Прославление; см.: канонизация

Равноапостольный (лат. aequalis apostolis), наименование святых, особо прославившихся благовествованием Евангелия и обращением народов в христианскую веру. В православной церкви наименование равноапостольных прилагается к св. Марии Магдалине как общнице апостолов, св. первомученице Фекле (согласно апокрифическим Деяниям Павла и Феклы ученица апостола Павла, обратившая в христианство множество язычников в Селевкии Исаврийской), св. Аверкию, епископу Нерапольскому (ум. ок. 200 г.), свв. царю Константину и матери его Елене, свв. Кириллу и Мефодию, просветителям славян, свв. князю Владимиру и бабке его Ольге, крестившим русскую землю, св. Нине, просветительнице Грузии, св. Николаю, архиепископу Японскому. В русском богослужении равноапостольные Мефодий и Кирилл, а также равноапостольный великий князь Владимир особо вспоминаются во время литургии и за них вынимается восьмая частица из девятичинной просфоры.

 

Святость (гр. [греч] άγιότης, лат. sanctitas), одно из фундаментальных понятий христианского учения. Его основной смысл состоит в причастности человека Богу, его обоженности (см.: обожение), в его преображении под действием благодати Божией. В преображенном человеке восстановлена его не поврежденная грехом природа, его соединение с Богом как “чада Божиего”. Основой этого восстановления является Боговоплощение, восприятие Христом человеческой природы. Поскольку во Христе человеческая природа была обожена, это открыло путь к Богу и для всего человечества: христиане, следуя Христу, соучаствуют в его Божестве по благодати и становятся святыми. В Первом Соборном послании апостола Петра он, обращаясь к христианам, говорит: “Но вы – род избранный, царственное священство, народ святый, люди взятые в удел... Некогда не народ, а ныне народ Божий; некогда непомилованные, а ныне помилованные” (I Петра 2. 9-10). Вхождение в святость совершается через Христа: “Но, по примеру призвавшего вас Святого, и сами будьте святы во всех поступках; ибо написано: будьте святы, потому что Я свят” (I Петра 1. 15-16). Это понимание христиан как народа Божиего основывается на словах самого Христа, сказанных Им Его ученикам: “В тот день узнаете вы, что Я в Отце Моем, и вы во Мне, и Я в вас” (Иоан. 14. 20); Христос “тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими” (Иоан. 1. 12). Имея в виду именно это понимание святости, апостол Павел обращается к христианским общинам как к собраниям святых: “Всем находящимся в Риме возлюбленным Божиим, призванным святым” (Рим. 1. 7); “всем святым во Христе Иисусе, находящимся в Филиппах” (Фил. 1. 1); “находящимся в Ефесе святым и верным во Христе Иисусе” (Ефес. 1. 1); “церкви Божией, находящейся в Коринфе, со всеми святыми по всей Ахаии” (II Кор. 1. 1).

Понимание христианской общины как общины друзей Божиих, “святого народа” с наибольшей полнотой выразилось в литургической жизни древней церкви, поскольку именно Евхаристия была центром и основой этой жизни, основой культа и основой учения. Как писал св. Ириней Лионский (ум. ок. 200 г.), “наше учение согласно с Евхаристией, и Евхаристия, в свой черед, подтверждает наше учение” (PG, 7, 1028А). В древнейших дошедших до нас евхаристических молитвах говорится о “народе святом”, который стяжал для Отца Христос, Сын Божий (например, в евхаристической молитве, приведенной в “Апостольском предании” св. Ипполита Римского, описывающем римскую литургическую практику III в.). Этот “святой народ” отождествляется с общиной, участвующей в богослужении и причащающейся Телу и Крови Христовым. Евхаристическая молитва, приводимая в “Учении двенадцати апостолов” (“Дидахе”, не позднее II в.), завершается словами: “Кто свят ([греч] άγιός), тот пусть подходит, а кто нет, тот пусть кается. Маран-афа (Господь грядет). Аминь” (гл.Х). Представление о святости причащающейся общины сохраняется и в современном чине православной литургии, когда священник после чтения “Отче Наш” и перед причащением возглашает: “Святая святым ([греч] Τά άγια τοîς άγίοις)”, на что община (хор) отвечает словами: “Един Свят, Един Господь, Иисус Христос, во славу Бога Отца. Аминь”, – Святые Дары (“Святая”) даются святым, и их святость есть святость Христа, с Которым они соединяются в причастии (свидетельство о возгласе “Святая святым” имеется в катехитических сочинениях св. Кирилла Иерусалимского 348 г.).

Данный момент евхаристической службы заключает в себе определенную богословскую концепцию святости. Евхаристия есть соединение верующих (верных) с Богом, осуществление Царствия Божия в историческом бытии, движущемся к этому Царствию. Во время причастия вечность преображенного бытия (Царствия Небесного, пакибытия) реально присутствует во временном бытии, в земной жизни церковной общины. Верующие предстоят Богу вместе с небесными силами и таинственно изображают херувимов (“Иже херувимы тайно образующе...”). Причастие требует очищенности от греха (именно отсюда происходит позднейшее соединение таинства покаяния с причащением), которое и дается благодатью евхаристического богослужения. Вхождение верующих в вечность, в пакибытие, подготовленное их очищением, и образует их святость. Святость, таким образом, есть принадлежность к вечной жизни, причастность Божеству, предвосхищение в этом бытии грядущего пакибытия.

Из того же понимания исходила древняя церковь и в почитании в качестве святых отдельных лиц. В качестве святых почитаются те, чья причастность к Богу была явлена церкви как достоверный факт, спасение которых (т.е. вхождение в Царствие Небесное) обнаружилось еще теперь, до Страшного Суда. К таким лицам относились первоначально апостолы, об избранности которых для вечной жизни сказал сам Христос (Ин. 17. 21-24). К ним причислялись также ветхозаветные пророки и патриархи, о святости которых свидетельствовало Св. Писание. Таков же был взгляд и на мучеников, поскольку, согласно представлениям древней церкви, совершенный мучениками подвиг сразу же открывал перед ними Царствие Небесное. О причастности к Богу свидетельствовал дар чудотворения, который получал почивший святой. Канонизация (см.) святых, развившаяся со временем во вполне формальную процедуру, и составляет по своей сути церковное удостоверение в причастности святого к Богу.

Таким образом, святой – это всякий раз явление спасения, милости Божией к людям, благодати, посылаемой Богом своему народу. В Актах мученичества Перпетуи, Фелицитаты и других, с ними пострадавших (Passio Perpetuae et Felicitatis cum sociis), претерпевших мучения в Карфагене в 202 или 203 г., рассказывается, как Фелицитата незадолго до казни, уже находясь в темнице, разрешилась от беремени. Роды были настолько трудны, что солдаты, охранявшие ее, спрашивали: “Если теперь ты так страдаешь, то что же будет с тобой, когда тебя отдадут зверям?” Фелицитата отвечала: “Сейчас я страдаю потому, что терплю за себя, а тогда я буду страдать за другого [т.е. Христа] и этот другой будет во мне и будет страдать за меня”. Подвиг, совершаемый святыми, рассматривается, таким образом, не столько как достижение самого святого, сколько как действие благодати Божией, как явление Божественного промысла. В Декрете Геласия (Decretum Gelasianum), латинском церковно-каноническом памятнике начала VI в., утверждается необходимость публичного чтения актов мученичества, в которых “победа мучеников и их удивительное исповедничество блистают через многоразличные перенесенные ими пытки. Ибо какой верующий может сомневаться, что их страдания превосходили меру человека и они смогли перенести их не благодаря собственной силе, а благодаря благодати и помощи Божией?” (PL, 59, 171). Итак, святые – это наглядное обнаружение промысла Божиего о человеке. Разнообразие же подвигов, приводящих к святости, свидетельствует о многообразии промысла: каждый святой со своим особым житием демонстрирует свой путь к святости и выступает как образец этого пути.

Святой открывает путь к Богу и в этом качестве выступает как заступник за людей перед Богом, как своего рода посредник между Богом к людьми. Развитие культа святых накладывается здесь на мощный пласт религиозных и социо-культурных представлений позднеантичного общества (равно как впоследствии на отчасти сходные представления других народов, переживающих христианизацию). Святой в своей функции защитника и заступника исполняет ту же миссию, которая в языческом мировосприятии приписывалась демонам (или другим мифологическим существам), охраняющим человека или весь его род и играющим роль посредника между человеком и высшими силами. Соответственно, культ святых отвечал тому ожиданию покровительства и защиты, которое было прочно укоренено в социо-культурной структуре позднеантичного общества, к святым обращались с молитвой в тех же случаях, когда ранее приносили жертвы богам и просили о помощи у героев. Именно это перенесение функций обусловливало в конечном итоге то закрепление различных сфер влияния за отдельными святыми, которое столь характерно как для западного, так и для восточного средневековья и обычно относится на счет так наз. “народной” религиозности.

С самого начала, однако, в христианском понимании святости выделяются определенные моменты, принципиально чуждые языческим культам. Святость человека соотнесена с человечеством Бога-Слова, со следованием по пути, проложенному страданиями и крестной смертью Христа. Поэтому все раннехристианские авторы настаивают на том, что мученики сделались причастными Богу именно благодаря своим вполне человеческим страданиям и мученической кончине. Близость к Богу в соединении с человечностью и обеспечивает святым возможность быть посредниками между Богом и людьми. Для языческих верований характерно, напротив, представление о непроходимой грани, отделяющей высшие силы от всего, сохраняющего человеческую природу, в частности, и от обожствляемых героев.

Вместе с тем, языческие верования приписывали посредничество между высшими силами и человеком прежде всего посредствующим духам (гениям, демонам или – в других системах – иным “низшим” духам). В христианстве аналогом этих верований является представление об ангелах-хранителях. Призывание святых в качестве посредников указывало на кардинальный пересмотр подобных представлений о миростроении. Наряду с ангелами, посредниками становились люди, сделавшиеся благодаря своему подвигу причастниками Божества. Заступничество святого и близость к нему (которая в силу почитания мощей выражалась во вполне конкретных и осязаемых формах) вводили верующего в близость к Богу и создавали религиозные переживания, практически не известные язычеству. Бл. Августин (“О граде Божием”, VIII, 27) прямо противопоставляет путь к Богу через святых мучеников, которые богами не являются, но получили милость Божию своей добродетельной жизнью и кончиной, языческому обращению к демонам, которые могут быть добрыми и злыми, – ложному спиритуализму язычества противостоит здесь антропологизм христианства, основанный на вере в воплощение Бога-Слова.

Учение о заступничестве святых основано на представлении о единой церкви живых и мертвых, составляющей Тело Христово. Физическая смерть не отсекает верующего от церковной общины, и поэтому с древнейших времен в церкви установлены молитвы об усопших. Эти молитвы, согласно церковному учению, благотворны для усопших, содействуют их спасению. Как писал Св. Иоанн Златоуст, “ненапрасно бывают приношения за усопших, ненапрасно моления, ненапрасно милостыни: все это установил Дух Святой, желая, чтобы мы получили пользу друг через друга”. Равным образом и святые, родившись через свое успение к вечной жизни, продолжают пребывать в церковной общине и могут выступать молитвенниками за нее и за отдельных верующих, обращающихся к ним за заступничеством.

В учении о святости, таким образом, содержится преодоление противостояния вещественного и духовного, тварного и нетварного, т.е. основных оппозиций, которые в дохристианских представлениях выступали как абсолютные границы, разделяющие божественное и человеческое, смертное и бессмертное. Святые, оказываясь “друзьями Божиими” и заступниками за людей перед Богом, соединяются в этом действовании с ангелами, т.е. бесплотными, невещественными силами; тем самым преодолевается оппозиция вещественного (материального, телесного) и духовного и вещественность перестает быть препятствием для соединения с Божеством. Вместе с тем святые являются теми тварными существами, которые приобщены к Богу, т.е. нетварному началу, и тем самым соединяют тварное человечество с нетварным Божеством. Эти элементы учения о святости формируются в последовательную богословскую систему, в полном объеме сформулированную в VII-VIII вв. преп. Максимом Исповедником и св. Иоанном Дамаскиным. Развивая учение о Божественных энергиях, они говорят о проникновении этих энергий в человеческую природу и о святости как результате такого проникновения. Поскольку в святости преодолевается противостояние духовного и вещественного, святые спасаются “телесно” ([греч] σωματιχώς), т.е. Божественными энергиями оказывается пронизана как их плоть, так и их образы (иконы). Это учение обосновывает почитание святых (см.) вообще, равно как и такие его формы, как поклонение мощам и иконам святых.

Русская церковь усваивает себе те представления о святости, которые сложились в святоотеческой традиции. Учение о святости и обоснование почитания святых не раз излагались русскими духовными авторами, обличавшими еретические движения протестантского типа. К такого рода обличительным сочинениям относится “Просветитель” преп. Иосифа Волоцкого, “Камень веры” Стефана Яворского. Развитие православного богословия святости можно видеть в учении преп. Серафима Саровского о стяжании Св. Духа.

 

Святитель, разряд святых из епископского чина, почитаемых церковью как предстоятели отдельных церковных общин, которые своей святой жизнью и праведным пастырством осуществили промысел Божий о церкви в ее движении к Царству Небесному. Епископ являет своей церкви образ Божий, символизируя Христа во время евхаристического богослужения и возглавляя общину во всей ее духовной жизни. Св. Игнатий Антиохийский (ум. ок. 107 г.) уподобляет епископов Христу, а пресвитеров, помогающих ему в управлении церковью, – апостолам. Вместе с тем епископ соединяет в себе церковную общину, предстательствует за нее перед Богом. Как писал Св. Киприан Карфагенский (ум. 258 г.), “епископ в Церкви, и Церковь в епископе”. Святость святителей как предстоятелей церкви (при условии беспорочной жизни и праведной кончины) есть прежде всего выражение святости самой Церкви как Тела Христова. Будучи ходатаями перед Богом за свою паству при жизни, епископы остаются таковыми и после кончины. Епископы получают дар учительства (см. Тит. 1. 9) и продолжают апостольское служение, выражением их непрерывной связи с апостолами (см.) служит апостольское преемство – рукоположение епископов совершается непрерывно с апостольских времен, когда апостолы поставили первых епископов. Соответственно, и почитание святителей находится в преемственных отношениях с почитанием апостолов.

Первоначально почитание епископов сосредоточивалось в местных церквях, каждая местная община чтила и праздновала память всех своих предстоятелей (епископов) со времени ее основания (кроме, естественно, впавших в ересь или как-либо иначе оказавшихся недостойными). Имена епископов заносились в диптихи (см.) и регулярно вспоминались по время богослужения. Созомен в своей Церковной истории (V в.) говорит и о ежегодном чествовании памяти святителей как установившейся практике; так же как и у мучеников (см.), память их праздновалась в дни их преставления. По мере становления общецерковного культа отдельных святых, почитание святителей перерастало рамки их епархий и делалось общецерковным. Этому способствовало и формирование иерархической структуры церковной юрисдикции (патриаршества, архиепископии, митрополии), когда предстоятели старших церквей почитались всею церковной областью. Так, в числе святых почитаются все римские папы первых веков христианства, почти все патриархи константинопольские, начиная с Митрофана (315-325 гг. правления) и до Евстафия (1019-1025 гг. правления), кроме впавших в ересь, покинувших кафедру или ведших недостойную жизнь. В последующее время в канонизации архиереев появляется существенная избирательность, и это свидетельствует об определенном изменении концепции святительской святости: акцент переносится с праведного пастырства на личное подвижничество архиерея и его роль в устроении церковной жизни. Это изменение концепции было обусловлено, видимо, распространением общепочитаемости на лик святителей, когда лишь отдельные местночтимые епископы оказываются в числе чтимых всею церковью святых (что предполагает избирательность). Существует новелла императора Льва Мудрого (886-911 гг. правления), в которой предписывается, чтобы во всей греческой церкви, наряду с апостолами и мучениками, праздновалась память семи знаменитейших святителей: Афанасия Александрийского, Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Иоанна Златоуста, Кирилла Александрийского и Епифания Кипрского. Нужно думать, что этот указ закреплял уже сложившуюся практику, и это показывает, что избирательность уже была ей присуща.

В русской церкви избирательность в почитании святителей имеет место с самого начала. Первым русским святителем, которому устанавливается почитание, является св. Леонтий, третий епископ Ростовский (ум. ок. 1077 г.). Празднование его памяти впервые совершается в Ростове в 1190 г. в день обретения его мощей (23 мая); характерно, что одновременно были обретены мощи его преемника Исаии, однако почитание его памяти установлено не было; избирательность в данном случае была обусловлена чудесами, совершавшимися при гробе св. Леонтия. К числу наиболее рано канонизированных святителей, почитание которых возникает вскоре после их кончины, относятся митрополиты московские Петр, Алексий и Иона, св. Стефан Пермский.

В честь святителей вынимается четвертая частица из “девятичинной” просфоры. В русском чине проскомидии при этом поминают: “Иже во святых отец наших, святителей: Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого; Афанасия и Кирилла Александрийских, Николая Мирликийского, Михаила Киевского, Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена Московских, Никиты Новгородского, Леонтия Ростовского, и всех святых святителей”. Греческий чин останавливается на имени св. Николая, в иерусалимских служебниках к перечню святителей добавляется св. Иоанн Милостивый.

 

Священномученик (гр. [греч] άγιομάρτυς, лат. sanctus martyr), мученик, принадлежащий к священному чину (священническому или епископскому). Священномученики не составляют особого лика святых и на литургии вспоминаются вместе с другими мучениками. Так же как и за других мучеников, на проскомидии за них вынимается пятая частица из девятичинной просфоры. К известным священномученикам относятся Климент, папа римский, пострадавший при императоре Траяне, Игнатий Богоносец, епископ антиохийский, Киприан, епископ карфагенский и др. Из русских святых к священномученикам относится Ермоген, патриарх Московский и всея Руси, пострадавший в 1612 г., Макарий, киевский (западнорусский) митрополит, убитый татарами в 1497 г. и др. Ряд русских святых, которые были мученики, и принадлежали к священному чину (например, святитель Филипп, Московский и всея Руси чудотворец), священномучениками обычно не именуются, так что само наименование не вытекает полностью из подвига святого, но отражает определенную традицию.

 

Столпник (гр. [греч] στυλίτης, лат. stylita), святые преподобные, избравшие для себя особый подвиг – стояние на столпе как способ удаления от мира и сосредоточения на постоянной молитве. Хотя неопределенное упоминание об отшельнике, избравшем себе данный подвиг, имеется уже в словах Ефрема Сирина (ум. 373 г.), эпоха столпников начинается лишь в V< в., когда к столпничеству обращается св. Симеон Столпник. Св. Симеон (ок. 390-459) сначала подвизался как монах, затем как отшельник в Северной Сирии, а в 423 г. взошел на столп, где проводил время в непрестанной молитве. Столп поначалу был невысоким, но затем достраивался, пока не достиг приблизительно 20 метров в высоту. Св. Симеон пользовался исключительным авторитетом в христианском мире, к нему стекались толпы верующих за советом и наставлением, писали письма императоры, почитание его как святого распространилось еще при его жизни, особенно в сирийских общинах. В V-X вв. пример св. Симеона имел многих последователей, в том числе преп. Даниила (V в.), преп. Иоанна и преп. Симеона Столпника Младшего (VI в.), преп. Алипия (VII в.) и др. Образки с изображением столпников, которые приносили с собой паломники, возвращаясь после посещения этих подвижников (которые, видимо, могли благословлять эти образки), сыграли существенную роль в развитии иконопочитания. Подвиг столпничества был известен и на Руси, на столпе спасались, например, преп. Никита столпник переяславский (ум. 1186 г.), преп. Савва Вишерский (ум. 1461 г.).

 

Страстотерпец, наименование христианских мучеников. В принципе это наименование может прилагаться ко всем мученикам, претерпевшим страдание (страсть, гр. [греч] πάθος, [греч] πάθημα, лат. passio) во имя Христово. Преимущественно же это наименование относится к тем святым, которые приняли мученическую кончину не от гонителей христианства, но от своих единоверцев – в силу их злобы, коварства, заговора. Соответственно, в данном случае подчеркивается особый характер их подвига – беззлобие и непротивление врагам. Так, в частности, нередко именуются свв. мученики Борис и Греб, св. Димитрий Царевич.

 

Чудотворец (гр. [греч] θαυματουργός), эпитет ряда святых, особо прославившихся даром чудотворения, заступников, к которым прибегают в надежде на чудотворное исцеление и т.д. Чудотворцы не являются особым разрядом святых, поскольку в принципе все святые обладают даром чудотворения, а засвидетельствованные чудеса являются основным условием канонизации (см.). В разных святцах и месяцесловах наименование чудотворца приписывается разным святым. Среди почитаемых русской церковью чудотворцев можно отметить святителя Мир Ликийских Николая, московских святителей Петра, Алексия, Ионы, Филиппа, преподобного Антония Римлянина, Сергия и Германа Валаамских, Серафима Саровского и др.

 

Юродивый (гр. [греч] σαλός), разряд святых подвижников, избравших особый подвиг – юродство, т.е. облик безумия, принимаемый ради “поругания миру”, радикального отвержения ценностей мирской жизни и служения Христу через свидетельствование о внеположности Христова пути мирской мудрости и мирскому величию. Юродство как путь святости реализует то противоположение мудрости века сего и веры во Христа, которое утверждает апостол Павел: “Никто не обольщай самого себя: если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтоб быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: уловляет мудрых в лукавстве их ” (I Кор. 3. 18-19), ср. еще: “Мы безумны Христа ради” (I Кор. 4. 10).

Юродство как особый род аскезы возникает в среде восточного монашества около V в. Палладий в Лавсаике (см. патерик) рассказывает о монахине в одном из египетских монастырей, которая делала вид, что она безумна и одержима бесами, жила обособленно, выполняла всю грязную работу, и монахини называли ее [греч] σαλή позднее обнаруживается ее святость, и Палладий указывает, что она воплотила в жизнь те слова из Послания к Коринфянам, которые цитировались выше. Евагрий (ум. 600 г.) рассказывает в своей Церковной истории о травоядцах, аскетах, которые питались травами и растениями; эти аскеты вернулись из пустыни в мир, но в миру продолжали аскетический подвиг – ходили в одних набедренных повязках, постились и притворялись безумными. Их поведение было исполнено соблазна, и это демонстрировало то совершенное бесстрастие ([греч] άπάθεια), неподверженность соблазнам, которых они достигли своим аскетическим подвигом. Из этой среды, согласно житию, написанному Леонтием Неаполитанским (середина VII в.), выходит Симеон, юродивый из Эмесы в Сирии, который, прикрываясь безумием, обличал грешников, творил чудеса; после его кончины жители Эмесы убеждаются в его святости. Таким образом, юродство как определенный путь святости складывается к VI-VII вв. Юродство предполагает внешнее безумие (бесноватость) как крайнее средство изничтожение гордыни, способность к прорицанию, осуществляемому под видом безумия и лишь постепенно постигаемому людьми, смиренное приятие поношений и побоев как следования Христу, обличение грешников и способность видеть бесов, их окружающих, ночные тайные молитвы и демонстративное неблагочестие днем и т.д.

Юродство как тип поведения использует, видимо, ту модель, которая была задана бесноватыми, жившими у мощей святых. В V-VI вв. около церквей, построенных на могилах святых (мартириумы), образуются общины бесноватых, которые периодически подвергаются экзорцизму, а в остальное время живут при церкви, выполняя различные работы в церковном хозяйстве. Бесноватые участвуют в церковных процессиях и могут выкриками и жестами обличать власть имущих в грехах и неблагочестии; их обличения воспринимаются как вещие слова, исходящие от обитающего в них беса (убеждение в том, что обитающие в бесноватых демоны могут открывать истины, скрытые от людей, основано на евангельских примерах бесов, исповедающих Сына Божия, ср. Мф. 8. 29; Мк. 5. 7). Вместе с тем в житиях юродивых часто повторяется мотив восприятия их как одержимых бесами, а их пророчеств и обличений как исходящих от демонов (в житии Симеона Эмесского, в житии Андрея, юродивого цареградского и т.д.).

Подвиг юродства не получает значительного распространения в Византии или, во всяком случае, лишь в редких случаях удостаивается признание в форме санкционированного церковью почитания. Ряд святых прибегают к юродству лишь в течение определенного времени, посвящая, однако, большую часть своей жизни аскезе другого типа. Период юродства отмечается, например, в житиях преп. Василия Нового (X в.), преп. Симеона Студита, учителя Симеона Нового Богослова, святителя Леонтия, патриарха Иерусалимского (ум. 1175 г.) и др. В византийских источниках, однако, содержатся многочисленные рассказы о “божиих людях”, принимавших облик безумцев, ходивших нагими, носивших вериги и пользовавшихся исключительным почитанием византийцев. Иоанн Цеце (XII в.) говорит, например, в своих письмах о знатных константинопольских дамах, которые в своих домашних церквях вешают не иконы, а вериги юродивых, заполнивших столицу и почитаемых более, чем апостолы и мученики; Иоанн Цеце пишет, однако, о них с осуждением, равно как и некоторые другие поздневизантийские авторы. Такого рода осуждение было, видимо, характерно для церковных властей этой эпохи и связано со стремлением утвердить общежительное монашество, живущее по уставу и не практикующее нерегламентированные формы аскезы. При этих условиях, естественно, почитание юродивых как святых официальной санкции не получало.

Если в Византии почитание юродивых носит ограниченный характер, то в России оно приобретает весьма широкое распространение. Первым русским юродивым следует считать Исаакия Печерского (ум. 1090 г.), о котором рассказывается в Киево-Печерском патерике. Далее сведения о юродивых отсутствуют вплоть до XIV в., на XV – первую половину XVII в. приходится расцвет подвижничества, связанного с юродством, в Московской Руси. Русские юродивые ориентировались прежде всего на образец Андрея, юродивого цареградского, житие которого получило исключительно широкое распространение в России и вызвало многочисленные подражания (житие было написано в Византии, видимо, в Х в. и вскоре переведено на славянский; время жизни Андрея отнесено к V в., многочисленные анахронизмы и иного рода несообразности побуждают думать, что Андрей Юродивый является вымышленной фигурой). К числу почитаемых русских юродивых относятся Авраамий Смоленский, Прокопий Устюжский, Василий Блаженный Московский, Максим Московский, Николай Псковский Салос, Михаил Клопский и др. В их аскетическом подвиге отчетливо опознаются те черты, которые характерны и для византийской традиции юродства: внешнее безумие, дар прорицания, соблазн как принцип поведения (перевернутое благочестие), обличение грешников и т.д. В Московской Руси юродивые получают большую социальную значимость, они выступают как обличители неправедной власти и глашатаи Божией воли. Юродство воспринимается здесь как полноправный путь святости, и многие юродивые почитаются еще при жизни.