Через 50 лет после первого волшебного Нового года, год 1962

 

 

Из истории

Все! Настало мирное время! Честное слово, больше до конца книги войн не будет!

XX век перевалил за середину. Люди стали жить гораздо лучше, чем пятьдесят лет назад. Почти всюду провели электричество, телефоны стали привычными (хотя о мобильных телефонах тогда никто и слыхом не слыхивал). Если раньше автомобилей было мало, а самоваров много, то теперь — наоборот. Теперь можно было купить автомобиль для себя и пользоваться им по своему усмотрению. Стали появляться первые телевизоры. Первый человек полетел в космос. Люди потихоньку начали забывать, что такое война и голод.

На новогоднюю елку больше никто не покушался. Она стала чуть ли не главной традицией в каждой семье Советского Союза. Теперь уже никто и не помнил, что елка когда-то называлась рождественской.

И к Деду Морозу со Снегурочкой так привыкли, что стали считать, что эти персонажи были всегда.

И всегда будут.

 

— Ну, что, — сказал Сергей Иванович, — пора?

— Наверное, рано? — робко ответила Маша.

Честно говоря, можно было пока не торопиться. До Нового года оставалось целых десять дней, но Маша с самого утра маялась: то к зеркалу подойдет, на себя посмотрит, то календарь в сотый раз проверит. Сергей Иванович видел, что жене очень хочется побыстрее превратиться в Снегурочку, поэтому твердо сказал:

— Ничего не рано! Сейчас записки как повалят — только успевай разгребать! А нам еще на утренники надо успеть.

Маша не стала больше спорить с мужем, а главное — с собой. Она быстренько повернулась к зеркалу. Задержала дыхание (Морозов вдруг понял, что тоже перестал дышать), провела руками по лицу… и ничего не случилось.

Из зеркала на нее по-прежнему смотрела подтянутая женщина, на вид не больше тридцати пяти лет, со смеющимися глазами — но вовсе не Снегурочка, как должно было случиться по волшебству. И платье без звездочек. И кокошник не появился на ее голове.

Маша растерянно поморгала, провела руками еще раз.

И еще раз.

Никакого результата.

Она повернулась к Сергею Ивановичу и попробовала придать ему вид Деда Мороза. Не получилось и этого. Морозов так и остался крепким мужчиной с аккуратно постриженной бородой. Так он выглядел последние пятьдесят лет.

У Маши задрожала нижняя губа, она села на кровать и приготовилась расплакаться.

— Это еще что? — Сергей Иванович постарался остаться шутливо-грозным. — Подумаешь, внешность! Сейчас такая косметика, что…

Жена все-таки разрыдалась прямо в его плечо. Морозов обнял ее, мягко и сильно, как умел только он и только ее.

— Ничего-ничего-ничего, — шептал он на ушко, — мы и так замечательно все сделаем. Я все равно Дед Мороз, ну и что, что борода короткая? А ты все равно девочка, найдем тебе платье со снежинками…

— При чем тут платье? — Маша оторвалась от мужниного плеча. — Я ведь не просто внешность меняла! Я же по-настоящему Снегурочкой становилась. Понимаешь?

Сергей Иванович молча поцеловал жену в мокрые глаза, сначала в левый, потом в правый. Он понимал. Он и сам под влиянием чародейства жены не просто бороду отращивал, а становился еще старше и мудрее.

— Вот что! — сказал он. — Давай-ка делом займемся. Сейчас птёрки с охлями как начнут письма таскать, а у нас и сложить некуда.

Маша еще раз шмыгнула носом и покорно стала разгребать завалы на письменном столе. Каждый год именно сюда приносили первые записки с просьбами Деду Морозу. Сначала бумажками покрывался стол, потом — кровать, а к Новому году вся квартира Морозовых была уложена рядами писем, записок, рисунков и даже телеграмм, которые поступали изо всех уголков страны. Между ними, как полярники среди торосов, суетились сотни птёрков и охлей. Правда, пока не было ни одного, что тоже казалось странным.

— Где эти бездельники? — притворно возмутился Сергей Иванович. — Мы так до курантов ничего не успеем!

Тут Маша должна была сказать, что ничего, мол, успеем. Каждый год успеваем, а птёрки и охли не бездельники, а очень милые и работящие. Но Маша молча продолжила уборку.

Наверно, поэтому птёрки и охли сами вступились за свою честь.

— Вообще-то, — сказала охля, выбираясь из-под кровати, — мы не бездельники, а очень милые и работящие.

— А что хулиганим иногда, так только в нерабочее время, — добавил птёрк, спускаясь со шкафа на манер заправского альпиниста.

У Сергея Ивановича немного отлегло от сердца, и он продолжил свою роль строгого, но справедливого Деда Мороза.

— Не бездельники? А где тогда мои письма?

Птёрк и охля переглянулись и синхронно вздохнули.

— Да, — сказала Маша, — и у меня с руками что-то… Волшебство не получается.

На сей раз птёрк и охля сначала вздохнули, а уж потом переглянулись.

— Что вы там сопите? — Морозов почувствовал, что начинает не на шутку злиться на своих помощников. — Толком скажите, что происходит.

— Что происходит, что происходит… — пробурчал птёрк. — Записки ему подавай…

— Подавай, конечно! — потребовал Сергей Иванович. — Как без записок желания выполнять? Я же каждого ребенка за руку потрогать не могу!

— На тебе записку, — охля неизвестно из какого кармана вытащила свернутую в трубочку бумажку и протянула Морозову.

Тот выхватил бумажку из охлиной лапки, бегло прочитал: «Плюшивый заиц», сжал записку в руке — и растерянно заморгал, как пять минут назад моргала Маша.

— Маша! — потрясенно сказал он. — Я ничего не чувствую. Совсем.

Он для верности зажмурился. Но увидел только круги перед глазами. Наверное, слишком крепко сомкнул веки.

— Так, — Сергей Иванович открыл глаза и очень строго посмотрел на птёрка и охлю, что это еще за фокусы?

— Никаких фокусов, — ответил птёрк. — Раньше были, а теперь — все.

— Вообще-то, — охля дернула птёрка за хвост, — мы не имеем права им говорить…

— Вообще-то мы им показываться не имеем права!

— Имеем!

— Нельзя, чтобы нас видели обычные люди!

— Он не обычный, он нас придумал!

— А Маша что, тоже нас придумала?!

— Вот я и говорю: нельзя им говорить…

Морозов замотал головой. Он так и не привык к манере птёрков и охлей быстро и бестолково спорить между собой.

— Стоп! — сказал он. — Не хотите показываться обычным людям — не надо. Но своему родному Деду Морозу можете объяснить, что к чему?

— Так это… — птёрк зашаркал лапкой, — ты ведь больше не…

— … не Дед Мороз? — удивился Морозов.

Птёрк и охля грустно закивали.

— Но как? И почему? Я был плохим Дедом Морозом?!

— Нет-нет! — охля торжественно сложила лапки. — Ты был самый-самый хороший Дед Мороз!

— Ну да, — сказал птёрк, — другого-то не было.

— А если бы и был, он все равно был бы лучшим!

Морозов понял, что сейчас опять начнется перепалка, и прикрикнул:

— Тихо! Вы можете толком рассказать, что случилось?

— Не можем, — признался птёрк. — Не имеем права. Ты больше не Дед Мороз, значит, и нас больше нет.

И птёрк с охлей, взявшись за руки, начали торжественно таять в воздухе.

— Куда! — испугалась Маша. — Не пропадайте!

— С юбилеем, — вдруг крикнула почти прозрачная охля. — Вспомните, когда и как…

И тут они исчезли совсем.

Маша сидела в углу кухни и испуганно смотрела на мужа. Тот впервые в жизни купил бутылку водки и даже открыл ее. Правда, наливать пока не стал, но она чувствовала, что вот-вот дойдет до этого.

— Почему? — повторял Морозов, меряя шагами кухню. — Ну почему? Мы же так старались! А про детей они подумали?

— Кто «они»?

— Не знаю! Те, кто нас сначала сделал Дедом Морозом и Снегурочкой, а потом — раз, и нету!

— Погоди, — Маша потерла лоб, — тут что-то не то… Помнишь, охля нас с юбилеем поздравила?

Сергей Иванович кивнул. Формально у супругов Морозовых действительно через несколько дней намечался юбилей — пятьдесят лет каждому. Когда после снятия блокады Морозовы начали наводить порядок в документах, то единогласно решили «потерять» паспорта. Уж слишком неправдоподобно смотрелись даты рождения — 1872 у Сергея Ивановича и 1875 у Маши. В паспортном столе они сказали, что родились в один день, 25 декабря 1912 года.

— А ты помнишь, почему мы двенадцатый год записали? — спросила Маша.

— Тогда все началось, — вздохнул Сергей Иванович. — Под Рождество. Ты думаешь, нам дали только пятьдесят лет? Но этого же мало!..

— Погоди! Охля еще сказала: «Вспомните, как!» Ты помнишь, как это все было?

Морозов наморщил лоб:

— Конечно. Мы пошли гулять… в переулок… Там было красиво… Метель…

— Не просто метель! Там была разноцветная вьюга! Мы в нее попали — и…

Сергей Иванович секунду смотрел на жену, потом сгреб ее в охапку и начал кружить по комнате:

— Умница моя! Снегурочка моя любимая! Ай, умница!

Маша только хохотала и болтала ногами. Потом вдруг Морозов перестал хулиганить и заторопился:

— Давай скорее одеваться! Пойдем туда, прямо сейчас!

Морозов так спешил, что чуть не выскочил из дому в тапочках. Хорошо, что Маша была более внимательной, и вернула мужа одеться. Но все равно супруги собрались в рекордно короткое время.

Посмотреть на них со стороны — ничего особенного. Ну бегут по улице два человека, одеты вполне прилично, в пальто. Маша в красивой белой вязаной шапочке, воротник меховой под солнцем лоснится. Морозов тоже в пальто, в добротном, драповом. Как и положено советскому инженеру.

Ну бегут, спешат наверное, мало ли может быть дел у людей?

От дома № 10 по улице Чайковского, где до сих пор жили Морозовы, до бывшего Косого переулка (а ныне переулка Оружейника Федорова) минут пять, даже неторопливым шагом. Морозовы уложились в три.

Прибежали, огляделись, отдышались и начали осматриваться.

— Маш, и что мы теперь должны сделать?

— Не знаю. Давай пока просто погуляем.

Маша взяла мужа под руку, и они отправились к Фонтанке. Через пару минут сказала:

— Я думаю, мы рано пришли. Помнишь, тогда было уже темно? Мы шли… А откуда мы шли?

— Я на работу шел, мы прогуляться вышли. Только светло тогда было, просто снегопад был страшный. Так мело, что домов было не видно. А сейчас небо ясное.

Морозов поднял глаза и охнул от удивления. На город наползала огромная снежная туча. Маша прижалась к нему и восторженно зашептала:

— Все сходится! Уже скоро! Давай ходить туда-сюда по переулку, скоро начнется.

И Маша энергично понеслась к началу улицы, говоря без передышки:

— А помнишь, какой это был дорогой район? Какие выезды стояли, тут же даже извозчик был редкостью. И сейчас тихо совсем, машины не ездят. Ой, снег пошел… Столько народу тут живет, а на улице никого. Помнишь, как в тот раз — тоже никого не было. Только тогда мороз был сильный, сейчас не такой. Снегопад усиливается… Сергей, я боюсь… А вдруг не получится? Ой, что я такое говорю, обязательно получится! А помнишь… Слышишь, музыка!

— Кто-то радио включил…

— Нет, это не радио! Это та же музыка, Сергей! Это те же колокольчики! Слышишь? Раз, два, три, раз два, три…

Маша танцевала в переулке, метель усиливалась, снег кружился, обволакивал все вокруг, звенел тысячью колокольчиков. И вдруг вспыхнул разноцветными искрами, затанцевал, заискрился. Маша кинулась на шею к мужу, обняла его так, что Морозов почувствовал — все щеки у его жены мокрые от слез.

— Получилось, — шептала она ему на ухо, — получилось…

Сергей Иванович тоже чувствовал, что получилось. В душе заплясали разноцветные снежинки, привычно зачесались руки, и еще что-то неуловимое зашевелилось внутри. Но после сегодняшнего потрясения он боялся — как бы снова чего не вышло.

Однако, как только Морозовы переступили порог своей квартиры, сразу поняли — все вернулось! По крайней мере, вернулись сотни птёрков и охлей, которые гоняли по столу опрокинутую бутылку водки, словно большой цилиндрический футбольный мяч. Содержимое ее уже разлилось лужицей по столу. Штук десять охлей, схватившись за тряпку, возили ее туда-сюда, растирая водку.

— Привет, хозяева! — заорал один из «футболистов». — Это вы правильно придумали — спиртиком стол протереть! Дезинфекция и стерилизация!

— Вообще-то, — сдерживая смех, сказал Сергей Иванович, — это не мы, это вы придумали.

— Да? — удивился птёрк. — Вона какие мы умные. А мы смотрим: бутылка уже открыта, осталось только протереть стол.

— Неправда! — на батарее сидела охля и болтала лапками. — Они ее выбросить хотели и уронили, а нам теперь убирай — несправедливо, правда, Маша?

После уборки последствий уборки Сергей Иванович сел разбирать записки. Ощущения были странные. Вроде бы и привычная за пятьдесят лет работа, а все равно как-то по-новому. Как будто долго смотрел на улицу через стекло, потом протер его от пыли — и сразу все стало ярче и веселее.

— Не спим! Не спим! — послышался голос птёрка, и Морозов понял, что уже несколько минут сидит и молча прислушивается к своим ощущениям.

Он сосредоточился на записках.

 

* * *

 

После того, как полгода назад Гагарин полетел в космос, почти все мальчишки просили сделать их космонавтами. Тут Сергей Иванович им ничем помочь не мог — он знал, что столько космонавтов просто не нужно, будут потом без работы маяться. К счастью, «стать космонавтом» было первой, но не единственной просьбой.

Некоторые великодушно предоставляли выбор Деду Морозу: «Или космонавтом, или игрушечный луноход, или чтобы папу сделали директором». В таких случаях Сергей Иванович выбирал луноход, подозревая, что если папу сделают директором, что сына он будет видеть гораздо реже — значит и подарок получится неудачным.

Другие требовали все и сразу: билеты на все фильмы, большой телевизор (но чтобы занимал мало места!) и набор солдатиков в коробке. «Солдатики в коробке! — улыбался Морозов. — Вечная мечта всех мальчишек. А вот большой телевизор… да чтобы он еще мало места занимал… Нет, это я не смогу!»

Маша, как могла, помогала, но больше бегала к зеркалу. Там она в очередной раз проводила руками по лицу, рассматривала отражение и спрашивала у мужа:

— А так лучше?

Сергей Иванович поворачивался к ней и честно признавался:

— Очень хорошо… а что изменилось?

— То есть как что? Раньше платье было голубоватое, а теперь белое с голубизной!

 

* * *

 

На этот Новый год Морозовы были хороши как никогда. Сергей Иванович с Машей были лучшими в мире Дедом Морозом и Снегурочкой. Они водили такие хороводы и устраивали такие конкурсы, что в конце утренника дети не хотели их отпускать, держали за шубы и кричали: «Еще! Еще!». Но Дед Мороз строго говорил: «Нет, дети, мне надо идти — других ребят поздравлять».

С трудом вырвавшись из цепких детских рук, Морозовы выскакивали из зала и Сергей Иванович спрашивал:

— Следующий где?

Маша смотрела в список и называла номер школы или детского сада, куда надо было опрометью мчаться.

Дело в том, что на новогодних каникулах Дед Мороз подрабатывал… Дедом Морозом. Так он не сталкивался нос к носу с другими, ненастоящими Дедами Морозами. График Морозов себе составлял такой, что между школами приходилось передвигаться резвым бегом, а то и на такси.

Но зато на утренниках Сергей Иванович никуда не спешил, старался погладить по голове каждого — а как только гладил, сразу понимал, какое желание надо исполнять.

— Будет тебе в этом году велосипед! — говорил Дед Мороз, дарил конфету и поворачивался к следующему, чтобы погладить его и сказать: — А ты обязательно вырастешь и будешь самым высоким в классе.

В новогоднюю ночь Морозовы сидели у елочки в ярко освещенной квартире. Все лампы были погашены, но все равно было весело и светло от миллионов цветных искорок, которые непрерывно сыпались на Деда Мороза и Снегурочку. Птёрки и охли крутились вокруг веселой каруселью, салютовали Морозовым и куда-то пропадали, чтобы уступить место другим птёркам и охлям.

А Дед Мороз и Снегурочка сидели за праздничным столом, жмурились, когда фейерверк из звездочек становился уж слишком ярким, — и радовались, что догадались снова пройти по Косому переулку.

 

Пятьдесят лет подряд

 

 

Из истории

Самое главное, что случилось за эти 50 лет, — страна под названием СССР перестала существовать. В 1991 году она распалась на 15 независимых государств. Теперь в России и других «осколках» Советского Союза руководить стали не царь и не Коммунистическая партия, а президенты — в каждой стране свой.

Ну а больше ничего рассказывать не будем. Если хотите узнать, как прошла вторая половина XX века и начало века XXI — поспрашивайте у родителей. Они все это видели своими глазами. А кое-что вы и сами видели. Да и сейчас видите.

Так что давайте уже на историю не отвлекаться, а читать дальше.

 

Следующая пара десятков лет пролетела для Деда Мороза и Снегурочки быстро. Хотя количество писем, телеграмм, открыток, посылок, записок перевалило за сотни тысяч.

Каждый год Дед Мороз думал, что справиться с таким количеством заказов невозможно, и каждый год поражался, когда Главный Птёрк приносил ему отчет — бумажку, на которой нарисованы все-все принесенные звездочки.

— У нас, птёрков, знаешь, какой учет! Ни одна звездочка мимо не пролетит! Это была пятьдесят тысяч триста сорок шестая, нет, седьмая, и еще две потом… Так, вы не толпитесь, по очереди выпускайте, я не успеваю считать! Триста сорок девять! Десять! Тьфу… Триста сорок десять… Так, вы двое, вы уже выпустили? Значит, триста пятьдесят две…

При этом на бумажке вместо циферок Главный Птёрк хвостом рисовал всякие рожицы, фигурки и прочие загогулины.

В новогоднюю ночь Морозовым приходилось плотно занавешивать окна, потому что звезды сыпались на них без перерыва.

В семидесятых годах у Морозовых появилась дача за городом, и стало проще. На Новый год они съезжали туда вместе со всей оравой птёрков и охлей, и никого не смущали бесконечным фейерверком.

А вскоре у Морозовых появилась новая традиция.

Однажды, перед Новым годом, Морозов читал записки и наткнулся на такое письмо:

«Дорогой дедушка Мороз!

Я знаю, ты живешь далеко от меня, но я тебя очень сильно люблю и жду в гости!

Приезжай, пожалуйста, а то Маринка говорит, что тебя нет. А ты приедешь, и все увидят, что ты есть и ты живой!

Мама сказала, что напечет тебе пирожков. Ты какие любишь, с капустой или с картошкой?

И Снегурочку с собой возьми, она такая красивая!

Люба Емельянова»

Сергей Иванович задумался, долго мял в руках записку.

— Ну и что мне делать? — спросил он наконец у Маши и птёрка. — Желание выполнять нужно. Откуда записка-то?

— Из Киева.

— Ну и что, придется в Киев лететь?

— А почему бы и не слетать? — птёрк потянулся. — Хороший город.

— А Ленинград?

— А что с ним случится? Вы езжайте, прогуляйтесь. Записочки мы тебе и в Киев принесем, а вы там по утренникам походите. По Крещатику прогуляйтесь, желания повыполняйте. Тебя же все дети любят, не только ленинградские!

Тяжело было решиться покинуть родной город, но решившись, Дед Мороз со Снегурочкой ни разу об этом не пожалели.

В Киеве их ждала потрясающая встреча — сотни детей, новые люди, куча желаний…

И, начиная с этого года, Морозовы теперь перед Новым годом обязательно устраивали себе командировку, а то и несколько. Делалось это так: Главный Птёрк выуживал из огромной горы писем одно, читал адрес, и Морозовы отправлялись в гости.

Где они только не побывали! Минск, Москва, Иркутск, Ужгород, Саратов, Рига, Душанбе, десятки маленьких городков, которые они просто проезжали по дороге. Вокзалы, аэропорты, поезда, самолеты — в любом месте огромной страны мог оказаться настоящий Дед Мороз.

 

* * *

 

Вообще, с Новым годом все обстояло просто отлично, но с бытом было сложнее. Пятьдесят недель в году Морозовы были обычными людьми. И все бы ничего, но они не старились. И если Маша приходила устраиваться на работу тридцатипятилетней женщиной, то через двадцать лет все ее сослуживицы начинали, мягко говоря, недоумевать.

С соседями тоже возникали сложности. После войны в их любимом доме по улице Чайковского не осталось практически никого, кто помнил довоенное время. Кто погиб, кто переехал, кто не вернулся из эвакуации. Единственная бабушка, которая осталась с тех времен, жила в соседней квартире. Она периодически пыталась рассказывать своим внукам, что, мол, вот тетя Маша — она моя ровесница, мы с ней, помню, в молодости, вместе на рынок бегали… Но поскольку бабушке было уже хорошо под 90, ее слова никто не воспринимал всерьез.

Связь с родственниками Морозовы не поддерживали с войны — водить за нос близких людей было бы тяжело, да и неприятно. Сергей Иванович и Маша понемногу смирились с потерей родственных связей, да и родственники, судя по всему, считали, что Морозовы погибли в блокадные годы.

Но однажды в субботу, когда Маша вышла в магазин, в дверь позвонили. Сергей Иванович открыл и увидел мужчину лет сорока пяти с неуловимо знакомой внешностью.

Увидев Морозова, мужчина отчего-то крайне удивился и спросил:

— Сергей Иванович?! Дядя Сережа?!

Вообще-то Сергей Иванович никогда не врал, Деду Морозу это не к лицу, но тут вдруг занервничал и зачем-то сказал:

— Нет. Козлов Петр Максимович.

Мужчина похлопал глазами и пробормотал:

— Ой, конечно… Просто вы очень похожи.

Гость по-детски шмыгнул носом, и тут Морозов сообразил, откуда ему знакома внешность этого человека: перед ним стоял внучатый племянник Андрюша! Тот самый, которому он в далеком 1935 году рассказывал про рождественскую елку.

— Извините… — сказал повзрослевший Андрюша. — Тут до вас семья жила. Морозовы. Они в блокаду погибли… или не погибли, но пропали. Может, какие-нибудь документы остались? Или они адрес оставили? Или вы знаете… — тут он запнулся, — где они похоронены?

Сергею Ивановичу страшно захотелось обнять племянника, рассказать ему все, но… Слишком фантастически прозвучала бы эта история.

Поэтому Морозов сказал:

— Извините, ничем помочь не могу. Мы тут недавно живем. А до нас какая-то пожилая дама жила.

— Ее не Мария звали? — в глазах Андрюши загорелась надежда.

— Нет, Елизавета, — второй раз в жизни соврал Сергей Иванович.

— Простите, — поник гость. — Просто… Очень вы на него похожи. А можно, я войду?

«Конечно!» — чуть было не ответил Сергей Иванович, но спохватился. А если Маша вернется? Опять врать, что «просто похожа»?

Поэтому Морозов смутился, но соврал в третий раз:

— Извините… я сейчас сам уходить собирался…

— Да? Жаль, — Андрюша еще раз по-детски шмыгнул носом и достал из кармана записную книжку. — А можно, я свой адрес и телефон оставлю? Вдруг они объявятся.

Андрюша писал крупным, почти детским почерком и говорил, словно оправдываясь:

— Дядя Сережа… Сергей Иванович — он… Он очень много значит для меня… И я очень бы хотел сына с ним познакомить… Передайте им, если найдутся, ладно?

Морозов принял записку и в ответ смог только кивнуть.

 

* * *

 

Вечером этого дня Морозовы долго сидели на кухне и листали семейный альбом. Вся квартира пропахла валерьянкой — Маша, услышав о визите внучатого племянника, очень разнервничалась, даже расплакалась, пришлось ее отпаивать успокаивающим.

— Это мы трамвай пускали, помнишь? — Сергей Иванович погладил старую, дореволюционную еще фотографию.

— А это наш тогдашний дом, — вздохнула Маша. — Я недавно проходила мимо него, он совсем не изменился.

— А это Света с семьей, — Морозов ткнул пальцем в семейство, которое застыло в торжественной позе. — Смотри, Ванечка… Гимназист. Интересно, где он, хоть бы знать, в какой стране живет… А Наташка какая смешная! А теперь у нее сын взрослый… Даже не взрослый — пожилой, считай. По виду мы с ним одногодки.

На глазах у Маши опять выступили слезы.

— Машенька, — Сергей Иванович погладил жену по руке, — я тоже очень хочу их повидать, поговорить, правнуков понянчить…

— Уже, наверное, праправнуков…

— Тем более. Но представь, что они подумают, если мы к ним заявимся?

Маша только головой покачала. Понятно, что ничего путного из этого не получится. Морозовым за восемьдесят, а выглядят они на сорок, не больше.

— Только родственников перепугаем, — согласилась Маша.

— Одного я уже перепугал сегодня. Смотрел на меня, как будто привидение увидел.

— Знаешь что, — решительно сказала Маша, — надо отсюда переезжать. Вдруг еще кто-нибудь из родных захочет нас разыскать. Да и соседи в конце концов начнут беспокоиться, чего это мы не стареем.

— Надо, — Сергей Иванович поцеловал жену в мокрые от слез глаза, — ты у меня умница.

— Только у меня просьба, — Маша жалобно посмотрела на мужа, — можем мы в наш старый дом переехать? Там нас вряд ли кто искать будет.

— Ну… если там кто-нибудь будет квартиру менять… если она нам подойдет…

— Ты же у меня волшебник!

— Волшебник, — Сергей Иванович покосился на зеленые деревья за окном. — Только я на Новый год волшебник, а сейчас июль.

— Ну пожа-а-алуйста, — попросила Маша и часто-часто заморгала.

Морозов рассмеялся:

— Я попробую.

Неизвестно, то Сергей Иванович наколдовал или им просто повезло, но в старом доме действительно оказался подходящий вариант обмена. Переехали уже через месяц, так что к Новому году успели обосноваться на новом месте.

 

* * *

 

Морозов после войны продолжал работать в трамвайном депо. И хотя борода немного маскировала возраст, ему тоже пришлось оттуда уйти, чтоб не задавали лишних вопросов. Перешел на завод, работал в конструкторском бюро. Скучал по любимой работе ужасно, но надеялся, что еще вернется, как только там сменится очередное поколение работников.

Маша работала в школе, все еще преподавала в начальных классах. И работа ей нравилась, и дети ее любили. Единственная сложность — договориться об отпуске зимой. Не могла же она, в самом деле, прийти на урок Снегурочкой! Но с годами коллеги привыкли к этой странности, подменяли ее по очереди.

Однажды Маша приходит с работы и смеется:

— Сереж, представляешь, пришла сегодня комиссия из РОНО, начали меня учить урок проводить. Говорят, на правах старших… Да у меня педагогический стаж больше 30 лет, и я им чуть об этом не сказала… А потом подумала, что надо бы как-нибудь свою трудовую книжку выкрасть из бухгалтерии. Да и паспорт, наверное, опять пора терять.

Если бы не беспорядок в советских учреждениях, Морозовым бы тяжело пришлось. Но поскольку бумаги и документы в этих самых учреждениях регулярно терялись, а у Морозова хватало обаяния и мудрости, чтобы убедить любую начальницу паспортного стола в чем угодно, то со временем это стало даже весело.

— Я не знаю, кто у вас это заполняет, — гремел Морозов, подавая заявления на новый паспорт в 1985 году, — вы посмотрите, что у меня здесь написано, дата рождения 1912 год. Вы что, хотите сказать, что мне 73 года?

Морозов мысленно смеялся, вспоминая, что в 1912 году он уже был вполне зрелым мужчиной. Начальница паспортного стола предположила, что по невнимательности 12 написали вместо 42. На том и порешили.

Так они и жили в новой квартире с новыми паспортами. Работу Маша тоже сменила, ушла во Дворец пионеров, вела сразу несколько кружков.

И если все человечество активно готовилось к встрече нового века и нового тысячелетия, то Морозовы этой датой интересовались не сильно. Они гораздо больше ждали 2012 года. В этом году пройдут еще 50 лет их волшебства. И скорее всего, нужно будет снова пойти в Косой переулок и снова заново стать Дедом Морозом и Снегурочкой.