Из инквизиционных протоколов доминиканского патера Жан-Петро Бариби 8 страница

— Это, между прочим, правда, — сказал неизвестный, которого я считала министром здравоохранения. — Нельзя предсказать, как среагирует иммунная система людей того времени на современный вирус. Это может иметь разрушительные последствия.

— Как тогда у индейцев майя, — пробормотал мистер Джордж.

Фальк издал глубокий стон.

— Ну что ж, таким образом решение принято. Гидеон и Гвендолин сегодня не пойдут на бал. Вместо этого мы могли бы провести операцию «Опал». Марли, сообщите, пожалуйста, остальным об изменении плана.

— Слушаюсь, сэр. — Мистер Марли, явно подавленный, направился к двери. Брошенный на меня взгляд был воплощением укора.

Но мне было все равно. Самое главное — мне удалось добиться отсрочки. Я все еще не могла поверить в удачу.

Сейчас я рискнула искоса посмотреть на Гидеона. В отличие от других, он, похоже, не расстроился из-за переноса нашего мероприятия, он даже улыбался мне. Догадывался ли он, что я притворялась? Или он просто радовался, что сегодня не придется надевать неудобную одежду? Так или иначе я устояла перед искушением улыбнуться ему в ответ и перевела взгляд на доктора Уайта, стоявшего рядом с министром здравоохранения. Как бы я хотела поговорить с ним с глазу на глаз! Но врач выглядел так, будто уже забыл обо мне, полностью погрузившись в разговор.

— Идем, Гвендолин, — услышала я сочувствующий голос. Мистер Джордж. — Мы быстро отведем тебя на элапсацию, а потом ты сможешь пойти домой.

Я кивнула. Это и было заданием всего дня.

 

    ~~~

  

Путешествие с помощью хронографа может длиться от 120 секунд до 240 минут; для Опала, Аквамарина, Цитрина, Нефрита и Рубина минимальная длительность составляет 121 секунду, максимальная — 239 минут. Чтобы предупредить бесконтрольные прыжки во времени, носители гена должны ежедневно элапсировать в течение 180 минут. При меньшей длительности в течение 24 часов могут произойти неконтролируемые прыжки во времени (см. Протоколы прыжков во времени, 6 января 1902 года, 17 февраля 1902 года — Тимоти де Вилльер).

Согласно эмпирическим исследованиями графа Сен-Жермена в 1720–1738 гг. носитель гена может элапсировать при помощи хронографа ежедневно до пяти с половиной часов, т. е. 330 минут.

При превышении этого времени появляются головные боли, головокружение, слабость, а также сильные нарушения восприятия окружающего и способности координироваться. Это подтвердили браться де Вилльер, проведя на себе три аналогично выполненных испытания.

  

Хроники Хранителей. Том 3, глава 1 «Мистерии хронографа».

  

 

Глава шестая

  

Так комфортабельно, как сегодня, я еще никогда не элапсировала. Мне дали с собой корзинку с пледами, термосом с горячим чаем, печеньем (а как же!) и фруктами, порезанными на кусочки и сложенными в коробку для завтраков. У меня даже почти появились угрызения совести, когда я удобно устроилась на зеленом диване. Я коротко подумала о том, стоит ли достать из тайника ключ и отправиться наверх, но что это могло принести, кроме дополнительных сложностей и риска быть разоблаченной? Я была где-то в 1953 году, насчет точной даты я не спрашивала, поскольку мне нужно было играть апатию больной гриппом.

После решения Фалька изменить планы, Хранители засуетились. В итоге меня отослали к хронографу с не слишком довольным мистером Марли. Возне со мной он предпочел бы принять участие в обсуждении, весь его вид говорил об этом. Поэтому я не рискнула задавать вопросы по поводу операции «Опал», а точно, как он, недовольно смотрела прямо перед собой. Наши отношения в последние дни заметно ухудшились, но мистер Марли был последним, за кого я волновалась.

В 1953 году я сначала съела фрукты, потом печенье, а потом улеглась на диван, завернувшись в пледы. Несмотря на неприятный свет от голой лампы на потолке, не прошло и пяти минут, как я крепко и глубоко заснула. Даже мысль о безголовом призраке, который, якобы, здесь обитал, не могла мне помешать. Незадолго до моего обратного прыжка я проснулась, чувствуя себя отдохнувшей, и это было хорошо, иначе я бы лежа шлепнулась к ногам мистера Марли.

Во время того как мистер Марли, приветствовавший меня лишь коротким кивком, писал отчет в журнал (наверное, что-то в духе Безответственный Рубин, вместо исполнения своих обязанностей, бездельничал в 1953 году, набивая живот фруктами), я спросила его, не ушел ли еще доктор Уайт. Мне очень хотелось знать, почему он не разоблачил меня как симулянтку.

— У него сейчас нет времени заниматься вашими болячк… болезнями, — ответил мистер Марли. — В настоящий момент все отправились в Министерство обороны для проведения операции «Опал».

 Слова «А я не могу принять участие — из-за вас» отчетливо повисли в воздухе, как будто он их произнес вслух.

Министерство обороны? А это еще зачем? Мистера Оскобленную Невинность нечего было и спрашивать, в его настроении он точно ничего не расскажет. Казалось, он решил, что лучше всего вообще со мной не разговаривать. Он брезгливо завязал мне глаза и без единого слова повел по лабиринту подвальных коридоров: одной рукой держа мой локоть, другой — придерживая за талию. С каждым шагом его прикосновения становились мне все неприятней, тем более что у него были горячие и потные ладони. Я едва дождалась момента, когда их уже можно было с себя стряхнуть, — как только мы добрались до винтовой лестницы, ведущей наверх, на первый этаж. Вздохнув, я сняла ленту с глаз и заявила, что отсюда сама могу дойти до лимузина.

— Я не разрешал вам этого, — запротестовал мистер Марли. — Кроме того, мне поручили проводить вас до входной двери.

— Прекратите! — Я раздраженно оттолкнула его, когда он попытался снова наложить мне повязку на глаза. — Остаток пути я все равно знаю. И если вы обязательно должны дойти со мной до двери, то совершенно определенно — не держа свою руку на моей талии.

Я двинулась вперед. Мистер Марли шел за мной, возмущенно фыркая.

— Вы так говорите, как будто я неприлично вас касался!

— Да, именно, — сказала я, чтобы разозлить его.

— Ну, знаете ли… это вообще… — воскликнул мистер Марли, но его слова перекрыл крик с явным французским акцентом.

— Вы не посмеете уйти без этого воротника, молодой человек!

Перед нами распахнулась дверь ателье, и из нее вышел Гидеон, за которым тут же шествовала разгневанная мадам Россини. Она размахивала руками и куском белой ткани.

— Здесь остаться! Ви думать, я шил эту воротник для собственного удофольствия?

Гидеон уже остановился, когда он заметил нас. Я тоже замерла, но, к сожалению, не непринужденно, а как соляной столб. И не потому, что удивилась, увидев его странный камзол с подплечниками, делавший его похожим на борца, накачанного анаболиками, а, очевидно, потому, что при каждой нашей встрече я была способна только глазеть на него. И слушать, как стучит мое сердце.

— Как будто я добровольно дотронулся бы! Я это делаю только потому, что должен делать, — причитал мистер Марли позади меня.

И тут Гидеон задрал бровь и ехидно улыбнулся. Я поспешила ответить такой же ехидной улыбкой и подчеркнуто медленно опустила взгляд с идиотского камзола к потешным шароварам и ниже — к гольфам и туфлям с пряжками.

— Аутентичность, молодой человек! — Мадам Россини все еще отчаянно жестикулировала зажатым в руке воротником. — Сколько раз я должна вам это еще объяснять? Ах, вот и моя бедненькая больная лебьёдушка. — Ее круглое лицо засияло. — Bonsoir, ma petite. Скажи этому дуралею, чтобы он меня не гневил. (Она произносила «менья» и «нье»).

— Ладно. Давайте сюда. — Гидеон позволил мадам Россини надеть воротник. — Хотя меня все равно никто не увидит. И даже если увидит — я не могу себе представить, что эту накрахмаленную балетную юбочку кто-то носил вокруг шеи сутки напролет!

— О, оньи носили. Во всьяком случае при дворье.

— Не понимаю, что ты имеешь против. Тебе очень идет, — сказала я с по-настоящему гадкой улыбкой. — Твоя голова выглядит как огромная конфета.

— Да, я знаю. — Гидеон тоже ухмыльнулся. — Меня так и хочется надкусить. Но это хотя бы отвлекает внимание от шаровар, я надеюсь.

— Они очьень, очьень секс и  , — заявила мадам Россини, и я не сдержала хихиканье.

— Я рад, что смог тебя немного развеселить, — сказал Гидеон. — Мадам Россини, где моя накидка?

Я кусала губы, чтобы сдержать хихиканье. Не хватало еще, чтобы я с этим типом дурачилась как ни в чем не бывало. Как будто мы действительно были друзьями.

Но было уже поздно. Проходя мимо, он погладил меня по щеке, и это произошло так быстро, что я не успела среагировать.

— Выздоравливай, Гвен.

— О, вот он идет! Навстречу приключениям в шестнадцатом веке, стильный для своего времени юный бунтарь! — Мадам Россини улыбнулась. — Ах, могу поспорить, что он по дороге снимет воротник, плохой мальчик!

Я посмотрела вслед плохому мальчику. Хмм, может эти шаровары и были совсем немного секс и  .

— Нам тоже пора, — сказал мистер Марли, схватил меня за локоть, но тут же отпустил, как будто обжегшись.

По дороге к лимузину он держался от меня в паре метров. Но я все равно слышала, как он бормотал: «Неслыханно! Она вообще не в моем вкусе!»

  

Мои переживания о том, что Шарлотта могла за это время найти хронограф, были беспочвенны. Я недооценила находчивость моей семьи.

Когда я пришла домой, перед дверями в мою комнату Ник игрался с йо-йо.

— Доступ в штаб в настоящий момент имеют только члены, — сказал он. — Пароль?

— Я — шеф, ты уже забыл? — Я потрепала его рыжие волосы. — Фу-у-у, это что, жвачка?

Ник собрался возмущенно протестовать, но я улучила момент и проскользнула в свою комнату. Ее едва можно было узнать. Здесь весь день провела бабушка Мэдди, вызванная мистером Бернхардом, который, предположительно, до сих пор метался от одного цветочного магазина к другому, и она придала комнате особую Бабушка-Мэдди-атмосферу. Не то чтобы я была неряхой, но мои вещи имели привычку по какой-то причине постоянно валяться на полу. Сегодня впервые за долгое время можно было увидеть ковер, кровать была застелена — бабушка Мэдди откуда-то наколдовала симпатичное белое одеяло и гармонирующие с ним подушки, одежда, аккуратно сложенная, лежала на стуле, разбросанные повсюду листы бумаги, тетради и книги были рассортированы в стопки на письменном столе, и даже горшок с засохшим папоротником куда-то исчез с подоконника. Вместо него стоял очаровательный букет цветов, от которого исходил тонкий запах фрезий. Даже Ксемериус не висел на лампе под потолком, а, обернув вокруг себя драконий хвост, словно декоративная фигурка сидел на комоде, рядом с огромной вазой с карамельками.

— Совершенно другое ощущение пространства, правда? — приветствовал он меня. — Твоя бабушка разбирается в фэн-шуе, ничего нельзя сказать.

— Не волнуйся, я ничего не выбросила, — сказала бабушка Мэдди, сидевшая с книгой на кровати. — Только немного убрала и вытерла пыль, чтобы можно было уютно здесь расположиться.

Я не могла удержаться и расцеловала ее.

— А я весь день сходила с ума от волнения.

Ксемериус активно закивал.

— Не зря! Мы не прочли и десяти страниц… э-э-э… я имею в виду, бабушка Мэдди не прочитала и десяти страниц, как в комнате появилась Шарлотта, — доложил он. — Вылупила глаза, когда увидела бабушку. Но тут же собралась и заявила, что хотела одолжить ластик.

Бабушка Мэдди рассказала то же самое.

— Поскольку я как раз убрала твой письменный стол, я сумела ей помочь. Кстати, я заточила твои цветные карандаши и рассортировала их по цветам. Позже она пришла еще раз, якобы, отдать ластик. После обеда мы с Ником дежурили по очереди, в конце концов мне иногда надо было пойти в туалет.

— Пять раз, если быть точным, — сказал Ник, который зашел в комнату вместе со мной.

— Много чая, — сказала извиняющимся тоном бабушка Мэдди.

— Большое спасибо, бабушка Мэдди! Ты замечательно все устроила! Вы все замечательно справились! — Я снова потрепала волосы Нику.

Бабушка Мэдди усмехнулась.

— Я с удовольствием помогаю. Я уже сказала Вайолет, что наша завтрашняя встреча пройдет в твоей комнате.

— Бабушка Мэдди! Ты же не рассказала Вайолет о хронографе? — воскликнул Ник.

Вайолет Пэрплплам была для бабушки Мэдди приблизительно тем же, кем для меня Лесли.

— Конечно нет! — Бабушка Мэдди возмущенно посмотрела на него. — Я же поклялась своей жизнью! Я сказала, что наверху свет для рукоделия лучше и Ариста нам не будет мешать. Между прочим, из твоего окна дует, девочка, постоянно откуда-то тянуло холодным воздухом.

Ксемериус сделала виноватое лицо.

— Я же не специально, — сказал он. — Но книга меня очень увлекла.

Я уже думала о предстоящей ночи.

— Бабушка Мэдди, а кто жил в этой комнате в ноябре 1993 года?

Она в раздумьях наморщила лоб.

— 1993? Дай подумать. Тогда премьер-министром была еще Маргрет Тэтчер? Тогда… ах, как же ее звали?

— Тц! Пожилая дама все путает, — сказал Ксемериус. — Меня спроси! 1993 был годом, когда вышел «День сурка», я смотрел его четырнадцать раз! Кроме того, в том году разразился скандал из-за отношений принца Чарльза и Камиллы Паркер-Боулз, а премьер-министром был…

— Это неважно, — перебила я его. — Я только хочу знать, смогу ли я позже спокойно прыгнуть в 1993 год. — Я подозревала, что Шарлотта за это время натянула на себя черный боевой костюм и постоянно наблюдала за коридором. — Кто-то жил в этой комнате или нет, бабушка Мэдди?

— Лланвайрпуллгвингиллгогерыхверндробуллллантысилйогогогох, — крикнула бабушка Мэдди.

Ксемериус, Ник и я озадаченно смотрели на нее.

— Теперь она совсем спятила, — сказал Ксемериус. — Я еще утром заметил, что она смеялась в неподходящих местах.

— Лланвайрпуллгвингиллгогерыхверндробуллллантысилйогогогох, — повторила бабушка Мэдди, счастливо сияя и засовывая в рот очередную лимонную карамельку. — Так назывался город в Уэльсе, откуда была родом наша экономка.[16] И пусть кто-нибудь скажет, что у меня плохая память.

— Бабушка Мэдди, я только хочу знать, могу ли…

— Да-да-да. Экономку звали Гладиола Лэнгдон и она в начале девяностых годов жила в комнате твоей мамы, — перебила меня бабушка Мэдди. — Удивлена? У твоей бабушки, вопреки сложившемуся мнению, отлично работают мозги! Остальные комнаты в это время использовались время от времени для гостей, но, в основном, стояли пустые. А Гладиола довольно плохо слышала. Таким образом, ты спокойно можешь залезать в свою машину времени и выйти в 1993 году. — Она хихикнула. — Гладиола Лэнгдон! Мы никогда не забудем ее яблочный пирог. Она не считала нужным вырезать сердцевину у яблок.

Маму мучила совесть из-за моего мнимого гриппа. Ей позвонил после обеда лично Фальк де Вилльер и передал распоряжения доктора Уайта о постельном режиме и обильном горячем питье. Она сто раз сказала, что очень сожалеет, что не послушала меня. Собственноручно выдавила сок из трех лимонов. Потом просидела полчаса на моей кровати, чтобы убедиться, что я всё выпила. Я, видимо, слишком убедительно стучала зубами, поэтому она накрыла меня еще двумя одеялами и в ноги положила грелку.

— Я плохая мать, — сказала она и погладила меня по голове. — Тем более, что тебе сейчас особенно трудно.

В этом она была права. И не только потому, что я чувствовала себя, как в бане, а у меня на животе, предположительно, можно было пожарить яичницу. На пару секунд я позволила себе утонуть в жалости к самой себе.

— Ты не плохая мать, мама, — все же возразила я.

Мамин взгляд стал еще тревожнее.

— Я очень надеюсь, они не поручают тебе делать ничего опасного, эти чокнутые на своих тайнах старики.

Я быстро сделала подряд четыре глотка горячего лимонного чая. Как обычно, меня раздирали противоречивые чувства по поводу того, должна ли я все рассказать маме. Мне совсем не нравилось врать ей или, лучше сказать, утаивать от нее такие важные вещи. С другой стороны, я не хотела, чтобы она волновалась или вообще устроила Хранителям скандал. Кроме того, вряд ли она была бы в восторге, узнав, что я прячу в доме украденный хронограф и путешествую во времени с его помощью.

— Фальк заверил меня, что ты всегда сидишь в комнате в подвале и делаешь уроки, — сказала она. — И единственная причина, из-за которой я могу волноваться, это то, что ты недостаточно бываешь на солнце.

Я поколебалась пару секунд, но потом криво улыбнулась.

— Он прав. Там темно и ужасно скучно.

— Это хорошо. Я не хотела бы, чтобы с тобой произошло что-либо из того, что случилось тогда с Люси.

— Мам, а что вообще тогда случилось? — За прошедшие две недели я не один раз задавала этот вопрос, но она еще никогда не дала мне вразумительный ответ.

— Ты же знаешь. — Мама снова погладила меня. — Мой бедный мышонок! Ты вся горишь! У тебя жар!

Я мягко отвела ее руку. Насчет «горишь» она была права. Насчет «жара» — нет.

— Мам, я действительно хочу знать, что тогда случилось, — сказала я.

Она помедлила немного, а потом рассказала еще раз то, что я давно уже знала: что Люси и Пол считали, что нельзя замыкать Круг крови, и что они украли хронограф и спрятались с ним, потому что Хранители имели другое мнение на этот счет.

— И потому, что вырваться из сетей Хранителей было практически невозможно — у них наверняка есть свои люди и в Скотланд-Ярде, и в Секретной разведке — Люси и Полу не оставалось ничего лучшего, как прыгнуть с хронографом в прошлое, — продолжила я вместо нее и постаралась незаметно чуть поднять ногами одеяло, чтобы немного охладиться. — Ты только не знаешь, в какой именно год.

— Так оно и есть. Поверь мне, им на самом деле было непросто оставить все в нашем времени.

Мама выглядела так, как будто едва сдерживала слезы.

— Да, но почему они думали, что нельзя замкнуть Круг крови?

Господи, как мне было жарко! Зачем я сказала, что меня лихорадит?!

Мама смотрели куда-то мимо меня.

— Я только знаю, что они не верили планам графа Сен-Жермена и были убеждены, что Тайна Хранителей основана на лжи. Сегодня я ужасно жалею, что не захотела тогда узнать больше… Но, мне кажется, Люси считала это правильным. Она не хотела подвергать меня риску.

— Хранители думают, что Тайна Круга крови — это какое-то чудодейственное средство. Лекарство, которое вылечит все болезни человечества, — сказала я и смогла прочесть по маминому лицу, что это для нее не новость. — Почему Люси и Пол должны помешать появлению этого средства? Почему они должны быть против?

— Потому что… они считали, что цена за это слишком высока. — Эти слова мама прошептала. Из уголка ее глаза выползла слеза и сбежала по щеке. Она быстро вытерла ее тыльной стороной ладони и встала. — Попробуй немного поспать, солнышко, — сказала она нормальным голосом. — Ты наверняка скоро согреешься. Сон — всегда лучшее лекарство.

— Спокойной ночи, мама.

При других обстоятельствах я бы замучила ее вопросами, но сейчас я едва могла дождаться, чтобы она закрыла за собой дверь. С облегчением отбросив одеяла, я так резко открыла окно, что спугнула двух голубей (или призраков голубей?), уютно устроившихся на карнизе на ночь.

Когда Ксемериус вернулся из контрольного полета по дому, я сменила насквозь мокрую от пота пижаму на свежую.

— Все уже в постели, и Шарлотта, но она пялится в потолок и делает упражнения на растяжку для икр, — доложил Ксемериус. — Ух, ты выглядишь, как рак!

— Я себя и чувствую так. — Вздохнув, я заперла дверь на задвижку. Никто, в первую очередь Шарлотта, не должен попасть в мою комнату, пока меня нет. Что бы она не собиралась делать растянутыми икрами — сюда она ни в коем случае не должна зайти.

Я открыла шкаф, потом набрала в легкие побольше воздуха. Залезть в дыру и доползти до крокодила, в животе которого был спрятан хронограф, оказалось довольно утомительным. Моя свежая пижама тут же стала серой спереди, и я вся была в паутине. Отвратительно!

— У тебя тут… мелочь, — сказал Ксемериус, когда я снова вылезла в комнате с хронографом подмышкой. Он показал мне на грудь.

«Мелочью» оказался паук размером с ладонь Каролины (ну, приблизительно). Мне понадобилось все мое самообладание, чтобы не издать крик, который бы разбудил не только всех в доме, но и остальных во всем районе. Сброшенный паук быстро скрылся под моей кроватью. (Жутко смотреть, как быстро двигаются эти существа на восьми ногах!)

— Ва… ва… — только и могла я произнести всю следующую минуту.

Меня все еще передергивало от отвращения, когда я настраивала хронограф.

— Да хватит уже, — сказал Ксемериус. — Есть пауки, которые раз в двадцать больше этого.

— Где?! На планете Ромулус? Очень может быть. — Я поставила хронограф на сундук в шкафу, стала перед ним на колени и просунула палец в отверстие под рубином. — Я вернусь через полтора часа. А ты, будь любезен, следи за тарантулом.

Я помахала Ксемериусу фонариком Ника и сделала глубокий вдох. Он положил лапу себе на грудь в драматическом жесте:

— Ты хочешь уходить? Но день не скоро…[17]

— Ах, заткнись, Джульетта, — сказала я и крепко прижала палец к игле.

  

Когда я следующий раз сделала вдох, во рту я почувствовала фланель. Я быстро выплюнула и включила фонарик. Фланелевым был халат, висевший прямо перед моим лицом. И вообще, шкаф оказался битком набит одеждой, она висела в два ряда, и мне понадобилось некоторое время, чтобы принять вертикальное положение.

— Ты слышал? — произнес женский голос вне шкафа.

О нет! Пожалуйста, не надо.

— Что, дорогая? — Это был мужской голос. Он звучал очень боязливо.

— В шкафу свет, — заявил женский голос, который звучал совершенно не боязливо. Точнее, он был очень похож на голос тети Гленды.

Черт! Я выключила фонарик и осторожно отступила за второй ряд вешалок, пока спиной не почувствовала заднюю стенку шкафа.

— Может быть…

— Нет, Чарльз! — Голос стал еще более властным. — Я не сошла с ума, если это то, что ты хотел сказать.

— Но я…

— В шкафу был свет и ты сию минуту встанешь и проверишь. Иначе можешь ночевать в комнате для шитья.

Шипеть Шарлотта точно научилась у Гленды.

— Нет, погоди! Так не годится! Если миссис Лэнгдон тебя там увидит, мама захочет у меня узнать, не переживаем ли мы семейный кризис, и это было бы ужасно, потому что у меня нет никакого семейного кризиса, у меня — точно нет, хотя ты и женился на мне только потому, что для твоего отца очень важен был дворянский титул.

— Но, Гленда…

— Ты меня не обманешь! Совсем недавно леди Пресдемер мне рассказывала…

И тетя Гленда, уже совершенно забыв о свете в шкафу, продолжила выдавать гадости, заливая злостью весь мир, или точнее, вываливая ее на голову своего супруга, которого можно было только пожалеть. К сожалению, она также забыла, что была как раз полночь, и продолжала ругаться, как мне казалось, еще часа два. Чарльз только пару раз издавал испуганный писк. Не удивительно, что они развелись. Интересно только было бы узнать, как им удалось до этого зачать милашку Шарлоттку.

Наконец, Гленда упрекнула мужа, что он хочет лишить ее заслуженного сна, потом заскрипели матрасные пружины, и через пару минут послышалось храпение. Ну что ж, некоторым от проблем со сном помогает горячее молоко с медом. У тети Гленды, похоже, есть свой рецепт.

Проклиная бабушку Мэдди и ее феноменальную память, я подождала на всякий случай еще полчаса, а потом осторожно открыла дверцу шкафа. В конце концов я же не могла разбазаривать свое время, сидя в этом закутке, дедушка наверняка уже места себе не находит. В комнате было немного светлее, во всяком случае, я могла различить контуры мебели, чтобы не ударяться об нее.

Так тихо, как только можно, я пробралась к двери и нажала ручку. И именно в этот момент вскочила тетя Гленда:

— Там кто-то есть! Чарльз!

Я не стала дожидаться, пока несчастный Чарльз проснется или пока зажжется свет, распахнула дверь и помчалась изо всех сил по коридору, вниз по лестнице, через весь коридор на втором этаже и дальше вниз, не обращая внимания на скрипящие ступеньки. Я сама не знала, куда я бегу, но у меня было ощущение дежа-вю: по-моему, со мной такое уже один раз было.

На первом этаже я в кого-то врезалась и после секунды шока узнала дедушку. Он молча схватил меня и потащил в библиотеку.

— Что это за шум ты устроила? — прошептал он, закрыв за нами дверь. — И почему ты так поздно? У меня уже ноги отваливались от стояния под портретом прапрапрадедушки Хью. Я уже думал что-то случилось.

— Случилось. Спасибо бабушке Мэдди — после прыжка я оказалась прямо в спальне тети Гленды, — выпалила я, едва переводя дыхание. — И я боюсь, она меня видела. Возможно, в эту минуту она звонит в полицию.

Внешность Лукаса оказала на меня несколько шокирующее воздействие. Он снова выглядел, как дедушка, которого я знала, будучи маленькой девочкой, молодой Лукас с набриолиненными волосами угадывался в нем весьма слабо. Это было глупо, но я расплакалась. Дедушка не заметил. Он подслушивал под дверью.

— Подожди здесь, я пойду посмотрю. — Он обернулся ко мне и улыбнулся. — Там, дальше, есть бутерброды, на всякий случай. И если кто-нибудь войдет…

— …я — твоя кузина Хэйзел, — продолжила я.

— …тебе лучше спрятаться. Под письменным столом.

Но это не потребовалось. Лукас вернулся очень быстро. Я использовала время его отсутствия, чтобы отдышаться, съесть бутерброд и подсчитать, сколько осталось минут до обратного прыжка.

— Не волнуйся, — сказал он. — Она как раз выговаривает Чарльзу, что он виноват в кошмарах, которые ей снятся с момента, когда она вышла за него замуж. — Он покачал головой. — Трудно поверить, что единственный наследник династии, владеющий сетью отелей, позволяет к себе так относиться! Ну да ладно, забудем о Гленде. — Он улыбнулся. — Дай-ка посмотреть на тебя, внучка. Точно, как я тебя помню, может быть, еще немного красивее. Что случилось с твоей пижамой? Ты выглядишь, как трубочист.

Я отмахнулась.

— Прыгнуть сюда оказалось совсем не так просто. В 2011 году я не могу просто таскать хронограф по всему дому. Шарлотта уже что-то заподозрила и следит неотступно. Может быть, как раз в эту минуту она пытается взломать замок в моей комнате, во всяком случае, я бы этому не удивилась. И у нас едва осталось время, потому что я провела вечность в шкафу наверху. — Я рассерженно щелкнула языком. — И если я прыгну обратно не в свою комнату, я не сумею вернуться в нее, потому что она заперта. Замечательно! — Я со стоном упала в кресло. — Что за облом! Нам надо еще раз встретиться, и обязательно до этого чертова бала. Я предлагаю встретиться на крыше, это будет лучше всего! Я думаю, что это единственное место в доме, где нам не помешают. Что ты скажешь насчет завтра в полночь в твоем времени? Или тебе будет слишком сложно незаметно забраться на крышу? Ксемериус говорит, что есть проход через камин, но я не знаю…

— Минутку, минутку! — сказал дедушка и ухмыльнулся. — У меня, в конечном итоге, было пару годков, чтобы поразмышлять, и поэтому я уже всё подготовил. — Он показал на стол, на котором рядом с тарелкой с бутербродами лежала по-настоящему толстая книга.

— «Анна Каренина»?

Дедушка кивнул.

— Открой ее!

— Ты спрятал внутри шифр? — предположила я. — Как в Зеленом Всаднике?

О, не может быть! Лукас потратил тридцать семь лет, чтобы составить для меня очередную загадку?! Мне теперь придется дни напролет считать буквы.

— Знаешь, мне бы больше понравилось, если бы ты мне просто сказал, о чем там речь. Пару минут у нас для этого найдется.

— Не делай поспешные выводы. Прочти первое предложение, — предложил дедушка.

Я пролистнула книгу до начала первой главы.

— Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Э-э-э… да. Очень мило. И так мудро. Но…

— Выглядит абсолютно нормально, не так ли? — Лукас сиял. — Но это спецзаказ! Первые четыреста и последние четыреста страниц написаны Толстым, как и двести страниц в середине, зато остальные — мной для тебя, причем абсолютно тем же шрифтом. Превосходная маскировка! Ты найдешь там всю информацию, которую я сумел собрать за тридцать семь лет, пусть даже я так и не выяснил, что стало конкретным поводом для бегства Люси и Пола с хронографом. — Он взял книгу из моих рук и быстро прошелся большим пальцем по кромке страниц. — У нас есть доказательства, что граф, с момента образования ложи, скрывал от Хранителей важные документы — предсказания, согласно которым становится ясно, что Камень мудрости является не тем, что все себе представляют.

— А чем?

— Мы не совсем уверены, мы как раз пытаемся заполучить эти документы. — Дедушка почесал голову. — Слушай, я много думал — естественно! — и понял, что в 2011 году меня уже не будет. Очень вероятно, что я умер до того, как ты достигла такого возраста, чтобы тебя можно было во все посвятить.

Я не знала, что сказать, и просто кивнула. Дедушка улыбнулся чудесной «дедушкиной улыбкой», когда все лицо покрывается маленькими морщинками.

— Не страшно, Гвен. Я могу тебя заверить: даже если бы мне пришлось умереть сегодня, я бы не стал печалиться — у меня была замечательная жизнь. — Морщинки от улыбки стали чуть глубже. — Только очень жаль, что я не могу тебе помочь в твоем времени.