Геннадий Шичко и его метод 6 страница

– Смерит меня взглядом нарколог, скажет: «Докатился, значит, допился до риз. А мог бы рекорды ставить, Родину прославлять».

Спортсмен обыкновенно молчал, в прения не входил. А врач продолжал: «Так что же ты мне скажешь, добрый молодец? Будем лечиться, таблетки дадим, в ЛТП пошлем или как?»

– Да нет уж, не надо. Я как-нибудь сам справлюсь.

Некоторое время после визита держался, потом снова запивал. Жена, провожая в другой раз к наркологу, покупала коробки конфет, коньяк – нес врачу. Тот брал подношения, но слова говорил все те же, только говорил пространнее, голосом потеплевшим. А я смотрел на него и думал: «Других учишь, а сам коньячку рад. Ишь, как глаза-то потеплели!» И презирал такого врача, и веры ему не было.

– А к Шичко прийти кто надоумил?

– Жена. И тоже конфеты привез. Подаю Шичко, а он удивлен: «Что это?» – «А это жена... вашей жене...» – «Но наши жены не знакомы. Так что без подарков. Для меня лучшим подарком будет ваше отрезвление».

Сидел спортсмен в заднем ряду и то, что говорил Шичко, слушал со вниманием и почтением.

Нравственная высота целителя, масштаб и обаяние его личности создавали климат доверия, ту теплоту отношений, которая необходима для взаимопонимания.

Спортсмен мне говорил:

– Я не хотел лечиться, не верил и в Шичко, но уступил жене. Сам же думал: «Вот отбуду номер, напьюсь как следует, приеду домой и скажу – получай... вот твоя ленинградская знаменитость!» А тут... присмирел, сидел и слушал.

На второй день он уже проявлял интерес к занятиям, на третий – еще больше, а уже после шестого занятия понял, что пить больше не будет. Отныне для него началась новая трезвая жизнь.

Да, ныне этот человек не просто бросил пить, он горячо проповедует трезвый образ жизни, борется за то, чтобы все его близкие и товарищи – а у него теперь есть и подчиненные – не прикасались к рюмке.

Я вспомнил спортсмена из Эстонии и врачей-наркологов, сидя среди уже других слушателей Геннадия Андреевича. И эти люди, как и все прежние, посещали врачей-наркологов. Но что они видели и слышали здесь? Прежде всего человека, увлеченного идеей отрезвления людей, стремящегося всей душой помочь. вернуть своих слушателей к трезвой счастливой жизни. Он никуда не торопится, не говорит обидных слов даже тому, кто пришел на занятия под хмельком, не делает замечаний, относится к ним так же, как и ко всем; в обращении ровен, приятен, в каждом слове слышится сердечность, желание помочь. И все это бескорыстно, без какой-нибудь надежды получить за свой труд плату.

Пациент ходит к, Шичко десять дней. Он пишет дневник, рассказывает о себе, и его слушают, никто не торопится его прервать, выпроводить. Наоборот, ему сочувствуют, ищут наиболее верные средства ему помочь.

Десять дней!

Десять – число не произвольное, оно вырабатывалось постепенно, в процессе многих наблюдений, больших раздумий. Именно десять занятий требовалось Г. А. Шичко для полного освобождения алкоголика от пьянства. Он заметил это, вычислил оптимальную меру и старался не отступать от нее. Впоследствии Ф. Г. Углов тоже пришел к убеждению, что даже такому опытному человеку, каким был Шичко, необходимо провести десять занятий для полного изменения питейного сознания.

Федор Григорьевич рассказал мне такой эпизод. Недавно его пригласили побеседовать со слушателями одной группы в Ленинграде. Пришел пораньше, в коридоре толпились люди – все больше мужчины. Один из них подошел к Углову, заговорил, как с товарищем по несчастью:

– Ты давно ходишь?

Федор Григорьевич пожал плечами, не знал, что ответить. Алкоголик продолжал:

– Я на одном был, а на другие не пойду.

– Что же так? Почему?

– А зачем попусту время тратить? Я и с одного занятия понял: водку лакать – это свинство, буду завязывать.

– Нет, – возразил Углов, – нужно пройти все десять занятий. Только тогда ваше решение не пить будет надежным.

И когда наступило время занятий и руководитель предоставил академику слово, Федор Григорьевич с этого разговора с алкоголиком и начал свою беседу. Он как врач и как ученый-медик доказывал необходимость для всех пройти полный десятидневный курс занятий в группе.

Еще раз повторим: Г. А. Шичко пришел к выводу, что именно этого количества занятий достаточно, чтобы разобрать всю питейную программу. Известный ныне на всю страну врач-психолог Кашпировский во время своих телесеансов тоже говорит: «Если вы алкоголик, бросьте это дурное занятие, если курите – бросьте папиросу, если наркоман – бросьте иглу...» – этим он наносит удар по программе, но... вынимает из нее лишь один кирпич, а надо один за другим разобрать все кирпичи.

Первый и главный фактор метода Шичко – та духовная нить, которая тянется от сердца к сердцу и с каждой минутой, с каждой новой беседой становится крепче.

Но, положим, больной встретит врача-нарколога душевного, гуманного, – бывают же такие! – и между ними протянется эта самая нить взаимопонимания. И врач имеет серьезный опыт и употребит все знания, весь опыт на пользу больного – достигнет ли цели такой нарколог?

Да, он может избавить человека от пристрастия к алкоголю, и, случается, избавляет навсегда. Но... случается только в виде исключения. Чаще же всего нарколог своей цели не достигает.

Посмотрим еще раз психологические средства нарколога.

– Ну, что же мы будем делать, мой друг? – обращается врач к своему пациенту. И в этом нарочито фамильярном обращении, в обидно-покровительственном тоне слышится неуважение к больному. Еще не начав лечения, врач устанавливает дистанцию, ставит больного к позорному столбу, унижает и даже оскорбляет самые высокие чувства, которые есть у всякого человека, даже у последнего пьяницы. И уже одним этим порождает недоверие к себе. Что бы он ни говорил после этого, больной не внемлет его призыву.

С умным врачом разговор ведется хотя и в доброжелательном, не обидном тоне, но в том унижающем достоинство пациента ключе, который как бы начертан для всей наркологии. И получается: и врач-нарколог, даже самый лучший, убеждает человека в пагубе спиртного, но не достигает цели, а Шичко достигает.

Так в чем же дело?

Нарколог журит пациента, упрекает, увещевает, призывает, наконец, запугивает, но... оставляет в сознании питейную запрограммированность. Он тоже стремится повернуть сознание к трезвости, но не доводит рычажок до конца: свет не включается. Помните, как мне сказал нарколог: «Вино даже полезно животу нашему, аще пиеши в меру», то есть он, как и тот, давно живший автор питейной проповеди, не знавший сути спиртного, тоже допускает мысль о так называемом «культурном винопитии», то есть в принципе и нарколог не против пьянства, а только требует пить меньше.

Шичко заметил эту слабость традиционной наркологии и стал искать пути полного изменения питейной запрограммированности, другими словами, изобретал механизм, который бы во всех случаях рычажок выключателя поворачивал до конца. В беседах с пациентами он «забирал глубже», рисовал общенародную, общемировую картину алкогольной пагубы, приводил исторические факты, высказывания великих людей, читал антиалкогольные стихи, сказки, сказания, легенды... Доходил до тех отделов мозга, где формируются наши высшие понятия: совесть, честь, жалость, сострадание, общественный долг. И тут-то находилась та незримая черта, достигая которой рычажок включателя зажигал свет. Рушилась прежняя система питейных понятий, дробилась на мелкие куски и выметалась из сознания питейная запрограммированность, на ее месте создавалась стройная система трезвой жизни, новая очистительная философия.

Нащупав новую методику, Геннадий Андреевич углублял ее, шлифовал, превратил в стройный метод, действовавший безотказно и наверняка; в конце жизни он уже не знал такого падшего, закоренелого пьяницу, которого не мог бы обратить к трезвой здоровой жизни. Больше того, многие из его пациентов не просто переставали пить, они и после отрезвления ходили на занятия, втайне мечтали и сами отрезвлять людей, на глазах становились рыцарями новой веры, людьми, которых волновала судьба других людей, судьба государства.

В Ленинграде некоторые бывшие пациенты Шичко имеют свои группы и почти с тем же неизменным успехом, как и Шичко, помогают людям покончить с пагубной привычкой. Я знаю писателей, артистов, художников, журналистов, инженеров – они прошли курс отрезвления по методу Шичко и теперь не потребляют ни грамма спиртного.

Владимир Алексеевич Михайлов – инженер, начальник цеха одного из ленинградских заводов, побывал на одном занятии у Шичко и потом говорил: «После занятий у Геннадия Андреевича я уже смотрел на мир другими глазами, мне становилось страшно за судьбу народа, нашего государства». Постепенно сам стал втягиваться в трезвенническую деятельность. Сначала в частных беседах уговаривал товарищей не пить, и чтобы беседы эти, как у Шичко, были убедительными, читал литературу, подбирал цифры, факты, выписывал высказывания выдающихся людей, древних мудрецов, ученых, писателей.

Потом набрал группу, стал отрезвлять. И делал это так успешно, что недавно, как мы уже сказали, его пригласили в Америку продемонстрировать метод Г. А., Шичко.

На днях Владимир Алексеевич приходил ко мне, спрашивал совета: не бросить ли ему работу на заводе и не переключить ли все свои силы на отрезвление людей?

– Надо подумать, на что жить будете? Как потом с пенсией?

– Работа у меня и сейчас важная, и тут нужен опыт, знания, но отрезвлять людей – что может быть полезнее?..

Недавно Михайлов ездил в Мурманск, готовил там инструкторов отрезвления, то есть тех, кто намерен взять группу и наладить в Мурманске дело отрезвления людей по методу Шичко.

Показал большую тетрадь. Там отзывы. Вот один из них: «Прослушала цикл занятий по системе, Шичко в изложении Михайлова Владимира Алексеевича. Метод вызывает большой интерес: городской совет Общества трезвости принимает меры к его внедрению, т. к. это реальный выход из тупика».

Но пойдем дальше в лабораторию Шичко. Как же ему удалось найти тот дополнительный винтик в механизме отрезвления, который и позволил окончательно поворачивать спасительный рычажок.

Шичко отказался от набора сентенций, который так возлюбили наркологи и применяют во всей стране, а может быть, и во всем мире, с таким усердием. Он сажает перед собой двадцать человек, а иногда тридцать, и никому из них не выговаривает, не корит, не «жмет» на совесть, не устрашает – он ведет разговор как с равными. В словах его правда – истина. А цель одна – разрушить питейную программу и внедрить в сознание идею трезвой жизни. Говорит:

– С детства вы запрограммированы на винопитие. Еще ребенком видели в руках отца рюмку с вином, заметили, как отец и его товарищи, поднимая рюмки, улыбались, радовались. В вашем сознании отложилась мысль: вино – это хорошо, вино можно пить, от него бывает весело, хорошо, вон отец и другие дяди смеются, поют. Это – хорошо.

Время шло, и однажды вы сами выпили рюмку вина. Вам оно не понравилось, от него закружилась голова, но мысль, что это хорошо, работала, а кроме того, все вокруг говорили: вино – нектар, вино, вино, оно на радость нам дано; какой же ты мужчина, если не будешь пить?

Так в сознании, раз поселившись, закреплялся, разрастался вирус винопития, мысли выстраивались в систему взглядов, становились программой.

В этом духе говорил и Геннадий Андреевич. Каждый его последователь говорит о том же, но по-своему, и примеры, аргументация, и вся система убеждения свои, собственные. Важно знать сущность метода, видеть дорогу, по которой идти, а уж ноги переставляет каждый по-своему, походка у всех разная. Геннадий Андреевич любил приводить высказывания великих людей, знал много книг, посвященных проблеме пьянства, и знал писателей, поэтов, которые бездумно писали о рюмке, сами того не желая, пропагандировали пьянство, внушали коварную мысль о пользе вина; рассказывал о спектаклях, артистах, которые говорили со сцены о том же. Тосты, тосты... Хорошо знал авторов, которые гневно и талантливо писали о вреде алкоголя. Поэтов Игоря Кобзева, Алексея Маркова, Сергея Викулова. Однажды перед занятием я показал ему новое стихотворение Маркова. С него Геннадий Андреевич и начал занятие:

 

Я был на мусульманской свадьбе,

Чечен женился на ингушке.

Тебе, Россия, побывать бы

В ауле том, на той пирушке!

Держал он руку на Коране

И повторял: «Аллах великий!

Тебе клянусь: магометане

Всех обойдут иноязыких!»

В тарелке он растер окурок,

И пяткой – рюмку по паркету.

Сказал, насупив брови хмуро:

«К чертям! Пусть враг глотает это!»

 

Итак, вот вам тема первого занятия: «Почему люди пьют?» Вторая тема: «Как я стал алкоголиком» или: «Как я приобщился к винопитию?» У каждого своя история, свои конкретные лица, эпизоды, наконец, свое собственное восприятие мира. Занятия на эту тему всегда интересны. Их может проводить каждый грамотный человек.

Третья тема: «Кто и зачем нас отравляет?», «Кого можно считать алкоголиком?» и т. д. На курс – десять тем, десять занятий.

Набор тем легко составить, если прочесть хотя бы одну книгу Ф. Г. Углова. А если прочесть все семь его книг – он в каждой глубоко разрабатывает эту тему, – то тогда можно будет не только составлять тематику занятий, но и насыщать занятия нужным материалом.

Каждый человек по своей природе педагог. Овладев какой-то суммой знаний, он оснастит их собственным опытом, своими взглядами, по-своему объяснит их и растолкует. И если это будет делать не по бумажке, а своими, хотя и не очень гладкими словами, занятия обязательно будут интересными.

В конце каждого занятия, Шичко обыкновенно говорил:

– Завтра наша беседа пойдет на другую тему, о том, каким путем и когда появился в России алкоголь, кто спаивал наш народ, с какой целью.

Знания на эту тему легко почерпнуть и в популярных брошюрах об алкоголизме. Их много, они интересны, но, повторяю, особенно глубоко и правдиво разработаны эти вопросы в книгах академика Ф. Г. Углова.

И еще Шичко обращался к своим слушателям:

– Каждого из вас прошу вести дневник. Напишите, пожалуйста, как и когда вы приобщились к алкоголю, вспомните конкретные лица, эпизоды.

Эти записи становились потом основой для собственных бесед учеников Шичко, если они, пройдя курс отрезвления, сами потом брались за отрезвление пьющих.

Я наблюдал, как поначалу слушатели скептически относились к требованию вести дневник – зачем да для чего? Мы люди взрослые и незачем заниматься пустяками.

Но Шичко настаивал:

– Отрезвление гарантирую тем, кто будет строго выполнять мои требования. Дневник – обязательное условие нашей работы.

Обыкновенно я устраивался в задних рядах и мог наблюдать за каждым слушателем. Впереди меня сидел мужчина лет сорока с шапкой густых волнистых волос, уже подернутых сединой. Я уже кое-что знал о нем: он был главным инженером крупного ленинградского завода, автором многих изобретений, известных у нас и за границей. К Шичко его привели мать и супруга – обе они, пока шли занятия, сидели во дворе.

Дмитрий Павлович – так его звали – не хотел вести дневник, сидел держа руки в карманах, отводил голову в сторону от взгляда Шичко. Тот уловил настроение пациента, сказал:

– Вижу, не все со мной согласны. Не все считают важным ведение дневника. Но я вам скажу: дневниковые записи – занятие литературное, писательское, процесс творческий. Приводятся в действие высшие отделы мозга, включается в дело вторая сигнальная система, там-то как раз и отпечатаны все штампы питейной программы. Туда мы и забираемся со своим дневником: там, в высших отделах мозга, и начинаем разгром питейной философии.

Подошел к главному инженеру:

– Вы, Дмитрий Павлович, непременно ведите дневник. Напишите в нем, какие мысли владели вами после нашего первого занятия, хотелось ли вам выпить, как вы встретились со своими дружками по пьяному делу, о чем думали, о чем с ними говорили. И если они склонят вас к выпивке, с прежней ли легкостью поднимали вы рюмку? Напишите, по возможности подробно, и не обязательно знакомить нас с дневником, это уж, как вы хотите.

Дмитрий Павлович смущенно наклонил голову. Товарищеский тон учителя, его сердечное обращение растопили лед высокомерия, он вынул из кармана блокнот, ручку...

Забегая вперед, скажу: после восьмого занятия он заявил: «Пить больше не стану, пойду на работу».

С тех пор прошло пять лет. Дмитрий Павлович не потребляет спиртного. Провел большую работу среди инженеров и техников, своих подчиненных, почти каждого приобщил к трезвой жизни. Следит за тем, чтобы в цехах активно работала первичная организация Общества трезвости, знает в лицо каждого энтузиаста.

Если метод Шичко сравнить с механизмом, то дневник пациента – в нем важная деталь. Я продолжаю посещать занятия учеников и последователей Шичко. Не все требуют от своих слушателей ведения дневника. Считают эту меру чрезмерной, трудно достижимой. И, может быть, здесь следует искать причину, по которой ученики Шичко не добиваются такого высокого процента отрезвления; у них – 70–80 процентов, тогда как эта цифра поднималась у Шичко до 95. Я помню, как пациенты Шичко, приходя на занятия, читали свои дневниковые записи, – все обсуждали подробности, – и сам этот процесс как нельзя лучше разрушал питейную запрограммированность слушателей и в особенности, автора дневника.

Нина Григорьевна Емельянова из Москвы, следуя примеру учителя Шичко, строго требует от своих слушателей ведения дневника. И это, конечно же, способствует ее успехам: процент отрезвленных у нее наибольший. Недавно она прислала мне стихи своих пациентов; стихи эти – своеобразные дневники, мысли, выраженные в поэтической форме. Как правило, стихи без подписи, анонимные, – авторы, видимо, стесняются избытка чувств, в них заключенных.

Некоторые из них мы приведем без исправлений.

Вот стихи Н. А. Ерофеевой – она сидела с сыном все десять занятий.

 

Матери бедные, вас породившие,

Сами не ведая, пить научившие,

Что же им делать теперь? Иль не жить?

Как преступленье свое искупить?

Правду узнали и в ужас пришли:

Что натворили, куда привели!

Дерево жизни от корня до кроны

Гибнет, обвитое змеем зеленым.

Вот уж надежды практически нет.

Что же нам делать? Кто даст ответ?

Вы осознайте! Других научите,

Правду несите и землю спасите!

В этой борьбе за судьбу и детей

Матери с вами. Прозрейте скорей!

 

А вот какие мысли высказал в стихах алкоголик, сидевший все десять дней на занятиях молча. И когда с ним заговаривали, уклонялся от бесед, не спешил выворачивать свою душу, а под конец вместо дневника написал такие вот стихи:

 

Один ученый, видя, что Россия

Все глубже вязнет, заходясь от боли,

Задумал вытащить народ свой из трясины,

Из топи, из болота алкоголя.

Он много лет работал над системой,

Так называемой второй сигнальной,

Бывало, падал, но вставал затем он

И разработал метод гениальный.

Сей метод гениален простотою,

Доступен он любому человеку,

В том основное из его достоинств –

Сознание поясняет он навеки.

Ученый доказал – мы как машины,

Как биороботы и нами правит что-то,

Проблемы пьянства до тех пор неразрешимы,

Пока мы не заставим мозг работать.

Ища поддержки для своей идеи,

Стучал в ворота, двери, маленькие дверцы,

И не найдя, боролся, все ж надеясь...

Забытый умер он – не выдержало сердце.

Лишь после смерти метод подхватили

И понесли в народ многострадальный,

В народ, который так уже споили...

Стаканов звон страшней, чем звон кандальный.

Теперь не сдержат метод, он – лавина!

Уверенно несется по стране.

И никакой бюрократической машине

не опорочить метод изнутри, извне.

Как снежный ком, движенье нарастает,

идет широкой поступью, легко.

Наступит время – вся страна узнает:

ученого зовут Г. А. Шичко.

 

А вот стихи, которые прислал мне из Ижевска один из самых талантливых последователей Г. А. Шичко Николай Владимирович Январский. Стихи написал слушатель его группы.

 

Кому-то хочется Россию видеть пьяной,

Бездумной, хилой и погрязшей в грязи,

И много лет ее поят дурманом,

Крадя ее здоровье, силы, разум.

Россия на пороге вымирания,

Находится на грани вырождения,

Напрасны будут к разуму взыванья,

Когда сопьется третье поколенье.

Сейчас еще не поздно к избавленью

Призвать народ наш, если дружно взяться,

Наступит непременно пробуждение

От многовековых галлюцинаций.

Так кто же делает Россию пьяной?

Кто продолжает, совестью не мучась,

Все больше охмурять народ дурманом

И заставляет прыгать в пропасть с кручи?

То аппарат бездушных бюрократов,

Который не желает напрягаться,

(Куда им до Платонов и Сократов)

Им, главное, чтоб с креслом не расстаться!

Поэтому и пьянство процветает

И ширится, растет спиртная рать,

Ведь даже микробюрократик понимает:

Народом пьяным легче помыкать.

Но рано или поздно, знай, «паяцы»,

С засохшею извилиной в мозгах,

Вы в стороне не сможете остаться,

Ударит жизнь и вас «под дых» или «под пах».

Народ с себя, проснувшись, сбросит иго,

Пойдет вперед, сметая все с пути,

И вам самим придется с кручи прыгать,

От мести от народной не уйти.

 

Н. Обухов

Стихи другого слушателя из группы Н. В. Январского:

 

Я убежден, что вред от пития –

Отравы, в нарколавках выдаваемой,

Огромен для семьи и для меня,

Для русского, удмурта и татарина,

Лишь ламехуза^[1] любит питие

Культурное, по праздникам, меж чаями,

Которое связало б муравьев,

И ламехузу сделало б хозяином.

Нет, в рабство к тунеядцам не пойду,

Не для того я стал освобожденным.

Лишь труд – мерило жизни, по труду

Воздастся всем рабам и их хозяевам.

Кто снова алкогольный кран открыл,

Чтоб легче управлять народом споенным,

Я негодяя этого б зарыл...

За геноцид, мерзавцами устроенный.

Вот уже четвертый час. Где усталость? Нету!

Сон сегодня не для нас. К черту сигареты,

Что пассивно покурить мой сосед заставил.

Нет, без пьянки лучше жить. Дурь – врагам оставим!

Настроенье бодрое, на душе светло.

И не плюнет в морду мне более никто.

Я иду по улице, чистый и опрятный.

Люди мной любуются, им и мне приятно.

Нет конца поэзии. Из меня пошло!

Как читать – не знаю, писать – хорошо!

Пусть переживают прежние друзья,

А мы подкопим силы трезвые сперва.

И – к освобождению, проторивши путь,

К дню без дури, светлому! Позади-то жуть!

И назавтра трезвую «жисть» вести хочу!

Вот анкета кончилась. Устал, я не шучу.

 

На третье или четвертое занятие я пришел с опозданием и примостился в затененном углу у заднего стола, за которым сидел заметного вида мужчина лет пятидесяти, с бакенбардами, с густой шевелюрой темных вьющихся волос. Он чем-то напоминал цыгана, и, как мне показалось, был навеселе. Наклонился ко мне, хотел что-то сказать, но затем на чистом листе раскрытого перед ним блокнота написал: «Жена привела или сам пришел?» Тут же на уголке листа я написал ответ: «Сам пришел».

Сидел он отрешенно, ни на кого не глядя, не слушая Геннадия Андреевича, временами его веки смежал сон, и он ронял голову. Несколько раз порывался еще что-то написать мне, пододвигал блокнот, но потом раздумывал и вновь погружался в меланхолическую дремоту.

Настал перерыв, и возле Шичко образовался круг его слушателей, а мой сосед подошел ко мне, представился:

– Николай Николаевич, а вас?..

Я назвал себя.

– Ах, хорошо! Иван Владимирович – это хорошо! Как ни крути, а Иван все-таки имечко первородное. Моего директора тоже Иваном зовут. Мужик хотя и трусоват и в рот секретарю райкома смотрит, а меня пожалел – на заседании парткома сказал: «Николаича лечить будем, мы за него поборемся». И хотя я уж месяц как в запое, а деньги мне платят; должность, значит, за мной держат.

Взял меня за руку, повел в глубину сквера, на лавочку. Я сказал:

– Сейчас занятия начнутся.

– Ах, бросьте! Неужели вы верите этому чудаку?

Он кивнул в сторону Шичко; тот как раз в это время выходил со слушателями из полуподвала.

– Если уж вас эта «гадость» держит...– Он крючковатыми пальцами коснулся горла, – пиши пропало! Нам с вами никто не поможет!

Николаич поморщился, как бы выдавливая из себя «гадость», которой он подзарядился с утра.

Мы сели на лавочку, и мой собеседник указал на стайку женщин, толпившуюся у другой лавочки в дальней стороне сквера.

– Вот они... – показал на них Николаич. – Там мама моя и жена. Они меня привели сюда. Что ж, говорю я им, схожу еще и сюда, послушаю Шичко, о котором кричат на всех углах: «Чудодей!.. Избавитель!..» Прослушаю все десять занятий, а потом – как врежу! Напьюсь до красных мальчиков. Чтоб уж больше никуда не водили.

Склонил голову над коленями, замолк. И молчал долго. Шичко увел своих слушателей в полуподвал, а я не торопился идти на занятия; мне было интересно слушать моего нового знакомца, хотелось выяснить, кто он, как думает жить дальше.

Без нажима я заметил:

– Будто бы избавляют. В прошлой группе двадцать человек было, восемнадцать избавилось.

– А двое?

– Двое будто бы снова запили. Не сумел, значит, Шичко пронять их. Вроде бы интеллект у них слабоват. Не поддаются.

Николаич вздрогнул, распрямился.

– Интеллект, говорите? И у меня, выходит, тоже того... котелок слаб...

Стукнул себя кулаком по голове.

– А я, между тем, – инженер-изобретатель. И директор говорит: «Мы за него бороться будем». Значит, не дурная у меня голова. Ах, бросьте вы демагогию разводить! Не захотел человек бросить пить – и не бросил. А я вот хочу пить, хочу, слышите!

И он снова замолчал. И низко уронил голову и уже, как мне показалось, дремать начал, но вдруг оживился:

– Дружок у меня – тоже алкоголик. Умер недавно. Так мать его говорит соседке: «Жалко, конечно, сын он мне, первенец, да, слава богу, отмаялся и других отмучил».

Вздохнул глубоко, схватил меня за локоть:

– Страшно-то как! А?.. Человек помер, а мать родная говорит: «Слава богу... отмучил».

Я потянул его за руку, и мы пошли на занятие.

Николаич на этот раз внимательно слушал Геннадия Андреевича. И когда после занятий мы расходились по домам, он вызвался проводить меня до гостиницы и по дороге все пытал:

– Вы в самом деле верите в избавление? А вы что – крепко зашибаете? И давно?

Я решил не раскрывать ему своих истинных намерений, а сказал:

– Не то, что увлекаюсь, а так, попиваю «культурненько».

– И попивайте! Если вы пьете в меру – пейте на здоровье. Ведь не мешает же!

Как не мешает? Гадость все это. Раз в меру, два в меру, а там, глядишь, переложишь. Голова болит, на работе, как дурак. А к тому же дети, скоро внуки пойдут. Какой им пример покажешь?

На это Николаич ничего не сказал, а несколько раз повторил:

– И что же? Верите этому самому, Шичко?

В номер ко мне не пошел, а прощаясь, задал вопрос, который, видимо, волновал его всю дорогу:

– А что – в самом деле Брежнев почти в шесть раз увеличил производство спиртного?

Я подтвердил: да, об этом теперь стало доподлинно известно.

На что он неожиданно сказал:

– Брежнева нет, с мертвого взятки гладки, но ведь тех, кто стояли с ним рядом и в рот смирнехонько смотрели... судить надо. Как вы думаете?..

– Я тоже так думаю. Да и не мы с вами одни так полагаем, вот и поэт известный написал:

 

А чем рассчитается банда

За свой алкогольный террор?

 

Прощаясь, я спросил:

– Вы завтра будете?

– Да, да. Приду обязательно.

И в голосе его я почувствовал признаки зарождавшейся воли.

Десять вечеров – десять занятий. И каждое занятие посвящалось определенной теме.

Например, такая тема: «Как я стал трезвенником».

Есть и такие темы:

«История сухого закона в России».

«Лев Толстой и его статьи об алкоголизме».

«Академик Углов – его лекции, письмо в ЦК об алкоголизме, его книги».

«Геннадий Шичко, его жизнь и работа».

«Геннадий Шичко, его письма в ЦК».

Те, кто пожелает отрезвлять других, стать на этот высокий благородный путь служения народу и Родине, могут спросить. «А где взять такие материалы?» На это могу сказать: «Материалы такие есть, они пока размножаются энтузиастами, но верю: скоро нам удастся печатать их и массовым тиражом». Тому же, кто захочет отрезвлять алкоголиков, нужно, конечно, походить на занятия к таким, как Январский, Емельянова, Михайлов... Подобные инструкторы-наставники есть теперь во многих городах и даже в небольших поселках. Их можно найти через местные отделения общества борьбы за трезвость. Там вы не только усвоите методику Г. А. Шичко, но и найдете нужные материалы для ведения собственных занятий. Практика нам показала, что за полгода-год, приложив, конечно, усердие, можно в основных чертах овладеть методикой.

Каждый руководитель подбирает темы на свой лад – в зависимости от своего личного опыта, от своих знаний. Но вот что любопытно: я побывал на занятиях многих руководителей – все темы и занятия были интересными, выслушивались со вниманием.