Из отчёта инквизитора ордена доминиканцев Хуана Пьетро Бариби 8 страница

– Э‑м‑м… да…

– Конечно, я защищал тебя, как мог, но они ко мне не прислушались, – сказал Химериус. – Речь шла о том, чтобы держать тебя подальше от всех возможных дел. Потому что ты недостаточно хорошо воспитана и страшно наивна. А особенно опасно твоё невежество и неумение держать язык за зубами. Да, к тому же, они хотят проследить и за твоей подружкой Лесли.

– О нет!

– А теперь хорошая новость: ты тут, вроде как, ни при чём, а виновата в твоей недотёпости только мама. Эти женщины вообще во всём всегда виноваты, тут они были единогласны. Вот тебе и джентльмены! А потом они обсуждали доказательства, оплату счетов за костюмы, письма, здравый смысл, и после долгих переливаний из пустого в порожнее они сошлись, наконец, на том, что Пол и Люси прыгнули с помощью хронографа в 1912 год, и теперь они живут там. Хотя, конечно, слово теперь в данном случае не очень подходит, – Химериус почесал затылок. – Ну, короче, они прячутся там, все были в этом абсолютно уверены. И при первой же возможности твой разлюбезный принц должен их там подкараулить, захапать их кровь и отобрать хронограф, если тот окажется где‑то поблизости. Ну, а потом они снова начали всё сначала: тра‑та‑та… Золотые Правила… тра‑та‑та…

– Всё это очень интересно, – сказала я.

– Ты считаешь? Тогда это исключительно моя заслуга, я рассказываю гораздо интересней, чем эти зануды.

Я открыла дверь в следующий коридор и уже готова была что‑то ответить Химериусу, как вдруг услышала голос:

– Ты всё такой же высокомерный, как и раньше!

Это был голос моей мамы! Когда я заглянула за угол, то увидела её и Фалька де Виллера. Они стояли друг напротив друга, мама крепко сжала кулаки.

– А ты всё такая же упрямая и неосмотрительная! – сказал Фальк. – Не знаю, зачем тебе понадобилось скрывать правду о рождении Гвендолин, но это существенно повредило операции.

– Операции? Эти операции были для вас всегда важнее людей! – крикнула мама.

Я осторожно прикрыла дверь и медленно пошла дальше.

Химериус карабкался по стене, словно по верёвочной лестнице.

– Фу‑у‑у, кажется, кое‑кто рассердился не на шутку.

Он был прав. Мамины глаза блестели, щёки порозовели, а тембр голоса стал необычайно высоким.

– Мы договорились, что Гвендолин не будет в этом замешана! Что она будет вне опасности! А сейчас вы хотите подать её графу прямо на блюдечке с голубой каёмочкой. Она же совершенно… беспомощна перед ним!

– И виновата в этом только ты одна, – сказал Фальк де Виллер ледяным голосом.

Мама прикусила губу.

– Но ведь Магистр ложи – ты! Поэтому ты несёшь полную ответственность за мою девочку!

– Если бы ты с самого начала играла по правилам, Гвендолин сейчас была бы подготовлена, как полагается. Да, кстати, этой трогательной историей про свои мотивы и беззаботное детство Гвендолин ты можешь обмануть мистера Джорджа, но только не меня. Мне всё ещё очень интересно, что же нам расскажет эта акушерка.

– Вы так и не нашли её? – мамин голос звучал уже немного спокойнее.

– Это дело нескольких дней, Грейс. Наши люди есть везде.

Вдруг он заметил меня. Холод и надменность исчезли, как не бывало.

– Ты почему гуляешь тут в одиночестве, Гвендолин?

– Милая моя! – мама подбежала и обняла меня. – Я подумала, что если это снова затянется до позднего вечера, как вчера, то лучше мне самой тебя отсюда забрать.

– … и, воспользовавшись случаем, упрекнуть меня в моих действиях, – с лёгким смешком дополнил Фальк. – Почему тебя не сопровождает мистер Марли, а, Гвендолин?

– Мне разрешили пройти немножко одной, – уклончиво сказала я. – А о чём вы спорили?

– Твоя мама считает, что путешествия в восемнадцатый век очень опасны, – сказал Фальк.

Да уж, тут проницательность её не подвела. И это при том, что она не знала и малейшей доли тех опасностей, которые подстерегали меня там. Она не знала о мужчинах из Гайд‑парка, которые на нас напали – ей никто не сказал о них ни слова. Я бы, наверное, скорее дала отрезать себе язык, чем хотя бы намекнуть ей об этих происшествиях.

О леди Тилни и пистолетах она тоже узнать не могла. Да и о том, каким страшным способом мне угрожал граф Сен‑Жермен. Пока что я решилась доверить это только Лесли. Ах, да, и дедушке, конечно.

Я внимательно посмотрела на Фалька.

– Размахивать веером и танцевать менуэт у меня уже получается, – заметила я. – Это вовсе не так рискованно, как кажется, правда, мама. Единственное, чего стоит опасаться – что я в щепки разобью веер о шарлоттину голову.

– Вот, Грейс, послушай сама, – сказал Фальк и подмигнул мне.

– Кого ты хочешь обмануть, Фальк!

Мама бросила в его сторону ещё один гневный взгляд, затем взяла меня за руку и потащила вперёд.

– Пойдём. Дома нас давно заждались к ужину.

– До завтра, Гвендолин, – крикнул нам вслед Фальк, – и… э‑э‑э… до следующей встречи, Грейс.

– До свидания, – пробормотала я. Мама тоже что‑то сказала, но так тихо, что я не расслышала.

– Если хочешь знать моё мнение – здесь попахивает сеновалом, – сказал Химериус. – Меня не проведёшь. Я с первого взгляда распознаю любые сеновальные связи.

Я вздохнула. Мама вздохнула вместе со мной и прижала меня ещё крепче, пока мы шагали к выходу. Нам оставалось пройти ещё каких‑нибудь метров десять. Сначала я немного сопротивлялась, а потом положила голову ей на плечо.

– Не ссорься с Фальком из‑за меня, мам. Ты слишком много волнуешься.

– Тебе легко говорить… На самом деле, так сложно осознавать, что я всё сделала неправильно. Я же вижу, что ты на меня злишься, – она снова вздохнула. – И в чём‑то ты права.

– Но я всё равно тебя люблю, – сказала я.

Мама едва сдерживала подступившие слёзы.

– А я люблю тебя больше, чем ты можешь себе представить, – пробормотала она.

Тем временем мы перешли через дорогу и оказались на узкой улочке напротив дома. Мама огляделась, будто боясь, что нас могут подслушать.

– Я бы всё отдала за нормальную семью, которая живёт нормальной жизнью, – сказала она.

– «Нормальная семья» – это какая?

– Какая угодно, но только не наша.

– Ко всему можно привыкнуть. Итак, какие у тебя новости? – насмешливо спросила я.

– О, всё как всегда, – ответила мама, слабо улыбнувшись. – Сначала маленькая ссора с мамой, потом большая ссора с сестрой, на работе мелкая ссора с начальником, а на закуску ещё и ссора с бывшим любовником, который, по удивительному стечению обстоятельств, оказался Магистром тайной ложи.

– Ну, я же говорил! – Химериус подпрыгнул на месте от восторга. – Сеновал!

– Но выглядишь ты вполне сносно, мама.

Мама всё ещё улыбалась.

– Как прошёл твой день, доченька?

– Тоже никаких особых новостей. В школе небольшие неприятности с Бельчонком, потом – урок танцев и хороших манер в этой престранной компании, которая только и интересуется, что прыжками во времени. Ну а потом, прежде чем я успела задушить свою разлюбезную кузину, меня отправили в 1953‑й год, чтобы там я могла спокойно поделать домашнее задание. Потому что завтра меня снова ожидают неприятности от Бельчонка.

– Кажется, ты неплохо провела время, – мамины каблуки гулко стучали по брусчатке. Она снова огляделась.

– Не думаю, что за нами могут следить, – успокоила её я. – Им есть чем заняться. Дом кишмя кишит страшно таинственными людьми.

– Внутренний круг собирается не так уж часто. В последний раз всеобщее собрание случилось, когда Люси и Пол украли хронограф. Ведь представь, эти люди рассредоточены по всему миру.

– Мам! Может, пришло время рассказать мне то, что ты знаешь? Потому что такое неведенье только усложняет мою задачу.

– Чистейшая правда, – сказал Химериус.

Мама остановилась.

– Ты меня удивляешь! Те скудные знания, которыми я обладаю, тебе всё равно не помогут. Возможно, они даже запутают тебя ещё больше. Или и того хуже: ты окажешься в опасности.

Я покачала головой. Так быстро я не сдамся.

– Кто или что такое «зелёный всадник»? И почему Люси и Пол не хотят, чтобы круг замкнулся? Или они всё‑таки хотят в конце концов сами замкнуть круг и использовать тайну в своих целях?

Мама сжала виски ладонями.

– О зелёном всаднике я слышу впервые в жизни. А что касается Люси и Пола, то тут я уверена, что они поступили так не из эгоизма. Ты познакомилась с графом Сен‑Жерменом. Он обладает… – она снова замолчала. – Ах, доченька, ничто из того, что я могла бы тебе рассказать, тебе не поможет, поверь.

– Ну пожалуйста, мама! Здесь и так полно людей, которые творят что‑то с таинственным видом и ни о чём мне не рассказывают, потому что не доверяют. Но ты ведь моя мама!

– Да, – сказала она, и в глазах её снова заблестели слёзы. – Так и есть, – но, кажется, этот аргумент её не убедил. – Пойдём, такси дожидается нас уже около получаса. Придётся, наверное, отдать за эту поездку половину месячной зарплаты.

Вздохнув, я поплелась следом за ней дальше по улице.

– Мы могли бы поехать на метро.

– Нет. Тебе как можно скорее надо скушать что‑нибудь горячее. К тому же, твои брат и сестра ужасно по тебе соскучились. Ещё одного ужина без тебя они не выдержат.

 

Как ни странно, вечер выдался вполне уютным и спокойным, потому что бабушка, тётя Гленда и Шарлотта ушли в оперу.

– «Тоска» Пуччини, – довольно сказала бабушка Мэдди, кивнув седой головой. – Может, это растопит их сердца, – она хитро мне подмигнула. – Как хорошо, что у Вайолет нашлись три лишних билетика.

Я вопросительно посмотрела на маму, Ника и Кэролайн. Выяснилось, что подружка бабушки Мэдди, Вайолет (очень милая старушка со смешной фамилией Пурпельплюм, она всегда вязала нам шарфы и носки к Рождеству) вообще‑то хотела отправиться в театр со своим сыном и его будущей женой, но, кажется, теперь эта будущая жена будет будущей женой какого‑то другого мужчины.

Как бы там ни было, мы были несказанно рады любой ситуации, которая выманила леди Аристу и тётю Гленду из дома. Настроение у всех сразу же становилось немножко хулиганское, прямо как в младшей школе, когда учитель выходил из класса во время урока. Ещё во время еды мне пришлось в лицах показывать, как губошлёп и Шарлотта учили меня танцевать менуэт и пользоваться веером. А Химериус постоянно подсказывал всё новые и новые подробности. В конечном итоге мне и самой вся эта ситуация показалась скорее смешной, чем грустной, к тому же, было видно, что все остальные повеселились на славу. Через некоторое время все уже кружились по комнате в танце (кроме мистера Бернхарда. Но даже он не мог удержаться и отбивал ногой такт) и гнусавили, копируя Джордано. Время от времени кто‑то из нас выкрикивал:

– Тупица! Посмотри, как танцует Шарлотточка!

– Направо! Нет, право, это там, где большой палец слева!

И:

– Я вижу твои зубы! Спрячь зубы! Это непатриотично!

Ник придумал двадцать три способа, как размахивать в воздухе салфеткой, и, не говоря при этом ни слова, передавать партнёру какое‑нибудь сообщение.

– Вот это означает: «Упс, кажется, вы забыли застегнуть ширинку», а когда ты хитренько выглядываешь из‑за веера вот так, это значит: «Ку‑ку, я хочу за тебя замуж». Но если ты выглянешь снизу, а не сверху, это будет значить: «Р‑р‑р, сейчас у нас война с Испанией!»

С таким талантом Ник сможет стать замечательным актёром. Кэролайн совсем затанцевалась, и при этом так высоко задирала ноги (её танец больше напоминал канкан, чем менуэт), что в конце концов её ботинок угодил прямиком в миску со взбитыми сливками, которые мы оставили на закуску.

Это событие немного вернуло нас к действительности, пока мистер Бернхард двум пальцами не выловил злополучный ботинок, не положил его на тарелку Кэролайн и убийственно‑серьёзным голосом не заметил:

– Как отрадно, что осталось ещё столько сливок. По возвращении из театра дамы наверняка захотят отведать немного угощения.

Бабушка Мэдди одарила его благостным взглядом.

– Вы такой заботливый человек, дорогой вы мой.

– Это моя работа. Я слежу за тем, чтобы всем было хорошо, – сказал мистер Бернхард. – Я пообещал это вашему брату незадолго до его смерти.

Я задумчиво переводила взгляд с бабушки Мэдди на мистера Бернхарда.

– Скажите, а дедушка случайно ничего вам не рассказывал о зелёном всаднике? Вам, мистер Бернхард, или тебе, бабушка?

Бабушка Мэдди лишь отрицательно покачала головой.

– Зелёный всадник? А кто это?

– Понятия не имею, – сказала я. – Знаю только, что мне обязательно надо его найти.

– Когда мне надо что‑нибудь найти, я, как правило, отправляюсь в библиотеку вашего дедушки, – совиные глаза мистера Бернхарда блеснули сквозь оправу очков. – Там мне всегда удавалось разрешить свои вопросы. Если вам потребуется помощь, я всегда к вашим услугам. Я неплохо ориентируюсь в книгах, потому что регулярно стираю с них пыль.

– Хорошая идея, голубчик, – сказала бабушка Мэдди.

– Всегда рад помочь, мадам, – мистер Бернхард подложил в камин ещё несколько поленьев, а затем раскланялся и пожелал всем спокойной ночи.

Химериус последовал за ним.

– Очень уж хочется посмотреть, снимает он очки, когда ложиться спать, или нет, – сказал он. – И если он тайно покидает дом под покровом ночи, чтобы поиграть тяжёлый рок на барабанах в какой‑нибудь группе, я тебе непременно об этом сообщу.

Вообще‑то, моим братику и сестричке в учебные дни велено было ложиться спать вовремя, но сегодня мама сделала исключение. Насмеявшись и наевшись вдоволь, мы уютно устроились возле камина, Кэролайн пригрелась в маминых объятьях, Ник присел возле меня, а бабушка Мэдди примостилась в кресле леди Аристы, смахнула с лица седую прядь и с довольным видом посмотрела на нас.

– Можешь рассказать нам что‑то о давних временах, бабушка Мэдди? – попросила Кэролайн. – Например, как ты была маленькой девочкой и ездила в деревню, чтобы навестить твою ужасную кузину Хейзл.

– Да ну, вы слышали эту историю уже сотни раз, – сказала бабушка Мэдди и поставила свои розовые войлочные тапочки на подставку для ног.

Но долго уговаривать её не пришлось. Все истории про её ужасную кузину начинались словами:

«Хейзл была самой несносной задавакой, которую только можно себе представить». Потом мы всегда дружно восклицали: «Прямо как Шарлотта!»

А бабушка Мэдди качала головой и говорила: «Нет, Хейзл была гораздо, гораздо хуже. Она дёргала кошек за хвосты и вертела ими над головой».

Я зарылась подбородком в волосы Ника и в который раз слушала, как бабушка Мэдди, будто бы вернувшись обратно в детство, становилась на защиту всех кошек Глостершира и устраивала Хейзл испытание навозной ямой. Но в моих мыслях вновь и вновь возникал Гидеон. Где он сейчас? Чем занимается? С кем общается? Может, он тоже сейчас обо мне думает. В тот же миг из живота, а может, и не оттуда, поднялось ощущение невероятного тепла, и мне еле удалось его подавить. Я вздохнула, подумав о нашем прощании перед ателье мадам Россини.

Гидеон тогда на меня даже не взглянул, хотя всего несколько минут назад мы целовались.

И вот опять. Хотя вчера вечером по телефону я клялась Лесли, что это никогда больше не повторится. «По крайней мере, пока мы не проясним, что же между нами происходит!»

Но Лесли только рассмеялась: «Ой, ну не ломайся, кого ты хочешь обмануть? Не нужно быть большим умником, чтобы догадаться, что именно между вами происходит. Ты влюбилась в него по уши!»

Но как можно влюбиться в человека, с которым знакома всего пару дней? В человека, который так часто вёл себя просто ужасно по отношению ко мне? Хотя, в те короткие моменты, когда он всё‑таки вёл себя иначе, он был таким… таким невероятно…

– А вот и я, – прокаркал Химериус, проносясь в бреющем полёте над обеденным столом. Затем он присел на середину стола и устроился прямо возле свечи.

Кэролайн у мамы на коленях вздрогнула и посмотрела в его сторону.

– Что там, Кэролайн? – тихо спросила я.

– Да так, ничего, мне показалось, что там промелькнула какая‑то тень.

– Что, правда? – я сконфуженно посмотрела на Химериуса. Он только пожал плечами и усмехнулся.

– Скоро полнолуние. В это время чувствительным людям иногда удаётся нас увидеть. Но только на секунду. Когда они присматриваются лучше, нас уже, вроде как, и нет… – он снова взлетел на люстру, – эта старая дама с завиточками видит и чувствует гораздо больше, чем хочет показать. Я вот решил зацепиться за её плечо, и она тут же за него схватилась… В твоей семейке меня уже ничем не удивишь.

Я нежно посмотрела на Кэролайн. Чувствительный ребёнок – только бы она не унаследовала от бабушка Мэдди её дар пророчицы.

– Она подходит к моему любимому месту, – сказала Кэролайн, глаза её горели. А бабушка Мэдди, зажмурившись от удовольствия, рассказывала, как садистка Хейзл стояла по горло в навозе в своём воскресном платье и шипела: «Мы ещё посмотрим, кто кого, Мэделин, я тебе ещё отомщу!»

– И она действительно отомстила, – вздохнула бабушка Мэдди. – И не раз.

– Но об этом ты расскажешь нам в следующий раз, – энергично сказала мама. – Детям пора спать. Завтра им вставать в школу. На этих словах все мы вздохнули, а бабушка Мэдди сделала это громче всех.

 

По пятницам в школьной столовой давали блинчики. От обеда не отказывался никто, потому что это было единственное блюдо, которое у столовских поваров получалось неплохо. Я знала, что Лесли умереть готова за маленький блинчик, поэтому не позволила ей остаться на перемене в классе, где мы договорились встретиться с Джеймсом.

– Иди и поешь, – сказала я. – Мне будет ужасно обидно, если из‑за меня ты пропустишь любимые блинчики.

– Но кто тогда постоит на стрёме? К тому же, мне бы очень хотелось узнать поподробнее, что там вчера случилось между тобой, Гидеоном и зелёным диванчиком…

– Как бы я ни старалась, подробнее рассказать у меня не получится, – сказала я.

– Тогда просто расскажи всё с начала, это так романтично!

– Иди уже за блинчиками!

– Обязательно попроси у него сегодня номер телефона, – сказала Лесли. – Это ведь главное правило: целовать мальчишку можно только тогда, когда ты знаешь номер его телефона.

– Вкусненькие, поджаристые блинчики с яблочным повидлом, – сказала я.

– Но…

– Со мной ведь останется Химериус, – я кивнула на парту у окна, на которой действительно сидел Химериус и со скучающим видом покусывал кончик своего хвоста.

Лесли сдалась.

– Ну ладно! Только позволь научить тебя сегодня чему‑нибудь полезному! То, что ты умеешь размахивать указкой миссис Каунтер, тебе не поможет! А если тебя кто‑нибудь застанет за этим занятием, то скоро ты окажешься в психушке, так и знай!

– Ну иди же поскорей! – сказала я и вытолкнула её за дверь, сквозь которую как раз проскользнул Джеймс.

Джеймс очень обрадовался, что на этот раз мы остались одни.

– Эта веснушчатая девчонка заставляет меня нервничать, она так и норовит вмешаться со своими глупейшими комментариями. Она совершенно со мной не считается.

– Она просто… а, не важно.

– Итак, чем я могу быть полезен сегодня?

– Я подумала, что ты мог бы рассказать мне, как на званом ужине в восемнадцатом веке говорят «Привет».

– «Привет»?

– Ну да. Привет, здорово, добрый вечер, ну ты понимаешь, обычное приветствие, когда сталкиваешься с каким‑нибудь человеком лицом к лицу. Ну так что там у вас было принято: рукопожатие, поцелуй ручки, поклон, реверанс, светлость, сиятельство, высочество… Всё это так сложно, можно ошибиться в два счёта.

Джеймс приосанился и выпятил грудь колесом.

– Не ошибёшься, если сделаешь всё так, как я тебе скажу. Сперва я научу тебя, как дама должна присесть в реверансе перед кавалером, который принадлежит к тому же сословию, что и она.

– Супер, – сказал Химериус, – только как Гвендолин вообще узнает, к какому сословию принадлежит этот кавалер?

Джеймс выпучил на него глаза.

– Это ещё что такое? Кыш, кыш отсюда! Поди вон, кошка!

Химериус недоверчиво фыркнул:

– Что за дела?

– Ах, Джеймс! – сказала я. – Присмотрись повнимательнее! Это Химериус, мой друг… э‑э‑э… демон с водосточного жёлоба. Химериус, это Джеймс, тоже мой друг.

Джеймс вытащил из рукава носовой платок, и в нос мне ударил запах ландышей.

– Что оно такое мне безразлично, пускай уходит! Оно напоминает мне о том, что я всё ещё нахожусь в этом кошмарном болезненном бреду, и в этом бреду я должен преподавать невоспитанным девчонкам урок хороших манер.

Я вздохнула.

– Джеймс, ты не бредишь, всё здесь – реальность, когда ты, наконец, сможешь с этим примириться? Лет двести назад ты, наверное, действительно лежал в бреду, но затем ты… Ну, в общем, вы с Химериусом, вы оба… вы…

– Умерли, – сказал Химериус. – Если называть вещи своими именами. Он склонил головку. – Такова правда. Что тут ещё рассусоливать?

Джеймс помахал носовым платком.

– Ничего не хочу слышать! Кошки разговаривать не умеют!

– Я что, похож на кошку, глупое ты привидение? – крикнул Химериус.

– Есть немного, – сказал Джеймс, даже не посмотрев в его сторону, – может, разве что уши у тебя не кошачьи. И рога. И крылья. И этот странный хвост. Ах, как же я ненавижу эти бредовые фантазии!

Химериус встал прямо перед носом Джеймса, широко расставив лапки и разъярённо помахивая хвостом.

– Никакая я тебе не фантазия. Я – демон, – сказал он и от возбуждения выплеснул на пол целую лужицу воды. – Я – могущественный демон. Маги и зодчие в одиннадцатом веке нашли заклинание, которое сделало из меня фигурку, украшающую церковную башню. Но сегодня всё изменилось. Песчаник, из которого я был высечен, через несколько столетий рассыпался, и от меня осталось только то, что вы видите сейчас – только бледная тень моего прежнего естества. Я обречён вечно блуждать по этой земле, пока она не исчезнет. А этого события придётся ждать пару миллионов лет, никак не меньше.

– Ла‑ла‑ла, ничего не желаю слышать, – сказал Джеймс.

– Ты просто жалкий трусишка, – сказал Химериус. – В отличие от тебя у меня просто нет другого выхода – один маг проклял меня на вечное пребывание здесь. Но ты ведь можешь прекратить своё ужасное призрачное существование в любой момент, и отправиться туда, куда уходят люди, когда им суждено умереть.

– Но я не умер, ты, глупая кошка! – крикнул Джеймс. – Я просто болен, я лежу в кровати и брежу. И если мы сейчас же не сменим тему разговора, я просто развернусь и уйду!

– Ладно вам, – сказала я, растирая губкой для доски лужицу, которую наплевал Химериус. – Давайте лучше сосредоточимся на деле. Реверанс перед кавалером, который принадлежит к тому же сословию…

Химериус покачал головой, покружил над нами и зацепился за косяк двери.

– Ладно, я тогда постою на вахте. Не хотелось бы, чтобы кто‑то увидел, как ты тут упражняешься в приседании.

Большая перемена оказалась слишком короткой, её никак не хватало на то, чтобы научиться всем премудростям, которые хотел преподать мне Джеймс. Но к концу перемены я уже умела делать реверанс тремя разными способами и подавать ручку для поцелуя. (Как всё‑таки хорошо, что некоторые обычаи, такие, как этот, давно забыты.) Когда в кабинет вернулись мои одноклассники, мы с Джеймсом поклонились друг другу на прощание, и я даже успела поблагодарить его быстрым шёпотом.

– Ну как? – спросила Лесли.

– Джеймс решил, что Химериус – это какая‑то странная кошка из его бредовых фантазий, – сообщила я. – Остаётся только надеяться, что всё, чему он меня научил – это тоже не плод его больного воображения. Если всё‑таки нет – то я теперь знаю, как вести себя, когда меня представят герцогу Девонширскому.

– Вот и хорошо, – сказала Лесли. – И как же?

– Присесть в глубоком медленном реверансе, – сказала я. – Почти таком же почтительном, как перед королём, но менее почтительном, чем перед маркизом или графом. В общем‑то, ничего сложного. А в остальных случай – знай себе подавай ручку для поцелуев и улыбайся.

– Вот это да, Джеймс хоть на что‑то сгодился, кто бы мог подумать, – Лесли огляделась вокруг. – Они там в своём восемнадцатом веке будут от тебя просто в шоке.

– Надеюсь, – сказала я. До конца занятий ничто не могло омрачить моего хорошего настроения.

Шарлотта и противный губошлёп ужасно удивятся, когда я им скажу, что усвоила разницу между светлостью и высочеством. Хотя они и старались, как могли, объяснить мне это как можно более запутанно.

– У меня тут появилась версия насчёт магии ворона, – сказала Лесли после уроков, пока мы шли по коридору к кабинету с нашими портфелями. – Она настолько проста, что никто до неё не додумался. Встретимся завтра у вас, принесу с собой все материалы, всё, что я смогла найти. Если только мама снова не решит устроить генеральную уборку, и мне не придётся целый день ходить в резиновых перчатках.

– Гвенни! – Синтия хлопнула меня по спине. – Помнишь Регину Кёртиз, она раньше ходила в один класс с моей сестрой, а потом ушла. Она сейчас в больнице, лечится от дистрофии. Ты что, тоже решила составить ей компанию?

– Нет, – сконфуженно сказала я.

– Ладно, тогда кушай! Прямо сейчас! – Синтия бросила мне сосательную конфету. Я словила её и послушно раскрыла обёртку. Но как только я поднесла конфету ко рту, Синтия схватила меня за руку.

– Стой! Ты что, действительно хочешь это съесть? Ты разве не сидишь на диете?

– Нет, – ответила я.

– Тогда Шарлотта соврала. Она утверждала, что ты не приходишь в столовую обедать, потому что хочешь похудеть и стать такой же тощей, как и она. Дай сюда конфету. Ты ни капельки не подвержена похудению, – Синтия уже положила конфету себе в рот. – На, держи, это приглашение на мой день рождения. У нас снова будет вечеринка с переодеваниями. В этот раз задание для костюмов звучит так: зелёный зелёного зеленее. Можешь привести своего парня.

– Э‑э‑э…

– Знаешь, я сказала Шарлотте то же самое, и мне всё равно, кто из вас его приведёт, главное – чтобы он присутствовал на моей вечеринке.

– Она совсем с ума сошла, – прошептала Лесли.

– Я всё слышу, Лесли. Ты тоже можешь привести с собой Макса.

– Син, мы уже полгода как расстались.

– Ох, как плохо, – сказала Синтия. – В этот раз что‑то очень мало мальчиков получается. Значит так, или вы приведёте с собой по парню, или мне придётся отказать кому‑то из девчонок, Аишани, например, хотя она, наверное, всё равно не придёт, её родители не терпят вечеринок, на которых мальчики танцуют с девочками.

– О боже, что это там такое? Ущипните меня кто‑нибудь, кажется, я сплю, а это – лишь прекрасный сон!

«Это там» оказалось рослым парнем со светлыми волосами. Он стоял перед кабинетом директора вместе с мистером Уитменом. Мне показалось, что я его уже где‑то видела.

– Ай, – пискнула Синтия, потому что Лесли выполнила её просьбу и ущипнула Синтию за руку.

Мистер Уитмен и светловолосый парень обернулись. Когда сквозь густые ресницы молодой человек посмотрел на меня своими зелёными глазами, я сразу же поняла, кем был этот незнакомец.

Вот это новости! Может, мне тоже себя ущипнуть?

– Вы как раз вовремя, – сказал мистер Уитмен. – Рафаэль, это три ученицы из твоего класса. Синтия Дейл, Лесли Хей и Гвендолин Шеферд. Девочки, познакомьтесь с Рафаэлем Бертелином. С понедельника он переходит в ваш класс.

– Привет, – пробормотала Лесли. А мы с Синтией в один голос спросили:

– Что, правда?

Рафаэль улыбнулся. Он стоял, засунув руки в карманы брюк. Парень действительно был очень похож на Гидеона, но было заметно, что он младше. Его губы были полнее, его кожа имела бронзовый оттенок, как будто он недели четыре отдыхал на Карибах.

Наверное, так выглядят все счастливцы с юга Франции.

– А почему ты решил перейти в новую школу посреди учебного года? – спросила Лесли. – У тебя что, неприятности?

Улыбка Рафаэля стала ещё шире.

– Зависит от того, что ты считаешь неприятностями, – сказал он. – Вообще‑то, я здесь, потому что школа мне уже в печёнках сидит. Но…

– Рафаэль переехал сюда из Франции, – перебил его мистер Уитмен. – Пойдём, Рафаэль, нам пора, директор Гиллз уже ждёт.

– Тогда до понедельника! – сказал Рафаэль, и мне показалось, что обращался он исключительно к Лесли.

Синтия подождала, пока мистер Уитмен и Рафаэль скроются в кабинете директора Гиллза, а потом простёрла к потолку обе руки и завопила:

– Спасибо!!! Спасибо тебе, дорогой Боженька, что услышал мои молитвы!

Лесли ткнула меня локтем в бок.

– У тебя такой вид, будто тебе на ногу только что наехал автобус.

– Подожди, скоро узнаешь, кто это был, – прошептала я. – И тоже будешь выглядеть не хуже!

 

~~~

 

Любое время – это Сфинкс, низвергающийся в пропасть, как только решена его загадка.

 

Генрих Гейне

 

 

Глава седьмая

 

Сначала мы встретили брата Гидеона, потом мне пришлось второпях объяснять всё Лесли (она раз десять переспросила меня: «Ты уверена?», и десять раз я ответила: «На все сто!», и обе мы раз сто повторили: «С ума сойти!», «Как же так?» и «Ты видела, какие у него глаза?»). Поэтому, когда я подошла к лимузину, Шарлотта уже была там. За нами снова послали мистера Марли, он дожидался меня перед машиной, и вид у него при этом был ещё более взволнованный, чем обычно.