гулянках. Вот последний год только… стала курить чаще.
- Ну, как ты? Рассказывай. Как встреча прошла? – смотришь на меня сквозь сигаретный дым. Бросаю взгляд на серебристую пачку твоих сигарет. Ого, Richmond … Впрочем, видно, что можешь себе еще и не такие позволить.
- Да отлично, почти все пришли. Посидели, выпили. Потрепались, потанцевали. Душевно. А ты как? Видишься с кем-то из ваших?
- Да почти с половиной… Так или иначе. Мир тесен. Все более или менее на виду.
- С Богданом общаешься?
- О, Богдан – это …
Тебе перебивает телефонный звонок. Бросаешь взгляд на мобильник, лежащий на столе.
- Извини, - отвечаешь на звонок, нам, тем временем, приносят заказ.
Закончив разговор по телефону, из которого я не поняла и половины, продолжаешь:
- Ты Богдана не видела!
- Зато я видела Галю…
- И как?
- Упитанная…
- Вот именно, - ты слегка усмехаешься, и хотя улыбка чуть заметная, а глаза – глаза холодные, все равно… Как я люблю, когда ты улыбаешься. У тебя невероятно красивая улыбка. И ямочки на щеках… - А Богдан – тот вообще… Галя его раскормила. Моих длинных рук не хватает, чтобы его обнять. Такой… солидный.
- Он вроде бы в банке работает, Галя говорила?
- Да. ИТ-Директор. Двое пацанов у них, знаешь?
- Знаю, Галя рассказывала.
- Миха тоже в банке работает, только в другом. На аналогичной должности. Миху помнишь?
- Конечно, - усмехаюсь, - как не помнить.
- Ну, а ты как? Где работаешь? Замужем, вроде бы, я слышала?
Ровный тон, вежливые вопросы. Сама безупречность. Как же ты изменилась, Дарина…
- Да, замужем. Уже почти восемь лет, – тот факт, что до восьмилетия наш со Славой брак не дотянул, я решила не уточнять.
- Детки?
- Пока нету.
Не комментируешь этот факт никак. Тактичная стала, даже не верится.
- Чем занимаешься?
Отчаянно не хочется сознаваться тебе, что я всего-навсего секретарша, хоть и очень квалифицированная.
- Помощник… руководителя строительной фирмы, - отвечаю уклончиво.
- Заместитель директора, что ли? – уточняешь ты.
А, врать – так по-крупному!
- Да.
- Молодец. По каким вопросам зам?
- По общим, - а что, это не очень-то и далеко от истины. По сути.
- Хлопотная должность, - усмехаешься.
- А ты? – ухожу от скользкой темы.
- Такая же херня, - морщишься. - Только продалась в рабство буржуям.
Очередной телефонный звонок. Очередное твое «Извини». Закуриваю очередную сигарету, жду, когда ты окончишь разговор.
- Что значит – продалась в рабство буржуям?
- Работаю в представительстве крупной американской софтверной компании по странам России, СНГ и Балтии.
- Директор?
- Зам по развитию. А по факту – по всякой непонятной начальнику фигне. Счастье, что недавно начальство сменилось. Русского поставили. А до этого голландец был, – усмехаешься. – Хороший мужик, но в реалиях нашей жизни и особенностях ведения бизнеса в российских условиях… как ребенок, честное слово.
- Замужем? – спрашиваю, может, излишне резко, но замечаю вдруг, когда ты поворачиваешь голову… Наливающийся светло-фиолетовым синяк на шее, прикрытый поднятым воротником рубашки.
- Рабам замуж не положено, - улыбаясь, отвечаешь уклончиво.
Значит, это не муж. Любовник. Или… любовница. Перехватывает отчего–то все внутри. Спасает меня очередной звонок твоего мобильника. Киваешь мне и с извиняющейся улыбкой отвечаешь на звонок. Причем, к моему удивлению – отвечаешь на английском. А раньше не могла и двух слов связать на языке Шекспира и Байрона. Видимо, звонят твои заокеанские хозяева. Пока ты говоришь – еще одна сигарета, вдох-выдох, вдох через рот, дым – через нос. У меня ведь есть муж. Ну, или, был. Почему бы и тебе… с кем–то… Шумно вдыхаю, закашливаюсь дымом. Господи, не думать об этом. И ничего не представлять. Пропади она пропадом, моя больная фантазия…
- Лер, у тебя все в порядке?
Киваю, допиваю кофе.
- Извини, дергают постоянно.
- Понимаю, дела. Тебе, наверное, пора? Да и мне еще собраться надо… - чистейшей воды вранье, сумка почти собрана, еще с утра.
- Да, дел сегодня еще куча. Меня не было всего неделю, а дел накопилось… - качаешь головой. – Ну, приятно было увидеть тебя, Лер. Выглядишь потрясающе. Рада, что у тебя в жизни все хорошо.
- Да, все замечательно, - улыбаюсь. Лучезарно. Фальшиво. – И я была рада тебя видеть, Дарина. Может, еще увидимся…
- Возможно. Мир тесен, - отвечаешь с улыбкой.
У меня все замечательно. Просто великолепно. Только отчего же так больно? И тесно в груди, и дышать трудно? Наверное, потому, что у меня все так замечательно в жизни. Лучше не придумаешь…