Начало города. Древняя новелла

 

Рассказал эту страшную историю Толя Ульненко. Добродушный светловолосый и сероглазый гигант родился и вырос в приволжском Камышине, писал «акварельные» стихи о любви и потому регулярно посещал занятия литературной группы в редакции городской газеты. А газета охотно печатала его стихи.

Работал Толя экскаваторщиком на стройке – рыл котлованы под фундаменты для цехов громадного текстильного комбината. Город наивно надеялся, что комбинат выведет его чуть ли не в число российских промышленных столиц.

В конце пятидесятых годов Толя надолго исчез – уехал на заработки в Сибирь. Чтобы, вернувшись, построить свой дом. Года через два заявился в отпуск и рассказал, что участвовал в создании нового города на реке Обь, севернее Новосибирска. Город был «закрытым», создавали его для оборонного завода, и на географических картах он не появлялся до ХХII века. Обычная судьба российских «закрытых» городов…

Первые строители города – и среди них Толя со своим новеньким экскаватором – прибыли к будущей стройке на самоходных баржах в начале лета. Просторная зелёная поляна на отлогом берегу Оби, казалось, радостно ожидала их. Щебетали непуганые птицы, прыгали белки по соснам, любопытными глазами глядел из-за кустов на людей глупый лосёнок. Ещё не боялся…

– Здесь будет город заложён! – торжественно произнёс с борта первой баржи пушкинские слова седоголовый начальник стройотряда. – Давайте выгружаться?

Выгружались весело. Безоблачное небо, нежаркое солнце таёжного края, яркая свежеумытая ночным дождём зелень, прохладный ветерок, тянущий вдоль реки обещали строителям одни только приятности.

Геодезисты быстро разбрелись по окраинам поляны «привязывать» первые сборные бараки, которые приехали в трюмах тех же самоходных барж. Вечером начальник стройотряда повёл Толю Ульненко к прямоугольнику, очерченному свежими колышками, и распорядился:

– Завтра с утра выроешь здесь котлованчик. Под первый барак. Будем ставить бараки капитально. Чтоб сто лет стояли! Когда-нибудь потом они станут складами.

– Как тут с вечной мерзлотой? – поинтересовался Толя.

– Есть! Есть! – Начальник кивнул. – Копать тебе неглубоко. Она и сама по себе – почти бетон. Упрёшься в неё – увидишь.

С утра на прибрежный песочек выгружали первую бетономешалку и первый бункер со щебнем. А Толя тем временем завёл экскаватор и слегка копнул. И первый же ковш вместе с дёрном поднял из земли труп мужчины – полуразложившийся, но в совершенно целых яловых сапогах.

Его приняли на быстро раскинутый брезент, унесли к опушке, Толя чуть отвёл экскаватор и копнул ещё раз. И снова ковш поднял вместе с дёрном мужской труп.

К ужасу сбежавшихся строителей, мужскими трупами был буквально устелен весь прямоугольник, намеченный под первый барак. В сапогах трупов, в карманах брюк, пиджаков, галифе, полувоенных френчей, рубах и курток были найдены завёрнутые в вощёную бумагу или зашитые в клеёнку партбилеты. И во всех уплата партийных взносов заканчивалась летом 1937 года. И на всех печатях значились различные партийные организации Новосибирска и его окрестностей.

Недалеко от полянки карта показывала деревню, которую в будущем предстояло перенести за пределы молодого города. Строители сбегали туда и привели на берег Оби стариков. Глядя на трупы, сняв шапки, старики истово крестились и говорили, что трупов должно быть куда больше, что около двадцати лет назад вся поляна, почитай, была ими густо усеяна. И люди из деревни, прибежавшие в ту далёкую пору на звонкую дробь пулемётной стрельбы, присыпали трупы землёй два дня полных, с рассвета до темна. А закопать по-человечески, глубоко, как положено, не было никакой возможности. Потому что вечная мерзлота тут почти под дёрном, могилу в ней вручную долбить – дело долгое, мучительное, а трупов не счесть. И от понятного страха, да ещё от боязни болезней, местные жители потом обходили эту поляну вот по сей день. И детей наказывали, если кто ненароком забредал сюда за грибами или ягодами. Этих грибов и ягод не ели, как не едят с кладбища.

Колхоз состоял в основном из рыбаков да охотников. И председатель был охотником. Но, объяснил он, близ поляны никто не охотился, и рыбу тут тоже не ловили, несмотря на отличную отмель. Потому-то и белки и птица тут водились непуганые. Сам собою образовался заповедник.

Председатель же и рассказал, что расстреляли здесь одних врагов народа, что везли их по Оби куда-то дальше, на север, на поселение, но по дороге они якобы взбунтовались, хотели захватить баржу, и потому пришлось их тут всех положить. Так позже объяснял случившееся заезжий районный начальник – в том же тридцать седьмом году. А председатель тогда был молодым парнем и только собирался на срочную службу в армию…

Старики местные тоже были в ту далёкую пору сравнительно молодыми мужиками, насчёт врагов народа, понятное дело, слыхали, но в бунт их на барже не поверили. Потому что ни у одного из расстрелянных не было в руках никакого, даже мало-мальского оружия – ни наганов, ни ножей, ни топоров, ни кольев, ни лопат хотя бы. Зато у многих были зажаты в скрюченных пальцах узелки с едой. А с таким-то «вооружением» какой же бунт – против пулемётов у охраны? Видно, просто выгрузили бедолаг на поляну, положили из пулемётов безо всяких объяснений и уплыли себе по реке. То ли вверх, то ли вниз – вода следов не держит…

– А бежать хоть кто-то из них мог? – поинтересовался в те минуты Толя Ульненко.

– Отчего же нет? – согласился один из стариков. – Кто по краям стоял – может, и убег. Только не к нам же ему заявляться!.. Коли бежал – так куда подале…

Правду сказали местные старики – трупы пришлось поднимать из-под дёрна буквально по всей поляне. И с краёв, вдоль опушки – тоже. Значит, и с опушки в людей стреляли – всё предусмотрели… Никто не убежал! И первое, что довелось тут рыть Толиному экскаватору, была братская могила. Взрывники ему помогали – чтоб углубиться в вечную мерзлоту. Памятник поставили поначалу временный, из прихваченного с собою тонкого сортового проката, и все имена, которые удалось выловить из аккуратно сбережённых партбилетов, на этом памятнике были обозначены. Однако некоторые трупы оказались без партбилетов, без документов, и их просто пересчитали.

Партбилеты убитых не зарыли – отправили специальным катером в Новосибирск, областному начальству.

С этого и начинался молодой «закрытий» город.

 

* * *

 

Читая книгу Льва Разгона «Непридуманное» – о ГУЛАГе, – наткнулся я на пронзительный авторский вопрос: как убивали? Свои – своих! Как происходило это самое жуткое в жуткой трагедии великого народа?

Давний рассказ добродушного экскаваторщика Толи Ульненко – один из ответов. Он пришёл ко мне куда раньше вопроса… Порою убивали вот так – просто и без затей. Брали людей среди ночи по спискам, неведомо кем составленным и утверждённым, везли неведомо куда сотнями и косили из пулемётов безо всяких разговоров. Потому что ежели провели бы хоть один допрос, первым делом отобрали бы партбилеты.

Весной 1996 года «Литературная газета» сообщила, что в Новосибирской области тридцать седьмого года пятнадцать процентов арестованных были расстреляны в день ареста. Что тут добавишь?

Спешили палачи. Куда? Зачем? Не исключено – вслед за жертвами.

 

Молитва дикарки

 

Пеленгатор – у ног, два свеженьких кхета – возле пеленгатора, и я тут же – весь увешанный ракетами, ракетницами и мегафоном. Так сказать, готовый к бою.

Уходя в пойму Кривого ручья встречать вертолёт, я заглянул к Тору, предупредил, что вернусь дня через два-три, и спросил: не боится ли он, что хуры, которых сыны неба отбросят от селения ту-пу, могут по дороге домой «завернуть» к купам? Вроде бы тут недалеко… И меня не будет…

– Боюсь, – признался Тор. – Они – хуры. Всё могут. Где они сейчас?

– Недалеко от ту-пу. Спят.

– Их можно всех убить. Спящих. Но мы уже не успеем. Пока дойдём – они проснутся.

– Убьёте этих – придут другие, – возразил я. – Их много. Надо их напугать. Чтоб боялись и не приходили.

– Страх забывается. – Тор философски почесал за ухом. – Сегодня страшно, завтра – нет. От страха излечиваешься, как от болезни. Наш колдун умел лечить и болезнь, и страх. У хуров тоже есть колдун. Испугаются – он вылечит.

– Может, послать разведку? – осторожно спросил я. – Чтоб хуры не могли прийти неожиданно.

– Разведка ушла на рассвете, – грустно сообщил Тор. – Сар, Кыр, Шур… Они встанут у Глубокого оврага. Хуры не минуют этот овраг, если пойдут к нам. Сар успеет предупредить. Он бегает быстрей любого хура. А ты не можешь остаться?

– Вождь Мих зовёт.

– Тогда иди. Вождя надо слушаться.

Я вернулся в палатку, разложил карту на столе. Безымянный овраг тянулся в сторону Аки с северо-востока на юго-запад – как точная параллель курсу разбойников-урумту. Именно из этого оврага и вытекал Кривой ручей, упирался в небольшое плоское нагорье и резко поворачивал на восток, почти параллельно Аке. Не исключено, именно на этом повороте ручей и врезался в слюдитовую жилу, потихоньку вымывал из неё при разливах изумруды и уносил к селению купов. Самое подходящее место!.. А длина оврага немаленькая – восемь с половиной километров. Действительно, никак его не минуешь, если сворачивать на селение купов с ближних северных подходов к пещерному посёлку ту-пу.

А если с дальних подходов?.. Кто знает, сколько пробегут разбойники в страхе перед светом прожекторов и воем вертолётной сирены?

Как-то неспокойно стало на душе.

По оврагу я аккуратно написал название – «Глубокий» – и сложил карту. Переносить Совет из-за меня не станут. Я не член его, и моё присутствие не обязательно. И что-то там решат без меня, но с непременным Женькиным участием? А выполнять потом мне… Не время для предчувствий и капризов!

И вот теперь стою в широкой пойме, жду вертолёт, вспоминаю прочитанную вчера новеллу «Начало города» и ещё полкниги вслед за нею. Розита словно предупредила меня! Обдумала в Нефти за ночь моё жёсткое интервью и утречком вложила мне эти микрофиши в карман. Смотри, мол, не строй свой будущий город на человеческих костях! Как строили некоторые другие города. И особенно часто – в России… Вроде и не в лоб, но всё понятно…

А приятно иметь дело с умными людьми! И раздражения не вызовут, и деликатненько предупредят тебя о возможности грубых ошибок, и не станут ковыряться в твоих душевных ранах, лезть с бестактными вопросами… На Земле всего этого в моей жизни хватало – и во дворе, и в школе, и в интернате. Каких только глупостей ни видел я и ни слышал!.. И если бы не улетел, полжизни потратил бы на борьбу с дураками и подлецами. А в «Малахите» – как отрезало. Мы там шутили: «Это лагерь без дураков». И в итоге получили общество без дураков на другой планете. Но ведь только временно! Вот в чём беда… Всё упорнее вторгаются в наше «избранное общество» местные племена. А они «Малахитов» не кончали…

Сначала яростные упрямые и безжалостные ра. Теперь вот яростные упрямые и безжалостные урумту. И сколько ещё их будет!.. Никуда не денешься от их дикости и глупости. Придётся приспосабливаться. Потому что они к нам приспособиться не могут. Просто не понимают, чего от них хотят. И очень нескоро поймут.

Совсем не тем должен я заниматься на Западном материке. Не гонять дикарей, а учить их – строить, одеваться, лечиться. Но ведь не дают!

Впрочем, мелькают и отрадные моменты. Вот сегодня раненько утром побежал за кхетами – угостить Джима и Бруно. И, не дойдя до ближнего куста, услышал вдруг из леса знакомую до боли мелодию в простеньком незатейливом исполнении почти детского голоска. Кто-то напевал мелодию песенки Розиты «На планету, где нет зимы…» Начинял её словами купов. Мелькали знакомые «кхон», «кхун», «кхет», «шаш», «ухр», «хурум». И ещё – «Сан».

Я остановился, замер. Девочка пела одно и то же. Как бы повторяла один куплет. Как бы настойчиво просила кого-то о чём-то. И оттого песня напоминала молитву. А в молитве сквозила печальная поэзия души, которая явно не была удовлетворена судьбой.

Через листву я постепенно разглядел деревянный чурбан, вертикально привязанный лианами к изогнутому обломанному стволу дерева, поваленного порывом ветра. На верху чурбака торчал вбок толстый, тоже обломанный сук. Вся вместе конструкция напоминала чем-то голову и шею верблюда и была увешана шёлковыми и капроновыми ленточками, которые щедро раздавал я в первые дни. Кроме ленточек висели на чурбаке, на стволе и на суку ожерелья из звериных зубов, разноцветные куски сатина, хвосты каких-то животных и даже целая оленья голова с короткими рогами. А перед чурбаком, спиной ко мне, с красными моими ленточками на шее и на затылке, стояла на коленях Лу-у, качалась и тихо напевала песню-молитву – незнакомым мне голосом. Возможно, просила у лесного божества, чтобы оно дало ей удачу, спасло от смерти в руках хуров и от зловещих их пещер, которые хуже смерти, чтобы превратило Сана в друга и брата. Ведь столько кхетов Лу-у ему перетаскала…

Почему уж выбрала и запомнила она именно эту мелодию – среди многих других, звучавших в телеконцерте? Только догадываться я мог… Потому ли, что именно голос Розиты произнёс «Ухр Лу-у»?.. Потому ли, что Розита так небесно красива, как никто больше? Потому ли, что на лице её было отчётливое страдание, когда пела она в концерте эту песенку? А дикарка увидела страдание и поняла… Пойди, догадайся!

Неслышно отступил я назад и ушёл без кхетов. Попозже за ними сбегал. Когда увидел дочку вождя между хижинами.

В селении она не пела. Ни разу. И вообще никто не пел. Никакие мелодии тут не звучали – кроме тех, что преподнесла купам телепередача.

Но, если запомнила Лу-у из неё хоть одну мелодию, – значит, и другие способны что-то запомнить и повторить. И значит, музыкальными талантами Бог моё племя не обделил. Было бы время проверить это и развить!

Марат вот часто крутит в племени ра магнитофон. Ко всеобщему удовольствию! А мне некогда! Всё время тревожное. И сегодня, похоже, Лу-у почувствовала тревогу раньше меня. Разведка ушла, когда я ещё спал. А Лу-у это уже знала… И вот побежала умилостивить лесное божество. Наверное, ещё и новую ленточку ему навесила. Ну что ещё могла она принести своему лесному богу?

…Бесшумный вертолёт неожиданно вынырнул из-за сизого облачка, подсвеченного малиновыми закатными лучами, и быстро пошёл на снижение. Над кабиной его почему-то торчали два длинных чёрных раструба – как насторожённые уши крупного животного. Зачем они? Новая конструкция сирены, что ли?

Через три минуты мы обнимались с Джимом и Бруно, они хлопали меня по плечам и утверждали, что вид у меня «очень свежий». Видимо, от постоянного пребывания в чистом лесном воздухе. Чем, понятно, городская жизнь не балует…

Впрочем, долговязый Бруно за «отчётный период» тоже не побледнел, а полный мощный темнокожий Джим – не похудел. Какими были, такими и остались.

Мы выкатили по сброшенному поверх лесенки трапу один контейнер, я вынес канистры с запасной горючкой для своего вертолёта и внёс вместо них в машину два кхета. На крыше контейнера я заметил густо-синий шишак и спросил, зачем он нужен.

– Это пеленгатор, который ты включишь из Заводского района перед вылетом, – объяснил Бруно. – Когда пойдёшь сюда на вертолёте. После Совета.

– Я рассчитывал на ранец.

– Ты так часто жалуешься на нехватку времени… – Бруно усмехнулся. – Вертолётом быстрей! Да и второй свой контейнер прихватишь.

– Я помню, что мне обещали два. Не успели второй заполнить?

– Успели. – Бруно вздохнул. – Сняли в последний час. Потому что я взял «Контур». Больше вертолёт не поднял бы.

– Эти раструбы на кабине – от «Контура»?

– Догадался?

– Нет. Я же никогда не видел его. Но раз уж ты сказал…

– Мне подумалось, что «Контур» нам не помешает, – как-то грустно произнёс Бруно. – Если учесть мостик твоих «пещерных крыс»…

«Контуром» называлось изобретение, в разработке которого Бруно участвовал ещё на Земле, и которое, собственно, привело его в «Малахит». Эта громадная электромагнитная петля висела в воздухе и создавала неодолимую преграду безо всяких тяжеловесных силовых колец. Кольца надо прокладывать звеньями по земле и привязывать хотя бы к временной передвижной электростанции. «Контур» же работал от аккумуляторов. Правда – недолго. Но нам ведь надолго и не надо!

В «Малахите» мы про «Контур» только слыхали. На Рите он ещё не применялся – нужды не возникало. А применять его пока умели только Бруно и его жена Изольда. Она вообще-то работала учителем по физике. Но не раз говорила, что электромагнетизм знает профессионально. То есть, понималось, на уровне инженера.

…– Так что второй контейнер привезёшь сюда сам, – добавил Бруно. – А сейчас машину поведёшь?

– Могу. Дважды летал.

Я сел в пилотское кресло, включил мотор, поднял вертолёт и спросил:

– Показать селение купов?

– Они не испугаются? – уточнил Бруно.

– По-моему, уже привыкли.

– Тогда покажи.

Над селением я сделал два круга. Люди, понятно, глядели на машину, но никто не бегал, не суетился. Действительно, привыкли…

Мы пошли над рекой. Я объяснил друзьям, как обращаться с кхетами и показал приток, уходящий во владения айкупов.

– А что за ними? – пробасил Джим.

– Теrra incognita. Где-то далеко на юге – могила Риты Тушиной.

– Ничего, – успокоил Джим. – Доберёшься. Ты упорный. Вот когда прогоним хуров…

– Вы смотрели допрос?

– Все смотрели. Дали по телевидению.

– А спящими хотите их поглядеть?

– Это не разрушит сценарий? – уточнил Бруно.

– Пройдём повыше. Возьмите бинокли. Урумту ещё не видели вертолёт. Авось не испугаются.

Я развернул машину на север и вскоре обнаружил знакомые по карте очертания Глубокого оврага. У него почти не было ответвлений, характерных для оврагов, которые размываются водой. Значит, это тоже тектонический разлом, как бы поставленный под углом в сто двадцать градусов к тому, на котором жило племя ту-пу. Не исключено, из одного эпицентра ударила волна, разломившая землю тут и там. Найду ли я его когда-нибудь?

Урумту спали на полянке – точно так же, как в прошлом походе. Спали открыто, вольготно, спокойно, раскинув руки и ноги, разбросав оружие. Но кто-то, видимо, дежурил на этот раз – дымил костёр. Остальные набирались сил. Закат пунцово догорал на западе, фиолетовые сумерки наползали с востока. Вот-вот упадёт темнота, разбойники проснутся, подкрепятся и рванут.

Но не знают они – навстречу чему…

 

Ночной набег

 

Как и положено ночным татям, они шли в темноте, бесшумно, охватив северную часть холма с двух сторон и освещая себе дорогу горящими сучьями.

Селение ту-пу было безмолвно, и внешне – безлюдно. Костры на площадках не пылали. Огонь унесли вглубь пещер. Женщины и дети ещё до нашего появления укрылись на южном берегу и не высунулись из пещер даже тогда, когда над селением появился вертолёт. Я посадил его на привычном месте под хмурыми взглядами мужчин.

Мы быстро выкатили из машины контейнер с посудой и различными инструментами для пещерных жителей и перевели в горизонтальное положение из вертикального носилки для пленников. Попозже я прилечу сюда и раздам подарки из контейнера. А пока оставалось ждать. Люди ту-пу к нам не поднимались, мы к ним не спускались. Вождь Уйлу не подавал признаков жизни. Да и зачем ему? Мы с ним не знакомы, обещания он давал не нам. Вот если бы Тили появилась… Но и её не было.

Бруно, что сменил меня в кресле пилота, покрутил две рукоятки, и чёрные раструбы на кабине задвигались, как насторожённые уши животного, слегка опустились, нацелились на деревянный мостик.

В сумерках я видел с обрыва, что у моста на южном берегу организована засада, а сам мост перегорожен посередине грудой сучьев. За барьерами ближних к мосту площадок также укрылось немало мужчин с палицами и копьями. Под нами, в пещерах южного обрыва, наверняка нацелены на противоположный берег десятки луков. Оповещённое заранее, селение вполне могло бы сопротивляться и самостоятельно. Главная сила урумту была в полной неожиданности ночных нападений. Собак нет, тревогу поднять некому. А ночные посты не выставляются, потому что набеги довольно редки.

Подарить этому племени щенков? Или возложить роль собак на спутники?.. Щенков ведь тоже надо воспитывать умеючи. А то вырастет Бог знает что…

Между тем разбойники на противоположном берегу действовали явно не стихийно. У них был какой-то план, основанный на неплохом знакомстве с селением ту-пу. Они рассредоточились у входов в пещеры «нижнего этажа», блокировали лестницы и тропки на второй «этаж», и по какому-то бесшумному сигналу нырнули с факелами внутрь пещер. Быстро обнаружив в них пустоту, выскочили обратно и рванулись выше. Пускать их ещё выше было опасно: повалятся потом с высоты в воду, многие покалечатся или потонут. Да и у ту-пу на нашем берегу могут не выдержать нервы. Легко ли терпеть, когда на твоих глазах тати шарят в твоём доме?

– Сейчас они могут кинуться на мост, – предположил Бруно, – и полетят стрелы. Пожалуй, пора включать «Контур».

– А тебя он не заденет? – поинтересовался я. – Ты ведь не в скафандре.

– Не больше, чем тебя задевает суперЭМЗ, в котором ты спишь. – Бруно усмехнулся. – «Контур» был бы опасен, если бы пронзил человека насквозь. Но он же не пронзит – вытолкнет из своего поля… А нам и вообще бояться нечего. Анабиоз гарантирует защиту от электромагнитных излучений почти на десяток лет. Как прививка! Мы в космосе неплохо подзарядились! Побочный эффект… Разве ты не слыхал?

– Слыхал. Да как-то не связал с «Контуром».

А «Контур» был совершенно невидим. Только лёгкое гудение пошло от контейнера с аккумуляторами, когда Бруно врубил петлю, нацеленную на северный конец моста. Теперь на этот мост урумту ступить не могли, и значит, не было оснований в них стрелять.

– Наверно, и нам пора, – сказал я Джиму. – Пойдём на обрыв. Тут Бруно справится.

Мы вышли из машины на край обрыва, и я для начала негромко произнёс в мегафон:

– Шаш хурум!

Вроде бы предупредил об опасности.

Звук, отталкиваясь от вертикалей холма, разнёсся по ущелью, но движение на противоположном берегу замерло лишь на миг. А потом, наоборот, ускорилось. Как будто ночные тати заспешили ухватить хоть что-нибудь, угнать хоть кого-нибудь, пока неведомая опасность не обрушится на них и не лишит возможности вырвать свою добычу.

– Шаш хурум! – взревели мы с Джимом в мегафоны на полную мощь.

И тут Бруно врубил сирену вертолёта. Она выла по нарастающей, и даже нас с Джимом безжалостный звук, казалось, придавливал к земле.

На противоположном берегу горящие сучья полетели вниз, в реку, и движение там сразу сделалось невидимым.

Тогда Бруно включил все три прожектора. Стало светло, как днём. Разбойники на противоположном берегу замерли, остановилась – как в знаменитой немой сцене из «Ревизора». Но было понятно, что они скатываются по тропкам и лестницам. И почему-то не к восточному выходу из ущелья, а к западному. Эта неожиданность нарушала весь мой план. Бежать домой им предстояло на северо-восток, Я рассчитывал, что они сюда и рванут. Или, в крайнем случае, разделятся на два потока – как пробирались в ущелье. Из восточного потока и можно выхватить двух пленников. С востока у реки посадочная площадка для вертолёта. С запада такой не было.

Почему же вдруг они устремились на запад?

Высвечивать их долго было опасно – могли полететь стрелы. Бруно это понял, выключил прожекторы и снова врубил сирену. Давление звука я усилил фейерверком падающих звёзд сразу из двух ракетниц. Осветительная ракета, которую затем послал Джим, вновь показала, что все урумту бегут на запад. А там лес вплотную подступал к холму. Вертолёт не посадишь, пленников не возьмёшь…

Видимо, Джим думал о том же, хоть и не знал местности. Потому что спросил:

– Где будем «курсантов» брать? Здесь или подальше?

– Теперь придётся подальше, – грустно ответил я. – Хуры почему-то бегут не туда.

– Враги всегда бегут не туда, – пробасил Джим. – Это свойство врагов. Ты хочешь ночью сажать вертолёт в лесу?

– Как раз не хочу! – признался я. – Надо здесь! Справа есть площадка у бухточки. Слева её нет. Значит, спящих тащить вокруг холма на себе. Пока тащим, остальные растворятся в лесу.

– Найдём! – пообещал Джим. – Если тянуть не будем!

Мы кинулись в машину, Бруно вырубил «Контур» и помог нам выкинуть контейнер с аккумуляторами на вершину холма. Плюхнувшись в пилотское кресло, я поднял вертолёт и через две минуты опустил возле бухточки.

Дальше предстояла «ручная работа» – идти на ранцах, догонять ночных разбойников, усыплять их и по одному тащить в машину.

Делать это было не столько тяжело, сколько противно и долго. Мы были достаточно массивны. И урумту тоже не тощих слабаков послали в дальний поход. Наш ранец никак не мог унести сразу два массивных мужских тела. Одного спящего мы волокли за руки и за ноги вместе с Бруно, другого Джим тащил на мощной спине, пока мы не вернулись к нему от вертолёта и не подставили руки. От будущих «курсантов» воняло, они были грязные, потные, скользкие – намазанные каким-то противным жиром. Возможно, спасались от комаров.

Когда спящие были пристёгнуты к носилкам, Джим спросил:

– Может, мне сесть за штурвал? Ты летал тут ночью?

– Нет, конечно, – ответил я. – Ночью – только на Земле. И то – над родным городом.

Джим молча уселся в пилотское кресло, поднял вертолёт, перелетел холм, в котором жили ту-пу, и осветил западные подступы к нему. Урумту, понятно, уже нигде не было. Никаких следов!

– Растворились! – Бруно вздохнул. – Как думаешь их искать?

– Лучше – зигзагами, – предложил я. – От реки вправо – до оврага, от оврага – обратно к реке. Угол в сто двадцать градусов. Реку они в темноте не перейдут. Да и незачем… Овраг тоже в темноте опасен. Купы называют его Глубоким. В темноте можно шею сломать. Пойдут где-нибудь посерёдке.

Джим грустно вздохнул и развернул вертолёт к оврагу. Все три прожектора шарили по лесу. Никакого движения не обнаруживалось.

От оврага мы вновь пошли к реке, уже по более длинной дуге. От реки – снова к оврагу. По ещё более длинной. Всё было напрасно. Разбойники исчезли в лесу, как иголка в сене.

– Что будем делать? – спросил Бруно. – Завтра днём Совет. Может, наплевать на этих каннибалов?

– А если они вернутся? – возразил я. – Оружие при них. Напуганы они, по-моему, недостаточно.

– У тебя есть какой-нибудь план? – поинтересовался Бруно, и я почувствовал в его тоне некоторое раздражение. Причина была понятна: события начинали выходить из-под контроля.

– Никакого плана нет, – признался я. – Можно сесть там, где вы меня взяли, переночевать в моём парашюте, а днём найти их и довершить дело. Днём лес не спрячет. И спутник подскажет координаты.

– Но днём прожекторы не сработают, – заметил Бруно. – И ракеты тоже. Да ещё и Совет…

– Попугаем звуком, – предположил я. – Отгоним подальше. Чтоб уже не вернулись… Совет попросим перенести. Зато с купами пообщаетесь, с вождём познакомитесь. Тоже не помешает.

– Думаешь, ты один так занят? – Бруно усмехнулся. – У всех всё по минуткам. Собрать Совет – всегда проблема. Поверь мне! Не раз собирал… Любой перенос воспринимается почти как личная драма.

– А тут может случиться трагедия.

– Вот они! – вдруг радостно заорал Джим. – Вот они, дорогие!

Мы глянули под ноги. В свете прожекторов было видно, как урумту, распластавшись на земле, лакали воду из родничка на крохотной полянке. И рядом лежали их копья, луки и палицы,

– Засеки полянку, – попросил я Джима.

– Тут всё равно не сядешь, – ответил он. – Мала!

– Ну, где-нибудь рядом! Оружие бы собрать!

– Сейчас шуганём их! Не до оружия станет!

Почти физически я вдруг почувствовал, что Джим яростно стремится домой, к Лиз. Наверное, даже более яростно, чем я к Розите. Ни ему, ни, по-моему, Бруно, не улыбалось заночевать на этом материке. Они явно хотели сделать поскорее всё необходимое и вернуться. И тут я был бессилен. И, может, раньше, в той, первой своей жизни, когда ждала меня дома Бирута, я вёл бы себя точно так же.

Собственно, они вели себя совершенно безупречно. Но я неожиданно уловил их биотоки. Или мне показалось, что уловил.

Наверное, это от долгого общения с мыслеприёмниками, которые и улавливают биотоки. Никогда прежде не работал я с этими тонкими аппаратами так долго, как здесь. В прошлом были только короткие тренировочные занятия в «Малахите». А тут, за дни постоянного общения с мыслеприёмниками, мозг мой, видимо, приобрёл какие-то новые, неведомые дотоле свойства. Натренировался!

Не дай Бог, ещё начну читать чужие мысли! Только этого не хватало! Но, если впереди должность колдуна, может, это и не помешало бы?

– Шаш хурум! – взревел в микрофон Джим, и динамик вертолёта разнёс его густой басовитый рёв по всей округе. – Шаш хурум!

Бедные урумту вскочили и стремительно бросились в лес. Оружие осталось возле родничка. Но и в лесу, под сенью дерев, нагнал их жуткий вой сирены. Они помчались, не останавливаясь, как обезумевшие лани, пересекая поляны почти мгновенно. Теперь они мчались точнёхонько на северо-восток, как по компасу. Видимо, путь домой был заложен в них не по ориентирам, а на каком-то подсознательном уровне. Обманная дуга их отступления на северо-запад от холма ту-пу иссякла, закончилась. Наверное, и забыли про неё. Спасали жизнь! Драпали! А над ними кругами носилось трёхглазое чудовище, и выло страшным неживым голосом, и грозило смертью именно им, их племени, и сыпало на них обычно неподвижные огни с ночного неба.

Было чего испугаться!

В эти минуты мне стало жалко их, хотя до сих пор жалости они не вызывали. Уж больно нагляден был их ужас, перешагнувшей, кажется, пределы человеческого восприятия и ставший ужасом обезумевших животных. Если бы они начали падать сейчас от инфарктов, я бы не удивился.

Наверное, ничего они теперь не кричали, никакого Нур-Нура не вспоминали, как в прошлый раз. Не до того им было!

– Ну, хватит? – спросил Джим, когда не только с урумту, но и с него самого катился пот. – Может, теперь они не вернутся?

– Я бы не вернулся, – заметил Бруно. – На их месте…

– Оружие бы собрать! – напомнил я. – Возле родничка.

– Это невозможно! – резко возразил Бруно. – Там негде сесть. Да и они так напуганы, что всю жизнь теперь будут избегать этого проклятого места. Пошли домой!

Джим развернул вертолёт на восток, прибавил скорость, и минут через десять далеко справа, в нескольких километрах южнее нас, промелькнули три яркие точки – костры селения купов. И больше по пути никаких огней не было. До самого нашего материка.

Разумеется, Бруно был прав: собрать ночью оружие в лесу, да ещё с вертолёта, не удалось бы. В конце концов, и я в прошлый раз оружия этих разбойников не собирал. Даже и без вертолёта… Но по тому пути потом прошёл Вук, и многое наверняка подобрал. И, главное, рассказал в своём племени, что оружие собрать можно. А это ведь быстрее и легче, чем изготовлять новое.

Не надумают ли отдохнувшие и отоспавшиеся урумту вернуться за оружием? И что им взбредёт в голову, когда они снова возьмут его в руки? Человек с оружием всегда мыслит не так, как безоружный. Даже и вполне цивилизованный человек… Что же говорить о племени агрессивных дикарей?

Высказывать эти мысли вслух смысла не было. Я чувствовал настроение товарищей и понимал, что никакие доводы не заставят их вернуться. Вертолёт уже шёл над морем. Поздно возвращаться.

– Что мне делать с твоими аккумуляторами? – спросил я у Бруно. – Вернуть при случае?

– Они использованы примерно наполовину, – ответил Бруно. – «Контур» работал четверть часа. Так что, если тебе понадобится, ты можешь их потихоньку использовать. Разъединяются они легко. А когда контейнер опустеет, заберёшь и его.

– Пытался кто-нибудь пробиться на мост? – поинтересовался я. – В суете мне не удалось понять…

– Нет! – Бруно улыбнулся. – На дисплее не было колебаний. Я ж тебе толкую: их обуял страх! А пробиться на мост было бы проявлением смелости. Для них всё случившееся – сверхъестественно. А перед сверхъестественным дикари всегда пасуют. Общее правило!

Можно было, конечно, возразить: правил нет без исключений. Но я устал. И, наверное, Бруно – тоже.

На носилках сопели и храпели пленники. Один из них во сне то ли просил чего-то, то ли звал кого-то: «Зии! Зии!»

Я наблюдал за работой Джима – послезавтра и мне идти через море! – и вдруг спохватился, что не известил пилота о своих планах.

– Джим, ты мог бы по пути завернуть на космодром? Крюк вроде небольшой…

– Конечно! – отозвался Джим. – Даже если был бы и большой.

– Зачем? – удивился Бруно. – Остановишься у меня. Комната тебя ждёт. Мы с Изольдой это давно решили.

– Спасибо, дорогой! – Я погладил его по плечу. – Но мне не комната нужна. Мне просто надо на корабль. Очень!

– Зачем?

– За охотничьим карабином. Для охоты на ломов. Вместе с купами. Зверь крупный, из пистолета не уложишь.

– … А карабины только на корабле, – продолжил Бруно. – Ну, ладно! Возьмёшь карабин – и после Совета прошу ко мне. Можно с карабином…

– Диспетчер! – пробасил в микрофон Джим. – Армен! Слышишь?

– Слышу, – раздалось в динамике.

– Говорит Смит. Поворачиваю на космодром. Оттуда в Город.

– В Городе садись на восьмую, – посоветовал диспетчер.

– Понял, – отозвался Джим.

Вертолёт слегка качнуло вправо. Космодром располагался на узеньком полуострове с восточной стороны материка, южнее Города. Тринадцать лет назад там посадили корабль «Рита-1», на котором прилетели Джим, Омар Кемаль, Натан Ренцел, Теодор Вебер. Потом там же сел корабль «Рита-2», на котором прилетела Сумико. А затем уже наша «Рита-3», на которой прилетели сразу шестьсот ребят – столько же, сколько на двух первых кораблях, вместе взятых.

Тёплый тот полуостров три корабля при посадке сожгли почти полностью. Ещё один корабль там наверняка уместится, взлётную площадку для местных ракет оборудовали, а вот Зону отдыха создавать уже не пришлось. Её создали на полсотни километров севернее, где тепла поменьше. Таков был выбор первых…

Исходили они из того, что если уж и портить космодромом землю, то как можно меньшей площади. Радиоактивную пыль с космодрома на полуострове каждую минуту сдувают в море северные ветры. А космодром в середине материка загрязнил бы вокруг себя громадную территорию. Особенно учитывая последующие корабли…

Для отдыха же в ту далёкую пору, тринадцать лет назад, вполне годился самый южный полуостров материка, спускавшийся почти к северному тропику. Но именно на этот полуостров переплыли вскоре с Восточного материка изгнанные людоедами племена ра и гезов. И тёплый южный полуостров как бы попал за границу.

Даже для испытаний первых роботов-геологов нам пришлось строить там громадное кольцо силовой защиты, чтобы уберечься от ядовитых стрел охотников-ра. И за несколько часов до того, как мы замкнули это кольцо, именно там и погибла бедная моя Бирута.

Ах, лучше не вспоминать всего этого!

 

Ночь любви в звездолёте

 

Каюта моя была пуста, холодна, и пахла нежилым. Я опустил у двери ранец и увидел на кровати прозрачный пакет со старым своим дорожным костюмом – вычищенным, отглаженным, зачиненным. За полдня до того, как прилетела на Южный полуостров Бирута, я переоделся, оставил пропотевшую одежду в вертолёте и потом забыл про неё. Но роботы не забыли. И вот тот костюм снова ждёт меня. Как ждали дорожные костюмы в гостинице северной Нефти.

Принять душ и переодеться было делом нескольких минут. После этого я вызвал Розиту по корабельной связи.

С минуту вызов был безответным. Сигналы как бы падали в пустоту, и я уж было решил, что Розиты на корабле нет.

Однако тут же и прорезался в динамике заспанный родной контральто:

– Верхова слушает. Кому это я понадобилась среди ночи?

– Любимая, мне.

– Сандро?! Ты на корабле?

– У себя.

– Беги ко мне!

– Бегу!

Я выскочил в коридор и помчался к корме корабля в носках, чтобы не поднимать шума ботинками. Хоть и мало осталось тут народа, но кто-то ведь наверняка спал. Однако до двери Розиты добежать не успел – она тоже бежала ко мне всё в том же цветастом халатике и красных тапочках. И мы остановились посреди полутёмного коридора, и целовались, и гладили друг друга, и насмотреться друг на друга не могли.

Потом Розита легонько потянула меня в сторону своей каюты. А я её – в сторону своей. И она сразу же уступила, обмякла, и, обнявшись, молча, мы дошли до моей двери. И каюта, холодная, пустая, омертвелая ещё несколько минут назад, стала сразу уютной, тёплой, тесной, наполненной бешеной радостью жизни…

 

* * *

 

– Сандро, почему ты не захотел пойти в мою каюту?

– Она ведь не только твоя.

– Но он никогда сюда не придёт! По крайней мере, без моего разрешения.

– А Бирута вообще никогда сюда не придёт.

– Скажи, долго нас будет преследовать наше прошлое?

– Не знаю. Нет нужного опыта.

– Разве у Бируты не было прошлого?

– Она о нём никогда не говорила.

– А сам ты догадаться не мог?

– Не было оснований догадываться.

– Как ты это мило сформулировал…

– Ты хотела бы грубее?

– Зачем? Всё понятно… Бирута всегда казалась мне человеком цельным и чистым. Поэтому и ты был недостижим, как чужая галактика. И скажу тебе честно: меня к ней тянуло. Работа над радиоальманахом была для меня удовольствием прежде всего из-за Бируты. И рассказ её был прелестен, и разговоры с ней – как магнит. Ближе неё, по сути, у меня тут никого и не образовалось. Но до личных откровений мы дойти не успели. А если бы успели – было бы тебе сейчас легче?

– Возможно.

– Ты пойдёшь сегодня на могилу?

– Обязательно! Сразу после Совета.

– Можно мне с тобой?

– Даже нужно!

– Я уже не раз была там с твоей мамой. Рядом могила Ольги, может, ты помнишь… За ними обеими мы с Лидой следим. Всё там одинаковое. Марат ведь туда не доберётся. Он в племени ра невыездной…

– Ты молодчина! Спасибо! На Совет пойдёшь?

– Омар там будет. Зачем мне?

– Ты в радиостудию – к девяти? Как обычно?

– Нет. Утром меня подменит Аня Бахрам. Мы договорились. Я с тобой поеду. Я ведь сегодня ждала тебя. Хотя и не знала, конечно, как там у вас повернётся, когда прилетишь, куда… Бруно обмолвился, что к нему… Я допускала, что к маме… Ты ведь мне ничего так и не рассказал… Ну, ладно, это потом… А сейчас…

 

* * *

 

– Как ты пойдёшь на Совет? Ты ведь и минуточки не спал!

– Кофейку напьюсь.

– Евгений наверняка что-нибудь приготовил. Ты не боишься?

– Я только двух вещей боюсь, любимая моя: хорошего человека обидеть и тебя потерять. А больше – ничего.

– Крови у вас там не было?

– Не заметил. Вроде все остались живы.

– Лишь бы не было крови! У Евгения на случай крови приготовлен грандиозный проект.

– Проект чего?

– Государственного устройства. С конституцией, президентом, судом и даже органами безопасности.

– Откуда ты знаешь?

– Он советовался со мной. Как с юристом… Ещё когда были вместе.

– И что ты присоветовала?

– Прежде всего – убрать органы безопасности. А потом – положить всё в долгий ящик. Потому что нормально живём и без этого.

– Государство – орудие насилия, подавления. Над кем он собирается это учинить?

– Он понимает государство как орудие защиты.

– От кого?

– Землян – от дикарей. Хороших землян – от плохих.

– Вот это самое страшное. Когда начнут делить на хороших и плохих… С этого начинается любая тирания.

– Я ему сказала примерно то же самое.

– Он не поверил?

– Обещал подумать.

– Он с детства обещает подумать, кажется, с третьего класса.

– По-моему, он способен воспользоваться любым поводом. Не только кровью. Очень хочет стать отцом нации! Будь к этому готов!

– Спасибо! Подготовлюсь.

– Но – потом. А сейчас…

 

* * *

 

Утром я набрал заказ на центральный пульт управления кораблём: крупнокалиберный охотничий карабин и ящик патронов к нему.

«Заказ будет выполнен через час, – прочитал я на дисплее ответ электронного мозга. – Очищенный от смазки карабин и патроны будут доставлены в каюту Ф.Красного. Получение – из его рук».

Фёдора Красного, командира корабля, я увижу на Совете, а сразу после Совета пойду на кладбище. Значит, вечером?..

 

34. «Каждый мнит себя стратегом…»

 

Насколько я понял, Совету не хватало информации. Поэтому нового я узнал немного. Информацию ждали от меня.

Первое слово Тушин предложил мне, а я церемонно уступил его Бруно и Джиму. Для свежих впечатлений… Да и чтобы мне потом меньше говорить.

Тушин поморщился: не понравилось. Но никогда я не заботился о том, чтобы нравиться начальству. Пусть даже оно и вошло со мною в родство… На Совете я был всего второй раз, и хотел вначале приглядеться.

О событиях последней ночи Бруно рассказал настолько подробно, что Джиму осталось немногое. А мне – и вовсе ничего, слава аллаху! Всё было сказано.

До утра у спящих урумту успели взять анализы, и они полностью совпали с тем, что было у Вука: хронический радиационный лейкоз. Довольно скоро эти внешне крепкие парни стали бы вялыми, бессильными, задыхающимися в кашле и затем ушли бы из жизни. Если бы не попали в наши руки… Церемониться с ними не станут – сменят им всю кровь, обновят костный мозг, обеспечат полноценной жизнью на десятки лет. Сколько уж там им запрограммировано… Если, конечно, не попадут они вновь в свои пещеры.

Об этом и забота!

Вокруг урановых пещер и судьбы их обитателей и пошёл основной разговор. А вовсе не о купах, как я надеялся…

Тушин доложил, что можно отдать племени урумту все пустующие дома из Нефти. Перевезти их на Западный материк способны дирижабли – в спокойную погоду. Безветренных дней хватает. Их намного больше, чем пустых домов… Надо лишь определить и подготовить место… Вот это «подготовить» – самое сложное.

Ну, а жизни в деревянных домах должны научить своё племя сегодняшние наши пленники. Для того они и взяты… Механику же вытеснения племени из урановых пещер объяснит Фёдор Красный.

– Я должен извиниться, – начал Фёдор, – за то, что не вся информация о наших кораблях была доведена до астронавтов перед вылетом с Земли. Необходимости в том раньше не возникало. Всё равно, при срочном торможении положено будить командиров. И только командиры да связисты знали о голографической аппаратуре при каждом узле связи. Вот Омар должен знать…

– До сих пор шифр помню, – тихо отозвался Омар. – Тринадцать лет прошло…

– Да-а… – Фёдор кивнул. – Без того шифра дверку голографии не отопрёшь… Именно динамическими голограммами, – продолжил Фёдор, – мы и должны были общаться с чужими космическими кораблями. Если они встретятся… Наши бестелесные копии обеспечили бы взаимную передачу информации и не принесли бы никакой инфекции. Ни на наш корабль, ни на чужой.

Фёдор слегка пожевал кончики своих длинных, «запорожских» усов, которые прикрывали давний, ещё в молодости, в первом космическом полёте полученный шрам. Затем командир подвигал по столу перед собой проектор для чтения микрофиш, и я вспомнил, что на столе моей каюты, среди вынутых из карманов ракетниц и ракет, остались так и не возвращённые Розите микрофиши её книги исторических новелл. Не до того было…

Не забыть бы вернуть! Может, ей книга понадобится, а я когда дочитаю!..

– Вот эту аппаратуру, – уточнил Фёдор, – можно расконсервировать. На трёх кораблях у нас три голографических узла. По три динамические голограммы можем мы одновременно послать в пещеры. Прозрачные, неуязвимые и настырные «привидения» постепенно вселят в дикарей ужас. По-моему, они побегут из пещер. Когда-то вселяли ужас привидения в старинных европейских замках. И замки пустели… А там всё-таки жили граждане более цивилизованные…

– Это компьютерный вариант? – спросил я. И подумал: «Прекрасная идея! Просто и удобно. Не то что в скафандрах живьём бродить…»

– Он самый, – согласился Фёдор. – Один из восьми. Тебе нравится?

– Очень.

– А мне – не очень, – хмуро произнёс Женька. – Рай, в который загоняют страхом или силой, всегда становится адом.

– Никто и не считает раем для урумту жизнь в деревянных домах, – раздумчиво заметил Бруно. – Поначалу им, понятно, покажется хуже. Без тёплой водички… Зато станет лучше всем окружающим. А потом и самим урумту. Когда поймут, что жизнь удлинилась…

– Главное – снять у них агрессивность, – вставил Тушин. – В домах они будут чувствовать себя более уязвимыми, чем в пещерах. Придётся стать более осторожными… Я читал английскую поговорку: тому, кто живёт в стеклянном доме, не стоит бросаться камнями… Надеюсь, и до них это дойдёт.

– Женщины в домах станут жить намного дольше, – добавил я. – Это тоже снизит агрессивность племени. Случайно выяснилось, что они вообще не выпускают женщин из пещер. Боятся массового бегства.

– Как это выяснилось? – Мария Челидзе вскинула на меня пронзительный взгляд своих больших голубых глаз. После гибели её мужа, киберремонтника Вано, я никак не мог долго выдерживать её взгляд. Становилось стыдно за то, что я тогда остался жив. Хотя был рядом…

– Рассказал охотник Сар, – ответил я. – Он бродил возле этих пещер. Хотел вызволить сестру.

– А я-то гадала, – потрясённо произнесла Мария, – почему женщины у них живут меньше мужчин. Ведь должно быть наоборот! Оказывается, эти рабыни вообще света белого не видят! Свежим воздухом не дышат! Какое-то кошмарное племя!

– Плохих народов нет! – глядя в потолок пробасил Джим. – Но есть рабовладельцы…

«Молодец Джим! – подумал я. – Рискнёт теперь Женька вспомнить о правах их личностей?»

Женька не рискнул. Трезво оценил обстановку. Один против всех он никогда не шёл. С детства. Только поинтересовался:

– Имя их вождя так и осталось неизвестным?

– Даже Тор его не знает, – ответил я. – Хотя с другими соседними вождями знаком.

– А вообще, что такое Тор? – спросил Бруно. – Как личность. Он тебе ясен?

– Пока ясен, – признался я. – Он считает себя только военным вождём. Не вмешивается в мирный быт. Ищет колдуна. То есть, готов поделиться властью. Справедлив в оценке охотников. Не корыстен. Предусмотрителен в военных решениях. Уважает разведку. А чего ещё надо от власти? Если она дальновидна, справедлива и бескорыстна – это идеальная власть! Тор всё это сочетает. Потому купы и производят впечатление счастливого племени. Если, конечно, не считать налёты урумту…

– То есть, не считать главного! – Фёдор Красный слегка хохотнул и опять пожевал «запорожские» усы. – А как купы относятся к тебе?

– Я у них ничего не прошу.

– И?..

– И не пытаюсь изменить их поведение.

– То есть, не даёшь оснований для плохого отношения?

– Стараюсь.

– Тогда объясни мне вот что… Компьютер сообщил, что ты запросил крупнокалиберный карабин. Зачем?

– Для охоты на ломов. Какие-то громадные мохнатые животные. Племена охотятся на них сообща, допускаю, пистолет их не возьмёт. А увиливать от охоты мне будет неудобно. Я уж вот Бруно по дороге объяснял…

– Ну, карабин тебе не Бруно будет выдавать… – Фёдор усмехнулся. – Зайдёшь перед вылетом. Я пока живу на корабле. А какой-нибудь работе ты своих купов уже учил?

– Меньше, чем хотелось бы, – признался я. И перечислил то немногое в строительстве, что успелось. – Приходится прежде всего заниматься обороной.

– Хотя надо бы – экономикой, – вставил Женька. – А не в войну играть.

– Без обороны там станет не до экономики, – возразил я. – Если бы урумту сожгли хижины, угнали женщин – кому нужны были бы мои экономические советы? И с какими глазами я бы их давал? Странно даже, что приходится это объяснять…

– И вообще… – Фёдор тяжело вздохнул. – Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны… Это ещё великий Руставели подметил.

Женька покосился на командира нашего корабля и умолк. Ни слова больше не произнёс.

Зато, наконец, раскрыл рот Теодор Вебер, молчавший до сих пор.

– Ты упомянул хижины, – произнёс он. – Был ты внутри их? Осматривал?

– Внутрь не был зван. – Я усмехнулся. – Видно, пока не заслужил… Снаружи, понятно, осматривал. Раз уж помогал строить… Так что представление есть.

– Можешь ты это своё представление изложить на бумаге? И лучше с чертёжиком. Чтоб у нас тоже было представление.

– Когда нужно?

– Ну, не горит… – Вебер пожал плечами. – Но рано или поздно придётся заниматься их жильём. Вот жильём для урумту уже пришлось заняться! Так что твоя информация не будет преждевременной.

Никаких особых решений Совет так и не принял. Все согласились с тем, что надо продолжать выполнение отобранного компьютерного варианта. Ни у кого он не вызывал сомнений.

И, наверное, это было самое печальное.

 

Братское кладбище на Рите

 

После Совета я зашёл за мамой – чтобы вместе отправиться на кладбище. А там уже была полна коробушка: Розита, Светлана – дочь Тушина, медик в Заводском районе, Райко Станев – муж Светланы, начальник завода железобетона. Это из его цехов шли кубики-комнаты по всему материку. Шапочно мы были знакомы – ещё с тех пор, когда я создавал в Заводском районе киберлабораторию. Но в семейном доме встретились впервые. Теперь мы были одной семьёй.

При своём русском имени Светлана выглядела типичной женщиной из Индии: громадные миндалевидные карие глаза, густые чёрные незатейливо причёсанные волосы, смуглый цвет кожи, плавные неторопливые движения полных рук. Горячая южная кровь матери явно забила в ней спокойную русскую кровь Тушина. Казалось, ничего русского нет в этой женщине. Но по-русски говорила она прекрасно.

Райко, напротив, выглядел быстрым, стремительным. Движения его были резки, порывисты, порой суетливы. Чёрный чубчик то и дело метался по лбу. Женщины готовили стол, а Райко всё порывался помочь им, и не всегда удачно.

Я молча понаблюдал это несколько минут, мама заметила мою неподвижность и предложила:

– Пойдёмте вниз. Потом тут закончим. Миша обещал прийти прямо на кладбище.

По пути я забежал в оранжерею, и мне подали готовые букеты.

– Верхова заказала, – объяснил садовод. – Ещё вчера.

Могилы Бируты и Ольги были чистенькие, ухоженные, красивые. Собственно, все могилы на нашем кладбище чисты, все памятники одинаковы – из белого мрамора, привезённого с Плато Ветров, – и только цветы на могилах разнились, и свежие букеты все на особицу.

Когда-то страшно давно, ещё в первой своей жизни, на Земле, перед отправкой в космос, провёл я три недели у Бируты дома, в Меллужи, на Рижском взморье. Бирута тогда возила меня в Ригу, показывала красивейший город, в который я попал впервые, и однажды мы забрели на воинское братское кладбище. Оно поразило меня прежде всего полной одинаковостью строгих скромных могил. Я удивился этому, а Бирута прочитала мне старинные стихи, из которых запомнились несколько строчек:

…Что ж я нынче брожу, как по каменной книге,

Между плитами братского кладбища в Риге?

Белых стен и цементных могил панорама…

Матерь-Латвия встала, одетая в мрамор…

Перед нею рядами могильные плиты,

А под этими плитами те, кто убиты

Под знамёнами разными, в разные годы,

Но всегда за неё и всегда за свободу…

 

– Кто писал это? – спросил я тогда.

– Наум Коржавин, – ответила Бирута. – Лучше него никто не написал об этом кладбище.

– Латыш?

– Нет. Русский поэт. Москвич.

И вот теперь перед моими глазами другое братское кладбище, на другой планете, и сама Бирута под стандартной могильной плитой.

Напишет ли кто-нибудь стихи об этом?

Подошёл Тушин – сразу с тремя букетами. Два тихо положил на могилы Бируты и Ольги, постоял возле них и понёс третий букет к могиле Чанды – в самом центре небольшого кладбища. С этих центральных могил оно и начиналось.

Мы молча двинулись за ним – большая для земной общины семья. И только Розита, по крайней мере, официально, ещё не была её членом.

Позже, когда я вышел на кухню сполоснуть руки, мама шепнула мне:

– Как я была бы рада, если бы вы поженились!

А когда мы мчались в биолёте на космодром, уже в темноте, Розита призналась, что то же самое мама шепнула и ей. И, может, именно поэтому не настаивала, чтобы я остался ночевать в её квартире.

Тушин весь вечер называл меня только «Аликом» и ни словом не обмолвился о том, что говорилось на Совете. Как будто подчёркивал, что здесь он всего лишь отчим – и никто больше.

А я с детства бесконечно уважал его как астронавта, исследователя, бесстрашного и непреклонно последовательного человека – и в то же время инстинктивно страшился принять его как члена семьи. Ничего не мог с собой сделать – избегал этого. Тут действовало что-то сильнее меня.

Может, если бы я не помнил отца, было бы легче?

Умница Розита всё поняла. Потом в биолёте она спросила:

– Почему ты отталкиваешь его?

– Я не отталкиваю.

– У тебя не видно сыновних чувств. По-моему, ты относишься к нему как к вождю Тору.

– Может, эти чувства ещё не сложились? Тут ведь нужную кнопочку не нажмёшь…

– Как хорошо, что мы с тобой обошлись безо всяких кнопочек! Сразу полыхнуло! Ну, ладно, потом обо этом! А сейчас…

– Остановить биолёт?

– Останови!

 

36. «Когда-нибудь ты на ней женишься!»

 

Зайти за карабинам я решил вечером. Чтоб не сковывать утром ни Фёдора, ни себя. Вдруг ему понадобится пораньше уехать в Город, а мне – попозже поспать?

Фёдор вынес мне в рубку два ящика с цифровыми замками и уточнил:

– Ты первый на этой планете, кому вручается такое оружие, не подведи! И пристреляй его вначале, до охоты. А то опозоришься. Наставление внутри.

– Спасибо. Кое-что я помню с «Малахита».

– Когда то было! – Фёдор махнул рукой. – Жена моя любит говорить: «Я не забыла, просто у меня память плохая».

Прелестная парижанка Катрин, жена Фёдора, руководила детским интернатом, десятки малышек знала по имени и никогда их не путала. Так рассказывала Бирута… В голову мне не могло прийти, что на вооружении у этой женщины может быть такой безжалостный афоризм.

Пластмассовые ящики я рассовал в каюте под койки и неслышно запер дверь. Розита молча наблюдала за мной, сидя у стола и покачивая ножкой. Потом тихо спросила:

– Я вижу, ты привёз микрофиши. Всё прочитал?

– Половину.

– Зачем же привёз?

– Вдруг тебе нужно?

– Дочитай! Там ещё немало интересного.

– Кажется, главное я уже понял.

– Ты имеешь в виду город на костях?

– Разве не это главное?

– В общем-то, ты прав. Земля привыкла строить на костях крепости, города, дороги… Особенно у вас, в России… Что новая петровская столица на Балтике, что железная дорога к ней от старой Москвы…

– Что египетские пирамиды, – в тон Розите продолжил я, – что ступенчатые храмы майя и римские колоннады… Традиция богатая!

– Но в книге же не только это! – Розита усмехнулась, – Там ещё и депортация народов… Тоже может оказаться актуальным…

– Ты намекаешь на урумту? По-моему, тут будет не наказание, а спасение.

– Всё зависит от точки зрения. Почитай!

– Спасибо. Почитаю.

– Но потом, ладно? А сейчас…

 

* * *

 

– Ты решил что-нибудь с нами?

– Попрошу у Совета пустой домик из Нефти. Если ты согласишься в нём жить… Авось бывшие каннибалы и не заметят потери…

– Всё балагуришь… А серьёзно?

– Так это серьёзно! Представляешь, крепкий хвойный дух в доме… Залог здоровья! Ты жила когда-нибудь в доме из сосновых брёвен?

– Нет. И не хочу. В крайнем случае соглашусь временно побыть в таком доме, если он останется в Нефти.

– Почему именно там?

– Ну, если ты стыдишься вернуться в Город… Поработай в Нефти. Дел там для тебя полно. И для меня есть. Студия потихоньку действует. Я подкинула мысль вывести её на всеобщую трансляцию. Могу взять это на себя.

– Не устаю тобою восхищаться.

– Мне не это нужно. Нужен ты – каждый день.

– Натан Ренцел собирается ко мне в гости, за комарами. Может, прилетишь с ним, поглядишь? Или со мною – прямо сегодня. Там не так уж страшно. Никаких хуров я к тебе не допущу. На это меня хватит.

– Меня и самой на это хватит! Но я не могу опуститься до уровня жизни первобытных людей. Почему ты не хочешь это понять?

– Мне жутко это понять. Тебе когда-нибудь хотелось поскорее понять безысходность?

– Опять мы с тобой забрели в тупик. А времени осталось – всего ничего. Разберёмся потом, ладно? А сейчас…

 

* * *

 

– Когда ты сегодня поедешь на работу?

– Когда провожу тебя. Уже из Заводского района. Сегодня опять Аня в студии вместо меня. Потихоньку я её готовлю. Если ты решишься жить в Нефти…

– Она ушла из школы?

– Да, в архив, к Лиз Смит. Оттуда проще отрываться в студию. Всё-таки не дети, а лишь бумажки…

– Как чётко у тебя всё построено!

– Стараюсь избегать случайностей. Но в главном это не удалось.

– Ты имеешь в виду меня?

– Поздно я к тебе пришла. Вот если бы до твоего отлёта!.. Тогда не гуляли бы мы в безысходности… Но ведь в те дни это казалось совершенно немыслимым! Ты не понял бы меня. Оттолкнул бы! И тогда ничего у нас не получилось бы – никогда!

– Возможно.

– Вот я и помедлила. А ты поторопился. В итоге – опять слёзы. Что назад поглядишь, что вперёд…

– Живи настоящим! Оно не так уж плохо. Ведь мы любим друг друга.

– Если бы я могла жить только настоящим!.. Если бы у меня так были скроены мозги!.. Но, по-моему, подобных девиц не допускали до «Малахита». Много ты их там видел?

– Вроде ни одной. Но и не очень приглядывался.

– Некогда было! Куда спешил?.. Но хоть к дочке вождя пригляделся? Успел?

– По-моему, она славная девочка.

– И когда-нибудь ты на ней женишься.

– Только если ты меня бросишь… Что ещё останется?

– Но это будет потом, да? А сейчас….

 

Последняя остановка

 

Поздним утром вынесли мы с Розитой два ящика и мой ранец из корабля и остановились в раздумье. На космодроме стояли и свободные биолёты, и вертолёты. На соседних площадках замерли полосатый и пятнистый' вертолёты, голубой, зелёный и малиновый биолёты. Медленно плыли с запада на восток лёгкие небольшие облака. Выглядывало меж ними и снова исчезало ненадолго солнце. Самая разлюбезная погода! Выбирать транспорт можно, не оглядываясь на неё. Вертолётом, конечно, быстрее. Но… Куда нам сегодня-то спешить?

– Да и в пути не поцелуешься, – закончила Розита мою мысль. – А когда нам теперь удастся? Ты хоть смутно представляешь, когда?

– Ничего не видно! Чернота! Если только сама не прилетишь.

Розита недоумённо пожала плечами и решительно понесла мой ранец к ближайшему биолёту. Он был нежно-голубым. С двумя ящиками я последовал за нею.

Мы действительно немало целовались в пути. Управлению биолётом это не мешает. И что-то надрывное чудилось мне в жарких поцелуях Розиты. Словно прощалась она со мной не до следующей моей поездки на материк, а чуть ли не навсегда.

Перед самым выходом из корабля вспомнил я о вчерашней просьбе Вебера. Составить описание хижин и набросать чертёж было, наверное, делом десяти минут. И можно бы оставить всё здесь. Но это означало оставить всё Розите для того, чтобы она отнесла Веберу.

Зачем же мне её к нему посылать? Зачем давать ему ещё один шанс? Может, он на то и рассчитывал?

«Потом всё сделаю! – решил я. – И передам Омару».

Тогда, на корабле, это решение как-то успокоило. Теперь, в биолёте, я вдруг понял, что никакого значения оно не имеет. А имеет значение только то, как Розита меня целует – с надрывом или спокойно, в полной уверенности, что никуда я от неё не денусь, и ничто нашему счастью не угрожает.

Вот этой спокойной уверенности, которая, казалось, буквально переполняла Розиту в Нефти, сегодня я не чувствовал.

В Заводском районе я попросил диспетчера догрузить кое-что в приготовленный для меня вертолёт.

– Что именно? – спросил он.

– Прежде всего, два складных слесарных верстака полегче, дюралевых. Причём у одного надо подрубить «ноги», чтоб за ним можно было сидеть, а не стоять. Это для старика… И стульчик ему дюралевый… Кроме того – две пары тисов, два ручных наждака, две наковаленки, десяток струбцин, по два набора молотков, напильников, рашпилей, стамесок, долот, точильных брусков, детский набор гвоздей и стопку слесарной шкурки.

– Всё? – Диспетчер улыбнулся.

– Нет, не всё… – Я развёл руками. – Пожалуйста, нивелир и две пары шортов на меня. Начну работать с инструментом, могу брюки порвать.

– Открываешь слесарную мастерскую? – полюбопытствовал диспетчер.

Был он инженером со второго корабля, звали его Армен Оганесян, и просчитал он в этом районе все ступенечки, начиная с мастера цеха, который управлял слесарными роботами. Именно Армен не так давно обеспечивал верстаками, слесарными и электромеханическими наборами ту киберлабораторию, которую мне поручили организовать. А потом его «бросили» на управление вертолётами. Не знаю уж, почему…

– Не столько создаю мастерскую, – признался я, – сколько переоборудую. Мастерская уже есть – на двух валунах, с полным набором каменных орудий. Работает в ней невероятно трудолюбивый старикан Бир. Хочу ему помочь. И заодно выполнить вчерашнее указание Совета. А попутно и себе верстачок поставлю. С детства приучен всё по дому ремонтировать.

– Список велик! – Армен покачал черноволосой головой. – Часик нам на это выделишь?

– Сколько надо!.. Я ещё в киберлабораторию загляну: соскучился по ребятам… Топливную трубку в ранце сменю – много налетал… Действуйте!

Мы вышли с Розитой из диспетчерского корпуса, отнесли к вертолёту свои два ящика и ранец, и Розита задумчиво произнесла:

– Вообще-то у меня тоже есть плановое задание. Надо посмотреть, как строится дорога на Порт. Хотя бы общий взгляд… Давно об этом ничего не говорилось – ни по радио, ни по телеку. А тут всё рядом!

– Ну, давай зайдём к ребятам, а потом – на дорогу.

– Потом они наверняка увяжутся тебя провожать, – возразила Розита. – И на дорогу мы уже не вырвемся. И придётся мне одной… А тут всё-таки ра ходят. Их зона! Хоть сейчас и мир… Не очень-то верю я пока в этот мир… Да и стрелять в них не хочется.

– Хорошо, давай наоборот! – согласился я. – Сначала на дорогу, потом – к ребятам. Чтоб не бродить тебе тут одной.

Мы нырнули в биолёт, путь был не очень долгий, и вскоре послышался треск падающих деревьев и гул моторов. А в биолёт сквозь полуоткрытые окна набился густой запах горелой древесины, расплавленной смолы и горячего железа. Четыре громадные лесодорожные машины – почти всё путевое богатство землян! – медленно вели параллельные «нитки» на запад, к будущему морскому порту. Они подминали под себя девственный лес, прожигали путь в редких и невысоких скалах и выпускали из-под трамбовочных катков горячее, местами полупрозрачное янтарно-серое дорожное полотно. Оплавленные гранит, песок и глина перемешивались в нём со смолой и древесиной. Всё, что попадало под машину, становилось гладкой, слегка выпуклой вечной дорогой. Производство было безотходное.

Горячий воздух высокой стеной поднимался над свежим дорожным полотном, и лес за прозрачной, колеблющейся стеной дрожал и дробился