Южная Азия и проблемы политической культуры

Страны региона, о котором идет речь, различны. Они достаточно очевидно распадаются на две группы – группу индо‑буддийскую (Индия, Шри‑Ланка, Непал, Бутан) и группу исламскую (Пакистан и Бангладеш). Хотя у обеих групп общие этногенетические и цивилизационные корни (пусть не совсем общие, ибо исламизация принесла кое‑что свое там, где она одержала верх, т.е. в Пакистане и Бангладеш), разница между упомянутыми группами стран бросается в глаза. Индо‑буддийская группа демонстрирует завидную политическую стабильность. Там, где с помощью англичан была взята за основу вестминстерская модель парламентарной демократии (Индия и Шри‑Ланка), правительства приходят на смену друг другу в цивилизованном порядке, в результате свободных многопартийных выборов. И пусть эти выборы не вполне адекватны европейским, главная их идея реализуется достаточно убедительно. В малых странах (Непал, Бутан), ще цивилизационный уровень ниже, а парламентарная демократия пока еще развита недостаточно, тогда как позиции монархов весомы, ситуация несколько иная, но тоже отличается стабильностью. Зато в группе исламских стран политическая нестабильность является фактически нормой.

Почему так? Ведь в конечном счете и пакистанцы, и тем более бенгальцы Бангладеша – это те же индийцы, разве что исламизированные за последние несколько столетий. Однако, если рассмотреть указанную странность на фоне всех остальных, в основном уже охарактеризованных выше исламских республик, нельзя не обратить внимание на то, что в подавляющем большинстве случаев нормой здесь является именно политическая нестабильность. Монархии – Марокко, Иордания, страны Аравии – напротив, демонстрируют собой стабильность. Создается впечатление, что республиканский строй исламским странам как бы противопоказан. Существует некая четко фиксируемая историей несовместимость ислама и республиканской демократии. Не то чтобы исламские страны и народы были в принципе против республики. Но коль скоро есть республика – есть и перевороты. Это, конечно, не означает, что переворотов не бывает и не бывало в прошлом в монархиях. Бывали, и не раз. Ими насыщена история практически любой исламской страны в прошлом. Тем не менее факт остается фактом: современная история мира ислама жестко фиксирует политическую нестабильность именно в республиках. Монархии по сравнению с ними стабильны.

Этот факт заслуживает особого внимания в нашем случае, когда речь идет о сопоставлении исламских и неисламских политических структур в рамках одного достаточно гомогенного в цивилизационном плане региона Южной Азии. Условия сопоставления делают анализ достаточно чистым в логическом плане и заставляют прийти к выводу, что политическая культура ислама относится к республиканскому строю как к своего рода нелегитимной или не вполне легитимной системе власти. Или, говоря проще, того, кто пришел к власти, опираясь не на силу (силу в мире ислама всегда уважали, уважают и, видимо, долго еще будут уважать, что и делает в глазах правоверных опирающихся на нее правителей легитимными), а на некую комбинацию чисел, на голоса избирателей, не за что уважать. Поэтому‑то голоса и парламентарные демократические нормы не могут служить препятствием тому, кто ощущает за собой какую‑то силу, чаще всего военную, – и совершает переворот.

В то же время для политической культуры, воспитанной на иных принципах, в частности религиозно‑общинных и религиозно‑кастовых на индо‑буддийский манер, ситуация выглядит и расценивается совершенно иначе: кто почитается народом и заслуживает почитания, тот и достоин власти, тем более что на социально‑политическом верху, в числе правящей элиты обычно оказываются (и баллотируются) прежде всего выходцы из высших каст, из традиционной правящей верхушки. Соответственно традиционная политическая культура здесь оказалась функционально и духовно близкой традициям парламентарной культуры англичан, что и сыграло свою роль в усвоении странами Южной Азии этих чуждых ей западноевропейских традиций. Правда, англичане сумели навязать свои вестминстерские нормы и другим бывшим колониям, например Египту, где парламент на многопартийной основе функционирует давно и устойчиво. Но при всем том парламент в Египте не столь уважаемый политический институт, как в Южной Азии. Поэтому и перевороты в Египте еще в недавнем прошлом были достаточно часты. В этом смысле нет принципиальной разницы между Египтом и Пакистаном, равно и давно знакомыми с демократией по‑британски.

Напрашивается еще один вывод, вытекающий из уже сделанного. Современные исламские монархии стабильнее республиканских исламских режимов не потому, что в них нет парламентов, – они могут быть и часто бывают. Монархические режимы сильнее парламентарных потому, что опираются не только и не столько на закон, на по‑европейски понимаемое право, источником которого считается и должен быть народ, сколько на волю правящего лица. А это и есть то, о чем уже шла речь: в исламской традиционной структуре уважается сила и ее носитель, будь то марокканский король или иракский диктатор. И хотя силе монарха или диктатора при случае тоже может быть противопоставлена сила рвущегося к власти кандидата в монархи или диктаторы, свергнуть его, как правило, много труднее, чем опирающееся на парламент правительство. Отсюда и результаты.

Глава 8