Воспоминания Ф. Крепак, жены инженера из г. Днепропетровска

[411]

Я – жена инженера П. И. Крепака, проработавшего на заводах Днепропетровска свыше двадцати лет. Во время эвакуации мой муж был направлен в Таганрог на завод имени Андреева. Муж страдал язвой желудка, в Таганроге кровавая рвота приковала его к постели. Я не могла его оставить. 17 октября 1941 года немцы заняли Таганрог. Три дня спустя приказ: евреям носить повязки с шестиконечной звездой, из города не выходить под угрозой расстрела.

Мы решили уйти из Таганрога[412]. За городом нас остановили жандармы: «Юде?» Нам удалось пройти. Я умею шить, шила в деревнях, нас кормили. Шли по тридцать пять километров в день. Октябрь, начались дожди, ноги вязли в глине. В селе Федоровка нас тепло встретила казачья семья. Потом мы попали в немецкое село, там староста немец – родился в России; у нас забрали одежду, избили мужа, плевали ему в лицо. Мой муж – украинец, а ему пришлось испытать судьбу еврея. Прошли еще много сел, крестьяне нас предупреждали, как обходить немцев. Карань (это греческое село), целый день шел дождь; старая гречанка нас приютила, просушила одежду. По дороге к Пологам пришлось сделать большой обход: в Орехове был карательный отряд. Крестьяне были перепуганы, и приходилось ночевать под открытым небом. У сынишки начался жар, ему всего одиннадцать лет, а я тогда подумала: «Слава богу, умрет своей смертью!»

В Пологах нас приютили, дали сыну валенки. Есть на свете много хороших людей. Прошли Синельниково и добрались до Игрени. Там нас остановил немец, тщедушный, с красными глазами. Он выворачивал у проходивших мешки и забирал, что хотел. Если кто‑нибудь ему не нравился, он кричал: «Юде» и убивал на месте. Нам снова повезло: мы проскользнули. В Игрени, дождавшись темноты, мы прошли к родным мужа. Меня сразу спрятали, а соседям сказали, что вернулся муж с сыном. В Игрени еще были евреи, но через три дня их увезли в колонию для душевнобольных. Я ушла на Амур, к тетке мужа, нас ласково приняли. Но несколько дней спустя стали искать евреев и там. Муж ночью перенес меня в мешке через Днепр на окраину Днепропетровска, к своим родственникам. Там я прожила зиму. Я ни с кем не встречалась, а если кто‑нибудь приходил, пряталась в погребе или под кроватью. Пошли слухи, что наши приближаются. Тогда муж снова тайно перетащил меня на Амур. Потом мы пошли в Игрень.

В доме родителей мужа поселились немцы. Я жила рядом с ними, я слышала их смех, топот сапог и ждала смерти. Пришла весна, но я ее не видела. Наконец немцы выехали из дому. Я надела костюмчик сына, он мне был как раз впору, и вышла в сад, но после долгого заточения не выдержала – лишилась чувств.

Иногда муж, прикладывая ухо к земле, говорил мне, что слышит стрельбу дальнобойных пушек, тогда подымалась надежда. А в Игреневке искали спасшихся от расстрела евреев. Пришли к родителям мужа. Меня спрятали в кровать, под перину. А в другой раз – ночью постучали. Мы решили, что это немцы. Муж покрыл меня периной и сам лег на перину, сказал, что его снимут только мертвым. А выяснилось, что это пришли за медицинской помощью к сестре мужа, она врач. Начались повальные обыски. Немцы объявили, что за укрывательство евреев – смертная казнь. Тогда я решила покончить с собой. Я попросила у сестры мужа морфий, сказала ей, что это на тот случай, если попаду в руки немцев, а потом приняла яд, но приняла слишком небольшую дозу, помучилась и осталась жива.

Мать мужа отвезла меня снова в город. Надежды на спасение было мало: фронт был под Сталинградом. Тетка мужа приняла меня тепло, она очень хороший человек, кроме меня, она спасла дочку инженера Гольдштейна и еще одного еврея. Я просидела несколько месяцев на чердаке. Потом приехал муж и увез меня на станцию Долгинцево. Там я работала – шила, считалась я полькой.

Ненависть к немцам у крестьян росла, угоняли многих в Германию. Пошли слухи, что наши приближаются. И вот я действительно услышала стрельбу дальнобойных, никогда в жизни я не слышала такой прекрасной музыки! А немцы забирали мужчин, угоняли на запад. Муж вырыл под полом яму, мы выносили землю ночью. В этой яме он просидел два с половиной месяца. 22 февраля Красная Армия освободила Долгинцево. Я не могу описать, что со мной было, когда я увидела первого красноармейца!

На следующий день мы поехали в Днепропетровск. Там я узнала, что фашисты убили всех моих родных. Мой муж умер два дня спустя, он так ждал освобождения, а прожил на советской земле всего два дня. Я осталась с сынишкой.

1944