Фотография на могильной плите

 

Мила решила поговорить с Бледо один на один. Ей казалось, что если она подойдет к нему с Ромкой и Белкой или даже только с кем‑то одним из них, он может испугаться. Она не забыла, что на вопрос «Чего он боится?» Бледо сказал, что боится людей.

Так она и сделала. На следующий день по окончании уроков она догнала его у подножия Думгротского холма.

– Бледо, постой! – запыхавшись, воскликнула она, подходя к нему.

Он повернул голову и устремил на нее боязливый взгляд неестественно круглых светло‑серых глаз; одновременно из его рук выскользнула книга и упала прямо в снег.

Мила наклонилась, подняла книгу и вернула ее Бледо.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала она. – У тебя есть пара минут?

Бледо растерянно заморгал.

– Да, конечно. А о чем?

– Я хотела кое‑что узнать о карантине, – ответила Мила. – Ну, том, что у вас был в начале года.

Бледо неуверенно помялся, потом кивнул.

– Хорошо.

Мила посмотрела по сторонам: мимо них шумным потоком спускались с холма студенты разных курсов.

– Только давай отойдем, – сказала она.

 

* * *

 

Они отошли в сторону, где никто не смог бы услышать их разговор.

– Бледо, я хотела спросить: почему в Золотом глазе был карантин? – напрямик начала Мила.

Бледо оглянулся назад, как будто хотел убедиться, что никто не стоит у него за спиной, и, отрицательно покачав головой, тихо ответил:

– Никакого карантина не было.

– Как это? – удивленно вскинула брови Мила. – Целую неделю из Золотого глаза никого не выпускали, потому что был объявлен карантин.

Бледо снова упрямо покачал головой.

– Карантина не было, хотя нас действительно держали взаперти целую неделю, но не из‑за карантина, а потому что… потому… – Он взволнованно засопел. – Вообще‑то мне нельзя об этом говорить…

– Ты меня совсем запутал, – раздраженно потрясла головой Мила. – Я уже вообще ничего не понимаю.

Бледо тяжело вздохнул и, обреченно посмотрев на Милу, сказал:

– Кто‑то пытался нарушить границы Золотого глаза после полуночи, – сказал он.

– То есть кто‑то пытался выйти из Золотого глаза?! – Мила от изумления открыла рот.

– Амальгама решила, что было именно так – кто‑то пытался нарушить предписание и в запрещенное время покинуть Дом.

– Но почему она так решила? – спросила Мила.

Бледо снова осторожно посмотрел по сторонам, чтобы убедиться, что никто их не слышит, после чего повернулся к Миле и шепотом ответил:

– Из‑за золотого грифона.

– Из‑за золотого грифона? – переспросила Мила и уточнила: – Какого золотого грифона?

Бледо озадаченно вытянул брови.

– Ты когда‑нибудь была возле Золотого глаза?

– Нет, не была, – ответила Мила. – Наш куратор Гарик планировал отвести нас туда на экскурсию, но карантин, который не карантин, ему помешал, и Золотой глаз мы так и не увидели. А просто так, без дела, возле Золотого глаза мне лучше не появляться. Мне там не рады.

Бледо смутился и от неловкости прокашлялся.

– Да, я знаю, вы с Нилом Лютовым… – Он поколебался секунд пять, после чего закончил: – Не в очень дружеских отношениях.

– Мы с ним враги, – хмуро и категорично поправила его Мила.

Бледо снова смутился и потупил взгляд.

– Э‑э‑э… как скажешь. Но все‑таки, если бы ты видела Золотой глаз вблизи, мне было бы проще объяснить, что произошло в сентябре.

Мила недовольно поежилась – приближаться к Золотому глазу у нее не было ни малейшего желания. Конечно, Лютова она сейчас там не встретит – он в Доме Знахарей. Но есть еще Алюмина и приятель Лютова – Рем Воронов. Однако, несмотря на все свое нежелание, Мила, вздохнув, решительно сказала:

– Хорошо, пошли. Ты же, наверное, туда и шел?

Бледо, улыбнувшись, кивнул.

– Ну вот – составлю тебе компанию. Нескучно будет.

Бледо снова улыбнулся, а Мила подумала, что поступает не слишком благородно. Нетрудно было догадаться, что Бледо откликнулся на ее просьбу рассказать ей о карантине только потому, что для него это была чуть ли не единственная возможность нормально, по‑человечески пообщаться с кем‑нибудь из сверстников. Друзей ведь он не имел, и общения, наверное, очень не хватало. Мила поставила себя на его место и подумала, что с ума сошла бы, если бы у нее не было Ромки и Белки, с которыми всегда можно поговорить: хоть о важных делах, хоть о всякой ерунде.

Словом, получалось, что она использует одиночество Бледо, для того чтобы выведать у него нужную ей информацию. В данный момент Мила сама себе совсем не нравилась, но другого выхода она не видела – ей очень нужно было узнать, что произошло в сентябре в Золотом глазе. К тому же она ведь и правда вполне дружески относилась к Бледо, так что даже и притворяться не приходилось.

На столбах города кое‑где все еще висели ободранные плакаты, анонсирующие представление Массимо Буффонади. Вид они имели жалкий: грязные потеки, оставшиеся после многочисленных дождей, омывших Троллинбург за прошлогоднюю осень; сморщенная местами бумага, огрубевшая от зимних холодов и снегопадов; оторванные местами углы и края.

Бледо не обращал на плакаты никакого внимания. Наверное, популярность дяди была для него столь привычным и одновременно не имеющим к нему ни малейшего отношения делом, что он к ней относился как к чему‑то обыденному. Люди ведь не удивляются каждое утро, что солнце встает. Чему удивляться? Привычное дело.

Зато компании златоделов, которые встречались им по пути, никак не могли спокойно пройти мимо них.

На Милу и Бледо косились, видимо недоумевая, почему они идут вместе да еще и явно направляются в сторону Золотого глаза. Может, девочка забыла, на каком факультете учится?

Мила старалась не замечать обращенные в их сторону взгляды. Тем более что таких компаний им по пути встретилось немного.

К Золотому глазу Бледо решил привести Милу не по главной улице, а в обход. Они повернули на узкую улочку, которую в конце пересекал безлюдный переулок, свернули в него и, дойдя до конца переулка, остановились.

– Вот он, – сказал Бледо, – Золотой глаз.

Это был большой белый дворец, с фронтонами над каждым окном, колоннами и террасами, где каждый бортик был покрыт золотой краской. Но впечатляло не обилие золота.

Над входом, в пенальном углублении, крышей которому служил косой навес с золотой черепицей, восседал устрашающего вида золотой грифон – наполовину лев, наполовину орел. Его размеры просто поразили Милу – он был в два раза выше и крупнее их каменного льва. Огромные смертоносные когти из чистого золота на передних лапах грифона были выставлены вперед, словно их неподвижный обладатель демонстрировал, что он может быть опасен.

– Да, – ошеломленно согласилась Мила, – ваш Хранитель… впечатляет.

Вспомнив о свойстве Хранителей оживать, Мила вмиг представила себе, как несладко придется тому, кто вызовет гнев у ожившего золотого грифона. В эту минуту ей казалось, что по сравнению с ним чудовища Массимо Буффонади – всего лишь невинные страшилки для детей.

– Ты сказал, – вспомнила Мила, – из‑за золотого грифона Амальгама решила, что кто‑то пытался выйти из Золотого глаза. Почему?

– Потому что он ожил, – ответил Бледо.

Мила даже не удивилась его ответу – она уже и сама догадалась об этом.

– Но постой! – Она вскинула глаза на Бледо. – Насколько мне известно, кроме Хранителя, выход каждую ночь охраняет кто‑то из златоделов, разве нет?

– Да, но… это не сработало, – ответил Бледо.

– В смысле?

Бледо помялся.

– Мальчик, который дежурил в ту ночь, ушел с поста, – объяснил он. – Сначала все решили, что он пропал, потому что его долго искали и никак не могли найти. Но к утру его все‑таки нашли…

– И что?

– Его нашли в Комнате Почета. Это такая специальная комната, где висят портреты всяких великих алхимиков, разные их изобретения, в основном непригодные для использования. Словом, понятно, почему он там прятался – туда ведь почти не заходят. Он был очень напуган. Его просто трясло от страха. Амальгама велела отвечать, почему он ушел с поста, и мальчик сказал, что ему вдруг стало страшно находиться в пустом коридоре – очень страшно. Он сказал, что он просто не мог вынести этот страх и убежал. Амальгама ему не поверила и пообещала, что он будет наказан за ложь и за то, что покинул пост.

Мила критически хмыкнула.

– Н‑да, уж… Насколько я знаю Амальгаму, парню, должно быть, здорово досталось.

Бледо в ответ на ее слова только тяжело вздохнул и втянул голову в плечи, будто это его должны были сейчас сурово наказать.

– И что было дальше? – спросила Мила.

– Нас всех заперли, – продолжал Бледо. – Амальгама сказала, что никто не выйдет из Золотого глаза, пока виновные не признаются в том, что пытались в запрещенное время покинуть Дом.

Мила несколько секунд не мигая таращилась на Бледо. Догадка напрашивалась сама собой.

– И что, кто‑нибудь признался?

– Нет.

– Тогда почему Амальгама перестала держать всех взаперти?

– Я точно не знаю, – кусая губы, ответил Бледо, – но поговаривают, что вмешался Владыка Велемир. А потом, когда стало известно о кристалле Фобоса…

– Стало понятно, что дежурный на посту не врал. Он говорил правду. Он почувствовал очень сильный страх и сбежал. А что может заставить человека испытать такой страх вот так вдруг, ни с того ни с сего, кроме кристалла Фобоса? – закончила за Бледо Мила.

Он посмотрел на нее большими испуганными глазами.

– Никто не пытался выйти из Золотого глаза, – уверенным тоном заявила Мила, не спрашивая, а утверждая. – Все как раз наоборот: в ту ночь кто‑то хотел проникнуть к вам в особняк. Вот что произошло. И Владыка догадался об этом, поэтому и вмешался.

Бледо нервно кивнул, на его лице одновременно отражались и согласие и растерянность.

– Да, я думаю, так и было.

Мила задумалась, вспоминая слова Ромки о связи между ней и Бледо. Он попал в точку, когда предположил, что карантин в Золотом глазе и попытка проникновения в Львиный зев так же связаны между собой, как Мила и Бледо. Только вот Мила никак не могла понять, что все это означало.

– Послушай, – хмурясь спросила она у Бледо. – А у тебя случайно нет каких‑нибудь идей относительно того, зачем кому‑то понадобилось проникать в Золотой глаз?

Бледо опустил глаза и отрицательно покачал головой. Мила покосилась на него с сомнением – ей показалось странным, что, отвечая, он спрятал глаза. Да и головой он покачал уж слишком ретиво, не задумавшись ни на секунду.

– Точно? – подозрительно подняв бровь, уточнила Мила.

Бледо нервно сглотнул.

– Угу… Даже не представляю, зачем… зачем кому‑то проникать в Золотой глаз.

Милу не покидало ощущение, что Бледо чего‑то недоговаривает, но она больше не стала приставать к нему с расспросами. Она видела, что он и так напуган тем, о чем они говорили, и не хотела пугать его еще сильнее.

– Ладно, – сказала Мила и спросила: – Но если ты вдруг о чем‑то догадаешься, дашь мне знать?

Бледо поспешно кивнул – слишком поспешно, вновь отметила Мила.

 

* * *

 

В тот же день Мила пересказала этот разговор Ромке и Белке.

– Ох, но ведь это ужасно! – воскликнула Белка, прикрывая рот ладошкой. – Зачем кто‑то пытается проникнуть в Дома факультетов?

– Или – за кем? – поправил ее Ромка и, мрачно посмотрев Миле прямо в глаза, добавил: – Это все очень и очень плохо. Не хочу тебя расстраивать, но логика – вещь упрямая.

– Что ты хочешь сказать? – осторожно спросила Мила.

Ромка оторвался от спинки кресла, на котором сидел, и, облокотившись на свои колени, наклонился вперед.

– Мила, вас с Бледо преследует какая‑то старуха – заметь, только тебя и его, а больше ее вообще никто не видит. В Львиный зев пытались проникнуть. Теперь вот выясняется, что в сентябре точно так же пытались проникнуть в Золотой глаз. Волей‑неволей напрашивается вывод: когда этот неизвестный пытался забраться в Золотой глаз, ему нужен был Бледо, а в Львином зеве ему нужна была ты.

– Ромка, то, что ты говоришь, это… это… – чуть не задохнулась от страха Белка.

Она так и не смогла закончить предложение, а только испуганно охнула, переведя взгляд на Милу.

– Но это ведь не могла быть та старуха, – попыталась возразить Мила. – Я хочу сказать, она не могла попытаться проникнуть ни в Львиный зев, ни в Золотой глаз. Она даже следов не оставляет. Бледо правильно сказал, она как тень. Если бы она могла зайти в Львиный зев, она бы прошла сквозь стены. Тени не нужна дверь.

Ромка согласно кивнул.

– Если эта старуха всего лишь тень или что‑то вроде этого, то значит, ее кто‑то послал к вам. И этот некто вполне мог сам попытаться проникнуть в Львиный зев и Золотой глаз.

– Но кто это?!!! – в ужасе воскликнула Белка.

– Не знаю, – развел руками Ромка. – Надо подумать, кто это может быть и что ему нужно. – Он нахмурился. – Вот только я по‑прежнему не понимаю, что у Милы общего с Бледо Квитом.

Когда Ромка произнес фамилию Бледо, перед глазами у Милы вдруг ярко вспыхнула картинка: могила на кладбище; на могильной плите – горбатый карлик, прикрывающий лицо крылом, как у летучей мыши; уродливое лицо на портрете чуть выше имени похороненного в могиле человека.

– Я вспомнила! – взволнованно прошептала Мила.

– Что вспомнила? – тут же нервно откликнулась Белка.

– Я вспомнила, откуда я знаю это имя!

– Подожди, – что‑то припоминая, наморщил лоб Ромка. – Ты случайно не про Тераса Квита? Ты вроде говорила, что тебе знакомо его имя.

Мила взбудораженно закивала.

– Знакомо, – подтвердила она. – Я видела это имя на одной из могил на Троллинбургском кладбище. Господин Некропулос, кладбищенский сторож, еще спрашивал нас с Берти, не учатся ли в школе родные этого человека. Сказал, что его могилу никто не навещает. Могила действительно была заброшенной.

– А ты точно помнишь, что на могильной плите было высечено имя Терас Квит? – спросил Ромка.

Мила вдруг заколебалась.

– Ну… – растерянно начала она. – Пока ты не спросил… вроде была уверена. Но там была фотография – на могиле, и я хорошо помню, что лицо того человека, с фотографии, показалось мне ужасным. А ты же помнишь, что говорил госпо…

Она вдруг запнулась, вспомнив, что они договорились с Ромкой никому не рассказывать об услышанном от Эша Мезарефа. И они не рассказали – даже Белке. Вот только Мила чуть было не проговорилась…

Она запнулась, многозначительно взглянув на Ромку. Ромка, как это часто бывало между ними, сразу понял, в чем дело.

– Э‑э‑э… – промычал он, на ходу пытаясь придумать, как исправить положение, пока Белка не заметила, что они от нее что‑то скрывают. – Знаешь что? Нам нужно еще раз сходить на кладбище и убедиться, что это действительно могила Тераса Квита.

Белка подозрительно покосилась сначала на Ромку, потом на Милу – кажется, их недомолвки все‑таки показались ей подозрительными.

– Не понимаю, – сказала она, хмуря брови, – зачем вам идти на кладбище? Это может быть опасно.

– Не говори глупости, – отрезал Ромка. – Сейчас для каждого самое опасное место – это его голова, потому что именно там находятся все наши страхи. Впрочем… – Он оценивающе посмотрел на Милу. – Похоже, не для каждого.

Мила беспомощно пожала плечами, а Белка посмотрела на нее с сочувствием.

– Не понимаю, почему с тобой все время что‑то случается, – со вздохом сказала она.

 

* * *

 

На кладбище они направились на следующий день после уроков вдвоем с Ромкой. Перед тем, как они покинули Думгрот, Белка, переминаясь с ноги на ногу, будто ей приспичило наведаться в туалет, спросила, очень ли им нужно, чтоб она пошла с ними. Ромка устало дунул на челку и ответил: «Обойдемся», после чего Белка облегченно выдохнула и стремглав помчалась наверх по лестнице. Разумеется, ни для Милы, ни для Ромки не было секретом, что приспичило Белке не в туалет, а в библиотеку.

Возле кладбища было безлюдно. Друзья ненадолго остановились перед скорбными каменными старцами, охраняющими арочные кладбищенские ворота.

– Дорогу к могиле помнишь? – спросил Ромка, задрав голову и глядя на каменные изваяния с некоторой тревогой.

– Не уверена, но мы это скоро выясним, – ответила Мила.

Могилу она нашла очень легко. Мила всегда удивлялась своей способности хорошо ориентироваться в пространстве и находить верную дорогу к цели. За свою жизнь она еще ни разу не заблудилась.

– Вот, – сказала Мила, кивком головы указав на надгробие с черным карликом на вершине вертикальной плиты. – Это она, та самая могила.

– Терас Квит, – прочел Ромка имя, вырезанное на плите.

– Отец Бледо, – добавила Мила.

– Его лицо… – Ромка был не в состоянии договорить. С брезгливым выражением он смотрел на фотографию на могиле. – Никогда не видел ничего уродливее.

Мила подумала, что если б здесь сейчас была Белка, она наверняка испытала бы жалость к похороненному в этой могиле. Мила же, как и Ромка, не чувствовала ничего, кроме отвращения.

Какое‑то время они молчали: почему‑то было неловко говорить о Терасе Квите, неловко было даже просто смотреть на его фотографию на могиле.

Когда Эш Мезареф рассказывал о том, как отца Бледо, тогда еще студента, мальчишку, изуродовали старшеклассники с его факультета, Мила и представить себе не могла, до какой степени уместным в случае с Терасом было слово «изуродовать». На его лицо невозможно было взглянуть, не содрогнувшись. В прошлый раз, когда эту могилу показывал ей и Берти кладбищенский сторож, она лишь мельком взглянула на фотопортрет. Сейчас же Мила невольно рассмотрела это лицо повнимательнее и увидела больше, чем хотела бы. Например, она увидела, что если бы не уродство Тераса Квита, на него очень был бы похож Бледо. Она словно видела за маской чудовища лицо Бледо.

– Теперь я понимаю, почему он захотел отомстить, – проговорила Мила.

Ромка издал какой‑то непонятный звук.

– Он… они…

У Лапшина было такое лицо, будто его сейчас стошнит.

– Они сделали из него урода, – с гримасой омерзения сказал наконец Ромка. – Но это не оправдание. Из‑за него пострадали волшебники, которые не причинили ему никакого зла.

– Неужели тебе его совсем не жалко? – тихо спросила Мила.

Ромка скривился еще сильнее.

– Он предатель. Делать мне больше нечего – жалеть его. – И просительно добавил: – Пошли отсюда, а? С меня, кажется, хватит.

 

* * *

 

– Что ты об этом думаешь? – спросила Мила Ромку на пути в Львиный зев.

– Думаю, что я был прав: кто‑то охотится за Бледо, – сказал Ромка.

Когда они вышли с кладбища, к Ромке вернулся здоровый цвет лица. Он даже повеселел немного.

– Кто‑то, пострадавший когда‑то от Гильдии, в чем, возможно, был замешан Терас Квит, теперь хочет отомстить, – рассуждал он.

– Но Терас Квит мертв, – напомнила ему Мила.

– Зато Бледо жив, – ответил Ромка. – А он сын Тераса – сын предателя.

Ромка заметно оживился.

– Смотри, все сходится! Во‑первых, то, о чем мы уже говорили: кто‑то пытался проникнуть в Золотой глаз именно тогда, когда там появился Бледо. Потом… Вспомни, что случилось с Платиной в Театре Привидений! Бледо сидел около нее – в соседнем кресле! Что, если это Бледо кто‑то хотел поразить заклинанием? А Платина пострадала только потому, что оказалась с ним рядом. И та, другая, девушка из златоделов? Она ведь тоже попала под действие заклятия, когда стояла рядом с Бледо!

Ромка многозначительно повторил:

– Все сходится.

Какое‑то время ребята шли молча. Каменных старцев, охраняющих кладбищенские ворота, уже не было видно – они остались далеко позади. Тишина кладбища сменилась оживленным гулом троллинбургских улиц. В конце февраля потеплело, и город зашумел больше обычного. Горожане наводнили магазины. В «Пороховой стреле» покупатели выбирали ступы: примерялись, хлопали дверцами, с восторгом рассматривали хромированные детали. В «Пани Сабо‑де‑Туфля» полным ходом шла распродажа. Из магазина, торгующего досками и аксессуарами для игры «Поймай зеленого человечка», с новенькой доской под мышкой вышел пузатый рыжебородый гном, следом за которым семенила целая орава его детишек.

Все это время Мила думала над словами Ромки и, периодически боковым зрением замечая на себе его взгляды, чувствовала, что они думают об одном и том же. И только когда ребята сошли на почти безлюдную улицу, ведущую прямо к Львиному зеву, Мила наконец решилась.

– Ромка, а ведь все то же самое можно сказать и обо мне, – произнесла она, не глядя на друга. – Когда Лютов упал, я стояла к нему ближе всех. А когда это случилось с Анфисой, кроме меня возле нее вообще больше никого не было. И может быть… – Она на миг задержала дыхание. – Может быть, ты не ошибся и в Львиный зев пытались проникнуть из‑за меня, раз все остальное совпадает. Все точно, как с Бледо, так ведь?

Она требовательно вскинула глаза на приятеля.

Ромка тяжело вздохнул и отвел глаза, словно ему стало неловко.

– Наверное, да, – нехотя согласился он и сильно нахмурился. – Но я не понимаю, при чем здесь ты. Хоть убей – не понимаю.

До самого Львиного зева они больше не проронили ни слова. Мила не знала, о чем теперь думал Ромка, но у нее в голове беспрерывно крутилось два вопроса. Кто мог так сильно ненавидеть Гильдию, чтобы объектом своей мести выбрать Бледо, вся вина которого состояла лишь в том, что он был сыном пособника Гильдии? Кто мог с той же одержимостью ненавидеть ее, Милу, и столь же упорно преследовать ее?

Уже у самых ворот Львиного зева она точно знала, что такой человек есть. Последний раз его лицо она видела в зеркале Анжелы, которое случайно упало с каменной статуи кикиморы прямо ей в руки.

Когда Ромка опускал рычаг, чтобы открылась дверь в Дом, Мила почти не сомневалась, что имя этого человека – Лукой Многолик.

Не зря Северное око дважды показывало ей его лицо. Это могло означать только одно – они должны снова встретиться.

 

* * *

 

За последующие две недели никаких значительных событий не произошло. Мила больше не встречала старуху, одновременно похожую на тень и на призрак. Не было никаких вестей о новых попытках проникновения в Дома факультетов. Видений у Милы тоже больше не случалось.

Правда, ей по‑прежнему снились сны о Многолике, и каждый раз после такого сна она просыпалась в холодном поту. А в Троллинбурге за это время еще с двумя людьми произошло временное помешательство на почве страхов, после чего их обоих, как и многих до них, увезли во Внешний мир. Ни Лютов, ни Анфиса, ни Платина, ни еще одна девочка из Золотого глаза, имени которой Мила не знала, в сознание до сих пор не пришли. Как говорила госпожа Мамми, их состояние было «стабильно плохим».

В очередной субботний день Мила сидела одна в своей спальне в Львином зеве. Вернее, она была не совсем одна, а в компании Шалопая. Время было – пять часов пополудни. Час назад ей пришлось подняться наверх вместе с драконьим щенком – в гостиной и читальном зале многие работали над домашним заданием, а кто‑то уже начинал подготовку к экзаменам, Шалопай же отвлекал всех и каждого просьбами поиграть с ним. Тимуру в читальном зале он порвал штанину брюк. Белке на юбку опрокинул полную чернильницу. А в гостиной у Яшки Бермана прямо из‑под носа утащил в зубах учебник по истории магии.

Словом, Миле ничего не оставалось делать, как вместе с Шалопаем подняться в спальню, которую она делила со своими однокурсницами. Сейчас здесь было пусто, а поэтому Шалопай не мог больше мешать никому, кроме нее.

В тот самый момент, когда Шалопай от безвыходности расправлялся с одной из тапочек Милы, а сама Мила, держа на коленях раскрытый учебник по антропософии, практиковалась в чарах Восстановления, возвращая в нормальное состояние разодранную в клочья вторую тапочку, в открытое окно спальни влетела угольно‑черная Почтовая торба. Она была очень необычной: с большими перепончатыми кожаными крыльями, как у летучей мыши, точно такого же, как и сама торба, угольно‑черного цвета.

Торба сделала круг под потолком и опустилась прямо на постель Милы. Шалопай, подскочив на все четыре лапы, пристально уставился на незваную гостью и недоброжелательно зарычал.

– Тихо, Шалопай, – негромко велела Мила драконовому щенку. Шалопай зарычал потише, но глаз с торбы не сводил.

Мила в нерешительности посмотрела на почтальоншу, на всякий случай подобрав под себя ноги. Во‑первых, она еще никогда не видела таких Почтовых торб и даже предположить не могла, кто мог быть ее владельцем. Во‑вторых, эта торба залетела не через дымоход, как это обыкновенно происходило, а в окно спальни – причем именно той, где жила она, Мила. Все это было более чем странно.

Стараясь держаться подальше от Почтовой торбы, Мила сползла с кровати и, с опаской оглядываясь на почтальоншу, подошла к окну. Лучи ползущего к горизонту солнца отражались от разноцветных витражей, и в воздухе, между открытых ставней, застыли полосы красного и синего света. В первый момент Мила зажмурилась от ударившего ей в глаза радужного сияния. За спиной зашуршала кожаными крыльями, которые должны были принадлежать гигантской летучей мыши, Почтовая торба. Мила хмуро покосилась на нее и, отвернувшись, выглянула в окно.

Внизу, на мостике надо рвом, стояла парочка старшекурсников‑меченосцев. Парень что‑то рассказывал, а девушка время от времени негромко смеялась в ответ. За воротами Львиного зева улица была безлюдной – ни одного прохожего в поле зрения. Кто бы ни был хозяином этой Почтовой торбы, поблизости этого человека не было. И на розыгрыш это походило мало. Да и кому бы пришло в голову ее разыгрывать?

Мила отвернулась от окна и, глубоко вздохнув, нерешительно подошла к торбе. Протянула руку – и тут же открылось отверстие‑рот, из которого выпрыгнул пергаментный свиток, перевязанный грубой бечевкой.

Когда свиток оказался в руках Милы, Почтовая торба с крыльями летучей мыши поднялась в воздух и вылетела в окно под звонкий лай Шалопая, которому странная почтальонша явно не понравилась.

Мила осторожно развязала бечевку и развернула свиток. На желтой поверхности пергамента черными чернилами было начертано всего одно слово, а точнее – это было имя: «Бледо».

Мила с недоумением уставилась на пергамент.

– Бледо? – вслух произнесла она, словно пытаясь понять, что все это означает, и в тот же миг почувствовала, как проваливается в бездонную и безымянную темноту.

 

Глава 16