Хорошо, когда есть великие предки! 4 страница

Вообще-то я почти не пил сырой воды. Дома, в детстве, для питья водилась только кипячёная. Всё-таки мама – врач, семья, значит, «медицинская». В «Малахите» тоже не принято было увлекаться сырой водичкой. За здоровьем нашим там следили в сто медицинских глаз. Разве что в лесных походах?.. И то если наткнёмся на чистый прозрачный уральский родничок… А если не наткнёмся, во фляжках всегда кипячёная…

Собственно, и тут неплохо бы завести самовар. Только где его взять? На всю планету, наверное, один – у Марата в племени ра.

Второй стаканчик я протянул Лу-у.

– Что это? – традиционно спросила она.

– Стакан, – пояснил я.

Она тут же повторило новое слово и, зачерпнув воды, выпила немножко. Как и я – чуть-чуть.

Но моей-то целью было не это. Для питья ещё болталась тайпа во фляжке. Мне бы умыться!

В одном из вертолётных баулов нащупал я кусок мыла, кулёк с полотенцами, выдернул одно и заткнул за пояс. Потом зачерпнул воду стаканчиком и, выйдя из палатки, нарочито неумело плеснул себе на руку с мылом.

Лу-у молча наблюдала за мной.

– Помоги мне, – попросил я. – Слей воду на руки.

Опять полезло на язык слово «пожалуйста». Опять я его задавил.

Лу-у поняла и зачерпнула воду своим стаканчиком из своего ведра. Оно стояло поближе.

С её помощью я помыл руки, лицо и шею. Сразу стало легче. Эх, целиком бы окатиться! Да обстановочка не та.

Не успел я вытереться, как завозился и засопел пленник. Наверняка всё тело у него, бедного, затекло. И тут же из круга воинов у ближнего костра метнулся один, подлетел к пленному, наклонился и перевернул его с бока на спину.

Это был Сар. Возможно, наблюдение за пленными и спящими гостями входило в его обязанности как наиболее «клыкастого» охотника. Клыки и зубы добытых животных ещё болтались на его мощной тёмной груди, да и другие воины не сняли боевые ожерелья.

Момент был подходящий. Пленного предстояло перетащить в палатку. Иначе нормальную видеозапись не сделаешь. Света мало. А там хоть фон белый… Я уж собрался было тащить пленника один…

– Помоги мне, Сар, – попросил я. – Хура надо перенести в белую хижину.

Мыслеприёмника Сар, похоже, не снимал, понял всё, но ни о чём не спросил. Помог молча. И вдвоём мы быстренько отволокли в палатку охотника за чужими женщинами, уложили на надувной матрасик. Пленный протестующе мычал, бросался во сне односложными словами, но глаз не открыл. Ещё часа три ему предстояло спать.

За помощь я наградил Сара ведром и стаканчиком. Он уже видел воду в первых двух вёдрах и не ждал объяснений. Пообещав отблагодарить меня, побежал с ведром в темноту – за водой.

Сейчас же появился передо мной второй «гвардеец». Должно быть, наблюдал за происходящим. И протянул ко мне обе руки ладонями вверх. Первый, кто попросил у меня что-то. Может, на основе давнего знакомства?

Снова сбегал я в палатку Тора и вложил в одну руду «гвардейца» стаканчик, а на другую повесил ведро.

– Тун эм, – отчётливо произнёс он и исчез в темноте вслед за Саром.

Жаль, что так быстро! Я-то собирался мыслеприёмник ему предложить да хоть именем поинтересоваться. Тоже на основе давнего знакомства.

Выражение «тун эм» я уже слышал не раз. Да вот только что его произнёс Сар, когда получил ведро. Кажется, это и есть «я отблагодарю тебя». Запомнить бы!

– Лу-у, – позвал я. – Как зовут этого воина? Который ушёл последним.

– Кыр, – ответила она. И поморщилась. Потом сама спросила:

– Что ты будешь делать с хуром?

– Разговаривать. Когда проснётся.

– О чём можно разговаривать с хуром?

– С каждым человеком есть о чём поговорить.

– Человек – ур, – спокойно объяснила мне местную лексику дочка вождя. – Хур – не человек. Они живут не так, как люди. И ведут себя не так, как люди. Когда-то они ели людей. Их ненавидят все ближние племена.

Это было интересно! Но расспросить Лу-у я успею. Вначале хорошо бы расспросить самого пленного. Он наверняка знает больше.

– Вот я и заставлю его самого об этом рассказать.

– Зачем?

– Сыны неба хотят получше узнать ваших врагов. Чтобы запретить им красть ваших женщин. Они ведь не впервые пришли за женщинами?

– Они приходили пять разливов назад. Я была тогда ребёнком. Они сожгли наши хижины. Кого убили, кого угнали. Я всё видела. Я всё помню.

Вот как!.. Ужас ребёнка вырастает во «взрослую» ненависть. Что посеял, то пожнёшь… не возмущайся, что тебя зовут «нечеловеком»!

А время тут, значит, измеряют разливами? Не с этим ли связана такая громадная пойма у небольшого Кривого ручья?

Что ж, вполне естественно. Зим тут нет, вёсен нет, луны не имеется. А отсчёт времени вести надо.

– Сколько разливов ты живёшь? – задал я один из самых, может, нескромных вопросов в разговоре с женщинами.

– Много! – Лу-у расхохоталась и стала раскрывать передо мной ладонь – словно камешки в меня бросала. Четыре раза раскрыла. Двадцать разливов, значит, живёт. А на вид ей никак не больше шестнадцати. Значит, разливы тут – по земному календарю – примерно через каждые три квартала? Ну, чуть больше, чуть меньше… Точный возраст женщины – всегда загадка!

– Могу я послушать, что расскажет хур? – спросила Лу-у, отсчитав свой возраст.

– Можешь.

– Как я узнаю, что ты начал разговор?

– Зажгу свет. – Я включил и выключил фонарь на голове. – Сейчас лягу спать. Когда хур проснётся, зажгу свет.

– Свет, свет! – Она попрыгала на месте. Видно, ей нравилось узнавать новые слова вместе с новыми понятиями. – Спи! – разрешила она. – Я пока пойду в свою хижину.

Она подхватила ведро с водой, прижала к груди стаканчик и хотела убежать вприпрыжку, но вода плеснула ей на ноги, и Лу-у ушла в темноту спокойно, плавно, слегка покачивая бёдрами.

Невольно смотрел я ей вслед. По всем земным понятиям, прекрасная фигура у этой девчонки. Ничего общего с коренастыми приземистыми, будто «прямоугольными» женщинами племени ра или даже с грациозно-тяжеловесными лерами. И как угораздило меня залететь в такое любопытное племя?

 

8. «Всех убить?»

 

Пленный дал мне поспать два часа. Потом завозился, засопел, начал плеваться и, видимо, ругаться. На своём, понятно, хурском языке.

Пришлось включить фонарь, натянуть его на голову, а затем – и мыслеприёмник на голову пленного.

Он, понятно, сопротивлялся, как мог, мотал головой, корчился, извивался, но руки и ноги его были связаны, и я довёл дело до конца. И тут же предупредил:

– Не снимай эту дугу с головы. Перестанешь меня понимать.

– А зачем мне понимать тебя? – нагло спросил он.

– Чтобы жить. Не будешь понимать – умрёшь.

– Всё равно вы меня сожрёте, – вполне философски заметил пленник.

– Будешь послушным – не сожрём, – пообещал я. – Отпустим. Но сначала поговорим.

– Даже мои предки так не издевались, – признался он. – Жарили пленников сразу.

– Почему ты решил, что мы тебя съедим? – спросил я.

– А зачем ещё брать в плен мужчин?

Мне показалось, что ответ его не лишён логики. Он шёл сюда за женщинами, и это ему понятно. И, значит, мужчин уводить в плен не собирался. А, следовательно, не собирался их есть. Уже хорошо!

О том, что мужчин уводят в плен ради рабства, он, видимо, не знал. Тоже прекрасно!

Я посадил пленника спиной к стенке палатки и, прежде, чем развязать руки, решил дать воды. Положено дать воды после слипа. И по медицинским соображениям и по гуманным.

Уже когда я зачерпнул воду стаканчиком и поднёс к его рту, в палатку вбежала Лу-у.

– У тебя свет, – сказала она. – Я пришла.

Увидав, что я делаю, она ужаснулась.

– Это же хур! – закричала она. – Зачем ты даёшь ему ста-кан?

Видимо, стакан казался ей величайшей ценностью.

– Чтобы он заговорил, – объяснил я. – Ему надо промочить горло.

– Ему надо проткнуть горло! – жёстко уточнила Лу-у. – Копьём!

В глазах пленника промелькнул ужас. Он же теперь всё понимал! Мыслеприёмники работали.

– Не бойся! – успокоил его я. – Если будешь слушаться, тебя не убьют.

От воды он, однако, отвернулся, демонстративно.

Я поставил стаканчик рядом с ним на землю и снова предупредил:

– Сейчас развяжу тебе руки. Захочешь пить – пей! – И показал на стакан. – Но не вставай. Встанешь – убью!

Он обвёл воспалёнными маленькими глазками палатку, как бы отыскивая оружие. Чем, мол, тут можно убить? Ни палицы, ни копья, ни камня порядочного… Лишь на поблёскивающем тёмно-зелёном куске слюдита задержался его взгляд. И презрительная усмешка перекосила скуластое, нездорового землистого цвета лицо. Видимо, он подумал, что этим камешком с детский кулачок его не убить. А больше ничего подходящего не видно.

Лиану на его руках я легко перерезал охотничьим ножом. И вот нож явно заинтересовал пленника. Он внимательно проследил, как опустил я его в ножны на поясе. Это был первый отчётливо заинтересованный взгляд моего невольного гостя.

Я включил камеру, и на плёнку пошла запись того, как разминал он затёкшие руки, как оглаживал сильные плечи, как устраивался поудобнее спиной к стенке палатки. В конце концов так и прилип к ней, поставив руки позади и вытянув вперёд, прямо под объектив, связанные мускулистые и грязные ноги.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Вук, – неохотно ответил он.

– Что означает твоё имя?

– Мохнатый зверь.

– У тебя есть жена, дети?

– Наверно, есть дети. – Он усмехнулся. – Жёны у нас общие. И дети – тоже.

«Групповой брак! – подумал я. – По Моргану – низшая стадия дикости. Может, это ещё и не племя, а стая?»

– Зачем вы шли к купам?

– Они знают. За женщинами.

– Вам не хватает женщин?

– Они умирают раньше мужчин. Вот и не хватает.

– А почему они умирают раньше?

– Не знаем! – Вук усмехнулся. – Боги знают. Колдун говорит: раньше умирает тот, кто достоин смерти.

Последние слова пленника полоснули меня как ножом. Они почти дословно повторили вошедшее в историю изречение одного из российских политиков самого конца двадцатого века. «Что ж, – сказал он публично и спокойно, – погибает тот, кто достоин смерти».

Он имел в виду, правда, не людей, а заводы и фабрики, которые, по его мнению, делали что-то не то или не так. Но за ними стояли люди, которых обрёк он на великую безработицу.

Он был внуком сразу двух прекрасных, безупречных писателей, но в историю вошёл как великий разоритель российской экономики и виновник гибели бесчисленного количества людей. Прежде всего – стариков, у которых отнял необходимые лекарства, достойную пенсию и возможность заработать на жизнь. Миллионы детей он сделал беспризорниками, тысячи жуликов – миллионерами.

Так вот, оказывается, кто товарищ тому давнему политику по уровню мышления – колдун бывших людоедов!

Позже, в двадцать первом веке, эти зловещие слова потомка двух писателей периодически возникали в самом различном исполнении на его роскошном кладбищенском надгробии. Единственный в российской истории случай долгого народного злопамятства…

…– Почему вы живёте в пещерах? – спросил я Вука. – А не в хижинах, как купы?

– В наших пещерах тепло, – ответил пленник. – А в хижинах у нас замёрзнешь.

Лицо его становилось напряжённым. Что-то он там, похоже, нащупывал за спиной. Но что там, у голой стены, нащупаешь? Может, какое-то насекомое его кусало?

Он заметил мои интерес не к словам, а к движениям, сейчас же вынул одну руку из-за спины, протянул к стаканчику и очень грамотно, неторопливо, отпил из него воды. Будто всю жизнь пил из стаканов.

И долго потом держал стаканчик в руке, отхлёбывая по глоточку. Явно получал удовольствие. Я и не заметил, как поставил он пустой стакан на место и убрал руку за спину.

– Скажи, Вук, – продолжал я, – хуров больше, чем купов, или меньше?

– Мы не хуры, – мрачно возразил он. – Это купы называют нас «хуры» – «нелюди». А мы называем себя урумту – люди пещер. Когда-то мы были урумку – люди лесов. И жили в этих местах.

– Сколько вас?

– Много! – гордо ответил он. – Сколько купов, и ещё столько, и ещё больше. В пещерах свободно. Нас будет ещё больше. Мы тут сильнее всех.

– Почему вы ушли из лесов в пещеры?

– Нас прогнали. – Вук опустил голову.

– Кто?

– Злые боги.

– У них есть имена?

– Нур-Нур главный. Он бросался огнями с неба. Его слушались громы и молнии. Он был страшен и не знал жалости.

«Прямо Зевс-громовержец, – подумал я. – Так вот отчего они кричали «Нур-Нур!»… Только почему всё в прошедшем времени?»

– Где он живёт? – спросил я.

Пренебрежительная усмешка пробежала по лицу Вука. Немного, в его мнении, стоил человек, не знавший Нур-Нура. Однако пленник решил снизойти до ответа:

– Когда-то он жил за рекой купов. Где сейчас айкупы. Потом ушёл на небо.

– За что он прогнал вас?

Вук помрачнел, опустил взгляд, задумался. Похоже, не хотел отвечать.

– Отвечай! – потребовал я. – Хочешь жить – отвечай!

Он поднял на меня маленькие глубоко посаженные тёмные глазки. Ничего, кроме лютой ненависти, не увидел я в них.

– Это давно было, – тихо, как бы выдавливая из себя слова, произнёс он. – Столько разливов прошло – сосчитать невозможно. Но урумту всё помнят. Получилось, как сказал Нур-Нур… Он пришёл в наше племя после неудачной охоты. У нас не было тогда луков и стрел. Много было неудачных охот. Голодное племя ело двух своих стариков.

Вук слегка подвигался, поудобнее упёрся руками в основание палатки. Искоса я взглянул на Лу-у. Она напряжённо, зло смотрела на пленного. Остренький подбородок её выдался вперёд. Надбровные дуги чуть опустились. Маленькая тёмная рука её лежала на тюке с подарками как раз возле тёмно-зелёного куска слюдита.

– …Нур-Нур разозлился, – продолжал пленник. – Когда Нур-Нур злился, из ног у него вырастали огненные деревья. Он обрушил на урумту все громы и молнии, бросил на хижины все огни неба. Урумту бежали от своих хижин в холод. Нур-Нур гнал их ночью и днём. Он прогнал наше племя за большие озёра и сказал: «Живите здесь, в пещерах. У вас не будет стариков. Вы не будете есть людей. Вернётесь в тёплые леса – убью всех!»

Вук остановился, глубоко вздохнул, поглядел прямо в зрачок тихо щебечущей съёмочной камеры, потом перевёл взгляд на опустевший стаканчик возле себя. Подумалось, что хорошо бы снова наполнить его. Но не сейчас, когда у пленника развязаны руки. Попозже.

– Продолжай! – снова потребовал я. – Что было потом?

– Всё как сказал Нур-Нур, – спокойно повторил Вук. – В пещерах текла горячая вода, и было тепло. Люди стали там жить. Старики умерли. Больше стариков не стало. Урумту не едят людей и умирают молодыми. Женщины умирают раньше мужчин. Забираем женщин в других…

Он не договорил. Чем-то тяжёлым метнула в меня его рука, и я едва успел отклонить голову. Продолговатый предмет просвистел возле виска. Сзади раздался глухой удар в стенку палатки, затем металлический звон, металл ударил по металлу.

Вук тем временем мгновенно передвинул свой зад и снова опёрся руками в основание стенки. Глазки его метались из стороны в сторону.

И тут же в лоб ему врезался кусок слюдита, упал к его ногам, а на лбу отчётливо проступила и стала наливаться, набухать капелька крови.

Это Лу-у вступилась за меня.

Первая мысль была: «Кровь! Быстрей надо взять анализ. Пока кровь не запеклась!»

Вторая мысль была: «Что же он метнул? Дюралевый колышек от палатки? Здесь забивали их Тор и Сар. Значит, не вогнали по шляпку?»

Третья мысль была: «Сейчас он выдёргивает второй колышек. Вдруг не увернусь? ЭМЗ не включён… И анализ крови при его развязанных руках не взять…»

Левая моя ладонь ещё держала щебечущую съёмочную камеру.

А правая уже нащупала за поясом гладкий уголок слипа. Мысли и действия отмерялись, наверное, даже не секундами, а их долями.

Похоже, не миновать!

Я направил на бедного Вука слип, нажал курок и увидел предсмертный ужас в его глазах. Он успел понять: что-то страшное и неумолимое наваливается на него по моей воле. И тут же съехал по стенке палатки на матрасик, руки его непроизвольно выползли из-за спины. В правой был зажат выдернутый из земли второй колышек палатки.

Не до конца забили…

Ещё бы секунда – и сознание мог потерять я. А за ним – не исключено! – и жизнь.

Где-то тут блестящий холодильничек среди набросанных в баулы вещей?

Минута ушла на поиски. Кровь не успела остановиться, и анализ па стёклышки я снял дважды – на всякий случай. Тут же запечатал стёклышки обратно в холодильник. А потом залепил ранку на лбу пленника стептимиоловым пластырем. Пока проспится, ранка затянется.

Лу-у следила за мной быстрыми испуганными глазами. Зрачки её метались из стороны в сторону. Того, что я делал – да ещё так стремительно! – она, естественно, не понимала. Может, это казалось ей колдовством. А может, она думала, что я стану пить его кровь?

Затем, уже неторопливо, я разжал пальцы спящего, вынул колышек, показал его Лу-у и вбил каблуком обратно в гнездо. Потом нашёл второй колышек, упавший точно на шляпку своего собрата по другую сторону палатки, и его тоже вернул на место.

И, разумеется, пришлось снова связать руки пленника. Уже, правда, не лианой, а шнуром от парашютных строп.

Теперь хорошо бы сбегать в соседнюю – уже Торову! – палатку, взять геологический молоток да пройтись по всему кругу, забивая колышки по шляпку. Чтоб уже никто не выдернул… Но ведь звону будет!.. А купы давно спят…

Ладно! До утра потерпит.

– Ты, наконец, убьёшь его? – спросила Лу-у. – Он заслужил.

– Не убью! – ответил я. – Проснётся – закончим разговор. Потом отпущу.

– Я бы убила, – призналась Лу-у.

– Надо, чтоб он унёс в своё племя приказ: не приходить больше сюда!

– Они тебя не послушаются.

– Заставлю!

– Ты можешь наказать всё племя?

Милая Лу-у! Не видела она, как драпали по лесу ненавистные ей хуры!.. Не успели, видимо, поведать ей об этом ни отец, ни другие воины. Разговоры у них ещё впереди. Да, по сути, и не видели они этого панического бегства. Увидели только результаты.

– Сыны неба могут всё! – ответил я. – Для нас нет невозможного. Но мы не любим наказывать.

– Ты их жалеешь?

– Они несчастны.

– Не мы виноваты в их несчастьях, – резонно заметила Лу-у.

– Они этого не понимают.

– Зачем жалеть таких глупых? Их надо убить! Всех!

– Всех? – удивился я. – Там же есть женщины из вашего племени,

– Не только из нашего… – Лу-у явно растерялась. – Там есть женщины из племени айкупов, из племени ту-пу…

– И всех их убить? – повторил я. Лу-у молчала. Думала…

 

Разрядка для племени

 

Опять сверхсрочное дело – сообщить, что взят первый анализ. И вовсе не у тех, кто ближе. Как раз у дальних, агрессивных, труднодоступных. Самый неожиданный и нелёгкий анализ.

Ночь вообще-то. Спят они там? Не спят?

Впрочем, в Совете обещали, что поначалу ждут моих сообщений в любое время. И если что…

Придётся, похоже, разговаривать при Лу-у. Не выгонять же. Ничего – пусть привыкает!

Нажимаю кнопку на груди. Густой баритон Омара Кемаля звучит приглушённо:

– Город слушает.

– Это Тарасов.

– Здоров? – Явно обрадованный тон. – Как там твой Аустерлиц?

– Взят один пленный. А у него взят анализ крови. Это племя называет себя урумту, люди пещер. Живёт, похоже, под северным плато. Бывшие каннибалы. Другой такой анализ может попасться очень нескоро.

– В холодильник упрятал?

– Само собой.

– Значит, двое суток терпит. – Омар вздыхает с облегчением. – Не хочется никого будить. К девяти сообщу Марии Челидзе. В полдесятого вызовешь нас? Розита будет дежурить.

– Вызову. Спокойной ночи!

Тихий щелчок. И тут же вопрос Лу-у:

– С кем ты сейчас говорил?

– С другим сыном неба.

– Где он?

– Очень далеко.

– Он говорил так, будто рядом.

– Мы умеем говорить друг с другом по воздуху.

– У нас был колдун, – задумчиво, словно вспоминая, произносит Лу-у. – Он тоже говорил с богами по воздуху. Но их ответы слышал только он один. Мы не слышали.

– Где он сейчас?

– Ушёл к предкам. Он обещал нам прислать оттуда молодого колдуна. Может, это ты?

– Может, – соглашаюсь я. – Он мог там встретиться с сынами неба, а они послали меня.

– Ты научишь меня говорить по воздуху?

– Научу.

– Я отблагодарю тебя. Тун эм.

– Ты уже отблагодарила. – Я поднимаю с земли тёмно-зелёный кусок слюдита, слегка подкидываю его на ладони и кладу на то место, с которого схватила его Лу-у. – Ты показала себя хорошим другом.

– Ты – тоже, – тихо отвечает она. – Так сказал Тор. – И тут же поднимается. – Я пойду в свою хижину. Если буду тебе нужна – зажги свет.

Она уходит, я укладываюсь на второй матрасик рядом с Вуком, пристраиваю в ногах ранец и включаю суперЭМЗ. Теперь можно немного поспать.

 

* * *

 

Разбудили меня крики и плач детей, приглушённый шум голосов, перешлёп босых ног, довольно громкое пенье птиц. Потянуло дымком от близких костров. Сквозь неохотно улетающий сон, ворочаясь на матрасике, я понял, что женщины, дети и старики купов возвращаются в селение с острова. Видимо, движение людей и обеспокоило птиц. Вчера утром такого птичьего базара не было.

Рядом опять завозился, заругался и заплевался спросонья пленник. Спать ему предстояло часа два-три. Не знаю, как действует слип по второму разу подряд… Не случалось прецедентов… Разговор с ним остался недолгий. Главное – ясно. Днём он побежит к себе. Хорошо бы ещё как-то покормить его на дорожку…

Что ж, пора вставать. Сколько времени? Ого! В Городе как раз полдесятого. Это тут, на западе, только рассвело. А часы мои идут по-городскому. Часовой пояс земли купов пока неясен.

Услышав мой голос, Розита сразу взяла быка за рога:

– Как удалось тебе добыть анализ у людоеда?

– Они бывшие людоеды! – успокоил я собеседницу. – А пленник сам боится быть съеденным. С вертолётом что-нибудь выяснилось? Пеленгатор ставить?

– Подожди, Сандро. С юго-востока идёт по морю какая-то хмара. Штормовой ветер. Метеорологи не позволяют отправлять вертолёт. Но есть другой вариант. Днём я вылетаю в Нефть. Там создаётся радиостудия. Мог бы ты прилететь туда к вечеру на ранце? Обратный вертолёт сразу увёз бы твой анализ. К утру были бы результаты. Быстрей ничего не придумаешь. А утром ты вернёшься.

– Что ж… Возьму у здешнего вождя отпуск на сутки. Концерт-солянку вы подготовили?

– Готов. Когда передавать?

– Сейчас погляжу. Они вернулись в хижины. Костры разжигают. Самое время! Через несколько минут вызову. Конец?

– Подожди! Ещё вопросик. Мы знаем только одно имя – Тор. Какие ещё тебе известны?

– Воины Сар и Кыр. Дочка вождя Лу-у. А зачем?

– Вплетём их в концерт. Дочка хорошенькая?

– Не уродка.

– Стройная?

– Вполне.

– А как с интеллектом?

– Схватывает всё на лету. Она же дочка вождя!

– Ты только не спеши, Сандро!

– Розита, милая! – Я опешил. – Мы знакомы всего сутки.

– Иногда этого достаточно. – Розита вздохнула. – Иногда…

И отключилась.

Воспользовавшись минутным передыхом, я выдавил в себя полтюбика витаминной пасты и выглянул из палатки. Селение выглядело таким же оживлённым, как вчера утром. Разгорались три костра. Оглушительно кричали птицы. К запаху дыма примешивался резкий запах поджаренной рыбы. Бегали от костра к костру и от хижины к хижине голые ребятишки и полуголые женщины. Старухи, сидя на корточках или на камнях, колдовали у огня. Седой старик с жидкой бородёнкой, сидя на земле возле большого валуна, отбивал наконечник – то ли для копья, то ли для стрелы. Бил на камне камнем по камню…

Белые купола парашютов стояли чуть-чуть выше остального селения. То, что надо! Достаточно вынести экран ко входу в палатку, и она сама станет прекрасным фоном, отрежет экран от леса.

Дело было двухминутное. Вынести экран, подключить видеозапись – чтоб осталась и у меня копия концерта. Они ведь наверняка запросят когда-нибудь повтор… Да ещё подыскать удобное местечко на свободном валуне…

Только дети и успели заметить мою суету и столпились вокруг, выставив вперёд животики. Остальные купы оглянуться не успели.

Я нажал кнопку на груди и сообщил Розите:

– Всё готово. Давай!

И позволил себе лишь половину полной громкости.

На экране быстро пробежали цветные полосы настройки, мелькнуло почему-то английское «Еnd» – «конец», и застыла обычная наша местная заставка – панорама Города-кольца с параболическими антеннами спутниковой связи и вертолётами на просторной крыше.

А затем ожили динамики, и задушевный баритон Омара Кемаля произнёс:

– Ухр купум! Ухр Тор! Ухр Сар! Ухр Кыр!

И певучий контральто Розиты нежно добавил:

– Ухр Лу-у!

И все люди племени купов вначале застыли, а затем повернули головы к непонятному светящемуся экрану и незаметным динамикам по его бокам. Именно оттуда шли знакомые, понятные и необычно громкие слова.

Нежное адажио из «Лебединого озера» тихо поплыло над стоянкой дикого племени. В немом изумлении, ничего не понимая, но и не в силах шелохнуться, слушали небесную музыку полуголые люди в шкурах и видели на экране светлые небоскрёбы Нью-Йорка и древние храмы Греции, подсвеченную Эйфелеву башню в ночном Париже и утреннюю панораму Кремля, киевскую Софию и храм Христа Спасителя, мосты и каналы Венеции и Петербурга, морские набережные Дубровника и Неаполя.

И под эту же музыку проплыла по сцене Большого театра молодая Майя Плисецкая, плавно взмахивая своими удивительными руками «без костей».

А потом запела Розита – давнюю нашу, вечную нашу песню, с которой улетали мы от родной Земли, с которой прилетели сюда: «Я вернусь через тысячу лет… Так хоть в чём-то оставь мне свой след!..»

Промелькнул по экрану самый модный на Земле нашей юности пианист Ричардс со своим знаменитым «Марсианским прибоем». И голос Розиты пообещал:

– Мы к нему ещё вернёмся, Сандро…

Словно знала она то, чего ну никак не могла знать!.. Задолго до «Малахита», влюблёнными школьниками, в наш с Таней Праздник Первого снегопада, шли мы по родному уральскому городу и наблюдали над концертным залом бешеную пляску цветомузыки «Марсианского прибоя». В тот вечер играл в нашем городе заезжий Ричардс…

В какой жизни это было?

В каком краю Галактики?

А на экране Омар Кемаль уже тешил мою славянскую душу «Очами чёрными, очами страстными, очами пылкими и прекрасными». Две трети романса, правда, шли на турецком языке, но купы этого не заметили.

Затем вологодская девчонка Аня Бахрам, жена моего друга Али, вышла с бессмертной зыкинской «Издалека долго течёт река Волга…» На Рыбинском море, близ Волги, Анюта родилась, про Волгу пела… И сама Волга легко несла на экране медлительные теплоходы и стремительные «Метеоры».

Рядом со мною тихо присел на землю Тор. Возле него тут же остановился, прислонившись спиной к дереву, Сар. Уже не раз наблюдал я, как спокойно и достойно следует он за вождём. Будто охраняет от всяких неожиданностей. На шее Тора и Сара уже не было «зубастых» боевых украшений, а мирно болтались вчерашние красные ленточки…

В селении поопадали языки костров. Никто не подкидывал в них сучья, не бил камнем по камню старик с редкой бородёнкой. Глаза его не отрывались от экрана. Судя по запаху, где-то сгорела рыба…

Веером прошлась Розита по лучшим певцам трёх веков – с тех пор, как только появилось на свете звуковое кино, – от Энрико Карузо и Фёдора Шаляпина до кумира нашей юности Евгении Недро. А потом решила показать ещё и массовость искусства у «сынов неба» – итальянский женский хор, весь в белом, с «Аве, Мария!» и пёстрый русский милицейский – с волшебной «Калинкой». Всегда почему-то мерещилось мне в этой песне некое волшебство…

Завершил эту часть концерта редкий исторический кадр: военный оркестр уходил после парада с Красной площади под «Прощание славянки». И невольно вспомнилось тут наше, чисто уральское:

 

…И марш «Прощание славянки»

Оркестр проносит духовой.

А на платформах танки, танки –

Частица почты полевой…

Когда прощаются славянки,

Идут славяне в смертный бой!

 

Мой город! Его история, его судьба, его древний поэт Лев Сорокин…

Но нет их в этом концерте. Не уральцы составляли…

Мудрый Тор повернулся ко мне и спросил:

– Так живут сыны неба?

Всё понял! Не зря он тут вождь!

– Так, – ответил я.

– Купы хотели бы стать их друзьями.

– Сыны неба скрепляют дружбу кровью, – сообщил я.

– Для этого крови не жалко, – ответил Тор. – Сколько надо её пролить?

– Одну каплю.

– Так мало?

– Для дружбы – достаточно.

– Я готов.

– Сегодня мы это сделаем, – пообещал я.

Тор сжал моё плечо и повернулся к экрану. А там прекрасное лицо Розиты уже глядело нам глаза в глаза, самым крупным планом, и необычно тихое, приглушённое её контральто предупреждало:

– Сейчас прямой эфир, Сандро! Слышишь? Прямой эфир!

И она запела свою песню – ту, которую впервые услышали мы с Бирутой в тёмном биолёте, мчащемся сквозь безлунную здешнюю ночь от Города к нашему межзвёздному кораблю на космодроме:

На планету,