Что думали наши предки об окружающем их мире 9 страница

Пятая стадия – поздняя зрелость, сопровождается переходом от юности к возрасту немолодому, хотя и не пожилому. Греки называли его presbiter. Иные говорили не presbiter, a geron. Начавшись в пятьдесят лет, завершается к семидесяти.

Шестой период, или старость, не соизмеряется годами. Длится так долго, как поддерживается жизнь, заканчиваясь senectitude. Заключительная стадия пожилого возраста (senectutis), упадок, переходит в sextae aetatis.

Именно в данных шести аспектах философы рассматривают человеческую жизнь, она меняется и ускользает, приводит человека к могиле.

Мы бегло рассмотрели вышеупомянутые категории с их этимологией. В первой стадии человек называется младенцем, инфантом, поскольку не способен говорить и изъясняться (fari). Пока зубы должным образом не расположатся во рту, его выражение во время речи сводится к звукоподражанию.

Невинный мальчик обозначен так благодаря своей чистоте (a puritate), кожа у него гладка, ее еще не касалась бритва. Эфебы (от Феба) – небольшие деликатные существа, которые еще не переступили порог зрелости. Само же слово puer имеет три значения, согласно Исаии: «Все мы рождаемся детьми». Ребенок в возрасте до восемнадцати лет, о котором говорят: «Jam puerile jugum tenera cervice gerebat»[203]. Потом, исполненные покорности или чистоты веры, мы оставляем юность, хотя Господь говорит пророку: «Все они мои дети».

Маленькая девочка (puella) – цыпленочек (pulla), поэтому мы называем найденышей pupilli (куколки), исходя не из ситуации, а ориентируясь на нежный возраст. «Куколки» также известны как те, у кого «нет глаз» (sine oculis), иначе говоря, они лишились родителей, прежде чем получили от них имя, и соответственно называются pupilli, в то время как остальные являются «сиротами».

Сироты – те же самые найденыши, поскольку одно обозначение греческого происхождения, другое – латинского. Именно в Псалтири находим: «сироте Ты помощник» (Пс., 9: 35).

Растущие дети (pubes) определяются по развитию половой зрелости, то есть на основании частных признаков особых частей тела, которые первыми покрываются пушком. Некоторые полагают, что половую зрелость символизируют набухания, начинающиеся на четырнадцатый год, хотя процесс происходит медленно.

Тем не менее очевидно, что признаком способности к воспроизводству потомства является рост того, что происходит во время половой зрелости, теперь готовы вынашивать детей. У Горация: «Laudatur primo jam prole puerpera nato»[204].

Именно им юные матери семейства (матроны) называются puerperae, ибо они плодородны с самого начала своей зрелости, иначе говоря, во время первых родов разрешились мальчиками.

Молодой человек упоминается в этом описании потому, что он или она достаточно взрослые (adultus) для оплодотворения, размножения и вынашивания ребенка.

Юноша (juvenis) начал учиться тому, как ухаживать за собой (juvare), так же как вол (juvenci) оставляет телок. Юноша при приближении соответствующего возраста готов к взаимодействию. Среди мужчин juvare означает исполнение любой работы, где два человека и более собираются вместе. Считается, что тринадцатый год является рубежом для людей, так у скота и тягловых животных третий год самый трудоемкий.

Мужчина называется мужем, потому что внешнее (virtus) для него важнее, чем для женщин. Отсюда обозначение храбрости, ведь он правит женщинами силой (vi).

Mulier, женщина, – от «слабости», поскольку mollior (слабее), когда убирают букву или меняют ее, получается «mulier». Они отличаются от мужчин храбростью и рассудительностью. У мужчин большие способности, у женщин их меньше, по той причине, что она отдала их ему. Иначе женщине труднее поступать, похоть побуждает мужчин рыскать повсюду, и в том числе за другим полом.

Еще ее называют mulier из‑за женственности, а вовсе не по причине слабости в стремлении сохранить целомудрие, ведь в Священном Писании говорится: «И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку» (Быт., 2: 22).

Virgo, девственница, незрелая (viridiori aetate), подобно зеленому побегу, называется virga и телка vitula. В другом значении ее девичество virago, поскольку ей неведома женская страстность.

Virago, потому что ведет себя как мужчина (vir), иначе говоря, проявляет мужественность и мужскую энергию, древние этим именем обозначали женщин. Это же справедливо и для девственницы (virgin), амазонки (virago), за исключением случаев, когда она действительно является таковой.

Женщину, которая, подобно амазонке, выполняет мужские функции, следует назвать virago. Собственно говоря, сегодня женщину называют femina, в древности она была vira, таким образом, serva образовалось от servus, famula от famulus, vira от vir. Некоторые люди полагают, что слово virgin того же происхождения.

На самом деле femina (женщина) происходит от femur, верхней части бедра, отличающейся от мужской. Другие, используя греческий корень, думали, подразумевая жгучую неистовую страсть, когда женщина испытывает вожделение. Вообще, женщины более склонны к ней, в отличие от мужчин. Это касается и людей, и животных. По этой же причине утверждали, что среди древних слишком сильная любовь означала уподобление женщине.

«Старейший» означает «зрелая личность среди присутствующих». В шестой книге Овидия читаем: «Старший над младшими». Он считает, что они были не старше молодых людей, окружавших их, но моложе, чем пожилые люди вокруг. Сравнение уменьшает положительную коннотацию. В общем, недостаточно просто сказать «младший» в смысле, который иные вкладывают по отношению к младшему из двух молодых людей, равно как и в случае обозначения более бедного из двух бедняков[205].

Некоторые люди говорят, что пожилым людям (senes) свойственно ослабление способностей к восприятию (sensus), они начинают вести себя глупо, как дети. Доктора заявляют, что люди с более холодной кровью глупы, а люди с горячей кровью отличаются чувствительностью.

Из этого следует, что люди в возрасте охлаждения крови и маленькие мальчики, у которых она еще и не начинала нагреваться, менее проницательны. Потому состояния младенчества и старости (дряхлости) хорошо соотносятся между собой. Пожилые люди выживают из ума, когда живут долго, а дети шаловливы и не ведают, что творят.

Senex мужского рода, anus – женского из‑за продолжительности жизни (a multis annis), как и annosa (долго живущий). Если слово соотносится с обоими родами, что же могло помешать Теренцию использовать senes для обозначения «пожилых женщин». Кроме того, слова vetula и vetusta относятся к пожилой даме.

Как «старость» (senility) от senex, так и anilitas произошло от anus. Canities («убеленный сединами») от candor (истинный белый), «t» меняется на «d». В итоге получаем: «Цветущая юность и молочно‑белый возраст (canities) – главные периоды, которые можно назвать безупречными».

Пожилой возраст сообщает особые добродетели и множественные болезни. Его преимущество в том, что он освобождает нас от всех возможных потребностей, ограничивает сексуальные удовольствия и собственно влечение, умножает мудрость и рассудительность.

Плохо то, что упадок производит жалкое впечатление в совокупности с немощью и злобой. Болезни и пожилой возраст проползают, ибо им сопутствуют годы и болезни.

Смерть происходит от тог или от Марса, покровителя мертвых. Возможно, от morsu, укуса первого человека, когда, познав плод запрещенного дерева, он поравнялся со смертью.

Встречаются три разновидности смерти: преждевременная, ранняя и естественная.

Преждевременная свойственна младенцам, ранняя – молодым, заслуженная или естественная – пожилым. Никто не знает, от какой части речи образовано слово mortuus. По мнению Цезаря, если morior – причастие прошедшего времени, значит, должно иметь окончание «u», но никак не оба. Поскольку буква «u» удваивается, и оно превращается в существительное. Не важно, как оно образовано, его смысл – «умирать» – не может находиться в активном наклонении, как и существительное не может склоняться в речи.

Считается, что мертвый человек либо труп, либо останки. До того как его похоронят, он труп (funus), который заворачивали в вощеный папирус, так как он легче гроба.

Если он не погребен – это останки, слово, происходящее от «павших вниз», cadendo, то есть больше не могущий подняться. Когда во время похоронной процессии труп несут, мы называем происходящее похоронами (exsequi – следовать).

Кремированные трупы – «останки». Унося или хороня, мы обычно называем труп телом (corpus). Цитата: «Turn corpora luce carentum».

Умершего называют так потому, что завершились его жизненные функции. Мы говорим, что люди совершили церемонию (functos officio), осуществив все необходимые ритуалы. Отсюда для мужчин слова functus и defunctus, ибо приятель лежит мертвый, переставший исполнять жизненные обряды, да и вообще что‑либо (die functus sit).

Похоронить означает спрятать труп, ибо мы считаем настоящее погребение «нечеловеческим», иначе говоря, обращением в прах[206].

 

 

КРЕМЕНЬ

 

Представляет собой некую восточную породу, которую на греческом именуют TEREBOLEM (На первый взгляд, вполне возможно, кремень представлял собой кусок намагниченного минерала (магнетита) и вполне имеет отношение к этому процессу.

 

 

Первоначально магниты имели сферическую форму. Как пишет Рингли, «они представляли собой большой шар или глобус, отчего мы и называем его terrella». Но terrella обозначают нечто иное, а они pyroboli, πυροβόλοι – пириты, о которых пишет Плиний. Грин в 1589 году свидетельствует: «Камень пирит, с которым обращаются деликатно, холоден как лед, но, если его поместить между пальцами, разогреется и станет горячим». В 1590 году: «Похож на камень пирит, то есть огненный снаружи, холодный внутри».

 

 

В 1706 году Филипс охарактеризовал его следующим образом: «Pyritis – драгоценный камень, который обжигает пальцы, если крепко сжать его». В 1796 году Кирван заявлял: «Пиритом древние называли любой металлический сплав, который дает огонь при ударе о сталь, источая сернистый или мышьяковистый запах». Доукинс в книге «Первобытный человек» (1880) замечает: «В бронзовом веке огонь получали, ударяя куском кремня по куску железного пирита». Современный автор в 1909 году пишет, что кремневые камни можно рассматривать как сульфид железа (FeS2), пирит и марказит; лучистый [гребенчатый, копьевидный] колчедан, именуемый железным колчеданом, или двойной сульфид меди и железа CuFeS2 – халькопирит или медный колчедан.). Она бывает мужская и женская. Пока они в отдалении друг от друга, огонь в них не появляется. Однако, если случайно женская особь приближается к мужской, тотчас вспыхивает пламя, настолько сильное, что на горе все сверкает.

Так и люди божьи[207] сторонятся женщин, похоти, когда же приближаются друг к другу, двойное пламя способно сломить и сжечь ростки добродетели, которые Христос даровал нам. Сатана направляет своих ангелов, сражающихся не только против святых людей, но и против непорочных женщин.

Известно, что Самсон и Иосиф в равной степени подверглись искушению женщинами, и завоеватель был, в свою очередь, повержен. Ева и Сусанна подверглись искушению, и обе пали.

Храните же это в своем сердце, всеми силами остерегайтесь козней дьявольских и руководствуйтесь заповедями Господа. Ради любви к женщине, благодаря которой сначала появился грех, действуйте рьяно в отношении ее непослушных детей от Адама до наших дней.

 

Приложения

 

 

РУКОПИСЬ

 

Переведенная здесь рукопись представляет собой латинский бестиарий, переписанный в XII веке. Читаем там помету XVI века: «Якоб Томас Харисон, новоиспеченный аббат Преп…» Действительно, в то время в Линкольншире существовало аббатство Ревесби, и, возможно, копию сделали именно там. Сегодня она хранится в Кембриджской университетской библиотеке под шифром 11.4.26. Прежнее обозначение в библиотечном каталоге 278. О том, насколько долго она хранится, свидетельствует запись:

«Ех dono integerrimi ornatissimique viri Osberti Fowler Collegii Regalis Registrarii 1655 Julii 16» («Подарок достопочтенного мужа, регистратора Осберта Фаулера 16 июля 1655 года»).

«Регистратор – наемный служащий, вполне мог не числиться в колледже. Поэтому имени Фаулера не значится ни в списке поступивших, ни в списке закончивших Харвуд и Итон, а также в матрикулах и экзаменационных листах». М. Джеймс[208].

Эта рукопись издана доктором Джеймсом в Роксбургском клубе в 1928 году.

 

 

БЕСТИАРИЙ

 

Бестиарий представляет собой серьезный труд по естественной истории, один из важнейших источников, на которых основываются наши знания по биологии, хотя со времени его написания она существенно продвинулась вперед.

Настоящий автор бестиария неизвестен, скорее всего, его не существовало. Как и другие памятники средневековой книжности, это компиляция, составленная из разнородных фрагментов, число которых постепенно увеличивалось последующими переписчиками. Иными словами, нечто вроде рабочего дневника натуралиста.

Его источники относятся к весьма отдаленному прошлому, к Отцам Церкви, уводят в Рим, Грецию, Египет, к их мифологии, бесспорно восходят к устной традиции, возможно, современной пещерам Кроманьона. Его влияние прослеживается в мировой литературе, как мы отметили в сносках. Некоторые из его рассказов бытуют среди сельских жителей по сей день.

История бестиария началась много веков назад с устной традиции, существовавшей в различных частях света и позже зафиксированной в сочинениях Геродота, Аристотеля и Плиния. Через многие сотни лет она была обобщена в «Физиологе», который можно считать непосредственным предшественником нынешнего сочинения.

Схематично эта история представлена в виде фамильного дерева, которое переводчик составил на основе весьма интересной диаграммы доктора Анселя Робина. К сожалению, в версии доктора Робина не упоминается настоящий бестиарий.

Итак, прямым предшественником нашей рукописи является «Физиолог», анонимный сборник рассказов о животных, птицах, рыбах, насекомых, растениях и минералах. Появился во II или III веке и дошел до нас только в пересказах и цитатах средневековых христианских бестиариев. «Физиолог» состоит из небольших (от 1/2 листа до 2 листов) сюжетно самостоятельных глав, числом до 50. Описание их особенностей и свойств соседствует с символическими толкованиями (сопоставлением с христианскими добродетелями).

Следует также помнить, что древние книги распространялись в рукописях. «Физиолог» оказался настолько популярным, что распространился по всему грамотному миру, как камень, брошенный в пруд, порождает концентрические круги. На протяжении многих столетий его копировали и переводили с одного языка на другой.

Источниками «Физиолога» являются практически все тексты, обозначенные в семейном дереве. Книга пользовалась успехом, была переведена на сирийский, армянский и коптский языки. В VIII веке появился перевод на латинский, а в XII веке – на славянские языки. Язык древнерусской редакции указывает на болгарское происхождение перевода.

 

 

«Возможно, ни одна книга, – пишет Эванс, – кроме Библии, не распространилась так широко и так не волновала умы людей в течение многих столетий, как „Физиолог“. Ее перевели на латинский, эфиопский, арабский, армянский, сирийский, англосаксонский, исландский, испанский, итальянский, провансальский и все основные диалекты немецкого и романского языков». Последний рукописный вариант, известный настоящему переводчику, кроме его собственного, был переписан в Исландии в 1724 году[209].

Пока версии греческого «Физиолога» распространялись по миру, некоторые другие натуралисты, возможно, находились под его влиянием и писали свои естественные истории.

На самом деле совершенно непонятно, почему переписчик, копировавший оригинальную греческую рукопись и знавший о таком важном источнике, как «Физиолог», не использовал его в качестве основы или, по крайней мере, дополнения своего труда вставками из него. Бестиарий явно отличается от «Физиолога», и он начал пускать корни, как и живое дерево. В греческом оригинале указано 49 животных, а в представленной здесь рукописи их число возросло до 150. Сам переписчик указал 144.

В XII веке, по‑видимому в Англии, эта рукопись была переписана на прекрасной бумаге латинской прозой и снабжена иллюстрациями.

«Действительно, – заявляет доктор М. Джеймс, – бестиарий можно рассматривать как одну из ведущих иллюстрированных книг XII и XIII столетий. В этом отношении она стоит в одном ряду с Псалтирью и Апокалипсисом.

Наиболее значительные исследования этой рукописи принадлежат Кайе, Мартину и доктору Дрюсу. Они показывают, насколько широко заимствованные из него образы и идеи распространились в памятниках средневекового искусства».

М. Джеймс исследовал тридцать четыре английские копии этого текста и установил, что настоящий английский перевод – самая полная версия бестиария, превосходящая по объему и латинский протограф, и французский перевод. Версия Тревиза, как и его переложения, принадлежащие Дю Бартасу и Топселлу, весьма далеки от настоящего бестиария.

Готовя издание этой рукописи для Роксбургского клуба, доктор Джеймс своей задачей видел раскрытие всех возможных источников. Он установил, что за исключением тринадцати совершенно незначительных добавлений (из Рабана Мавра, «Авиарума», «Пантеолога» и нескольких других, неустановленных) непосредственными предшественниками этой редакции бестиария оказались «Физиолог», сочинения Солина, святого Амвросия и Исидора Севильского. В качестве библейского текста все они использовали Септуагинту и предшественников.

Поэтому на вопрос об авторе бестиария в его самом полном варианте, который здесь представлен, мы можем указать на среднюю часть фамильного дерева, приведенного на схеме.

Готовя к изданию схему доктора Робина, переводчик исключил из нее такие источники, как сочинения Феофраста, Никандра, епископа Мирского, Аппиана, Флавия Магнуса Аврелия Кассиодора, римского историка и писателя, философа и политического деятеля, Александра Никема, ученого Винсента из Бове, Бартоломея Английского, доминиканского монаха, автора Speculum Maius, Альберта Великого, философа, теолога, ученого, наставника Фомы Аквинского. Марко Поло, путешественника и купца, Ордорико Пордононе, путешественника, Бернарда Мандевиля, автора «Басни о пчелах», Белона и некоторых других. Все эти источники не являлись основой бестиария, они лишь оказали влияние на отдельные его статьи.

Сказанное возвращает нас к ветвям бестиария в целом, но вовсе не к его корням. Бартоломей Гланвиль (Бартоломей Английский) в XIII веке написал свой De Proprietatibus Re rum («О свойствах вещей»), Никем – De Naturis Rerum («О природе вещей») в XII веке. Они представляют собой подборки источников по данной теме. Бартоломей перевел на английский Тревиза в 1397 году. Вместе с Никемом он включен в нашу диаграмму под общим заголовком «Комментаторы вышеприведенного текста».

Весьма вероятно, что благодаря Плинию и его комментаторам, вроде Гийома Дю Бартаса с его поэмой «Седмица»[210], «Истории четырехлапых зверей» (1607) Топселла, иллюстрациям Геснера, бестиарий получил столь широкое распространение в свое время и у последующих авторов. Из него заимствовали сюжеты не только поэты Спенсер («Королева фей») и Мильтон («Потерянный рай»), но и Борхес.

Тем временем путешественники и серьезные исследователи, например Марко Поло и более современные путешественники, скажем псевдо‑Мандевиль, напоминавший своего предшественника Ктесия, начали пополнять бестиарий своими сведениями, что превратило его в обстоятельный труд, подобно сочинениям Альдрованда.

После выхода в 1646 году книги Томаса Брауна Pseudodoxia Epidemica, где он подверг бестиарий[211] рациональной критике, впервые после Аристотеля поставив предмет биологии на научный уровень, стало ясно, что время бестиария прошло. Он утратил былую репутациею серьезной книги и был предан забвению. Однако в XVIII веке к нему вернулась прежняя популярность, как замечательного памятника своего времени.

Культ прямых наблюдений и экспериментальных методов исследования, утвердившийся после основания Королевского общества в 1662 году, изменил отношение к трудам прошлого, пылившимся на библиотечных полках. К середине XIX века снова вспыхнул интерес к бестиарию как к раритету. Своему возрождению он обязан упорным исследованиям Томаса Райта (1841), Кайе и Мартину (1847–1877), Э. Эвансу (1897), Дж. Дрюсу (1908–1937), М. Джеймсу (1928) и Анселю Робину (1932).

Настоящий переводчик опустил многое в своем кратком эссе, посвященном истории рукописи. Мы не упоминаем ни египетского Гораполлона (предполагаемого автора трактата, посвященного египетским иероглифам, сохранившегося в виде греческого перевода некоего Филиппа, озаглавленного Hieroglyphica, восходящего примерно к V веку. – Пер.), ни Татиана, ни Ктесия, хотя их труды заняли свое место на ветвях нашего фамильного дерева. Остается надеяться, что наше объяснение не уступает остальным по глубине информации.