Как марксизм превращался в утопию 8 страница

С того момента, – писал он, – когда все члены общества или хотя бы громадное большинство их сами научились управлять государством, сами взяли это дело в свои руки, “наладили” контроль за ничтожным меньшинством капиталистов, за господчиками, желающими сохранить капиталистические замашки, за рабочими, глубоко развращёнными капитализмом, – с этого момента начинает исчезать надобность во всяком управлении вообще. Чем полнее демократия, тем ближе момент, когда она становится ненужной. Чем демократичнее “государство”, состоящее из вооруженных рабочих и являющееся “уже не государством в собственном смысле слова”, тем быстрее начинает отмирать всякое государство. Ибо когда все научатся управлять и будут на самом деле управлять самостоятельно общественным производством, самостоятельно осуществлять учет и контроль тунеядцев, баричей, мошенников и тому подобных “хранителей традиций капитализма”, – тогда уклонение от этого всенародного учета и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьезным наказанием (ибо вооружённые рабочие – люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить они с собой едва ли позволят), что необходимость соблюдать несложные основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой. И тогда будет открыта настежь дверь к переходу от первой фазы коммунистического общества к высшей его фазе, а вместе с тем к полному отмиранию государства».

Конструкцию пролетарского государства-коммуны Ленин предлагал в «Апрельских тезисах». Однако этой ленинской мечте не суждено было сбыться, прежде всего, из-за империалистического окружения и отсталости молодой Советской России, преобладания мелкобуржуазной стихии малогрпмотной крестьянской массы и поэтому оказания мощнейшего сопротивления коммунистическим преобразованиям. В «Крестьянской войне в Германии» Энгельс предупреждал: «Самым худшим из всего, что может предстоять вождю крайней партии, является вынужденная необходимость обладать властью в то время, когда движение ещё недостаточно созрело для господства представляемого им класса и для проведения мер, обеспечивающих это господство. То, что он может сделать, зависит не от его воли, а от того уровня, которого достигли противоречия между различными классами, и от степени развития материальных условий жизни, отношений производства и обмена, которые всегда определяют и степень развития классовых противоречий. То, что он должен сделать, чего требует от него его собственная партия, зависит опять-таки не от него самого, но также и не от степени развития классовой борьбы и порождающих ее условий... Таким образом, он неизбежно оказывается перед неразрешимой дилеммой: то, что он может сделать, противоречит всем его прежним выступлениям, его принципам и непосредственным интересам его партии; а то, что он должен сделать, невыполнимо. Словом, он вынужден представлять не свою партию, не свой класс, а тот класс, для господства которого движение уже достаточно созрело в данный момент. Он должен в интересах самого движения отстаивать интересы чуждого ему класса и отделываться от своего класса фразами, обещаниями и уверениями в том, что интересы другого класса являются его собственными». Таким классом в СССР оказался крестьянский мелкобуржуазный класс, и партия вынуждена была представлять интересы этого класса, составлявшего на тот период подавляющее большинство населения.

Кроме того, видимо, как отмечают некоторые авторы, в силу собственных воззрений. В.И. Лениным был взят курс на жесткую централизацию. (например, Жиль Дове. "Ренегат Каутский" и его ученик Ленин. Интернет-сайт http://www.aitrus.info/node/98). Советское государство значительно отличалось от конструкции пролетарского государства.

Оно было сформировано не как пролетарское коммунальное государство, а как государство без буржуазии, но буржуазное – с его высшими должностными лицами и штатным аппаратом пожизненных чиновников, которые имели все привилегии, присущие буржуазной бюрократии. В ночь с 25 на 26 октября 1917 г. на II Всероссийском съезде Советов было сформировано первое Советское правительство – Совет народных комиссаров. Он состоял целиком из большевиков.

Председателем первого Совнаркома был избран Ленин. Троцкий в нём занял пост народного комиссара по иностранным делам. После образования народного комиссариата по делам национальностей его возглавил Сталин. Члены вновь образованного правительства (СНК) пользовались полномочиями и привилегиями высших должностных лиц государства. Народные комиссары были облечены полномочиями министров, а председатель – полномочиями премьер министра.

Если сразу же после прихода к власти партия большевиков во главе с Лениным и пыталась реализовать на практике основные марксистские требования к пролетарскому государству переходного периода, то уже через несколько месяцев она вынуждена была отказаться от этих попыток. Последовательно реализовать их было невозможно, прежде всего, из-за малограмотности большинства населения. Не было квалифицированных кадров в среде революционно настроенного пролетариата и крестьянства.

Пришлось использовать в управлении царских специалистов.

А они не были сознательными коммунистами и требовали соответствующей оплаты.

Выступая на IV конгрессе Коминтерна 13 ноября 1922 года, В.И. Ленин вынужден был констатировать: «Мы переняли старый государственный аппарат, и это было нашим несчастьем. Государственный аппарат очень часто работает против нас. Дело было так, что в 1917 году, после того, как мы захватили власть, государственный аппарат нас саботировал. Мы тогда очень испугались и попросили: «Пожалуйста, вернитесь к нам назад». И вот они все вернулись, и это было нашим несчастьем. У нас имеются теперь огромные массы служащих, но у нас нет достаточно образованных сил, чтобы действительно распоряжаться ими. На деле очень часто случается, что здесь, наверху, где мы имеем государственную власть, аппарат кое-как функционирует, в то время, как внизу они самовольно распоряжаются и так распоряжаются, что очень часто работают против наших мероприятий. Наверху мы имеем, я не знаю сколько, но я думаю, во всяком случае, только несколько тысяч, максимум несколько десятков тысяч своих. Но внизу – сотни тысяч старых чиновников, полученных от царя и от буржуазного общества, работающих отчасти сознательно, отчасти бессознательно против нас» (ПСС, т.45,с. 290).

Не смогли большевики реализовать и марксистское положение о диктатуре пролетариата.  Как справедливо отмечают  авторы  статьи «Марксистская анатомия октября и современность», «диктатура пролетариата в России существовала. Но, во-первых, это была не диктатура пролетариата в «чистом виде», то есть не одноклассовая социалистическая диктатура пролетариата, а «демократическая диктатура пролетариата», то есть союз меньшинства рабочих и большинства бедных крестьян. Во-вторых, срок ее жизни ограничивается лишь несколькими месяцами». Первая попытка утверждения «демократической диктатуры пролетариата» ограничилась периодом с октября 1917 года по январь-февраль 1918 года. За это время, произошло слияние рабочих и солдатских Советов с общекрестьянскими Советами.

Затем в январе-феврале 1918 года произошло слияние подлинно рабочих организаций – фабрично-заводских комитетов с профсоюзами. Профсоюзы же переводились под контроль складывавшегося партийно-государственного аппарата, членство в них становилось обязательным для всех работающих не только на предприятиях, но и в учреждениях.

Несмотря на сопротивление рабочего класса такой государственной политике, к началу 1919 г. Советской власти удалось покончить с автономными фабзавкомами. Так же в ходе гражданской войны большевики отказались от своей же дооктябрьской идеи создать отдельно от крестьянских Советов Советы сельскохозяйственных рабочих.

Итак, несмотря на всю активность рабочего класса и крестьянства и свержение политического господства помещиков и буржуазии, социалистической революции в октябре (ноябре) 1917 года в капиталистически отсталой России не произошло. Карл Маркс предвидел возможность такой ситуации еще 1847 году. Он писал: «Поэтому, если пролетариат и свергнет политическое господство буржуазии, его победа будет лишь кратковременной, будет лишь вспомогательным моментом в самой буржуазной революции, как это было в 1794 году (во Франции – авт.), – до тех пор, пока в ходе истории, в её «движении» не создались ещё материальные условия, которые делают необходимым уничтожение буржуазного способа производства…» (К.Маркс К,, Энгельс Ф. Собр. Соч., 2-е изд., т.4,с. 298-299).

Прекрасно это понимал и Ленин. Поэтому в 1920 г он писал:

  «Особые условия, усложнившие и замедлившие борьбу победившего буржуазию пролетариата с крупным крестьянством в России, сводятся главным образом к тому, что русская революция после переворота 25.10./7.11. 1917 года проходила через стадию «общедемократической», то есть в основе своей буржуазно-демократической, борьбы всего крестьянства против помещиков; затем – к культурной и численной слабости городского пролетариата; наконец – к громадным расстояниям и крайне плохим путям сообщения» (Ленин В.И. ПСС, т. 41, с. 176).  В 1921 году, уже после победы в гражданской войне и введения НЭП, он заявлял, что   «мы довели буржуазно-демократическую революцию до конца, как никто», однако оговаривался:

«Мы вполне сознательно, твердо и неуклонно продвигаемся вперед, к революции социалистической, зная, что она не отделена китайской стеной от революции буржуазно-демократической, зная, что только борьба решит, насколько нам удастся (в последнем счете) продвинуться вперед, какую часть необъятно высокой задачи мы выполним, какую часть наших побед закрепим за собой. Поживем, увидим» (Ленин В.И.ПСС, т. 44,с. 144-145).

Вместе с тем, в 1918 году, большевикам, в связи с опасностью перехода середнячества на селе на сторону белых в гражданской войне, пришлось слить пролетарские комбеды, которые ненавидели середняки, с непролетарскими советами. Причём реальная власть в стране переходила от Советов к исполкомам при них и ревкомам, а также комитетам РКП(б) разных уровней.

«Таким образом, – справедливо отмечают авторы статьи «Марксистская анатомия октября и современность», – к началу 1919 года диктатура пролетариата в Советской России – даже в её неразвитом, «демократическом», виде – потерпела поражение; фабзавкомы и комбеды были упразднены, социалистическая перспектива Октябрьской революции внутри страны была окончательно утрачена. А через полгода потерпела поражение и пролетарская революция в Европе… Страна по существу вернулась к революционно-демократической диктатуре пролетариата и крестьянства. Однако и ей осталось недолго существовать, ведь реальная власть была уже не у депутатов рабоче-крестьянских Советов, а у исполкомов и комитетов РКП(б). Советы всё больше отделялись от трудовых коллективов, а в Советском аппарате стали нарастать бюрократические тенденции, с которыми большевики совершенно искренне призывали массы и самих себя бороться.

Введение НЭПа в 1921 году в свою очередь стало логическим концом уже революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства: мелкобуржуазное крестьянство добилось своих рыночных целей, промышленный же пролетариат к тому времени полностью потерял свою организационную самостоятельность (особенно после введения большевиками единоначалия на предприятиях), кроме того, он ещё и был «благодаря войне и отчаянному разорению и разрухе, деклассирован, то есть выбит из своей классовой колеи» (Ленин В.И., ПСС, т.44, с.161). Сама же Новая экономическая политика означала, по словам Ленина, «переход к восстановлению капитализма в значительной мере» (там же, с.158-160). «Если капитализм восстановится, значит восстановится и класс пролетариата, занятого производством материальных ценностей», – писал он (там же, с. 161). При этом, заявляя, что «поскольку разрушена крупная промышленность, поскольку фабрики и заводы стали, пролетариат исчез. Он иногда формально числился, но он не был связан экономическими корнями». Однако «вождь большевиков всё же ориентировал своих соратников на то, что «пролетарская государственная власть окажется способной, опираясь на крестьянство, держать господ капиталистов в надлежащей узде, чтобы направлять капитализм по государственному руслу и создать капитализм, подчиненный государству и служащий ему» (там же, с.161). Итак, если и есть смысл называть Советскую Россию «рабочим государством», то лишь в считанные месяцы её существования, да и то условно. После этого стоит ли удивляться, что развитие СССР закончилось восстановлением классических буржуазных отношений с их частной собственностью, «новой русской» буржуазией, жестокой эксплуатацией и массовой нищетой?» (Неизвестный марксизм. Теоретический журнал. № 1, 2010, с.5-10).

 В октябре 1917 г. были созданы рабочие дружины для охраны общественного порядка, на базе которых затем была сформирована советская милиция как постоянно действующий государственный орган с профессиональными сотрудниками.

Затем, по существу, милиция переросла в полицию.

Чиновники старых министерств устроили саботаж. Но саботаж был сломлен и ликвидирован. Был создан Высший совет народного хозяйства (ВСНХ).

 В декабре 1917 г. для борьбы с саботажами и контрреволюционными выступлениями молодое Советское государство было вынуждено создать Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию (ВЧК). По существу, ВЧК исполняла функции политической полиции. В 1922 г. ВЧК была реорганизована в Государственное политическое управление (ГПУ).

Второй, основной причиной невозможности реализации марксистских положений о коммунальном государстве переходного периода стало то, что коммунистические преобразования осуществлялись в отдельно взятой стране, в капиталистическом окружении, без поддержки революциями в основных господствующих странах капитала. Как и предсказывал Маркс, местный коммунизм постоянно подвергался опасности быть задавленным мировым капитализмом. По этой причине, а также в связи с тем, что Россия находилась в состоянии войны с Германией, 15 января 1918 г. был издан Декрет Совета Народных Комиссаров «Об организации Рабоче-крестьянской Красной Армии» на добровольной основе. После начала гражданской войны и военной интервенции стран Антанты против Советского государства в 1918 г. оно было вынуждено создавать постоянную армию уже на мобилизационной основе.

В начале ноября 1920 г. на заседании коммунистов – делегатов V Всероссийской конференции профсоюзов возникла дискуссия о роли и задачах «резервуара государственной власти»: профсоюзов в Советской России. В ходе дискуссии одни считали возможным отдать руководство промышленностью профсоюзам, другие настаивали на свободе создания фракций и платформ внутри профсоюзов и внутри партии. Группа «демократического централизма», в которую входили: Сапронов, Осинский, Смирнов, выступила вообще против единоначалия. Этой же позиции придерживались Рыков и Томский. Они были сторонниками коллегиального руководства.

Л.Д. Троцкий рассуждал в том направлении, что мол, если  государство у нас рабочее, от кого профсоюзам защищать пролетариат? Не от родного же государства? На это Ленин возражал: «Товарищ Троцкий говорит о «рабочем государстве». Позвольте, это абстракция…. Не совсем рабочее, в том-то и штука. Тут и заключается одна из основных ошибок товарища Троцкого… У нас государство на деле не рабочее, а рабоче-крестьянское – это во-первых. А из этого очень многое вытекает … Государство у нас рабочее, – добавил Ленин, – с бюрократическим извращением». (Ленин В.И. ПСС, т.42, с.207-208).

И далее он разъяснял: «Наше теперешнее государство таково, что поголовно организованный пролетариат защищать себя должен, а мы должны эти рабочие организации использовать для защиты от своего государства и для защиты рабочими нашего государства. И та, и другая защита осуществляется через своеобразное сплетение наших государственных мер и нашего соглашения, «сращивания» с нашими профсоюзами… –  в понятие «сращивания» входит то, что надо уметь использовать мероприятия государственной власти для защиты материальных и духовных интересов поголовно объединенного пролетариата от этой государственной власти» (там же, с. 209).

При переходе к НЭПу, однако, большевикам пришлось отказаться и от этой схемы – прежде всего от принудительной записи всех рабочих поголовно в члены профсоюзов и от партийности профсоюзов, но главное от «всякого непосредственного вмешательства профсоюзов в управление предприятиями» (Ленин В.И. ПСС, т.44, с.344-346). Вся полнота власти «окончательно сосредотачивалась» в руках заводоуправлений, составленных по общему правилу на началах «единоличия», профсоюзам же отводилась роль участия в работе хозяйственных и государственных органов, «но не непосредственно, а через выдвинутых ими и утвержденных компартиею и Советской властью членов высших госучреждений, членов хозколлегии, членов заводоуправлений (там, где допущена такая коллегиальность), администраторов, их помощников, и т.д.», а также «выдвигание и подготовка администраторов из рабочих и трудящейся массы вообще», «неуклонное повышение дисциплины труда и культурные формы борьбы за нее и повышение производительности» с помощью дисциплинарных судов и т.п. (см. там же, с.347). При этом В.И. Ленин признавал, что «из всего вышеизложенного вытекает ряд противоречий между различными задачами профсоюзов», но объяснял их, как «противоречия в самом положении профсоюзов при диктатуре пролетариата» и указывал, что они «не случайны и неустранимы в течение ряда десятилетий». Поскольку же «указанные противоречия неизбежно будут порождать конфликты, несогласованность, трения и т.п.», то «необходима высокая инстанция, достаточно авторитетная, чтобы разрешать их немедленно. Такой инстанцией является Компартия и международное объединение компартий всех стран, Коминтерн» (там же, с.350).

Таким образом, в дискуссии верх взяла ленинская позиция, согласно которой профсоюзы были названы школой управления, школой хозяйничанья, школой коммунизма. Они должны были под государственным руководством и под влиянием партии методом убеждения поднять рабочих на борьбу с разрухой, вовлечь их в социалистическое соревнование, а тем самым в социалистическое строительство. В результате профсоюзы были подчинены государственному руководству и партийному влиянию.

Впоследствии они стали пристяжным ремнем советских руководителей.

Тем самым профсоюзы потеряли свое основное предназначение – защищать права работников от произвола работодателей в лице руководителей государственных предприятий, учреждений и организаций, руководителей, которые были сами членами этих же, по существу подчиненных им, профсоюзов.

В течение последующих десятилетий такое положение профсоюзов в стране мало изменилось. После свертывания НЭП вновь вернулись к политике поголовного членства в профосоюзах, а «авторитетная инстанция» оказалась на деле авторитарной, и без Коминтерна. Так формировался административно-командный стиль руководства, который затем был перенесен и на внутрипартийные отношения.

В марте 1921 г. состоялся X съезд партии. Ленин выступил с докладом о единстве партии. Съезд предписал распустить немедленно все фракционные группы.

Эти решения были записаны в резолюции съезда «О единстве партии».

Съезд осудил также «рабочую оппозицию». Он признал пропаганду анархо-синдикалистских идей руководства промышленностью профсоюзами несовместимой с принадлежностью к коммунистической партии. С опорой на эту резолюцию, в партии и в обществе было подавлено всякое инакомыслие.

Быстрыми темпами стала формироваться партийная и советская бюрократия.

В «Письме к съезду» (1922 г.) Ленин предупреждал соратников:

«Наша партия опирается на два класса и потому возможна ее неустойчивость и неизбежно ее падение, если бы между этими двумя классами не могло состояться соглашения» (ПСС, т.45,с. 344).

«Если не закрывать глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не её составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то во всяком случае ослаблен настолько, что решение будет зависеть уже не от него», – писал он чуть ранее (там же, с.20).

Поэтому он отказывался публично признавать непролетарский характер возникшего в результате Октябрьской революции общества и даже грозил публичным выразителям таких взглядов расстрелом (там же, т.45,с. 89-90).

Трудно не согласиться с дальнейшим анализом авторов  «Марксистской анатомии октября…», которые пишут:

«Марксистские прогнозы Ленина-теоретика (в отличие от немарксистских чаяний его, как социал-якобинского политика и практика) полностью оправдались. ВКП(б) пережила ожесточенную внутрипартийную борьбу и уничтожение значительной части старой гвардии, а СССР – крах попытки социалистической революции в одной, отдельно взятой капиталистически отсталой стране. Как показала история, завершение всего цикла буржуазно-демократических преобразований в России заняло примерно столько же времени, сколько во Франции. Там – 1789-1871 гг. у нас – 1905-1991. Причем сходство удивительное, до мелочей. Сам Ленин напоминал Робеспьера. Он, как и Робеспьер в свое время, неоднократно бил левых, – к примеру, на Х съезде РКП(б) была запрещена «Рабочая оппозиция», добивавшаяся выполнения одного из ключевых положений новой партийной программы о том, что «профессиональные союзы должны прийти к фактическому сосредоточению в своих руках всего управления всем народным хозяйством, как единым целым» (Ленин В.И. ПСС, Т.38,с.435). На гильотину российский «Робеспьер» не попал, но известно, что в годы сталинских «чисток» старой гвардии его вдова Н.К. Крупская допускала, что Ленин мог бы оказаться в числе репрессированных. После смерти вождя революции власть в Советской России, как и во Франции в 1794, перешла к термидорианской «Директории» – более правым «нэповским коммунистам», на службе у которых было немало прорыночно настроенных бывших меньшевиков…

На смену НЭП в конце 1920-х годов пришел российский советский бюрократизм во главе с И.В. Сталиным, который воплотил в себе многие черты Наполеона I и даже отчасти Наполеона II. Спецификой российского бонапартизма (что, надо сказать, до сих пор сбивает с толку очень многих) было то, что советский «Наполеон» подвел черту под развитием революции, введя в СССР режим «государственного социализма», спроектированный еще в XIX в. сен-симонистами, Родбертусом и др., – модель общества, которую беспощадно критиковал Энгельс в последние годы своей жизни. Однако основные характеристики бонапартизма, описанные К. Марксом в работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» (Маркс К, Энгельс Ф. Соч., т.8, с.115-217) просматриваются и в его особом, советском, варианте. Здесь и культ личности, основанный на «традиционной народной вере», и «огромная духовная революция» по его развенчанию (там же, т.16, с.376). Здесь и «исполнительная власть с ее громадной бюрократической и военной организацией», при которой «всякий общий интерес немедленно отрывался от общества, противопоставлялся ему как высший, всеобщий интерес, вырывался из сферы самодеятельности членов общества и делался предметом правительственной деятельности, – начиная с моста, школьного здания и коммунального имущества какой-нибудь сельской общины и кончая железными дорогами, национальным имуществом и государственными университетами». Российская революция, как и Великая Французская, «должна была развить далее то, что было начато абсолютной монархией, – централизацию, но вместе с тем, она расширила объем, атрибуты и число пособников правительственной власти» (там же, т.8, с.207). Сталин, как и Наполеон, «завершил эту государственную машину» (см. там же), как и последний, он заложил основу новой судебно-правовой системы, ввел новое административно-территориальное деление и т.д. При Сталине состоялась индустриализация страны, подобно тому, как в XIX веке во Франции при Наполеоне III завершился промышленный переворот.

Сталинское руководство, как и Бонапарты, опиралось на крестьянство, но, в отличие от последних, не на парцелльных крестьян – мелких собственников (хотя в середине 1920-х сам И.В. Сталин ещё колебался), а на малоимущее крестьянство с сильными общинными пережитками, которое и при НЭПе составляло большинство сельского населения. Этим же объясняется и конечный успех коллективизации сельского хозяйства, которая позволила временно сохранить этому крестьянству свое особое классовое состояние. В связи с последним можно вспомнить такое место из письма Ф. Энгельса К. Каутскому от 15 февраля 1884 г.: «Следовало бы кому-нибудь взять на себя труд разоблачить распространяющийся, как зараза, государственный социализм, воспользовавшись его образчиком на Яве, где он процветает на практике… голландцы на основе древнего общинного коммунизма организовали производство на государственных началах и обеспечили людям вполне удобное, по своим понятиям, существование. Результат: народ удерживают на ступени первобытной ограниченности, а в пользу голландской государственной казны поступает 70 млн. марок ежегодно (теперь, наверное, больше). Случай в высшей степени интересный, и из него легко извлечь практические уроки. Между прочим, это доказательство того, что первобытный коммунизм на Яве, как и в Индии, и в России, образует в настоящее время великолепную и самую широкую основу для эксплуатации и деспотизма (пока его не встряхнет стихия современного коммунизма). В условиях современного общества он оказывается кричащим анахронизмом, который либо должен быть устранен, либо же получить дальнейшее развитие…». (Маркс К.,.Энгельс Ф. Соч., т.36, с.96-97).

Конечно, в Советском Союзе был другой «случай» «государственного социализма», – насаждавшийся не колонизаторами в отсталой стране с преобладанием первобытного натурального хозяйства, а ВКП(б) с целью быстрой и массовой пролетаризации крестьянства при его наименьшем сопротивлении. Вместе с тем практика советского «госсоца» подтвердила, что и преобразованная в колхозы общинность остается базой эксплуатации и деспотизма.

Коллективизация позволила большевикам провести также необходимую для индустриализации общества культурную революцию на селе, но дальнейшее развитие старой русской общины в передовые сельхозкоммуны оказалось невозможно из-за, во-первых, её полуразложившегося состояния, и, во-вторых, отсутствия рядом бестоварного социализма (современного европейского посткапиталистического коммунизма); поэтому именно коллективизация способствовала постепенному, но окончательному её исчезновению и перекачке свыше 30 млн. рабочих рук из села в город...

В 1891 году под влиянием Ф. Энгельса немецкие социал-демократы включили в Эрфуртскую программу своей партии следующее положение: «Социал-демократическая партия не имеет ничего общего с так называемым государственным социализмом, системой огосударствления в фискальных целях, которая ставит государство на место частного предпринимателя и тем самым объединяет в одних руках силу экономической эксплуатации и политического угнетения рабочего». (К. Маркс, Ф. Энгельс, Соч., т.22, с.623).

Ни программа Российской социал-демократической партии, общая для большевиков и меньшевиков, ни программа Российской Коммунистической партии (большевиков) подобного положения не содержали, и российские марксисты почти совсем не занимались данным вопросом (как и, увы, «марксисты-ленинцы» вплоть до наших дней). Между тем созданное усилиями российских большевиков и их эпигонов общество оказалось как раз практическим воплощением этой известной немарксистской модели псевдосоциализма, на деле же – государственно-капиталистического монополизма.

В СССР сохранялась классовая структура общества, в том числе промышленный рабочий класс, совхозный полупролетариат и постоянно сокращавшееся новообщинное колхозное крестьянство.

Роль буржуазии при этом играл политически господствующий класс партийно-государственной бюрократии («номенклатура»), выполнявший, говоря словами Энгельса, «общественную должностную функцию совокупного предпринимателя» (там же, т.20, с.185). Сохранялись товарообмен между государственными и колхозно-кооперативными секторами производства, розничная торговля и прочие атрибуты товарно-денежного хозяйства.

Тогда как сам В.И. Ленин говорил: «Мы ставим себе целью равенство как уничтожение классов. Тогда надо уничтожить и классовую разницу между рабочими и крестьянами. Это именно и составляет нашу цель. общество, в котором осталась классовая разница между рабочим и крестьянином, не есть ни коммунистическое, ни социалистическое общество» (см. ПСС, Т.38,С. 353).

«Цель – создать социализм, уничтожить деление общества на классы, сделать всех членов общества трудящимися, отнять почву у всякой эксплуатации человека человеком» (там же, С. 385). В результате НЭПа страна должна прийти к правильному социалистическому «продуктообмену между промышленностью и земледелием», – считал он (см. ПСС, т.44, с.8), только тогда «фундамент социалистической экономики можно считать заложенным» (там же, с.502), причем «переход от денег к безденежному продуктообмену бесспорен. Чтобы этот переход был успешно завершен, надо, чтобы был осуществлен продуктообмен (не товарообмен)». (см. там же, т.52, с.22).

Цель государственного социализма, как отмечал Ф. Энгельс, – «превратить возможно большее число пролетариев в зависимых от государства чиновников и пенсионеров и организовать наряду с дисциплинированной армией солдат и чиновников такую же армию рабочих». «Принудительные выборы под наблюдением назначенного государством начальства вместо фабричных надсмотрщиков – хорош социализм», - возмущался он (К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т.35, с.140). В годы гражданской войны и мирного строительства основ социализма, а также перехода к провозглашенным коммунистическим преобразованиям партийные и государственные чиновники стали превращаться в «особый слой лиц, специализирующийся на управлении и поставленный в привилегированное положение перед народом» (Ленин). Они были носителями отчуждающегося от общества организованного насилия в форме власти.