Птенцы «гнезда» Франца‑Иосифа 4 страница

После смерти классика украинской литературы выпестованные польско‑австрийской школой «мовознавцы» посчитали необходимым провести полную ревизию его творчества, чтобы «научно проверить и исправить язык и стилистику Франко», распространив «правки», сделанные в отдельных произведениях, на всё, им написанное.

История с И.Я.Франко неоригинальна. Филологи из «гнезда» Франца‑Иосифа коверкали («исправляли») и сочинения других местных писателей, а затем занялись также творчеством литераторов из российской Украины, пишущих на малорусском наречии. «Коррекции» (часто даже без ведома авторов) подверглись изданные в Галиции произведения М.М.Коцюбинского, И.С.Нечуя‑Левицкого, П.А.Кулиша, Леси Украинки, В.К.Винниченко и других. Постепенно новый язык стали экспортировать через границу в Киев, Чернигов, Харьков, знакомя тамошних украинофилов с галицкими языковыми «реформами». Когда же в 1905 году в Российской Империи отменили действие Эмского указа, австро‑польские филологи сочли, что настал момент для настоящего «крестового похода» против русского языка в Украине. Тем более, что в самой России определённые силы обещали поддержку осуществлению этих планов. Во главе похода встал львовский профессор Михаил Грушевский, командированный в свое время в Галицию российскими украинофилами для координации действий с «молодыми» рутенами. Теперь профессор собрался вернуться назад на белом коне.

 

«Чертовщина под украинским соусом»

 

Затрагивая вопрос об украинском языке, современные борцы за «права рідної мови» часто ссылаются на записку «Об отмене стеснений малорусского печатного слова», составленную в 1905 году от имени Российской Императорской Академии Наук. Дескать, вот какое солидное учреждение признало самостоятельность малорусского языка! Между тем, к науке вообще и к Российской Академии Наук в частности эта записка имеет весьма отдаленное отношение. Комиссия, действительно созданная на академической конференции для рассмотрения вопроса о малорусском слове, фактичеки к работе не приступала. Из семи её членов четверо – зоолог В.В.Заленский, археолог А.С.Лаппо‑Данилевский, ориенталист С.Ф.Ольденбург и ботаник А.С.Фаминцын как не специалисты в области славянской филологии самоустранились от работы. Не принимал участия в деятельности комиссии и пятый академик – Ф.Ф.Фортунатов, хотя его специализация соответствовала рассматриваемому вопросу. Заинтересованность проявили только двое – Ф.Е.Корш и А.А.Шахматов, известные привычкой подгонять результаты научных исследований под заранее определенные политические цели. Для подмоги себе вышеуказанные деятели выписали (уже без конференции Академии Наук) группу украинофилов – А.И.Лотоцкого, П.Я.Стебницкого, М.А.Славинского и других. Эта‑то компания и состряпала соответствующую записку, переполненную, как установили потом объективные исследователи, подтасовками и передёргиванием фактов.

Остальные же члены комиссии, будучи людьми либеральных взглядов и выступая против стеснений печатного слова в принципе (всё равно – украинского, общерусского или любого другого), подписали предложенный им текст, не вникая в подробности. Так потуги кучки политиканов, большинство из которых ничего общего с академической наукой не имело, были выданы (и выдаются до сих пор) за официальное научное мнение. (Попутно заметим, что к тому времени сама Академия Наук давно уже не была чисто научным учреждением. В немалой степени она превратилась в центр либерального движения и политические соображения там часто доминировали над интересами науки. Достаточно вспомнить неизбрание в академики великого ученого, но «реакционера», монархиста по убеждениям Д.И.Менделеева или избрание в «почетные академики» безусловно талантливого, но все‑же необразованного Максима Горького).

Конечно, не «Записка Академии Наук», тенденциозность которой бросалась в глаза, определила судьбу малорусского книгопечатания. Решение о снятии прежних ограничений было принято ещё до её составления, и к академикам обратились лишь для того, чтобы подкрепить это решение научными аргументами. С таковой задачей авторы записки не справились. Министр народного просвещения В.Г.Глазов в специальном меморандуме отметил слабость «академической» аргументации, неубедительность и даже ошибочность многих положений «мнения Академии Наук». Указывал он и на необоснованность утверждения составителей записки о возможности «поднять умственный горизонт малорусских крестьян новым литературным языком». «Мы видим, – констатировал министр, – что в Галиции этот подъём проявился на развалинах русской церкви, русской школы и русской народности с пользой только для ультрамонтанства, социал‑демократии и атеизма. Не грозит ли и нам то же самое, хотя и в иной, быть может, форме? Нелишне при этом отметить, что крестьяне немецкие, французские и английские, насколько известно, развиваются путём школы и популярной литературы на языках общих – немецком, французском, английском, а не на диалектах Швабии, Прованса, Уэльса».

Как отмечал Глазов, «малороссийский язык как язык народа вполне удовлетворяет его несложные потребности; он превосходен в поэзии, воспевающей природу и общечеловеческие чувства, но он вовсе не пригоден, точнее говоря – беден для современного образованного общества». Поэтому «искусственное развитие украинско‑русского языка под немецко‑польско‑интернациональным воздействием» в Галиции, попытка превратить народные говоры в язык культуры и образования «влечёт к необходимости заимствований из других языков – польского или немецкого, или заставляет некоторых писателей изобретать слова, результатом чего является «искусственность» языка или такое разнообразие, при котором язык становится иногда неудобнопонятным».

Министр признавал, что распространяемый в Галиции язык, «искусственно создающийся в формах, тенденциозно удаляющихся от общерусского языка, является врагом последнего» и что «возникновение и распространение его не вызывается какими‑либо естественными стремлениями и потребностями южнорусского населения». Тем не менее, он не видел ничего страшного в том, чтобы официально разрешить тем, кто этого хочет, издавать на таком языке не только художественную, но и научно‑популярную литературу (на практике это уже осуществлялось), а также печатать газеты и журналы. Исходя из этого, Глазов предлагал отменить Эмский указ, что и было сделано.

Таким образом, на отмену ограничений малорусского печатного слова «Записка Академии Наук» влияния не оказала. Её значение состояло в другом. Сам факт появления такого документа показал кому следует в Вене, что внутри России есть на кого опереться, добавил уверенности в успехе языковым «крестоносцам».

С началом профинансированного австрийским правительством «крестового похода» (в 1906 году) в Киеве, Харькове, Полтаве, других городах Малороссии стали основываться «украиноязычные» газеты и издательства. Туда хлынул поток соответствующей литературы. Сотни пропагандистов «украинской национальной идеи» наводнили города и села.

Оправдались и ожидания на помощь изнутри. Подсчитав, что ослабление позиций русской культуры на Украине повлечет за собой ослабление позиций здесь государственной власти («царского режима»), российская оппозиция бурно приветствовала «крестоносцев» как «братьев по борьбе» и оказала им всяческое содействие. Трудности возникли с другой стороны.

Новый язык, с огромным количеством включенных в него польских, немецких и просто выдуманных слов, ещё мог при поддержке властей кое‑как существовать в Галиции, где малороссы долгое время жили бок о бок с поляками и немцами, под их управлением и понимали польскую и немецкую речь. В российской Украине дело обстояло иначе. На придуманную за границей «рідну мову» смотрели как на какую‑то абракадабру. Печатавшиеся на ней книги и газеты местные жители не могли читать.

«В начале 1906 года почти в каждом большом городе Украины начали выходить под разными названиями газеты на украинском языке, – вспоминал один из наиболее деятельных «крестоносцев» Ю.Сирый (Тищенко). – К сожалению, большинство тех попыток и предприятий кончались полным разочарованием издателей, были ли то отдельные лица или коллективы, и издание, увидев свет, уже через несколько номеров, а то и после первого, кануло в Лету». Причина создавшегося положения заключалась в языке: «Помимо того маленького круга украинцев, которые умели читать и писать по‑украински, для многомиллионного населения Российской Украины появление украинской прессы с новым правописанием, с массой уже забытых или новых литературных слов и понятий и т. д. было чем‑то не только новым, а и тяжелым, требующим тренировки и изучения».

Но «тренироваться» и изучать совершенно ненужный, чужой язык (пусть и называемый «рідной мовой») украинцы, естественно, не желали. В результате – периодические издания «крестоносцев» практически не имели читателей. Например, по данным того же Ю.Сирого, судя по всему – завышенным, даже «Рідний край», одна из самых распространенных украиноязычных газет, имела всего около двухсот подписчиков (в основном – самих же «крестоносцев»). «И это в то время, когда такие враждебные украинскому движению и интересам украинского народа русские газеты, как «Киевская мысль», «Киевлянин», «Южный край» и т. д., выходившие в Украине, имели огромные десятки тысяч подписчиков и это подписчиков – украинцев, а такие русские журналы, дешевого качества, как «Родина», «Нива» и т. д., выходили миллионами экземпляров и имели в Украине сотни тысяч подписчиков».

«Украинские периодические издания таяли как воск на солнце» – вспоминал другой «крестоносец» – М.Еремеев (впоследствии – секретарь Центральной Рады) и рассказывал, как «один остроумный киевлянин напечатал на своей визитной карточке вместо специальности или титула – «подписчик «Рады» («Рада» – украиноязычная газета – Авт.), что было значительно более редким явлением, чем университетские или докторские дипломы». Один из немногочисленных читателей украиноязычной прессы, в письме в газету «Громадська думка» выражал благодарность газетчикам за то, что «хлопочутся о нас и трудятся, чтобы мы имели свой родной язык на Украине», но тут же сокрушался: «Лишь жалко, что бедные люди моего села не хотят и знать о таких газетах, как ваша и «Наша жизнь» или другие прогрессивные газеты, они влюбились в «Свет» и «Киевлянин» и другие черносотенные». «Свои духовные потребности большинство украинцев удовлетворяет русской литературой, – жаловалась украиноязычная газета «Сніп». – Когда же спросишь: «Почему это вы читаете русскую? Разве ж на украинском языке нет журналов или газет соответствующей ценности?», то услышишь такой ответ: «Я не привык читать по‑украински».

Не помогло ни разъяснение отдельных слов, ни регулярно публикующиеся в прессе указания, что букву «и» следует читать как «ы», букву «є» – как «йе», а «ї» – как «йі». Даже активисты украинофильского движения заявили, что не понимают такого языка и засыпали Грушевского просьбами вместе с газетами и книгами присылать словари. «То, что выдается теперь за малороссийский язык (новыми газетами), ни на что не похоже, – в раздражении писал украинской писательнице Ганне Барвинок известный литературный и театральный критик, щирый украинофил В.Д.Горленко. – Конечно, эти господа не виноваты, что нет слов для отвлечённых и новых понятий, но они виноваты, что берутся за создание языка, будучи глубоко бездарны. Я получаю полтавский «Рідний край» и почти не могу его читать».

«Рождение украинской прессы после первой революции, рост политической сознательности – а по этой причине рост читательской массы – поставили перед современным литературным языком украинским требования, значительно превышающие его тогдашние ресурсы, – признавал позднее «сознательный украинец» К.Довгань. – Это обусловило интенсивное развитие языка: создавались поспешно новые слова и обороты, еще больше заимствовалось их у соседних языков, более развитых, – и все это беспорядочно, по‑кустарницки, без определенного руководства со стороны какого‑нибудь учреждения научного. Обогащаясь таким способом, пренебрегая самыми элементарными законами фразеологии и синтаксиса украинского, украинский язык – книжный и газетный – часто‑густо представлял собой печальную картину языковой мешанины, пеструю лексическую массу, чуждую органично и непонятную читателю‑украинцу».

«Язык галицкий, как непонятный украинскому народу, не может иметь места ни в учреждениях, ни в школах на украинской территории, – вынуждены были занести в свою программу члены революционного Украинского республиканского союза «Вільна Украіна». – УРС будет ратовать за свой родной язык – язык Шевченко, который должен получить самое свободное развитие, чтобы сделаться культурным языком, а до тех пор общегосударственным языком остается язык русский».

Непонятность для народа нового языка сознавал и такой ярый украинофил как Н.Ф.Сумцов, хотя и склонен был винить в этом российское правительство. В записке, подготовленной возглавляемой Сумцовым специальной комиссией Харьковского университета (которая занималась вопросом «о малорусском слове» параллельно с комиссией Академии Наук), признавалось, что «малорусский язык в лингвистическом отношении представляет наречие русского языка» и что раньше язык украинской литературы (проза Квитки, поэзия Шевченко) стоял «близко к русскому». Затем, по мнению Сумцова и его коллег, из‑за запретов и гонений (имелся в виду Эмский указ) центр украинской литературной жизни переместился в Австро‑Венгрию. В итоге «изгнанная в Галицию украинская литература неизбежно усвоила себе такие элементы сравнительно далёких галицко‑ и угорско‑русских наречий и подвергалась таким немецким и польским влияниям, которые внесли много новых слов, новых понятий, новых литературных оборотов и приёмов, чуждых русской литературной речи». И теперь «коренные украинцы с грустью будут вспоминать об изящной простоте и чистоте языка Квитки и Шевченко, и долго ещё сохранится память о тяжких судьбах прожитого сорокалетия».

Между тем, как известно, художественной литературы Эмский указ не касался. Причина непонятности «украинского языка» состояла в том, что он создавался не естественным путем, а, по признанию прекрасно информированного на сей счет М.П.Драгоманова, «в кабинете». «Если бы я не боялся наложить грубо палец на недавние факты, на живых и близких людей, я мог бы не мало рассказать фактов из недавней практики украинофильства, которую я видел во всей ее немощи и большой частью которой я и сам был, – вспоминал этот деятель. – Обходя такие факты, как то, что началом национального возрождения и пропаганды украинофильства было возбуждение расовых ненавистей (признаемся нелицемерно в этом хоть перед собой), я остановлюсь на таких фактах, как работа над словарем русско‑малорусским». Как признавался Драгоманов, создание «украинского литературного языка» диктовалось не культурными потребностями народа, а политическими целями. Главная задача состояла в том, чтобы создать язык как можно более далекий от русского, чтобы ни у кого не возникло сомнения в самостоятельности новой мовы. «Для украинской литературы брались слова, формы и т. п. польские, славянские (т. е. церковно‑славянские – Авт.), да и латинские, лишь бы только выработался самобытный язык». Упор делался на «оригинальность языка, а не на его понятность». И в Галицию основная «языкотворческая» работа была перенесена не из‑за запретов, а потому, что такая работа могла быть выполнена только галицкими украинцами. «Что касается украинцев российских, то поскольку они издавна сжились с русской литературой и сами затянулись в работу в ней, то поэтому они имеют менее всего шансов выработать рядом с русской литературой свою».

Как видим, Н.Ф.Сумцов обвиняя во всем правительственную политику «притеснений», мягко говоря, лукавил. Гораздо ближе подошёл к истине украинофильский деятель, чьё письмо опубликовал львовский журнал «Літературно‑науковий вісник», главный на то время орган украинского движения. «Вы, русины, – отмечал автор письма, – думаете по‑польски и переводите дословно свою мысль по‑русински, и то не все слова переводите, а многое оставляете без перевода в польском первоисточнике, так точно мы думаем по‑русски, а переводим дословно по‑украински… Таким образом, вырабатывается двуязычие галицкое и украинское; вы мало понимаете наш язык, а мы – ещё меньше того ваш».

Зачем людям, думающим по‑польски или по‑русски, искусственно создавать ещё один язык? Такого вопроса в «национально сознательной» голове не возникало. Да и ответ на него пришлось бы искать за пределами литературы и языкознания – в большой политике, в которой одурманенные своими вождями рядовые приверженцы «украинской национальной идеи» не разбирались. Не разбирался в политике и украинский писатель Иван Семенович Нечуй‑Левицкий. Он просто говорил то, что думал. А потому решительно выступил против «крестоносцев» Грушевского.

Следует отметить, что И.С.Нечуй‑Левицкий являлся убежденным приверженцем создания нового литературного языка, отличного от общерусского. Еще в 1891 году в статьях, опубликованных (под псевдонимом И.Баштовый) во львовской газете украинофильской ориентации «Діло», а затем изданных отдельной книгой, он обосновывал право украинцев на независимое от великороссов национальное, языковое, литературное развитие. Писатель указывал на примеры других стран Европы. По его мнению, в ходе своего исторического развития, литературные языки европейских государств слишком оторвались от народных говоров, и теперь настало время на основании этих самых говоров создавать новые литературные языки. Так, «омертвелость языка Данте в современной Италии явилась причиной того, что начали выходить книжки на неаполитанском и венецианском народных языках, и эти книги на живых языках в Италии хорошо идут в общество, как раз вдвое лучше, чем писанные омертвелым книжным литературным итальянским языком. В Германии язык Лютера и книжный язык Лессинга уже устарел и далеко отошел от народного. И там выступили писатели с живым народным языком, с произведениями на народных языках». Точно также «возникла в Европе новая провансальская литература в южной Франции». И даже «в 1860‑х годах в самой Великороссии была попытка обновить книжный великорусский язык». Правда, в Великороссии, замечал Иван Семенович, эту попытку подняли на смех и она не удалась.

«Как видим, движение языковое и литературное началось не в одной Украине, а и в Великороссии и в Европе», – подводил итог писатель и считал необходимым развивать народные украинские говоры, превращая их в литературный украинский язык. Этот язык со временем должен был вытеснить «устаревший» русский литературный язык, по примеру того, как на соответствующих территориях вытесняются («старый Нечуй» был в этом уверен) венецианским и неаполитанским языками – итальянский литературный язык, нижненемецкими народными языками – немецкий литературный язык, провансальским языком – французский литературный язык и т. д.

Стоит заметить, что на те же примеры, но делая прямо противоположные выводы, указывал и уже упоминавшийся крупный ученый, профессор Т.Д.Флоринский: «Рядом с общефранцузским литературным и образовательным языком, в Южной Франции употребляется провансальское наречие, имеющее свою литературу; рядом с общенемецким языком держится в живом употреблении и письменности нижне‑немецкое наречие; общеитальянский литературный язык (основанный на тосканском наречии) не устраняет употребления в народных массах и простонародной литературе частных наречий – неаполитанского, сицилийского, венецианского и др. Но все эти областные диалекты указанных народов не заявляют ни малейшего стремления вступать в какое‑либо соперничество с общими литературными и образованными языками и присваивать себе принадлежащие последним функции языков науки, школы, государственной и общественной жизни».

Но к мнению ученого с мировым именем украинофилы старались не прислушиваться. И.С.Нечуй‑Левицкий трудился в соответствии со своими представлениями о развитии языков. Первоначально он ориентировался на языковой продукт, создаваемый в Галиции. «Выпишите «Діло» да и читайте, чтобы приучиться к литературному украинскому языку, – советовал он в 1884 году молодому Михаилу Грушевскому. – Язык «Діла» сначала покажется Вам немного странным, но все‑таки это уже литературный».

Классик украинской литературы насколько мог помогал галицким украинофилам «очищать» язык от «русизмов». «В Вашей автобиографии, в 4 № «Зори» («Зоря» – львовская украиноязычная газета – Авт.), очень много великорусских (или, как у нас говорят, литературных – книжных слов), – делал он замечание известной галицкой писательнице Наталье Кобринской. – Может они в Галиции не бросаются в глаза, но у нас они очень заметны». Далее шло перечисление таких слов: «борьба», «взаимно», «движение», «двоякий», «личность», «не скриваючи», «объем», «обьяснялись», «окружали», «переводить», «по поводу», «постепенно», «представила», «разговор», «способність», «условия», «чувство» и др., вместо которых, по мнению Нечуя‑Левицкого, следовало бы употреблять: «боротьба», «обопільна», «рух», «подвійний», «особість», «не ховаючи», «обсяг», «вияснювались», «огортали», «перекладати», «з причини», «поступіново», «уявила», «розмова», «здатність», «умовини», «почування» и т. д. «Эти слова очень вредят чистоте Вашего языка» – поучал он. (Между тем, не лишне задуматься, откуда эти русские слова взялись у галичан, да еще стали такими привычными, что «не бросаются в глаза». Ведь пресловутой «насильственной русификации» в Галиции не было).

Точно также, получив галицкое издание «украинского перевода» Библии, писатель шлет во Львов свои замечания: «В «Библию» вставлено много великорусских слов» (далее вновь следует перечисление: «поступок», «просьба», «упрямо» и т. д., вместо «вчинок», «прохання», «уперто»).

Не забывал И.С.Нечуй‑Левицкий «исправлять» и собственные сочинения, издаваемые в Галиции. В этом случае он сам чутко прислушивался к указаниям галицких украинофилов, меняя «русизмы» на «правильные» слова. Переписка писателя дает множество примеров такой замены. Слова: «бистро» («быстро» – если писать это слово традиционным, а не новопридуманным правописанием), «восток», «голоса», «жизнь», «запад», «зонтик», «красавиця», «кухарка», «любимий», «молитвенник», «наготовивши», «ножницями», «облагородитися», «подбородок», «писатель», «пожар», «показалось», «покой», «похожий», «привикла», «пройдохи», «серьезна», «скучати», «славяне», «слідила», «стид», «уже», «ходили в церкву», «шептала», «язык» и т. д. заменялись на «швидко», «схід», «голоси», «життя», «захід», «парасолька», «красуня», «куховарка», «любий», «молитовник», «наготувавши», «ножицями», «зшляхетніти», «підборіддя», «письменник», «пожежа», «здалось», «спокій», «схожий», «звикла», «пройдисвіти», «поважна», «нудитись», «славяни», «слідкувала», «сором», «вже», «ходили до церкви», «шепотіла», «мова» и т. д.

И.С.Нечуй‑Левицкий даже благодарил галицких издателей за заботу о «чистоте» его языка. «Цензор пропустил для меня галицкое издание «Хмар» и «Гуморесок». Спасибо за то, что поисправляли некоторые неточности и такие слова, как «жизнь» и т. д.» – писал он еще в начале 1905 года тому же М.С. Грушевскому, давно уже перебравшемуся в Австро‑Венгрию. Лишь иногда «старый Нечуй» не соглашался с галичанами и предлагал компромиссы. «… «Тісточка» у нас никто не поймет. Напишите: «пирожні чи тісточка». Будет и нашим, и вашим» – обращался он, например, к редактору «Зори» В.Лукичу. А в уже цитировавшемся письме к Грушевскому сомневался в целесообразности употребления буквы «ї», тут же, правда, оговариваясь, что сомнения эти происходят, наверное, от того, что «я давно уже читал галицкие книжки и совсем отвык от нее» (т. е. от этой буквы).

Однако время шло и вскоре И.С.Нечуй‑Левицкий с удивлением заметил, что языковых «исправлений» становится слишком много (особенно это стало очевидным с началом «крестового похода»). Получалась уже не чистка от «русизмов», а подмена всего языка. Писатель обратился к галичанам с просьбой не переусердствовать, но от него просто отмахнулись. «Я по опыту знаю, что народ читает слова «ій» (йіі), «их» (йіх) по великорусски, а слова с галицкими значками сверху опять‑таки читает по‑русски: сим'и, на подвирр'и (сими, на подвирри), – жаловался Иван Семенович украинофилу М.Комарову по поводу правописных нововведений (буквы «ї», апострофа и др.). – Значки эти ничего не говорят крестьянам, как и мне. Для народа не должно быть никаких ребусов в книжке. Все должно быть ясно и выразительно. Но наша спилка (украинофильское издательство – Авт.) уперлась не отступать от галицкого правописания и ничего и слушать не хочет».

«У нас в Киеве г. Чикаленко тоже думает издавать украинскую газету, – сообщал «старый Нечуй» Панасу Мирному. – Но он ставит редактором Ефремова. А я уже хорошо знаю и Ефремова, и Гринченко, и Лотоцкого, которые заводят у нас правописание галицкое, а украинские народные формы решили выбросить – даже в книжках для народа, еще и напихают язык временами чисто польскими словами и падежами». «Везде лучшие авторы заводят правописание, а у нас это заводят теперь не украинские авторы, а галицкие газетки» – писал он П.Я.Стебницкому. А в письме к М.М.Коцюбинскому отмечал: «Теперь наши газеты пишутся не украинским языком, а галицким. Получилось же, что эти газеты навредили нашей литературе, отбили и отклонили от наших газет и книжек широкую публику и даже ту, что читает и покупает украинские книжки. В редакцию «Громадськой думки», наиболее обгаличаненной, шлют письма даже подписчики с укором: что это за язык? Читать и понимать нельзя!».

Тем временем, «крестовый поход» набирал темп. Масштабы языковых «исправлений» все увеличивались. Чтобы успокоить И.С.Нечуя‑Левицкого к нему лично явился глава языкового «воинства» М.С.Грушевский. Он объявил Ивану Семеновичу, что для создания нового литературного языка, полностью независимого от русского, просто необходимо множество новых слов и новое правописание, что нужно не спорить, а внедрять новшества в народ через книги, газеты, журналы. Как сообщил вождь «крестоносцев» писателю, большинство владельцев и редакторов украинских газет, журналов, книжных издательств, а также многие литературные деятели уже пришли к соглашению по этому поводу, поэтому Нечую‑Левицкому следует присоединиться к ним и вместе бороться за насаждение нового языка, вытесняя тем самым язык русский.

Однако договориться не удалось. Потеряв надежду вразумить оппонентов не поднимая шума, классик украинской литературы выступил в печати. Сам не безгрешный по части выдумывания слов, «старый Нечуй» считал торопливость тут недопустимой, т. к. слишком большого количества нововведений народ «не переварит».

Писателя возмущало искусственное введение в оборот «крестоносцами» огромного числа польских и выдуманных слов, которыми заменялись народные слова. Так, вместо народного слова «держать» Грушевский и К° пропагандировали слово «тримати», вместо народного «ждать» – слово «чекати», вместо слова «поізд» – «потяг», вместо «предложили» – «пропонували», вместо «ярко» – «яскраво», вместо «кругом» – «навколо», вместо «обида» – «образа» и т. д. Известное ещё из языка киевских средневековых учёных слово «учебник» австро‑польские выкормыши заменили на «підручник», «ученик» – на «учень», «процент» на «відсоток», вместо «на углу» пишут «на розі» («и вышло так, что какие‑то дома и улицы были с рогами, чего нигде на Украине я ещё не видел»), вместо «разница» вводят «різниця», вместо «процент» – «відсоток», вместо слишком уж похожего на русское «одежа» – «одяг», вместо «война», как говорит народ Украины, употребляют «війна», вместо «приданне» – «посаг» и т. д… И.С.Нечуй‑Левицкий пояснял, что в основе таких замен лежит желание сделать новый литературный язык как можно более далёким от русского. «Получилось что‑то и правда, уж слишком далекое от русского, но вместе с тем оно вышло настолько же далёким от украинского».

Не соглашался Иван Семенович и с тем, что букву «с» в предлогах и приставках всюду заменили на «з», по польскому образцу: «з тобою» вместо «с тобою», «розходиться» вместо «росходиться» и т. п. Такая же участь постигла приставку и предлог «од» (в сущности, это было всё то же русское «от», но, будучи украинофилом, Нечуй‑Левицкий предпочитал писать букву «д», чтобы все‑таки отделиться от русского литературного языка), а также окончание «ть», уступившие место соответственно приставке (предлогу) «від» и окончанию «ти» («відкрити», «відгоняти», «ходити» вместо действительно народных «одкрыть», «одгонять», «ходить»). Польским влиянием объяснял писатель введение падежных форм «для народу», «від синоду», «без закону», «з потоку», «такого факту», в то время как на Украине говорят: «для народа», «од синода», «без закона», «с потока», «такого факта». Крайне возмущала его и «реформа» правописания с введением апострофа и буквы «ї»: «Крестьяне только глаза таращат и всё меня спрашивают, зачем телепаются над словами эти хвостики».

Классик украинской литературы настаивал на том, что украинский литературный язык нужно создавать на основе приднепровских народных говоров, а не галицкой говирки, «переходной к польскому языку со множеством польских слов», к которой добавляют ещё «тьму чисто польских слов: передплата, помешкання, остаточно, рух, рахунок, рахувать, співчуття, співробітник»…. (Кроме того, писатель категорически возражал против введения в употребление таких польских слов как: «аркуш», «брак» (в смысле – нехватка), «бридкий», «брудний», «вабити», «вибух», «виконання», «віч‑на‑віч», «влада», «гасло», «єдність», «здолати», «злочинність», «зненацька», «крок», «лишився», «мешкає», «мусить», «недосконалість», «оточення», «отримати», «переконання», «перешкоджати», «поступ», «потвора», «прагнути», «розмаїтий», «розпач», «свідоцтво», «скарга», «старанно», «улюблений», «уникати», «цілком», «шалений» и многих других). Как заявлял Иван Семенович, в Галиции слишком сильны польское, еврейское, немецкое языковое влияние, а потому «во Львове нельзя научиться украинскому языку, а можно только утратить свой чистый украинский язык окончательно».