Глава 9. Ряд практических вопросов 4 страница

Одно из ее озарений заключалось в том, что сын, по-видимому, хочет привлечь к себе внимание, но методы, которыми он пользуется для достижения этой цели, приносят ему только негативное отношение со стороны окружающих. После того как мы немного поговорили об этом, она сказала: “Возможно, я знаю, что могло бы его исправить, — это привязанность, любовь и уважение, без насильственной корректировки. Сейчас я поняла, что мы были так заняты его исправлением, что у нас не оставалось времени ни на что другое”. Это высказывание доказывает, что она действительно чувствует, что изменение схемы отношений могло бы принести пользу. Я сказал: “Это очень ценное наблюдение с вашей стороны, и нет нужды говорить вам о том, что ваши переживания соответствуют тому, что произошло в действительности”. Она ответила: “Да, я знаю, что именно так и произошло”.

8. С наступлением инсайта — здесь следует еще раз подчеркнуть, что перечисленные этапы отнюдь не являются ни взаимоисключающими, ни связанными жесткой последовательностью — переплетается процесс определения возможных решений, выбора линии поведения. Зачастую это сопровождает нечто вроде ощущения безнадежности. По сути, индивид как бы говорит: “Вот какой я на самом деле, и я понимаю это уже гораздо яснее. Но как мне изменить себя, как перестроить?” Задача консультанта при этом — помочь клиенту прояснить возможность выбора, постараться сделать осознанньм чувство страха и недостаток мужества двигаться дальше, которые в данный момент испытывает индивид. В его функции не входит обязанность настаивать на какой-то определенной линии поведения или давать советы.

9. Затем следует один из самых волнующих моментов в терапии — включение в пока, вероятно, непродолжительную, но очень значимую на данном этапе позитивную деятельность. К примеру, очень необщительный ученик средней школы, выражающий страх и ненависть к другим, но вместе с тем пришедший к осознанию своего глубоко скрытого желания иметь друзей, в течение целого часа перечисляет причины, по которым ему страшно принять приглашение на вечеринку. Уходя из кабинета, он даже говорит, что, может быть, он вообще туда не пойдет. Его никто не принуждает. Ясно, что такой поступок потребовал бы огромного мужества, и, хотя он хочет, чтоб у него хватило духа, он, может быть, не способен сейчас на подобный шаг. Он идет на вечеринку — это в огромной степени будет способствовать росту его уверенности в себе.

Дабы проиллюстрировать вышесказанное, представим еще один фрагмент записи беседы с миссис Л., отражающий ее позитивный шаг вперед, следующий за инсайтом, содержащимся в ранее описанном утверждении. Вновь отчет психолога.

Я сказал ей: “Внимание и привязанность к нему, даже если он этого вовсе не требует, могут принести ему пользу”. Она ответила: “Знаете, вы можете не поверить, но, несмотря на свой возраст, он все еще верит в Санта-Клауса, по крайней мере в прошлом году верил. Конечно, может быть, он пудрит мне мозги, хотя я так не думаю. В прошлом году он был выше всех детей, которые подошли пообщаться с Санта-Клаусом в магазине. Но в этом году я просто вынуждена сказать ему правду. Я так боюсь, что он все расскажет и Марджори тоже. Я подумала, может, сказать ему об этом и сделать из этого наш с ним секрет. Я бы дала ему понять, что он уже большой мальчик и не должен ничего говорить Марджори. Это был бы наш общий секрет, и он уже большой и мог бы помочь мне хранить тайны. А еще, если я смогу уложить ее пораньше — она такой попрыгунчик, — если я смогу уложить ее, возможно, он сможет помочь мне с разными рождественскими хлопотами. И в Сочельник — это когда у нас Рождество — я отправлю других детей к бабушке, пока мы будем готовиться, а Джим сможет остаться дома и помочь с приготовлениями”. По тому, как она говорила, чувствовалось, что помощь Джима доставила бы ей удовольствие. (Она действительно говорила об этом с большим энтузиазмом, чем обо всем остальном.) И я отметил: “Вам было бы приятно думать, что у вас 10-летний сын, который может вам помочь в рождественских хлопотах, не так ли?” С блеском в глазах она ответила, что ему было бы интересно помочь ей и что она чувствует, что это пойдет ему на пользу. Я сказал, что думаю так же и что обязательно надо попробовать.

Этот отрывок можно прокомментировать так: похоже, что предпринимаемые за достигнутым инсайтом действия служат благоприятной почвой для зарождения нового инсайга. То есть, добившись лучшего понимания взаимоотношений с сыном на эмоциональном уровне, миссис Л. перевела инсайт в действие, что отражает, как много она добилась. Ее план очень мягко возвращает Джиму ее привязанность, помогает ему стать более взрослым и избежать ревности к сестре — короче говоря, он показывает, что она теперь в состоянии реализовать истинные мотивы такого поведения, которое поможет ей решить проблему. Если бы такое поведение было навязано консультантом прямо сразу после установления диагноза, она бы, вероятнее всего, отвергла его или попыталась бы осуществить его таким образом, что в итоге привело бы ее к неудаче. Но когда это исходит из ее внутреннего стремления быть хорошей, по-настоящему зрелой матерью, успех обеспечен.

10. Нет смысла долго задерживаться на заключительных этапах терапевтического процесса. Как только индивиду удается пережить глубокий инсайт и попробовать со страхом и неуверенностью проделать ряд позитивных действий, то все последующее — это уже элементы его дальнейшего роста. Здесь имеется в виду прежде всего развитие будущего нового инсайта — более полного и точного осмысления самого себя, когда личность обретает мужество еще глубже взглянуть на собственные поступки.

11. Наблюдается все возрастающая интеграция поведения со стороны клиента. Уже меньше страха при принятии решений и больше уверенности в самостоятельных действиях. Консультант и клиент теперь сотрудничают, но на ином уровне. Личные взаимоотношения между ними достигают своего пика. Очень часто клиент хочет узнать что-нибудь о психологе как о человеке и проявляет дружеский и весьма искренний интерес. Поступки выносятся на обсуждение, но больше уже нет зависимости и страха, которые отмечались ранее. Вот фрагмент из записи одной из последних бесед с матерью, которая успешно достигла инсайта.

Миссис Дж. говорит: “Я не знаю, что вы сделали с нами, с Патти и со мной, но сейчас у нас все в порядке. Я и мечтать не могла о такой замечательной девчушке, по крайней мере за последние три недели. Вчера у нее было что-то вроде выходного. Она не захотела подойти, когда я позвала ее, то есть она сделала это не сразу. Она была немного подавлена, но не безобразничала. Не знаю, смогу ли объяснить вам, что я имею в виду, но что-то изменилось в ее непослушании. Она теперь ведет себя ну не так гадко, особенно по отношению ко мне”. Консультант отвечает: “Мне кажется, я понимаю, что вы имеете в виду. Все выглядит так, будто она отказывает вам не для того, чтобы просто обидеть вас”. Миссис Дж. кивнула и сказала: “Да. Это было как-то более естественно”.

Как это часто бывает при такого рода терапии, определенные поведенческие симптомы остались, но женщина научилась совершенно по-другому относиться к ним и к своей способности справляться с ними.

12. На этом этапе появляется ощущение, что потребность в помощи ослабевает, и у клиента наступает осознание, что отношения близятся к завершению. Часто следуют извинения за якобы отнятое у консультанта время. Как и прежде, консультант помогает осознать и это чувство — то есть то, что клиент теперь управляет ситуацией с большей уверенностью и что ему, вероятно, больше уже не хочется продолжать терапию. Как и в начале терапии, нет никакого давления на клиента в связи с его желанием уйти и нет никаких попыток со стороны консультанта удержать его.

На этом этапе терапии существует вероятность выражения личных чувств по отношению к терапевту. Часто клиент произносит такие фразы, как: “Мне будет не хватать этих сеансов”; “Мне так нравилось приходить сюда”. Консультант вправе обменяться любезностями. Несомненно, что мы сближаемся с клиентом до определенной — здоровой — степени, когда прямо перед нашими глазами совершалось личностное развитие. Время ограничено, и сеансы подошли к неизбежному, но здоровому завершению. Иногда на последний сеанс клиент приносит ряд своих старых проблем или говорит о новых, как будто желая поддержать отношения, но атмосфера уже сильно отличается от той, что была на первых сеансах, когда эти проблемы были реальны.

Таковы, видимо, главные элементы терапевтического процесса, который проводится в разных учреждениях для решения самых различных проблем: конфликты между родителями и детьми любого возраста, начиная с самого раннего; консультирование по вопросам семьи и брака; дезадаптация и невротическое поведение среди студентов; трудности осуществлени профессионального выбора — одним словом, этот процесс применим в большинстве случаев, когда индивид сталкивается с проблемой приспособления.

Вполне понятно, что такого рода анализ мог бы быть осуществлен в различных формах. В процессе, где так много нюансов, любая попытка свести его к определенным этапам или элементам влечет за собой гораздо больше субъективизма и некоей приближенности, нежели объективности и точности. Однако в целом данная форма терапии — это упорядоченный и согласованный процесс, во многом предсказуемый. Эта терапия в корне отличается от диффузного вероятностного подхода, когда делается акцент на том, что “каждый случай индивидуален”. Это процесс, обладающий достаточной целостностью, чтобы было возможно формулировать гипотезы, доступные экспериментальной проверке.

Подтверждения, полученные в исследованиях

Вышеперечисленные факты находят довольно интересное подтверждение в работах бывшей коллеги автора, мисс Вирджинии Льюис, изучавшей процесс интенсивного терапевтического консультирования. Поскольку в ее исследовании подтверждается целый ряд моментов описываемого нами терапевтического метода, то краткий обзор ее работы может быть весьма уместен и полезен.

Мисс Льюис провела тщательный анализ шести случаев. Это были девочки-подростки, работа с которыми велась по поводу серьезных личностных, поведенческих проблем, а также проблем, связанных с правонарушениями. Эти девушки посещали психолога от нескольких месяцев до почти четырех лет. Среднее количество сеансов составило более тридцати. Беседы были записаны полностью, почти дословно, что дает возможность изучить и классифицировать все вопросы, связанные с поведением консультанта и консультированием в целом (всего около двенадцати тысяч). Период лечения был разбит на десять этапов, чтобы иметь возможность сравнивать случаи, даже если продолжительность лечения была разной. Некоторые из полученных данных могут с достаточным основанием служить подтверждением только что описываемого вида терапии (Lewis Virginia W. “Changing the Behavior of Adolescent Gills — A Description of Process”. Ph. D. thesis. Teachers College, Columbia Univ., 1942.).

Было обнаружено, что вопросы, отнесенные к классу “Объяснение роли психолога”, наиболее часто возникают на первом и втором этапах лечения. Сравните с описанием техник консультанта при определении ситуации помощи (см. пункт 2).

В беседах с девушками почти половина затраченного времени приходилась на выявление и исследование проблем приспособления. Эти вопросы занимали большую часть беседы на 1-м этапе, достигали своего пика на 2-м и постепенно отходили на второй план на протяжении оставшихся встреч. Здесь можно провести параллель с приведенным описанием усилий консультанта, направленных на то, чтобы клиент мог свободно выражать все свои установки по поводу личных проблем (см. пункты 3, 4, 5). Мисс Льюис также обнаружила, что слова консультанта, классифицированные как побуждение субъекта к более подробному описанию своей проблемы, часто встречались на ранних этапах терапии и достигали своего апогея на 5-м этапе.

С 5-го по 8-й этап наблюдалось резкое увеличение числа утверждений субъекта, свидетельствующих об осознании связи между различными аспектами предоставленной им информации. Это скорее всего напоминает процесс, который автор описывает как возникновение инсай-та и достижение самосознания (см. пункты б, 7). Это вербальное выражение внутренних процессов, которые субъект начал воспринимать, сильнее всего проявляется на 8-м этапе, ослабевая на 9-м и 10-м этапах.

Здесь уже более важны те беседы, которые посвящены планированию — новым шагам, новым решениям, перспективам на будущее. Этот тип проблем выступает на передний край только на последних этапах, достигая пика на финальном. Едва ли необходимо указывать, что это, видимо, свидетельствует об объективности тех этапов, которые были описаны ранее, в главе об осмыслении новых решений и осуществлении позитивных действий (см. пункты 8, 9). Близко связано с этим аналогичное увеличение числа утверждений обследуемых, в которых речь идет о результатах запланированных и уже совершенных действий. Такая категория высказываний очень часто встречается на последнем этапе.

Только к концу терапии имеет место более или менее значимое число замечаний, которое можно охарактеризовать как желание субъекта расстаться с психологом. Признаки того, что помощь уже не требуется, никогда не составляют большого процента высказываний. Они встречаются только на 9-м и 10-м этапах, чаще на 10-м. Параллель с описанным выше очевидна (см. пункт 12).

Высказывания, которые классифицируются как дружеская беседа между девушкой и психологом, довольно редки на любом из этапов, но их количество стремительно увеличивается на 10-м этапе. Этот типичный феномен уже комментировался (см. пункты 11,12).

Очевидно, что это исследование, несмотря на то, что в нем использовались другие методы и иная терминология, является описанием терапии, которое поразительно напоминает более субъективный анализ лечебного процесса, описанного в этой главе. Естественно, оно оправдывает дальнейшую работу над проверкой гипотезы о том, что умело проводимые лечебные беседы — это единый процесс, представляющий собой сложную цепочку, где один элемент следует за другим. Далее мы более детально рассмотрим каждый из этих элементов.

ЧАСТЬ II. ВВЕДЕНИЕ В КОНСУЛЬТИРОВАНИЕ

Глава 3

Когда применяется консультирование

Независимо от типа консультирования и ситуации, в которой консультант осуществляет свою работу, большинство самых важных решений, могущих повлечь за собой либо успех, либо неудачу в лечении индивида, принимаются уже на первом сеансе. Слишком часто эти решения принимаются консультантом неосознанно или с опорой на “клиническое чутье”, а не на более прочном основании. Целью этой главы является анализ проблем, встающих перед консультантом при первой встрече с клиентом, а именно: проблемы определения того, какой терапевтический подход может быть использован в том или ином случае, какие элементы ситуации составят фокус терапии, а также четкая формулировка этих вопросов для того, чтобы выбранный метод можно было применить, исходя из наблюдаемой реальности, а не на ощупь или интуитивно.

Появление клиента. Очень много внимания уделяется огромному разнообразию проблем, симптомов и предпосылок, которые специалист или консультант обнаруживает в поведении клиентов. И слишком мало времени отводится многообразию установок индивида в отношении предполагаемой помощи и влиянию этих установок на весь терапевтический процесс. Давайте рассмотрим несколько таких вариантов установок клиента по отношению к оказываемой ему помощи.

Возьмем, к примеру, случай с мальчиком, которого привел в клинику судебный исполнитель. Мальчик был угрюм и необщителен. Он, очевидно, считал психолога помощником судьи и сопротивлялся любому дружескому обращению. Каждым своим жестом, каждой интонацией он пытался показать, что ему не нужна предлагаемая помощь и что он находится в клинике против своей воли. Возможно ли консультирование в таком случае? Другой пример: молодая девушка, которая сама пришла к консультанту в колледже явно в состоянии глубокого стресса, уверенная в том, что здесь она найдет помощь и что она должна поговорить с терапевтом немедленно. Налицо сильное желание получить помощь. Совершенно другая установка встречается у ребенка, которого привела в клинику его мать. Он может сопротивляться лечению, поскольку оказывает сопротивление матери. Он вполне может быть довольно безразличен к процедуре в целом. Он может бояться ее из-за сходства обстановки с врачебным кабинетом. Довольно редко такой ребенок действительно стремится к помощи. Он приходит потому, что этого хотят родители. Еще один пример клинического контакта, когда студента направляет на сеанс к консультанту декан факультета либо из-за неуспеваемости, либо по каким-то другим причинам. Такой студент вполне может нуждаться в помощи и может, до некоторой степени, это осознавать. Скорее он пассивно подчиняется консультанту, в целом желая помощи, но без всякого намека на проявление инициативы в этом процессе.

Таковы некоторые нюансы установок в отношении терапевтической и консультативной помощи. Консультант может ассоциироваться со всем, против чего восстает индивид, а может восприниматься как человек, способный ответить на все вопросы и решить все проблемы. Индивид желает пройти лечение и считает это достаточно простым делом, или он ведет себя подобно человеку, который позже признается, что, уже приняв решение обратиться за помощью, ходил взад и вперед перед дверью кабинета, прежде чем набрался наконец мужества войти.

Когда мы осознаем, что все многообразие установок пациентов в отношении помощи консультанта прямо пропорционально количеству существующих проблем, а также самому многообразию людских типов, то мы начинаем понимать истинную сложность ситуации. Индивид с глубоко скрытыми эмоциональными конфликтами, ожесточенный правонарушитель, подросток, вызывающий раздражение родителей, студент, мучающийся от неправильного профессионального выбора, работник, не любящий свою работу, — все это составляющие общей картины, которую мы должны принимать во внимание. Мы должны также знать различия в способностях и свойствах людей, их устойчивость и неустойчивость, умственные дефекты, степень развития интеллекта. Имея в виду все эти основные переменные, а также уникальные индивидуальные ситуации, не поддающиеся классификации, мы можем задаться вопросом: можно ли выделить те принципы, зная которые консультант мог бы осуществлять свои выводы по конкретному случаю с большей ясностью?

Какой тип лечения рекомендуется? В идеальном случае консультант предпочел бы отложить решение вопроса о том, какой терапевтический подход использовать до того времени, пока он внимательно ознакомится с клиентом и его проблемами. В реальности это невозможно. Зачастую диагностирование на первой стадии преграждает путь успешному консультированию. Поэтому необходимо тщательно продумать лечение точно с того момента, когда клиент появляется в кабинете, или даже до его прихода, если имеется предварительная информация в виде истории болезни или отчета из школы. Консультант должен постоянно задавать себе разного рода вопросы, ответы на которые и послужат решающим фактором для выбора того или иного метода лечения. Мы рассмотрим некоторые из этих вопросов с тем, чтобы проанализировать их значение в процессе терапии.

Некоторые основные вопросы

Находится ли клиент в состоянии стресса? Одно из первых заключений, которое грамотный специалист должен сделать сразу, — до какой степени клиент погружен в состояние напряжения или стресса. Консультант может помочь только тогда, когда имеет место состояние определенного психологического дистресса, возникающего из состояния некоего дисбаланса. Такие стрессы изначально и практически всецело могут иметь психический характер, и в их основании может лежать конфликт потребностей. Социально неприспособленный студент хочет стать более приспособленным и в то же время стремится защитить себя от чувства униженности и неполноценности, которые переживает в случае, когда пытается вступить в те или иные социальные отношения. Другого индивида могут разрывать на части сильные сексуальные желания, с одной стороны, и чувство вины — с другой. Чаще всего стресс вызван, по крайней мере отчасти, требованиями окружающей среды, вступающими в конфликт с потребностями индивида. Брак, например, накладывает на молодого человека новое обязательство — зрелую адаптацию, и это обязательство может переживаться как противоречащее его собственному желанию быть зависимым или его потребности видеть в сексе табу, или его потребности доминировать и подчинять. В других случаях требования внешней среды могут исходить от социальной группы. Хулиган из окрестной шайки может либо вообще не чувствовать никакого внутреннего конфликта по поводу своей деятельности, либо переживать его в незначительной степени, но стресс или напряжение появляются у него тогда, когда предъявляемые компанией стандарты вступают в противоречие с его собственными. Студент может вообще не переживать по поводу своей низкой успеваемости до тех пор, пока наказание со стороны руководства или преподавателей колледжа не вызовет в нем психологического стресса. Мы слишком долго — в основном, благодаря классической фрейдистской традиции — воспринимали конфликт как внутренний, психический феномен, не учитывая того, что в любом конфликте содержится весомая культуральная составляющая и что во многих случаях конфликт порождается определенным новым требованием культуры, которое вступает в противоречие с потребностью индивида.

Лечение средой может успешно использоваться даже при отсутствии такого напряжения. Например, шайку хулиганов можно — за счет обеспечения лучшего лидерства и хороших рекреационных условий — постепенно переориентировать с противозаконной деятельности на нормальную социальную активность, сделать это корректно, без острых конфликтов между их собственными нормами и нормами сообщества.

Это справедливо и в отношении консультирования и психотерапии. Они могут быть эффективны лишь в том случае, когда существует конфликт потребностей и требований, который порождает напряжение и нуждается в разрешении. По сути, наиболее точно это можно выразить следующим образом: прежде чем будет достигнут терапевтический эффект, напряжение, вызванное конфликтом, должно быть болезненнее для индивида, нежели стресс от попытки разрешить этот конфликт.

Это утверждение необходимо проверить, что может стать поводом для экспериментального исследования. Его мог бы подтвердить клинический опыт. К примеру, было интересно изучать процесс лечения в тех случаях, когда происходило временное освобождение от ситуации, порождающей конфликт. Шестнадцатилетняя девушка освоила асоциальное поведение, что в значительной мере было обусловлено потребностью в социальном признании и любви, а эта потребность, в свою очередь, изначально была вызвана отказом от нее собственной матери. Девушка была помещена в школу для трудных подростков, где психолог проводил с ней терапевтические сеансы. Энн достигла некоторого прогресса в ходе бесед, однако не могла полностью принять тот факт, что мать отказалась от нее. Она всегда находила оправдания тому факту, что мать не писала и не навещала ее. Она волновалась, поскольку считала, что, должно быть, с ее матерью произошел несчастный случай. Или же она боялась, что ее мать тяжело больна. “Если что-то случится с моей матерью, у меня больше никого не останется”. Консультант спросил ее: “Ты не чувствуешь, что есть еще кто-то, кто заботится о тебе?” Энн ответила: “Да, есть, но никто другой не любит меня так, как мама”. Она продолжает утверждаться в этой фантазии о любящей матери и лишь частично чувствует реальность своей отверженности и одиночества. Более чем вероятно, что если бы терапия началась в тот момент, когда она еще жила дома, то главный конфликт был бы прочувствован глубже и точнее, поскольку именно поведение матери постоянно возрождало и подкрепляло чувство депривации.

Другой пример, имеющий отношение к данному вопросу, — случай с пятнадцатилетним мальчиком с неординарными умственными способностями, проблема которого состояла в навязчивом желании красть женское нижнее белье, что несколько раз приводило его к конфликту с законом. Преподаватель направил его к клиницисту. Мальчик находился в состоянии стресса, но в той же мере имело место амбивалентное отношение к получению помощи. В течение ряда встреч он вновь и вновь демонстрировал искреннее желание помощи и в то же самое время считал невозможным откровенно говорить о своих чувствах и ощущениях. Клиническое объяснение этой терапевтической неудачи состоит в том, что болезненность осознания собственных сексуальных чувств, выхода на поверхность глубоко вытесненных установок — это гораздо большее потрясение и страдание, чем дистресс жизни с проблемой риска быть уличенным или арестованным. Его желание быть нормальным, избавиться от своего поведения недостаточно сильно, чтобы перевесить тягостную боль от встречи со своими “порочными” импульсами. Нельзя удержаться от размышлений по поводу того, что могло бы в данном случае изменить этот баланс в позитивную сторону. Вероятно, настоящий арест и страх заключения могли бы до такой степени усилить стрессовое состояние, что в результате он стал бы доступен для психотерапии. Необходимо дальнейшее изучение этой проблемы равновесия, в зависимости от которого консультирование в одном случае возможно, а в другом — нет.

Приведем пример, в котором ситуация менее драматична, но можно ясно проследить изменение в соотношении противодействующих факторов. Этот случай записан на фонограмму.

Артур — двадцатилетний студент колледжа, третьекурсник. Его направили к консультанту в соответствии с требованиями курса навыков обучения, о котором уже упоминалось ранее. На первой беседе он вскользь дает понять, что перед ним стоит серьезная проблема профессионального выбора, но акцентирует внимание на низком уровне собственной успеваемости. В одном месте беседы он обобщает то, чего хочет достигнуть в ходе сеансов: “Вот моя задача: во-первых, решить, чем я хочу заниматься, а во-вторых, повысить оценки — это другая, совершенно конкретная задача”. На второй и на третьей беседах он продолжает целенаправленно обсуждать внешнюю проблему успеваемости, а на четвертой становится более откровенным и говорит, что боится более масштабной проблемы — профессионального выбора. Проиллюстрируем это отрывком из фонограммы. Артур говорит о том, насколько важны установки — если думаешь, что провалишься на экзамене, возненавидишь предмет, и наоборот. Вот продолжение беседы:

К. Иногда ты так думаешь о предмете, а иногда нет.

С. Да, это так. Иногда все как будто против тебя, а иногда все идет как по маслу, но мне нравились все предметы в этой четверти, поэтому все должно завершиться в мою пользу.

К. Видимо, поэтому тебе намного легче отложить те проблемы, которые появятся в конце четверти.

С Да, я думаю, что так. (Пауза и смех.) В конце четверти проблема будет сводится к тому, какие предметы выбрать на следующую четверть, и все такое.

К. Тем не менее ты не любишь думать об этом, да?

С. О боже, нет! (Смеется.) Мне не нравится об этом думать до тех пор, пока не придет время. Ну, я уже думал, когда у меня было свободное время, пытался определить, что выбрать в следующей четверти, и все такое, но, э-э, я не знаю, это как раз то, что хочется отложить на потом.

К. Ты хочешь отложить это, если сможешь?

С. Да, верно.

К. Это одна из вещей, которая...

С. Которую не следует делать, я знаю.

К. Нет, хорошо, ты думаешь, что окружающие не одобрят этого. Это одна из причин, почему у тебя двойственное чувство в отношении твоего визита сюда, потому что здесь всегда есть риск того, что тебе придется думать о том, что ты лучше отложил бы на потом.

С. Да, может быть, подозреваю, что так.

К. Ведь гораздо удобнее отложить их, не так ли?

С. Да, так. Но окружающие (пауза)... было бы лучше, если бы не приходилось их откладывать, это очевидно.

К. Но иногда требуется мужество, чтобы заставить себя подумать об этих проблемах заранее. (Очень длинная пауза.)

С. Что вы думаете о самом процессе учебы, э-э, какой, на ваш взгляд, лучший способ учиться на среднем уровне? Как вы думаете, нужно сделать конспект нового материала, а потом просматривать его и особенно те места, которые не знаешь, или... (Он продолжает в том же духе.)

Это стандартная ситуация, но несколько необычная в том, что клиент так откровенно заявляет о своей установке. Его в некоторой степени беспокоит проблема конфликтов, связанная с профессиональным выбором. Он даже чувствует, что момент давления приближается и рано или поздно он будет вынужден принять какое-то решение. Однако, пока конфликт не обострится под действием социальных факторов, он не может встретиться с ним в процессе консультирования. Когда консультант помогает ему ясно осознать, что он избегает этой проблемы, наступает длительная пауза, в течение которой студент, несомненно, принимает некое решение. Что это за решение, можно понять из его последующих слов, в которых он меняет тему, уходя от любых связанных с профессией вопросов, и оставшееся время полностью посвящает обсуждению деталей, касающихся успеваемости.

Некоторые отрывки из следующей беседы показывают, как, используя нажим и давление, можно снова вернуться к интересующему вопросу и хотя бы отчасти сделать клиента открытым для помощи консультанта. Студент начинает беседу с рассказа о каких-то весьма приятных результатах проверочных экзаменов.