Армия — ключевая опора любой цивилизации. Это — важная ипостась народа. Свою современную армию Россия выращивала, как и науку, 300 лет. В армии воплощены главные смыслы и коды русского мировоззрения. В ней, как иголка Кащея в утином яйце, спрятана жизнь России. Поэтому такую ненависть возбуждала наша армия у «демократов», поэтому уже Горбачев начал ее ломать и растлевать. С 1991 года пытаются изменить культурный тип русской армии, превратить ее в карательную «силовую структуру», лишенную совести и равнодушную к проблеме добра и зла. Армию — защитницу народа — хотят переделать в профессиональное охранное предприятие, враждебное народу.
Это пока не удается и, скорее всего, не удастся. Но измордовать армию, вынуть из нее духовный стержень и лишить боеспособности, похоже, реформаторы смогут. Она действительно превратится в больной организм, от которого будет бежать молодежь. Так получилось во многом потому, что мы не желали понять, чем наша армия отличается от наемных западных армий, что именно в ней так стремятся сломать.
Все мы должны понять цену этой угрозы — потери своей национальной армии. Поймем — сможем договориться о способах помочь ей пережить грядущий трудный период, бережно отнестись к ней, как к больному родному человеку. Если мы не защитим армию сегодня, никто не защитит нас завтра.
Лекция 13
Субъекты угроз
Когда разговор заходит об угрозах России как целому, часто возникает вопрос: кто субъекты этих угроз, кто их интеллектуальные авторы, разработчики, исполнители?
Этот общий вопрос конкретизируется в серии наводящих вопросов.
Могут ли субъекты угроз быть локализованы в пространстве и времени?
Находятся ли они внутри или вне России?
Концентрируются ли они в определенных социальных, этнических, профессиональных группах или политических движениях?
Имеют ли они институциональную или государственную поддержку?
Каков тип организаций, которые «вынашивают замыслы» угроз, направленных против России?
Где принимаются решения о реализации угроз в виде действий, представляющих прямую опасность для России?
Подобные вопросы можно продолжать и детализировать.
Поскольку мы говорим об угрозах, порожденных в мире культуры, а не природы, за ними всегда стоят какие-то социальные субъекты (или олицетворяющие их личности как абстрактное представление этих субъектов, вроде «материальной точки» в механике). Угрозы — явление общественного конфликта, часто предельно острого. Даже в «мягких» случаях, когда угроза возникает не как непосредственный результат осознанной конфронтации, а, например, вследствие ошибки, халатности или некомпетентности каких-то групп и лиц, она неизбежно порождает конфликт, связанный с поиском ответственных и оценкой их действий или бездействия.
По этим причинам выявление субъектов угроз всегда связано с неопределенностью, с сокрытием информации или мистификацией хода событий. И мотивация субъектов, и степень их ответственности за возникновение угрозы не могут быть надежно измерены. Исследование здесь не дает абсолютно достоверного знания так же, как следствие не может с абсолютной достоверностью определить вину подозреваемого. Требуется суд — инстанция, интегрирующая много видов разнородной информации и «взвешивающая» несоизмеримые величины.
В нашей проблеме роль судьи выполняет любой слушатель или читатель, который «взвесит» убедительность аргументов на весах своего опыта, разума и совести. Поскольку в плане разума и совести наше общество расколото, единого суждения не возникнет. Постараемся, однако, ответственно подойти к отбору информации и контролировать совесть общими нормами логики. Это и сделает наши суждения полезными и для согласных, и для несогласных.
Рассуждения о субъектах угроз ведутся чаще всего в двух разных планах, которые, впрочем, то и дело переплетаются. Первый можно условно назвать рациональным. Озабоченный проблемой человек производит, исходя из имеющихся у него содержательных представлений, систематическую оценку известных ему субъектов политического (и, шире, социального) действия с точки зрения их возможной вовлеченности в козни против России. Пробегает, как радар, весь общественный горизонт, фиксирует потенциально угрожающие объекты.
Эта «вовлеченность в козни» может и не иметь злонамеренной мотивации, а произойти вынужденно (по слабости) или по ошибке. Там, где исследователь видит признаки подозрительной активности, он «копает глубже» — читает литературу, обсуждает со знающими людьми, наблюдает и сопоставляет факты. На имеющуюся в его сознании (или в «папочке») «карту угроз» он накладывает «карту субъектов». Если он мыслит действительно рационально, он при этом «взвешивает» обоснованность своих подозрений и отыскивает противоречащие им факты. У него в сознание встроен «адвокат».
Второй план можно назвать анализом в рамках «теории заговора». Человек выбирает какую-то полюбившуюся ему версию (обычно предложенную талантливым публицистом) и концентрирует на ней свое внимание. Он гипертрофирует зловещий характер и возможности некоторых подозреваемых субъектов, а остальных считает или несущественными участниками событий, или марионетками этих главных злодеев. На первой стадии составления «карты» результаты двух подходов могут даже не различаться, но на каждом следующем витке анализа они расходятся все дальше друг от друга. Если первый исследователь старается собрать и беспристрастно оценить по возможности больше эмпирических и доступных проверке данных, то приверженец «теории заговора» ищет, скорее, подтверждения любимой версии у других авторов. Их убедительность определяется, в основном, литературным талантом в канонах жанра конспирологии. У такого «следователя» возникает презумпция виновности, и он в своем сознании подавляет «адвоката».
Но это — нейтральные описания двух подходов. Обычно в этих сюжетах возникают конфликты не столько когнитивные, сколько политические. В крайнем случае оппоненты сходу отрицают само наличие угроз и объявляют саму постановку темы приверженностью к «теории заговора». Какие там угрозы для России, всюду вам видятся заговоры! Все хотят как лучше! А уж если дело доходит до проблемы субъектов, то это классифицируется как маниакальный синдром.
Таким образом, сам термин «теория заговора» становится оценочным и во многих аудиториях используется как безотказный способ заткнуть рот оппоненту. Мол, товарищу во всех поворотах нашей судьбы видится «рука мировой закулисы», а на самом деле ее образ создается его ущербным сознанием. Эх, не хотим мы искать причины наших бед в нас самих, легче найти виноватого на стороне!
Хорошего приема против такого ярлыка не придумано, и сообщества с разными политическими установками расходятся, потеряв шанс диалога.
Отметим, что рациональное зерно в этих обвинениях есть, но дело как раз не в ущербном сознании — идея заговора (типа «жидо-масонского») нагнетается в массовое сознание как средство отвлечь его от реальных противоречий. При этом тайная сила «масонов» специально преувеличивается, чтобы психологически подавить всякую мысль о сопротивлении. Куда там, все схвачено! Всегда имеется группа интеллектуалов с бойким пером, которые изобретают действительно параноидальные, но увлекательные сюжеты о «реальной подоплеке» важных событий нашей жизни. В результате разумные люди стараются отмежеваться от всех познавательных средств «теории заговора».
Но, как это бывает в манипуляции, одновременно нам внушают, что никаких заговоров и в помине нет, что вера в «закулису» — паранойя, что следовать «теории заговора» стыдно культурному человеку. Так расщепляют сознание и внедряют стереотип, который блокирует всякий диалог. Только начнешь анализировать влияние какого-то фактора на нашу жизнь, тебя одергивают: «А-а, ты веришь в теорию заговора!». Стыдно становится, каждому хочется выглядеть культурным.
Так это простое обвинение вырубает у нас целую сферу рационального сознания. Ведь очевидно, что «теневые» силы активно влияют на нашу жизнь, отрицать это было бы просто глупо. Нам надо было бы хладнокровно изучать реальность, как инженеры изучают машину, а мы пугаемся ярлыков. Раньше пугали другим: ты отклоняешься от марксизма. Никакого смысла в этом обвинении не было, но человека парализовывал страх, и он замолкал.
Почему мысль о «заговоре» стала восприниматься как что-то неприличное, вроде веры в нечистую силу? Прежде всего потому, что в нашем мировоззрении много реликтовых наслоений. От XIX века мы унаследовали наивный «натурализм» — веру в то, что ход истории подчинен действию объективных законов, аналогичных законам природы. Какие могут быть масоны, какие заговоры! Их сила ничтожна по сравнению с неумолимой железной поступью объективных законов. Мы настолько уверовали в эту радостную догму, освобождающую нас от ответственности, что с облегчением приняли объяснение, которое объявило роспуск СССР действием «объективных законов». Уж тут-то, казалось бы, заговор был налицо, о нем с гордостью пишут в своих мемуарах его участники, но догмы, которые образованному человеку вдолбил в голову исторический материализм, сильнее очевидности.
В своей лекции в Мюнхене 8 марта 1992 года М.С. Горбачев сказал: «Понимали ли те, кто начинал, кто осмелился поднять руку на тоталитарного монстра, что их ждет? Мои действия отражали рассчитанный план, нацеленный на обязательное достижение победы… Несмотря ни на что, историческую задачу мы решили: тоталитарный монстр рухнул».
Это учебный пример, а не рассуждения о Горбачеве. План Горбачева по сокрушению «тоталитарного монстра» (СССР) поддается эмпирическому рациональному исследованию, хотя в деле и остается несколько белых пятен. Разумнее, конечно, назвать это дело не заговором, а политическим проектом, который выполнялся несколько лет и привел к успеху. Одни это приветствуют, другие сокрушаются, это нормально в политической борьбе, и мы здесь оценки не выставляем. Но несомненно, что об этом своем плане Горбачев вплоть до конца 1991 года, будучи Президентом СССР, не обмолвился ни словом. Разумно предположить, что он его обсуждал с ближайшими соратниками, например, А.Н. Яковлевым и Э.А. Шеварднадзе. Но и они молчали. Строго говоря, они соблюдали конспирацию, а это специфический атрибут заговора. А.Н. Яковлев вспоминает в 2003 г.: «Для пользы дела приходилось и отступать, и лукавить. Я сам грешен — лукавил не раз. Говорил про “обновление социализма”, а сам знал, к чему дело идет».
Можно ли считать, что все эти сведения имеют смысл только в рамках «теории заговора», а при рациональном подходе мы не должны принимать их во внимание? Нет, это было бы глупо, хотя признания не являются доказательством вины.36 Но все же будет разумнее нанести на «карту субъектов» уничтожения СССР и значок, изображающий что-то вроде «партии Горбачева». Ведь нельзя не видеть, что из этой реализованной угрозы выросло множество потенциальных угроз и для нынешней России. Тот, кто действительно привержен «теории заговора», составит другую карту, главное отличие которой будет в том, что он резко преувеличит значение «партии Горбачева» (и, скажем, Мальтийского ордена), но недооценит другие важные субъекты.
Презрительно подшучивать над верой в «заговоры» нас также побуждает снобизм псевдонаучности. То, чего мы не видим и чего наука не описала в учебниках, для многих не существует. Мол, материя дана нам в ощущениях, а если мы чего-то не ощущаем, то это предмет суеверия. Да, наука изучает только то, что может воспроизвести в лаборатории и объяснить. Камни не могут падать с неба, поэтому метеоритов не существует, — постановила французская Академия наук и запретила впредь эту проблему обсуждать. Она была права, отложив вопрос до появления новых фактов и теорий. Но ведь не только наукой полнится знание, она до сих пор еще дает нам лишь небольшую его часть. Главное — опыт реальной жизни, а он как раз говорит, что заговоры существуют и составляют важную часть человеческих отношений — начиная с детей в песочнице и кончая мировыми войнами.
Нас сейчас повернули лицом на Запад, так вспомним — вся история Запада это сплошные заговоры, великолепные по качеству проработки и геополитические по масштабам (нередко глобальные).
Доктрина крестовых походов родилась на тайных совещаниях верхушки церковных и рыцарских орденов. Публично обнародованы были готовая идеологическая версия и конкретный план. Предприятие это было колоссальное по масштабам. Из всех уголков Европы стекались толпы, строились в колонны, с песнями и хоругвями шли по заданным маршрутам. Была создана огромная финансовая система, возникли банки, дорожные чеки, сеть приютов, вооруженные силы сложной конфигурации, международная тайная полиция — структуры, которые служат уже почти тысячу лет. При этом решения, приводившие в движение огромные силы на огромных пространствах, вырабатывались и принимались тайно, это были типичные заговоры. Много ли мы знаем даже сегодня о заседаниях руководства ордена тамплиеров или госпитальеров? Даже о тевтонском ордене, планы которого непосредственно влияли на нашу судьбу, мы знаем очень мало. Кто читал стенограммы его заседаний?
А как вели дела торговые республики Италии на исходе Средневековья? Макиавелли прямо рекомендовал их правителям и государям действовать во внешней политике посредством заговоров (о внутренней политике и говорить нечего). Многие помнят, что Америку открыл Колумб и испанцы быстро завоевали там богатые земли, из которых вывезли огромное количество золота и серебра. На нем и вырос капитализм Запада (хлеб стали покупать в Польше, своих крестьян согнали с земли и послали на фабрики). Но разве не странно — Испания при этом разорилась и влезла в неоплатные долги, а ее золото перетекло в Англию и Голландию. Как это случилось? В результате заговора голландских евреев-банкиров (Голландия была частью империи Филиппа Второго, короля Испании). Это была блестящая операция, которая во многом определила исторический процесс в Западной Европе на три века.
Ближе к нам — Великая французская революция. Ее подготовка — история классического полувекового заговора. Этот заговор даже восхищает своим изяществом. Группа «прогрессивных» ученых стала выпускать энциклопедию, главный смысл которой заключался в подрыве всех устоев старого порядка. Любая статья, посвященная самому специальному научному вопросу, как-то должна была посеять сомнение в праве на существование монархии и религии. В клубах и ложах обсуждались планы разрушения всех устоев традиционного жизнеустройства, вырабатывались необычные концепции (например, террора как средства власти). Обсуждения эти были конспиративными, велись в обстановке заговора и оставили мало следов. Например, до сих пор достоверно не известно, почему и как было решено казнить Лавуазье, величайшего ученого Франции, к тому же оказавшего революции неоценимые услуги.
Наконец, XX век. Начинается «холодная война» против Российской империи. Первой ее кампанией видные западные ученые считают заговор по организации русско-японской войны, которая нанесла по российской государственности сильнейший удар. Об этой операции западных дипломатов и спецслужб мы знаем очень мало. Почему же? Потому, что она готовилась в обстановке секретности — была типичным заговором. Если бы не была опубликована серия книг, эта история показалась бы фантазиями приверженца «теории заговора».
А вспомним настроения интеллигенции в начале 80-х годов XX века. Если бы кто-то на кухонных посиделках сказал, что Запад содержит международную сеть политических убийц, его бы выгнали как сумасшедшего — «тебе к Кащенко надо!». Но вот в 1991 году ликвидировали СССР и стали рассекречивать материалы — жест доброй воли. Западные газеты опубликовали историю сети негласных убийц «Гладиатор». Она была создана в 1951 году НАТО и подчинялась его высшему командованию, что признал экс-генеральный секретарь НАТО Манфред Вернер.
В эту организацию вербовались неофашисты из Черного Интернационала, ее задачей было развязать террор в случае прихода к власти коммунистов в Западной Европе. На счету «гладиаторов» большое число убийств и провокаций, особенно совершенных в Италии и Испании. Сорок лет содержали такую организацию государственного терроризма — и никто не проговорился. Это пример того, как гипотезы в рамках «теории заговора» могут моментально превратиться в факты.37 Когда с 1996 года стали рассекречивать материалы доктрины холодной войны (истекли 50 лет), таких примеров появилось довольно много.
Февральскую революцию 1917 года готовила думская оппозиция, главную роль в которой играли кадеты. Это на свету. А главной координирующей силой было политическое масонство, которое и организовало широкий антимонархический фронт. Но ведь подготовка Февраля — это система заговоров, причем в них огромную роль играла именно «мировая закулиса» (ей противостояла, очень неэффективно, «придворная камарилья» — также посредством заговоров, вплоть до убийств). Одна только организация голода в столицах в январе — феврале 1917 года чего стоит, при том что запасы хлеба были достаточны. Да, транспорт был развален, продовольственные склады скуплены банками (иностранными), везде коррупция — но ведь надо было этими «предпосылками» суметь воспользоваться в нужном месте в нужный момент.
Взглянем на нашу всем известную реальность. Важную роль в ней играют теневые силы, которые не обнаруживают своих намерений, способов действий и т. д. Например, преступный мир. Он скрыт, его деятельность основана на заговоре, мы можем судить о нем лишь по косвенным данным и по результатам уже реализованных угроз. Но мы обязаны учитывать его как важного субъекта общественных процессов.
В какое нелепое положение мы попали! В реальной жизни мы наблюдаем судьбоносные результаты совершенно конкретных заговоров, которые вынашиваются конкретными людьми в конкретных кабинетах или даже квартирах. Это — важное явление общественной и политической жизни. Но изучать его и принимать во внимание мы не должны, это даже представляется чем-то постыдным для культурного человека. Ах, вы верите в теорию заговора! Да причем тут вера, когда вот они — факты, даже данные нам в ощущении!
Стоит еще отметить, что особую активность в обличении «теорий заговора» проявляют как раз те идеологи и их публицисты, которые больше всех эксплуатируют склонность массового сознания верить в эти самые «заговоры». В начале 1990-х годов у части российских обществоведов на время установились довольно тесные контакты с американскими советологами — шел обмен впечатлениями от перестройки. Очень часто самые бесстрастные изложения нашими докладчиками общеизвестных в СССР событий прерывались возгласами американских коллег: «Ну, вы вещаете в канонах теории заговора!»
Что же мы наблюдали после атаки на небоскребы Нью-Йорка 11 сентября 2001 года? Уж это событие наверняка было результатом заговора! Но все СМИ США излагали, как нечто очевидное, совершенно фантастическую версию о заговоре арабов-исламистов, которые по самоучителю освоили мастерство пилотирования «Боингов», захватили самолеты и в сложнейших маневрах на малой высоте на вираже таранили башни. А разработал этот сатанинский замысел и руководил им таинственный Усама бен Ладен откуда-то из пещеры в Афганистане. Исходя из этого произошло вторжение в Афганистан и, частично, в Ирак, где Аль-Каида тоже раскинула свои сети. Если бы в это время США не находились в состоянии опасного стресса, никто бы в эту версию не поверил — вот уж типичная «теория заговора». Но ее разумно приняли, потому что копаться в этих страшных проектах — себе дороже. Лучше помалкивать, «не раздражать полицейского».
Из всего вышесказанного можно вывести установки, которым мы будем следовать, конструируя методологическую схему для задачи составления «карты субъектов» тех угроз, перед которыми оказалась Россия в начале XXI века.
Эти установки таковы. Основу должен задавать рациональный подход. На первом витке анализа мы, имея образ ядра главных угроз, пробежим весь спектр известных социальных субъектов, определяющих обстановку в том пространстве, где угрозы зарождаются и реализуются. Мы исходим из предположения, что маргинальные, экстравагантные и совершенно новые субъекты пока что играют в этой драме вспомогательные роли. Основные усилия совершают субъекты, которые за последние два десятилетия уже обнаружили себя и о которых у нас есть сведения. Это предположение несет с собой риск упустить что-то существенное, но этот риск мы будем иметь в виду и оценим его на втором, более детальном витке анализа.
Обзор гипотез, выдвигаемых в рамках «теории заговора», служит полезным дополнением как указание на «подозрительных субъектов». Однако он должен храниться в отдельной папке и периодически подвергаться скептической оценке.
Для систематического «кастинга» субъектов надо классифицировать их множество по разным основаниям. Для начала можно предложить деление на следующие крупные классы.
— Те, которые порождают угрозы посредством своих действий, и те, которые порождают угрозы своим бездействием. 38
— Те, которые целенаправленно планируют свои действия как заведомо угрожающие или чреватые рисками, и те, кто создает угрозу по ошибке (незнанию, халатности и пр.).
— Те, которые действуют (или бездействуют) извне России, и автохтонные субъекты как элементы российского общества и государства.
— Те, которые действуют в сравнительно «длинном» времени (создают «предпосылки»), и те, которые создают актуальные угрозы.
На следующем уровне эти большие классы можно разделить по другим основаниям на более мелкие группы: по статусу, объектам воздействия, используемым технологиям и ресурсам, по динамике своего состояния и пр.
Эта классификация, как и любая другая, основана на абстракции и упрощает картину. Это неизбежно и необходимо на первых этапах. Затем образ каждого субъекта будет обогащаться включением в него дополнительных признаков.
Очевидно, что объектом такого анализа являются именно общности, хотя для удобства их бывает уместно ассоциировать с какими-то символическими фигурами типа Горбачева, Чубайса или Басаева. Но они — лишь знаки, реальным субъектом всегда служит социокультурное сообщество, соединенное особой когнитивной структурой, социальными связями, интересами и организацией (чаще неформальной). Это могут быть члены корпорации, профессиональной, субкультурной или этнической группы, статусной группы с сословными признаками (как номенклатура или воры). Признавая большую роль личностей, занимающих исключительный статус и располагающих огромными ресурсами власти и авторитета, мы говорим об угрозах как социальном явлении и об их социальных субъектах. Для такого анализа требуется беспристрастность, а понятие вины если и применяется, то лишь как художественное средство.
Важный вопрос — временной диапазон ретроспективного анализа, которым разумно ограничить время зарождения и вызревания актуальных угроз. Удревнение проблем по большей части лишает анализ прикладной ценности. Во время перестройки много говорилось, что причиной нынешних бед России стало принятие христианства от Византии, а также вздорное решение Александра Невского отогнать тевтонов с их цивилизаторской миссией. Это бесполезные рассуждения — и потому, что отменить те события невозможно, и потому, что с тех пор Россия прошла множество перекрестков, на каждом из которых корректировался вектор развития на следующем отрезке. Если страна не отказывалась от православия (не устраивала Реформации) и продолжала почитать Александра Невского как святого, то это значит, что в этой части матрицы, на которой была собрана России, изменений не требовалось. Может быть, существовали силы, которые требовали этих изменений, но они были слишком слабы.
В современной России, на мой взгляд, тем перекрестком, начиная с которого стали зарождаться актуальные угрозы, стал выход из мобилизационного состояния после войны, т. е. середина 1950-х годов. То есть нынешние и наметившиеся угрозы — продукт постсталинского периода.
Разумеется, зерна потенциальных угроз остаются от всех предыдущих периодов: и от царского времени, и от Февральской и Октябрьской революций и Гражданской войны, и от коллективизации и огосударствления этничности в модели СССР, и от депортации народов, и от репрессий. Однако чтобы «оживить» эти зерна, посеять их и получить урожай в виде актуальных угроз начала XXI века, требовалось создать благоприятные условия и вырастить современную социокультурную общность, способную стать субъектом конкретной угрозы.
Наличие зерен угроз, унаследованных от прошлого, — неизбежность. Известно, что каждое поколение должно преодолевать угрозы, выпавшие на его долю. Можно сказать, что при этом всегда возникают, как побочный продукт, зародыши новых угроз, которые и наследуют, в латентном состоянии, последующие поколения. Их обязанность — обезвредить эти зародыши, разрядить эти «мины замедленного действия». Если ответственные за эту операцию государственные структуры или общественные институты этого не сделали, то их и надо отмечать на «карте» как субъектов, возникших из зародышей угроз, — как и тех субъектов, которые культивировали эти «ростки».
Перестройка дала нам огромный учебный материал по этой теме. Одна лишь казнь Николая Романова, которая еще в начале 1980-х годов была всего лишь историческим эпизодом в огромном катаклизме, послужила инструментом глубокого раскола в обществе XXI века. А подобных операций, для которых приглашались «субъекты с того света», было проведено множество. Только на описаниях торжественных перезахоронений останков можно открыть большой практикум по кризисному обществоведению.
Из опыта последних тридцати лет можно вывести ряд тезисов, в пользу которых говорит множество фактов. Вкратце, без рассмотрения доводов, сформулируем их так.
1. Создание предпосылок для активных операций «субъектов угроз» против России (как и любого государства) — процесс молекулярный. В нем участвуют большие общности, действующие по всем каналам социодинамики культуры.
Исследование этого процесса — один из ключевых разделов учения о гегемонии Грамши. Это — часть общей теории революции как слома государства и перехода к новому социально-политическому порядку. Гегемония — не застывшее, однажды достигнутое состояние, а динамичный непрерывный процесс. Грамши дает такое определение: «Государство — это вся совокупность практической и теоретической деятельности, посредством которой господствующий класс оправдывает и удерживает свое господство, добиваясь при этом активного согласия руководимых». Такое активное согласие было утрачено монархией в 1917 году, советским государством — в 1991 году, и оно еще не достигнуто властью постсоветской России.
Главное действующее лицо в установлении или подрыве гегемонии — интеллигенция. Главная общественная функция интеллигенции — не профессиональная (инженер, ученый, офицер, священник и т. д.). Главная функция — создание и распространение идеологий, установление или подрыв гегемонии того или иного порядка. Таким образом, интеллигенция — главный субъект, создающий или разрушающий условия для эффективных ударов боевых субъектов угроз.
Рассуждая в духе Грамши, социолог Г.С. Батыгин пишет: «Интеллектуалы и публицисты обеспечивают трансмиссию «социального мифа»: идеологий, норм морали и права, картин прошлого и будущего. Они устанавливают критерии селекции справедливого и несправедливого, достойного и недостойного, определяют представления о жизненном успехе и благосостоянии, сакральном и профанном. Любая тирания уверенно смотрит в будущее, если пользуется поддержкой интеллектуалов, использующих для этого образование, массовую информацию, религию и науку. Но если альянс власти и интеллектуалов нарушен, происходит кризис легитимности и реформирование системы» [13].
2. Можно высказать как гипотезу, что главным условием для зарождения и вызревания фундаментальных угроз является пассивность субъектов защиты, а не деятельность активных субъектов угроз.
От активных субъектов исходит конкретная острая угроза, но их успех или неудача зависят от состояния защиты. На войне, чтобы прорвать организованную дееспособную оборону, требуется тройной перевес сил наступления. Такого перевеса сил в процессах, представляющих угрозу обществу, создать почти никогда не удается. Успех достигается только посредством предварительной дезактивации защитных сил общества, обеспечения его пассивности.
Это было ясно с древности и было даже отражено в формальном праве. Аристотель писал в «Афинской политии»: «Видя, что в государстве часто происходят смуты, а из граждан некоторые по беспечности мирятся со всем, что бы ни происходило, Солон издал относительно их особый закон: “Кто во время смуты в государстве не станет с оружием в руках ни за тех, ни за других, тот предается бесчестию и лишается гражданских прав”».
Плутарх тоже отмечает этот момент в законах Солона: «Из остальных его законов особенно своеобразным и странным является тот закон, который повелевает, чтобы был лишен гражданской чести человек, не примкнувший во время смуты ни к той, ни к другой партии. Но он хочет, как кажется, чтобы никто не относился равнодушно и безучастно к общим интересам, оградив от опасности личное достояние и отговариваясь тем, что не разделяет горя и страданий своей родины; он хочет, чтобы всякий немедленно примкнул к тем, которые преследуют лучшие и более справедливые цели, делил с ними опасности и помогал им, а не выжидал в безопасности того, что предпишут победители» [9].39
Конечно, на суде истории главными обвиняемыми оказываются деятельные «диверсанты», но надо вспомнить и их пассивных союзников — даже тех, кто не выполнил своей обязанности обеспечить воспроизводство в новом поколении активных защитников страны. В выполнении этой функции в СССР произошел срыв, и мы должны причислить к числу субъектов угроз тех, кто этой функции не выполнил, искренне считая себя ответственными защитниками СССР.
Вспомним 60-80-е годы XX века. Кто несет ответственность за деградацию этой защитной функции? Надо признать, что Сталин и руководимая им команда эту функцию в течение своего «отчетного периода» в общем выполнили успешно, что и показала Великая Отечественная война. Дальше возникла неопределенность. В новых условиях, со сменой поколений старые методы быстро теряли эффективность. Общество вступило в новый этап, а руководство не смогло выработать адекватной доктрины и создать адекватные новым угрозам средства защиты. Интеллектуальная элита КПСС и советского государства оказалась несостоятельна. Старое поколение (представленное Сусловым) могло лишь «подморозить» процесс деградации мировоззренческой матрицы общества. А новое само стало источником угроз.
Вот когорта виднейших советских интеллектуалов, которые вместе учились на философском факультете МГУ: Мамардашвили, Зиновьев, Грушин, Щедровицкий, Левада. Теперь о них пишут: «Общим для талантливых молодых философов была смелая цель — вернуться к подлинному Марксу». Они вместо изучения реального общества своей страны с целью его укрепления вернулись к Марксу, в Англию XIX века. Что же могла обнаружить у «подлинного Маркса» эта талантливая верхушка советских философов для понимания России второй половины XX века? Жесткий евроцентризм, крайнюю русофобию и отрицание «грубого уравнительного коммунизма» как реакционного выкидыша цивилизации, тупиковой ветви исторического развития. Начитавшись классиков, они почти все сдвинулись к радикальному антисоветизму. Те, кто пошли учиться как защитники советской системы, сначала перешли на позиции враждебного инакомыслия, а потом влились в ряды ее активных разрушителей.
Но как обстоят в этом смысле дела в постсоветской России? Гораздо хуже, чем в СССР. Пока что действуют временные подпорки, «шунтирующие» структуры, порожденные ожиданием неведомых и невозможных для советского порядка потребительских благ и свобод. Но дело в том, что субъекты угроз для СССР вовсе не были демобилизованы после ликвидации Союза, и нынешняя Россия рассматривается как объект дальнейшего разрыхления, дробления и ослабления.
Это противоречие фундаментально, поскольку Россия, несмотря на официальную антисоветскую риторику, живет на остатке советских ресурсов и советских производственных и социальных структур. Она вынуждена их воспроизводить и опираться на них в восстановительных программах (пусть и очень робких). А что касается программы нациестроительства и консолидации общества, здесь едва ли не главным символическим ресурсом остается общая память о Великой Отечественной войне и Победе. Но это именно советское наследство, потому оно и подвергается таким интенсивным атакам в духовной и политической сфере. Стараясь уничтожить или дискредитировать эти ресурсы, власть становится не только пассивным, но и активным субъектом угроз для России.
3. Выделение и изучение отдельных субъектов угроз полезно лишь на первой стадии анализа, как абстракция. Затем их надо встраивать в системный контекст. В любой угрозе субъекты действуют как союзы — системы с сильными кооперативными эффектами.
Эти системы очень подвижны, при подготовке «предпосылок» многие субъекты могут быть быстро мобилизованы и активированы. Например, видный идеологический работник и автор политических детективов Джон Ле Карре к самому началу чеченской войны (1994) уже подготовил книгу в качестве ее информационной поддержки.
В предисловии к этой книге он пишет, что после эйфории перестройки среди западных лидеров «возобладал здравый смысл, они сохранили спокойствие и продолжили холодную войну другими средствами… Еще не сняв комбинезона холодной войны, мы, победители, молили Бога, чтобы вспыхнул новый конфликт — чтобы мы снова могли почувствовать себя уверенно». Он даже слегка издевается над нашими либералами: «Самоопределение угнетенных народов было краеугольным камнем нашей старой доктрины антикоммунизма. В течение полувека мы проповедовали ее во все горло… Независимость была самым драгоценным бриллиантом в риторике свободного мира. Сегодня эта идея, как и слово либерал, означают мятеж и беспорядок».
Этот «мятеж и беспорядок» были реализованы как угроза уже против постсоветской России. Кто же создавал из части чеченского населения активного субъекта этой угрозы? Спецслужбы Запада в союзе с антисоветскими «либералами» в России. Один из таких либералов А. Нуйкин с гордостью признается в 1992 году: «Как политик и публицист, я еще совсем недавно поддерживал каждую акцию, которая подрывала имперскую власть… Мы поддерживали все, что расшатывало ее. И правильно, наверное, делали. А без подключения очень мощных национальных рычагов, взаимных каких-то коллективных интересов ее было не свалить, эту махину».
Это — пример активизации политизированной этничности. Аналогична программа мобилизации антигосударственной активности специфической социальной группы — шахтеров. Здесь тоже действовала смешанная бригада западных специалистов (ученых и профсоюзных работников) и российских специалистов (ученых и политиков).
Угрозы для СССР замышлялись и воплощались внутри советского общества союзом либеральной интеллигенции с частью номенклатуры и преступного мира — в альянсе со всей «армией холодной войны» Запада. После ликвидации СССР против государства нынешней России действует в общем тот же альянс. Его модификация заключается, видимо, в резком сокращении участия бывшей советской номенклатуры (и по убеждениям, и по возрасту) и резком усилении криминальной компоненты. Однако существенно обновились технологии, расширился состав «субъектов нового типа» (за счет террористов и «виртуальных» участников «с того света» в форме потока воспоминаний и политизированных сериалов на исторические темы).
Власть в стремлении «задобрить противника» предоставляет для деятельности этого обновленного альянса режим наибольшего благоприятствования.
Вот случай помягче — всплеск кризиса в России в 2008-2009 годы. Непосредственным субъектом этой угрозы были банки, втянувшие российскую экономику в этот «чужой» кризис. Показателем поведения банковской системы служит размер выдачи ими необеспеченных кредитов и масштаб участия в спекулятивных операциях. В прессе приводились такие сведения: «Согласно данным Центробанка, финансовые показатели 1124 действующих российских кредитных организаций, исключая Внешэкономбанк, на 1 августа 2008 года, т. е. с началом обвала цен на нефть, выглядели следующим образом…
На покупку акций и другие формы участия в чужом капитале банки затратили свыше 3,11 трлн рублей. Однако сегодня из-за обвала котировок продавать акции придется с громадными убытками… Получается, что на 1 августа банки разместили на стороне 20,45 трлн рублей, т. е. на 2,66 трлн рублей больше, чем имели своих и чужих средств, или на 5,68 трлн больше позаимствованных чужих. Возник дефицит платежного баланса, что увеличило дефицит денежного обращения… Таким образом, можно резюмировать следующее. Почти все российские банки, уподобляясь многим западным, проводили путем выдачи кредитов, не обеспеченных соответствующими банковскими активами, по сути, эмиссию фальсифицированных безналичных денег. Хотя денежная эмиссия — исключительная прерогатива Центробанка».
Ясно, что это создавало большой риск для экономики (контрабанда фальшивых денег издавна была средством войны). Значит, банки были субъектом, создающим угрозу. Но кто отвечал за поведение российских банков и кто поощрял их заниматься рискованной спекуляцией? Здравый смысл подсказывает, что спекуляции банков на рынках должна быть под контролем, а их заимствования ограничены в какой-то пропорции от суммы вкладов. Это — функция государства. Значит, финансовые власти РФ можно считать пассивным субъектом упомянутой угрозы (см. также Приложение).
4. В союзах субъектов, «генерирующих» угрозы, полезно выделить тех, кто выполняет важную функцию «усыпляющих бдительность». Они, даже действуя очень малыми силами, резко снижают способность общества и государства предвидеть, распознавать и оценивать угрозы. Это, как правило, персоны, обладающие авторитетом, или высокие должностные лица.
Вот примеры таких действий. В советское время М.С. Горбачев успокаивал доверчивых граждан, которые видели в реформе угрозу их благополучию: «Иные критики наших реформ упирают на неизбежность болезненных явлений в ходе перестройки. Пророчат нам инфляцию, безработицу, рост цен, усиление социального расслоения, т. е. то самое, чем так “богат” Запад». При этом в окружении самого Горбачева никто и не сомневался в том, что реформы приведут к «инфляции, безработице, росту цен и усилению социального расслоения». Президент СССР усыплял бдительность общества.
Важная операция уже в постсоветской России — дефолт 1998 года. Подготовка к этой операции изучалась специалистами, и последствия могли быть сильно смягчены. В январе 1998 года в Российском торговофинансовом союзе был подготовлен, а в апреле разослан в министерства, ведомства и Центральный банк доклад, в котором были с большой точностью предсказаны момент и ход кризиса. Доклад был подготовлен на основе анализа большого объема информации из зарубежных и российских источников. Вывод сводился к тому, что Россия стоит на грани девальвации рубля (вплоть до пятикратной) и накануне обвала фондового рынка.
Этот доклад был нормальным продуктом профессионального «мониторинга экономической ситуации», проведенного по заказу госструктур. Но против него сразу были приняты меры. Экс-министр экономики Е. Ясин назвал его «антиутопией», Ясина поддержал А. Чубайс. Начальник департамента ценных бумаг Минфина Белла Златкис 20 мая (!) советовала инвесторам: «Говорю с полной уверенностью: надо покупать ГКО. Их доходность столь высока, что компенсирует возможные риски изменения курсовой стоимости рубля. Кстати, такой же совет могу дать не только частным инвесторам, но и профессиональным участникам фондового рынка».40 Председатель Центробанка С. Дубинин даже призывал «плюнуть в глаза» тем, кто «распускает слухи» о девальвации рубля. А буквально накануне дефолта Ельцин заявлял: «Дефолта не будет!».
Заверения о том, что нынешний кризис Россию не затронет и она останется в мире «островком стабильности», мы слышали совсем недавно, летом 2008 года. Уроки поднявшейся тогда новой волны кризиса стараются замалчивать, но кое-что надо вспомнить.
Основные параметры финансового кризиса в США определились уже в 2007 году, и никаких оснований считать, что этот кризис не будет экспортирован в Россию, не было. Тем не менее вплоть до конца лета 2008 года прогнозы состояния российской экономики оставались радужными. В прогнозах значения индекса российской биржи РТС на конец 2008 года, данных «финансовыми аналитиками», которых опрашивали в начале 2008 года, предсказывался рост до уровня в диапазоне 2700 — 3500 пунктов. В действительности, к концу 2008 года российский фондовый рынок стал мировым лидером по глубине падения. 19 мая 2008 года индекс РТС был на отметке 2498,1 пункта, на 26 декабря — 644,5 пункта, снизившись на 74,2%. 23 февраля 2009 года индекс РТС составлял 517 пунктов, т. е. потерял 79,3% от максимального значения.
Таким образом, сообщество финансовых аналитиков, работающих в России, приходится признать вольным или невольным «субъектом угрозы», независимо от того, является ли это сообщество несостоятельным в выполнении своей профессиональной функции или «диверсантом».
Безосновательно успокаивающими были и заявления высших руководителей на XII Международном Санкт-Петербургском экономическом форуме (6-8 июня 2008 года, за два месяца до начала обрушения российского фондового рынка). На пленарном заседании Д.А. Медведев заявил: «В мире уже обозначились новые центры экономического развития. И Россия — это один из них, поэтому она намерена участвовать в формировании новых общих правил игры на мировом рынке. Поэтому уже в ближайшее время будет принят план превращения российской столицы в мировой финансовый центр, а рубля — в одну из ведущих резервных валют».
Первый вице-премьер И. Шувалов на том же Форуме сделал такое предсказание: «К концу этого года Россия станет шестой по размеру экономикой в мире». Говоря о «пяти ключевых проблемах», стоящих перед страной, он даже не упомянул об угрозе назревающего кризиса.
На встрече с активом «Единой России» 25 сентября 2008 года В.В. Путин сказал: «Россия подошла к этому кризису окрепшей, с большими резервами, с хорошо и эффективно работающей экономикой… Достаточно стабильная политическая и социальная ситуация говорит о том, что мы чувствуем себя уверенно».41
5. В целом мониторинг потенциальных и активных субъектов угроз для России необходимо вести как неотъемлемую часть работы по выявлению и оценке самих угроз. С другой стороны, при изучении социальной структуры нашего общества и составлении «карты» социокультурных общностей современной России надо отдельно анализировать потенциальные возможности участия каждой из них в создании угроз для России — своими действиями или бездействием.
Полезно проводить (хотя бы индивидуально, даже в уме) «учебные игры», анализируя карту событий свершившихся угроз, оценивая действия и бездействие всех вовлеченных сообществ. От таких размышлений, и тем более коллективных организованных занятий, старательно отвлекают несущие ответственность государственные структуры и корпорации (коммерческие или профессиональные), на которые явно ложится существенная доля вины. Надо не поддаваться на их отвлекающие дудочки и выполнять свою обязанность разумного человека и гражданина.
Примером хорошего объекта для такой учебной игры служит крупная авария на Саяно-Шушенской ГЭС (СШГЭС) 17 августа 2009 года. По своему масштабу ее относят к техногенным катастрофам. На Чернобыльской АЭС был разрушен один блок мощностью 1 ГВт, а на СШГЭС — девять гидроагрегатов из десяти с общей мощностью 4,4 ГВт. Важно и то, что ГЭС всегда считались самым безопасным источником электрической энергии большой мощности. Общество было потрясено небывалым характером катастрофы. Она приобрела символическое значение как знак перехода страны в новое состояние.
Можно определенно сказать, что эта авария — продукт реформы, ведь в негодность пришла не материально-техническая часть ГЭС, а ее социальный уклад, созданный в ходе реформы. Взятая в целом как развивающаяся система, эта авария, ее вызревание и ее последующее осмысление дают адекватный портрет российского общества и государства почти во всех их главных срезах, в том числе позволяют выпукло представить «карту субъектов», обеспечивших реализацию угрозы.
Эта авария — результат глубоких сдвигов в техносфере России. Начнем с того, что в энергетике России была принципиально изменена цель деятельности. Энергетические системы в любой индустриальной стране выполняют жизненно важную функцию и являются системами государственной безопасности. Их назначение — обеспечение потребностей и поддержание живучести страны, а не извлечение выгоды. Выгода здесь вторична, не она диктует приоритеты в принятии решений, в этом не различались ни СССР, ни США.
Реформа произвела фундаментальный переворот в российской энергетике — она сделала прибыль первостепенным вопросом. Это и стало главной предпосылкой к аварии на СШГЭС. Изменился социальный уклад электростанций, организация труда, критерии распределения средств, профессиональные нормы, восприятие рисков и, шире, тип рациональности работников на всех уровнях иерархии. Все общности, активно проводившие и поддержавшие эту реформу, вольно или невольно стали творцами катастрофы СШГЭС.
Депутат А. Бурков, входивший в состав Парламентской комиссии по расследованию причин аварии, сказал: «Работа станции была подчинена главной задаче — извлечению прибыли. Поэтому и главной службой в системе “РусГидро” были финансисты и экономисты, под влиянием или, возможно, под давлением которых находились инженерные службы. По-другому сложно объяснить то, что срок жизни второго гидроагрегата по всем техническим параметрам практически истек, но при этом не была заказана новая турбина, и даже не был разработан план мероприятий по дальнейшей безопасной эксплуатации турбины, которая выработала свой ресурс».
Но этого мало. «Демократическая революция» отменила для человека обязанность жить. В советское время эта обязанность воплощалась во множестве тиранических требований — мыть руки перед едой, делать прививки от тифа и кори и производить плановый капитальный ремонт техносферы. Невыполнение этих требований влекло за собой наказание. Все эти требования были отменены, одно за другим, в годы реформы. Символическим действием государства стала ликвидация Госстандарта, который превращал главные конкретные требования в законы. Инерция культуры и воспитания еще в какой-то мере заставляет людей соблюдать нормы и запреты, но эта инерция быстро иссякает. Общность профессионалов и политиков, которые готовили и принимали закон о ликвидации Госстандарта и резком снижении полномочий Технадзора, — субъект угрозы техногенных аварий и катастроф. Те, кто обеспечивал им информационное прикрытие в СМИ и системе образования, — менее активные, но тоже важные участники подготовки этой беды.
Каковы были конкретные изменения в состоянии СШГЭС, вызванные «сменой цели производственной деятельности» и создавшие предпосылки аварии? Прежде всего, резкое сокращение инвестиций, вплоть до изъятия из отрасли амортизационных отчислений на обновление основных фондов, и резкое сокращение объемов ремонтных работ (почти в четыре раза).
О степени износа оборудования СШГЭС было известно верховной власти. Руководитель Счетной палаты С. Степашин сказал 8 сентября 2009 года: «Два года назад была проверена Счетной палатой Саяно-Шушенская ГЭС, где мы указали, что там 85% технологического износа. Было направлено представление в правительство и письмо в Генеральную прокуратуру. Ответ был следующий: это акционерное общество, вот за счет акционеров пусть они там все и восстанавливают… Это — к вопросу о реформе электроэнергетики и так называемом государственном подходе к этой теме».
Председатель Комитета Госдумы по энергетике Ю. Липатов заявил, что безопасная эксплуатация гидроагрегатов, исчерпавших свой проектный ресурс, возможна «только при квалифицированной эксплуатации и своевременном и качественном проведении ремонтных и профилактических работ». Но именно это оказалось невозможно обеспечить в нынешних условиях — в частности, из-за развала отечественного машиностроения. Развалилось оно не под воздействием стихии, а в результате конкретных политических решений. Те, кто их принимал и активно поддерживал, готовили эту катастрофу, те, кто им не противодействовал, — пассивные соучастники, надо смотреть правде в глаза.
Второй фактор, который резко снизил качество эксплуатации и содержания технических систем в России — установка реформы на расчленение сложившейся в СССР структуры предприятий. Эффективным инструментом «перехода к рынку» считалась замена системы технологических функций, которая служила «скелетом» советского предприятия, на систему коммерческих трансакций, совершаемых между независимыми «хозяйствующими субъектами». За первые пять лет реформы (1992-1996) число предприятий в промышленности России выросло в 6 раз. Новых заводов построено не было, этот рост означал расчленение предприятий. Так, в энергетике в отдельные предприятия были выделены ремонтные службы. Для больших машин, типа турбин и генераторов ГЭС, разделение функций эксплуатации и ремонта имело крайне негативный эффект.
Субъектами угроз стали государственные контролирующие органы. Рынок не может обеспечить безопасность, его идол — прибыль, это общеизвестная истина. И вот, объявляя переход к рынку, упраздняют Госстандарт и заменяют ГОСТы корпоративными регламентами, за которые никто не отвечает. Подумать только: «за время существования РАО “ЕЭС России” не велся мониторинг отказов энергетического оборудования»!
В обзорной статье после аварии говорилось: «Технические причины [аварии] начались с момента окончания ремонта ГА-2 [2-го гидроагрегата]. С этого момента ГА-2 ни дня не работал в штатном режиме. Специалисты, отказывающиеся принять ГА-2 в эксплуатацию, так или иначе от работ были руководством компании отстранены. Оставшиеся “специалисты” были запуганы менеджментом, так как поселок маленький и с работой не разбежишься». Значит, сообщество технических специалистов на ГЭС не выполнило своего долга инженера из страха перед собственниками и руководством компании. Акт о причинах аварии фиксирует невероятный факт: «По данным анализа архивов АСУ ТП, проведенного в период с 21.04.2009 до 17.08.2009, наблюдался относительный рост вибрации турбинного подшипника ГА-2 примерно в 4 раза, что отражено графически». Максимальные значения вибрации превысили допустимый уровень в мае — через месяц после ремонта, а средние значения пересекли «красную черту» в июне. Уже 7 июля вибрация временами превышала допустимый уровень в три раза!
Гидроагрегат шел к неминуемой катастрофе, а инженеры послушно молчали. Многие из них погибли, их беспомощность можно понять. Но ведь надо сделать тяжелый вывод: новые социальные условия несовместимы с нормами эксплуатации больших машин. Подчинившись денежному мешку, инженерное сообщество исчезло. А без него техносфера становится источником угроз.
Перед нами катастрофа не столько техническая, сколько культурная и социальная. Система производственных отношений, созданная на крупных предприятиях, примером которых и служит СШГЭС, способна отключить у высокообразованных, опытных людей разум, профессиональную этику и даже инстинкт самосохранения.
«Карта общностей», ставших субъектами этой катастрофы, должна стать важнейшим учебным пособием обществоведения современной России.
Приложение
М. Гельман пишет в газете «Промышленные ведомости» (01.12.2008): «В 2007 г. общий объем торгов валютой, акциями и различными финансовыми бумагами на всех площадках Группы РТС достиг почти 18 трлн, увеличившись за год в 6 раз, а Группы ММВБ — 107 трлн рублей, увеличившись за год вдвое. Суммарно это составило 125 трлн или более 200% по отношению к обороту всех отраслей экономики. Налицо очередной результат слепого копирования пороков американской финансовой системы — громадный «мыльный пузырь”…
Замечу, что все приведенные выше исходные данные размещены в официальных различных документах различных организаций, министерств и ведомств. Однако ни одного сводного среди них, где приводились бы результаты сопоставления показателей, хотя бы те, которые изложены в статье, обнаружить не удалось. Сложилось впечатление, что макрофинансовым анализом в стране никто официально не занимается.
На всякий случай я опросил нескольких специалистов в области финансов, среди которых были и официальные лица, известно ли им прошлогоднее соотношение продаж на фондовых рынках страны с оборотом в российской экономике. Оно составило, как показано выше, более 200%. Увы, никто об этом не знал, а среди публикуемых Центробанком показателей эти сведения отсутствуют. Хотя именно ЦБ и Минфину вменено в обязанность контролировать финансы страны и их обращение. Ведь это не частный, а государственный ресурс, фальсификация которого не должна вообще допускаться властями».
Лекция 14
Разрушение культуры
Во время перестройки и реформы главным объектом воздействия было культурное ядро советского общества. При достаточной глубине его разрушения терял связность и волю советский народ, а значит, можно было ликвидировать СССР, сменить политическую систему, произвести передел собственности и кардинально перераспределить доходы.
Удар был нанесен столь сильный, что была повреждена культура России в целом, как система, во всех ее элементах и связях. Более того, были запущены механизмы разрушения культуры, которые вошли в режим самовоспроизводства и даже самоускорения. Этот процесс стал угрозой, чреватой перерастанием в национальную катастрофу.
Никакой программы блокирования этого процесса и восстановления поврежденных частей не выработано ни в государстве, ни в обществе. Сопротивление носит молекулярный неорганизованный характер, и шансы на его решающий успех невелики. Требуются программа и организация.
Рассмотрим инструменты разрушения и типы повреждений, которые нанесены российской культуре. Подойдем прагматически, видя в культуре систему, необходимую для существования народов России и самой России как страны.
Кризис культуры всегда связан с кризисом ее философских оснований. По ним и били. В центре любой национальной культуры — ответ на вопрос «что есть человек?». Вопрос этот корнями уходит в религиозные представления, но прорастает в культуру. На это основание надстраиваются все частные культурные нормы и запреты.
Человек создан (преображен из животного) миром культуры. Первое дело культуры — заставить и научить нас быть людьми. Дело культуры — дать нам знания, умения и мотивы, чтобы жить в обществе и непрерывно создавать его. Культура дает нам квалификацию — быть членом общества. Она загоняет нас в рамки дисциплины, как при обучении рабочего, врача и пр. Культура вбивает в нас множество табу и запретов, подчиняет цензуре. Культура дает нам знания и умения быть частицей народа. Это сложное обучение и трудное дело.
Тысячу лет культурное ядро России покоилось на идее соборной личности. Человек человеку брат! Конечно, общество усложнялось, эта идея изменялась, но ее главный смысл был очень устойчивым. К нам был закрыт вход мальтузианству с его идеей борьбы за существование (и с отрицанием права на жизнь бедных). И вдруг культурная элита в конце XX века впала вслед за идеологией в самый дремучий социал-дарвинизм, представив людей животными, ведущими внутривидовую борьбу за существование. Конкуренция — это наше все!
Кризис культуры возникает, когда в нее внедряется крупная идея, находящаяся в непримиримом противоречии с другими устоями данной культуры — люди теряют ориентиры, путаются в представлениях о добре и зле. Вот определение культурной травмы: «Если происходит нарушение порядка, символы обретают значения, отличные от обычно означаемых. Ценности теряют ценность, требуют неосуществимых целей, нормы предписывают непригодное поведение, жесты и слова обозначают нечто, отличное от прежних значений. Верования отвергаются, вера подрывается, доверие исчезает, харизма терпит крах, идолы рушатся» (Штомпка).
Травма возникла, потому что авторитетные деятели культуры России стали убеждать общество, что «человек человеку волк», а элита гуманитарной интеллигенции — прямо проповедовать социальный расизм.
Внедрение в массовое сознание антропологической модели социал-дарвинизма велось как специальная программа. Целью ее было вытеснение из мировоззренческой матрицы народа прежнего, идущего от Православия и стихийного общинного коммунизма, представления о человеке.
В разных вариациях во множестве сообщений давались клише из Ницше, Спенсера, Мальтуса. Очень популярен среди интеллигенции был Н.М. Амосов (в рейтинге он шел третьим после Сахарова и Солженицына). В прессе же самым обычным делом стали заявления в духе тяжелого социал-дарвинизма. Вот высказывание одного из первых крупных бизнесменов Л. Вайнберга, специально опубликованное в День солидарности трудящихся: «Биологическая наука дала нам очень необычную цифру: в каждой биологической популяции есть четыре процента активных особей. У зайцев, у медведей. У людей. На западе эти четыре процента — предприниматели, которые дают работу и кормят всех остальных. У нас такие особи тоже всегда были, есть и будут».
Этот поворот был предопределен историческим выбором 1980-х годов, сделанным частью номенклатуры в союзе с частью элитарной интеллигенции. Проект имитации общественных институтов Запада требовал принять и западную антропологическую модель, которая лежит в основании идеологии буржуазного общества.
Пережив Средневековье, Возрождение и Просвещение, западная культура прониклась «духом капитализма». Здесь и модернизировали римскую формулу: «Человек человеку волк». На языке науки человек был назван индивидом. Индивид — это перевод на латынь греческого слова a-том, что означает неделимый. Смысл «атомизации» человека был в разрыве всех общинных связей. Индивид, как идеальный атом, свободен, самодостаточен и находится в постоянном движении. Модель индивида в отношениях с другими людьми разработал Гоббс. Природное состояние людей-атомов — «война всех против всех». У цивилизованного человека, который живет в правовом государстве, эта война принимает форму конкуренции. Атомы равны друг другу, но вот в каком смысле: «Равными являются те, кто в состоянии нанести друг другу одинаковый ущерб во взаимной борьбе».
Антрополог М. Салинс (США) говорит об этом представлении: «Гоббсово видение человека в естественном состоянии является исходным мифом западного капитализма… В сравнении с исходными мифами всех иных обществ миф Гоббса обладает необычной структурой, которая воздействует на наше представление о нас самих. Насколько я знаю, мы — единственное общество на Земле, которое считает, что возникло из дикости, ассоциирующейся с безжалостной природой. Все остальные общества верят, что произошли от богов… Судя по социальной практике, это вполне может рассматриваться как непредвзятое признание различий, которые существуют между нами и остальным человечеством».
В русской культуре сложилось иное представление. Человек — не индивид, а личность, включенная в Космос и в братство всех людей. Она не отчуждена ни от людей, ни от природы. Личность соединена с миром — общиной в разных ее ипостасях, народом как собором всех ипостасей общины, всемирным братством людей.
Тут — главное различие культур Запада и России, остальные различия надстраиваются на это. На одной стороне — человек как идеальный атом, индивид, на другой — человек как член большой семьи. Понятно, что массы людей со столь разными установками должны связываться в народы посредством разных культур.
Например, русских сильно связывает друг с другом ощущение родства, за которым стоит идея православного религиозного братства и опыт крестьянской общины. Англичане, прошедшие через огонь Реформации и раскрестьянивания, связываются уважением прав другого. Оба эти механизма дееспособны, с обоими надо уметь обращаться.
Представление о человеке как о хищном животном на Западе то скрывалось, то выходило наружу. Ф. Ницше писал в книге «По ту сторону добра и зла»: «Сама жизнь по существу своему есть присваивание, нанесение вреда, преодолевание чуждого и более слабого, угнетение, суровость, насильственное навязывание собственных форм, аннексия и по меньшей мере, по мягкой мере, эксплуатация»:
Запад дошел до идеи высших и низших рас, а потом до «человекобожия» — культа сверхчеловека. Идеолог фашизма Розенберг писал: «Не жертвенный агнец иудейских пророчеств, не распятый есть теперь действительный идеал, который светит нам из Евангелий… Теперь пробуждается новая вера: миф крови, вера вместе с кровью защищает и божественное существо человека. Вера, воплощенная в яснейшее знание, что северная кровь представляет собою то таинство, которое заменило и преодолело древние таинства… Старая вера церквей: какова вера, таков и человек; северноевропейское же сознание: каков человек, такова и вера».
В споре с этими взглядами вырабатывалась православными философами в первой половине XX века «русская модель» человека как соборной личности. Она была принята за основу и советской антропологией (в других терминах). Когда во время перестройки начали со всех трибун проклинать якобы «рабскую» душу русских и требовать от них стать «свободными индивидами», это в действительности было требованием отказаться от своей культурной идентичности. Под давлением соблазнов и новой идеологии часть русских, особенно молодежи, пыталась изжить традиционное представление о человеке. Результатом становилось разрыхление связей русского народа (и даже появление прослойки людей, порвавших с нормами русского общежития — изгоев и отщепенцев).
Культура — это и есть те силы, что собирают народ. Представления о добре и зле, о человеке и его правах, о богатстве и бедности, о справедливости и угнетении — часть национальной культуры. Из этих представлений выводятся и принятые в нашей культуре нравственные нормы, ими же питается и искусство. Попытка смены смысла в ответе на главный вопрос культуры ставит под угрозу все остальные части культуры.
Растет или затухает угроза деградации культуры, инициированная изменением представлений о том, «что такое человек»? Видимо, динамика неблагоприятна, и нынешнее неустойчивое равновесие обманчиво. Тут наше национальное сознание дало сбой. Общество не смогло ни понять угрозы, ни организоваться для защиты и укрепления важнейшего культурного устоя. Посчитало, что такие вещи в усилиях по их сохранению не нуждаются.
Нам казалось, что заданное нам культурой представление о человеке очень устойчиво, что в нем есть как будто данное нам свыше жесткое ядро. Специально об этом не думали, а теперь оказалось, что оно подвижно и поддается воздействию образа жизни, образования, телевидения. Культура — это огромная машина, которая чеканит нас в основном по чертежу, заложенному в нее сильными мира сего. Мы, конечно, сопротивляемся, подправляем чертеж, изменяем чеканку своей низовой культурой. Но диапазон угроз широк, возможностей от них уклониться часто не хватает. Шаблоны задают СМИ.
В массе своей советские люди исходили из того представления о человеке, которым был проникнут общинный крестьянский коммунизм как версия «народного православия». Они считали, что человеку изначально присущи качества соборной личности, тяга к правде и справедливости, любовь к ближним и инстинкт взаимопомощи. В особенности, как считалось, это было присуще русскому народу. Как говорилось, таков уж его «национальный характер». А поскольку все эти качества считались сущностью русского характера, данной ему изначально, то они и будут воспроизводиться из поколения в поколение вечно. Была такая неосознанная уверенность.
Эта вера породила ошибочную в важной своей части антропологическую модель, положенную в основание советского жизнеустройства. Устои русского народа и братских народов России, которые были присущи им в период становления советского строя, были приняты за их природные свойства.
Считалось, что их надо лишь очищать от «родимых пятен капитализма». Задача «модернизации» этих устоев в меняю
