У каждого своя ахиллесова пята 1 страница

 

Как‑то вечером много лет назад, сразу после окончания моего неудачного обучения в колледже в Монтане, мы ужинали с родителями в пиццерии «Золотой поток», что в Юниондейле на Лонг‑Айленде. Я только собрался проглотить кусок ароматной сырной смеси, как мать внезапно спросила:

– Джон, у тебя были женщины?

Я чуть не поперхнулся и с трудом протолкнул пиццу в горло. В середине 60‑х годов матери не задавали таких вопросов своим девятнадцати – двадцатилетним сыновьям. Покосившись на отца, я заметил, что он сидел с каменным лицом. Вопрос матери застал врасплох и его.

– Ну, так как же? – не отступала она. Моя мать недаром носила фамилию Холмс,

– Гм… да… мама, были.

Ее лицо скривилось от отвращения.

– Кто она такая?

– Да так… вообще‑то их было несколько… – аппетит, с которым я пришел в пиццерию, начисто пропал.

Я не сказал, что одна из них – лет пятнадцати – жила в доме для незамужних матерей в Бозмене. Хорошо еще не ляпнул, что я их всех расчленил, а трупы попрятал по их собственным подвалам.

– И которую ты намереваешься взять в жены? – продолжала допрос мать.

Я снова повернулся к отцу. Выручай, па!

– Видишь ли, Долорес, сейчас на это смотрят не так серьезно.

– На это смотрят всегда серьезно, – отрезала мать и снова обратилась ко мне. – А что если твоя будущая невеста спросит, были ли у тебя женщины до нее?

Я застыл, не дожевав куска пиццы:

– Скажу ей правду.

– Ни в коем случае! – воскликнул отец.

– Что ты имеешь в виду, Джек? – вскинулась мать. Ну‑ка, папа, выкручивайся!

Допрос окончился неловкой для всех патовой ситуацией. Но из того вечера я так ничего и не вынес. Кое о чем из прошлого рассказал Пэм сам, о другом она догадалась, но, вопреки опасениям матери, согласилась выйти за меня замуж. Много позже, уже на службе в ФБР в качестве психолога и специалиста по тяжким преступлениям, вспоминая допрос матери, я внезапно осознал, что и теперь, обладая колоссальным аналитическим опытом, я повел бы себя во время той инквизиции не лучшим образом. Потому что она поймала меня на уязвимом месте – правде.

Приведу другой пример. С тех пор как я стал официальным специалистом по подготовке психологического портрета, мне поручили самостоятельно отбирать и готовить учеников, и поэтому с моей группой у меня складывались тесные отношения. Некоторые из них сами стали звездами. Но если бы меня попросили определить лучшего из последователей, я бы назвал Грега Купера. Послушав на семинаре Кена Лэннинга и Билла Хэгмейера, Грег оставил престижную должность начальника полиции в Юте и поступил в ФБР. Он отличился в региональном отделении в Сиэтле, но по‑прежнему мечтал о Бихевиористическом подразделении в Квонтико. Из Сиэтла он запросил мой анализ дела об убийце с Грин‑Ривер, а когда я приехал на телепередачу с участием зрителей «Жизнь в погоне», вызвался поработать моим шофером и гидом. Я стал начальником Исследовательского подразделения поддержки, а Грега перевели в резидентуру ФБР в округ Ориндж, и оттуда я его вызвал в Квонтико.

Попав в подразделение, Грег поначалу делил подвальный кабинет без окон с Джаной Монро, которая прежде была офицером полиции и детективом по расследованию убийств в Калифорнии. Кроме всяких других замечательных качеств, Джана была потрясающе красивой блондинкой. И любой другой мужчина обрадовался бы такому назначению. Но Грег оказался истинным мормоном, прямодушным человеком и добрым семьянином. У него было пятеро очаровательных детишек и сногсшибательная жена Ронда, для которых переезд из солнечной Калифорнии в сонную, жаркую, дождливую Виргинию сам по себе являлся жертвой. Каждый раз, когда жена спрашивала о соседе по кабинету, Грег всячески увиливал и менял тему разговора.

Месяцев через шесть после того, как Грег поступил в наше подразделение, Ронда появилась на рождественской вечеринке. Меня в то время в городе не было, но живая от природы Джана на празднике, конечно, присутствовала и, сообразно ситуации, надела тонкое, короткое, облегающее ярко‑красное платье с глубоким вырезом.

Когда я вернулся, мой заместитель Джим Райт, взявший на себя руководство Программой составления психологического портрета, доложил, что после вечеринки между Грегом и Рондой произошла настоящая баталия. Женщине неприятно было узнать, что ее муж все дни напролет делит помещение с красивой, очаровательной и напористой агентом‑женщиной, которая чувствует себя одинаково свободно и на полигоне и на танцевальной площадке. Пришлось попросить секретаря оторвать Грега от дел и передать, что я хочу его немедленно видеть. Он выглядел озабоченным. Грег всего шесть месяцев работал в нашем подразделении. Он давно о нем мечтал и хотел проявить себя с наилучшей стороны. Я оторвал взгляд от письменного стола.

– Грег, прикройте дверь и садитесь, – мой тон не предвещал ничего хорошего, и он стал еще настороженнее. – Я только что разговаривал по телефону с Рондой, – продолжал я. – Насколько я понимаю, у вас с ней проблемы?

– Вы разговаривали с Рондой? – Грег не глядел на меня, а уставился на телефон прямой связи с директором.

– Видите ли, Грег, – я постарался, чтобы мой голос прозвучал наставнически‑успокаивающе, – я бы и хотел вас прикрыть, но поскольку вы с Джаной повели себя в открытую, я ничего не могу сделать. Ронда, по‑видимому, знает, что происходит у вас с Джаной…

– У нас с Джаной ничего не происходит! – пролепетал он.

– Я понимаю, что наша работа постоянно приводит к стрессам, но у вас потрясающе красивая жена и очаровательные дети. Не кидайтесь этим.

– Джон, это вовсе не то, о чем вы думаете, – продолжал оправдываться Грег, – и не то, что подозревает она. Верьте мне, – он все время смотрел на телефон, словно старался сосредоточиться и испепелить его взглядом. На лбу у него выступил пот, на шее вздулась сонная артерия. Он быстро доходил до кондиции.

И тут я бросил валять дурака:

– Ну, что, несчастный, вы еще смеете претендовать на роль допрашивающего? – в то время Грег готовил главу о ведении допроса для учебника классификации преступлений. – В чем вы виноваты?

– Клянусь, Джон, ни в чем!

– И тем не менее я вас сумел расколоть. Вас – абсолютно невиновного. Вас – бывшего начальника полиции, столько раз самого ведущего допрос. Обвел вокруг пальца, как младенца. Что вы на это скажете?

По лысеющей голове Грега покатился пот облегчения. Тогда он ничего не сказал, но про себя все, что надо, отметил. Мне удалось провернуть с ним эту штуку, поскольку когда‑то ее успешно проделали со мной и при случае проделали бы опять. Мы все уязвимы. Неважно, сколько человек знает, какой у него опыт и сколько он провел успешных допросов. Неважно, что он владеет их методикой. Можно поймать каждого, если знать его уязвимое место. Я понял это после одного из своих первых случаев и впоследствии постоянно пользовался – и не только для наглядной демонстрации ученикам. Тогда я впервые «инсценировал» допрос.

Специальный агент Роберт Лиери из Рома, штат Джорджия, описал по телефону детали ужасного случая и просил заняться им в первую очередь. За неделю до этого в Адэрсвилле, что в тридцати минутах езды от Рома, пропала Мэри Фрэнсис Стоунер, живая, симпатичная двенадцатилетняя девочка. Школьный автобус оставил ее у дорожки, ведущей к расположенному примерно в ста ярдах в глубине дому, и с тех пор ее больше никто не видел. Позже ее тело нашли в десяти милях в лесистых «аллеях любви». Юноша и девушка заметили яркую желтую курточку, натянутую на голову жертвы, и, ничего не трогая (важная деталь), сообщили в полицию. Причиной смерти послужил удар тупым предметом по голове. Вскрытие установило, что череп был проломлен большим камнем, а на фотографиях с места преступления прямо рядом с головой жертвы виднелся залитый кровью булыжник. К тому же на шее виднелись следы пальцев, по которым установили, что душивший стоял сзади.

Прежде чем начать изучать материалы, я хотел как можно больше узнать о жертве. О Мэри Фрэнсис говорили только хорошее. Она была общительным, дружелюбным, очаровательным ребенком. Мягкая, невинная девочка была тамбурмажором в школьном оркестре и часто на занятия приходила в форме. Очень смышленая, она выглядела на свои двенадцать лет и не старалась казаться восемнадцатилетней. Не отличалась неразборчивостью в знакомствах, никогда не употребляла ни наркотиков, ни спиртного. Вскрытие показало, что до изнасилования она оставалась девственницей. В целом Мэри Фрэнсис представляла собой то, что мы называем, жертвой категории малого риска из окружения малого риска.

Выслушав факты, поговорив с Лиери, изучив дела и фотографии с места преступления, я набросал следующую записку:

Портрет:

Пол – м.

Раса – б.

Возраст – от двадцати пяти до тридцати

Семейное положение – женат: проблемы в семье или разведен.

Военная служба – уволен за провинность или по медицинским показаниям.

Род занятия – синий воротничок: электрик, сантехник.

IQ – средний, выше среднего.

Образование – в лучшем случае школа; исключен.

Криминальное прошлое – поджог, изнасилование.

Характер – самоуверенный, нахальный, проходил детектор лжи.

Цвет автомобиля – черный или синий.

Допрашивать – напористо, в лоб.

Изнасилование было случайным, а не спланированным действием. Неаккуратный, растрепанный вид одежды Мэри Фрэнсис свидетельствовал о том, что ей приказали раздеться, а после изнасилования разрешили наскоро надеть все снова. На фотографии было заметно, что один шнурок не завязан, а в отчете сказано, что на трусиках обнаружена кровь. Поскольку на теле не было мусора, я сделал вывод, что девочку изнасиловали в машине, а не в лесу, там, где нашли тело. Внимательно вглядевшись в достаточно обычные фотографии с места преступления, я начал понимать, как все происходило. Смог представить преступление в целом.

Благодаря общительной, доверчивой натуре, к Мэри Фрэнсис оказалось легко приблизиться в такой относительно безопасной зоне, как остановка школьного автобуса. Неизвестный субъект, вероятно, подозвал ее к своей машине, схватил и затащил внутрь или, угрожая пистолетом или ножом, заставил сесть саму. Удаленность места, где было найдено тело, указывало на то, что он хорошо знал округу и понимал, что там его не потревожат.

Характер похищения говорил о том, что преступление не было запланированным. Насильник принял решение спонтанно – проезжая мимо, как в случае с Одомом и Лоусоном: не подвернись жертва – и убийство могло бы не совершиться. Неизвестный заметил привлекательную веселую девочку и, подхлестываемый фантазиями, принял ее невинную общительность за неразборчивость и желание развлечься сексуальными забавами.

Но ничего не могло быть дальше от истины. Когда преступник набросился на нее, Мэри Фрэнсис закричала, стала звать на помощь, принялась умолять о пощаде. Фантазии фантазиями – он пестовал их годами, но реальность оказалась куда менее привлекательной. Преступник понял, что ситуация вышла из‑под контроля и он оказался в дерьме. И тут решил, что единственный путь – убить. Но девочка отчаянно сражалась за жизнь и справиться с ней оказалось не так просто, как он предполагал. Поэтому, чтобы облегчить себе задачу и сделать жертву послушнее, насильник велел ей одеться и пообещал отпустить: сказал, что позволит уйти или привяжет к дереву.

Но как только Мэри повернулась к нему спиной, схватил ее за горло и принялся душить. Вероятно, она потеряла сознание, но удушение требует большой силы рук. Убийца не мог справиться с ней раньше и теперь не довел дело до конца. Он затащил девочку под дерево, подобрал с земли первый попавшийся большой булыжник и убил, ударив три или четыре раза по голове.

Не думаю, что жертва и насильник были знакомы, но по крайней мере несколько раз встречались в городе: девочка узнала мужчину, а у того хватило впечатлений, чтобы сформировались связанные с ней сексуальные фантазии. Может быть, он видел, как Мэри ходила в школу в форме оркестрантки. Поскольку убийца покрыл голову жертвы курточкой, я понял, что он в отчаянии от собственного преступления. Но я так же знал, что время работает против полиции: чем дольше организованные преступники подобного медитирующего типа размышляют над содеянным, чем больше находят себе оправданий, тем труднее впоследствии добиться от них признания. Даже испытания на детекторе лжи дают в лучшем случае неубедительные результаты. И как только неизвестный субъект почувствует, что погоня не наступает на пятки и отъезд не вызовет подозрений, он тут же переедет в другой конец страны, где обнаружить его будет непросто и где другая девочка, вполне вероятно, окажется в опасности.

У меня не вызывало сомнений, что «неизвестный субъект» – местный житель и полиция почти наверняка с ним уже беседовала. Он шел на сотрудничество, но был дерзок и ни за что бы не раскололся, если бы его обвинили. Настолько сложное преступление вряд ли могло оказаться первым, хотя предыдущее, скорее всего, не было убийством. Его черной или синей машине несколько лет, потому что новую он осилить не может, но она в рабочем состоянии и хорошо ухожена. Все в ней на месте. По опыту я знал, что организованные, обстоятельные люди больше любят автомобили темных цветов.

Выслушав все это по телефону, один из полицейских офицеров заметил: – Вы точно описали одного подозреваемого типа.

Считалось, что он замешан в совершении другого преступления, и совершенно совпадал с портретом. Его звали Дарелл Джен Девьер. Белый мужчина двадцати четыфех лет, был дважды женат и дважды развелся, но в настоящее время жил с первой бывшей женой. Он зарабатывал на жизнь, подстригая деревья в Роме, где его подозревали в изнасиловании тринадцатилетней девочки, но так и не осудили. После первого развода Дарелл вступил в армию, но через несколько месяцев был за самоволку уволен. Водил черный «форд‑пинто», который содержал в хорошем состоянии. Юнцом привлекался за хранение «коктейля Молотова». После восьмого класса отчислен из школы, но тест Ай‑Кью показал коэффициент 100–110.

У него выясняли, не заметил ли он чего‑нибудь подозрительного, поскольку за две недели до похищения Мэри подстригал деревья для электрокомпании на той же улице. Полиция сообщила, что в тот самый день его планировали проверить на детекторе лжи.

– Неудачная мысль, – ответил я. – Тест ничего не даст. Только усилит способность подозреваемого сопротивляться допрашивающим.

В то время у нас было мало практики допроса, но из бесед в тюрьмах и изучения дел серийных убийц я многое вынес и знал, о чем говорил. На следующий день мне перезвонили. Как я и ожидал, результаты проверки на полиграфе оказались неопределенными.

Теперь преступник знал, что может обмануть машину. И чтобы его расколоть, следовало организовать допрос в полицейском участке ночью. Сначала он не насторожится, и это сделает его уязвимым. К тому же поймет, насколько серьезны намерения полиции. Не будет рассчитывать на передышку – скажем, на завтрак или обед, и не испугается, что в случае признания его отдадут на растерзание журналистам. Я настаивал, чтобы допрос проводила совместная команда полиции Атланты и местного отделения ФБР, дабы подозреваемый осознал, что ему противостоит вся мощь правительства Соединенных Штатов. На стол я советовал навалить папки с его именем на обложках, даже если внутри будут одни лишь чистые листы.

И самое главное: на низкий столик без каких‑либо комментариев положить окровавленный булыжник, чтобы подозреваемый видел его под углом в сорок пять градусов. И внимательно наблюдать за всеми невербальными знаками – малейшим изменением в поведении, дыхании, потливости, биении сонной артерии. Если подозреваемый и есть убийца, он не сможет не отреагировать на камень, даже если о нем не будет сказано ни слова.

Требовалось привнести в допрос то, что я называл фактором страха, когда подозреваемый был готов обмочить штаны. Честно говоря, дело Мэри Стоунер я превратил в лабораторию проверки своих теорий. Многие, позже отшлифованные методы, брали начало именно в нем. Он не признается, предупредил я полицию. В Джорджии смертная казнь не отменена. Даже если его посадят в тюрьму, в первый же банный день он крупно рискует задом – заключенные не любят растлителей малолетних и бросятся на него все как один. Притушите свет, советовал я. Пусть освещение будет таинственным. Во время допроса в комнате должны находиться не более двух человек – желательно, один из ФБР, другой из полицейского управления Адэрсвилла. Притворитесь, что понимаете его, знаете, что происходит в его мозгу, ощущаете, какой на него давит стресс. Как ни противно, свалите вину на жертву. Предположите, что это она соблазнила его. Кинулась, побудила к половому сношению, а потом принялась шантажировать. Дайте ему приемлемый сценарий, возможность объяснить свои действия.

По опыту других дел я знал, что при ударе тупым предметом или ножом убийце редко удавалось не испачкаться кровью жертвы. И грех было это не использовать. Я порекомендовал, как только Девьер начнет юлить, сказать, что самое серьезное в его деле то, что на нем обнаружена кровь Мэри Стоунер. Да, да, Джен, – на руках, на одежде. Вопрос не в том, ты ли это сделал. Мы знаем, что ты. Но мы хотим знать почему? И нам кажется, что мы понимаем. Тебе остается только подтвердить, правы мы или нет.

Так все и произошло. Девьера завели в комнату, и в следующую секунду он заметил камень. Лоб покрылся испариной, дыхание участилось. Жесты стали иными, чем на прошлом допросе: робкими, неуверенными. Следователи свалили вину на девочку и, когда Девьер клюнул, привели аргумент с кровью. Подозреваемый растерялся. Часто с уверенностью можно сказать, что следователь попал в точку, если арестованный умолкает и начинает внимательно прислушиваться к его словам. Невинный обычно взрывается. Но даже если преступник кричит и устраивает истерику, чтобы сбить вас с толку, разницу вы все равно почувствуете.

Девьер признался, что совершил изнасилование, и согласился со следователем, что девочка ему угрожала. Боб Лиери заметил, что убийство было непроизвольным – в противном случае Джен использовал бы что‑нибудь получше, чем камень. В конце концов Девьер признался в убийстве и в прошлогоднем изнасиловании в Роме, был признан виновным и приговорен к смертной казни. Он умер в Джорджии на электрическом стуле 18 мая 1995 года, проведя в тюрьме после убийства и ареста шестнадцать лет – на четыре года больше, чем прожила на свете Мэри Фрэнсис.

Ключ к разработанной мною системе допроса заключается в творческом подходе – использовании воображения следователя. Я задавал себе вопрос: «Что бы я чувствовал, если бы совершил это сам?» каждый из нас в чем‑то уязвим. И всякий уязвим по‑своему. При моей неряшливой системе учета я, например, каждый раз покрывался потом, когда меня вызывал начальник и требовал показать расходные счета. Слабым местом может быть все что угодно.

У каждого своя ахиллесова пята.

Уроки дела Девьера оказались шире безумного мира сексуальных убийств. Они плодотворны в том числе и тогда, когда речь идет о растратах, коррупции, воровстве, укрывательстве краденого или операции проникновения в коррумпированный орган. Все что угодно – принцип один и тот же. Я всегда советую метить в самое слабое звено цепи: высветить нужного человека, дать ему понять, сколько против него всего имеется, заручиться поддержкой и с его помощью выявить остальных.

В любом деле о тайном сговоре ключевой вопрос – подбить одного из многих, выступить государственным свидетелем так, чтобы его показания обрушили целиком весь карточный домик. Выбор нужного человека имеет первостепенное значение, потому что стоит схватиться за того, которого не удастся расшевелить – и он сорвется с крючка, а с ним ускользнут и все остальные.

Допустим, ведется расследование о коррупции в большом городе и под подозрением находятся человек восемь‑десять из одной организации. Главная приманка – ее первое или второе лицо. Но психологический портрет показывает, что, несмотря на коррумпированность, он – цельная личность: не пьяница, не бабник, напротив, хороший семьянин, обладает приличным здоровьем, не отягощен финансовыми проблемами, то есть не имеет никаких уязвимых сторон. Если ФБР возьмется за него, много шансов за то, что он будет все отрицать и пошлет вас к черту.

Подобраться к нему, как в случае любого организованного преступления, можно через рыбку помельче. Мы просматриваем досье и замечаем, что один кандидат подходит для наших целей больше других. Он не из руководящего эшелона, обычный чиновник, но ведет все дела. Работает лет двадцать, поэтому все свои средства вложил сюда. Его здоровье ослабло, возникли финансовые неурядицы. И то и другое создало уязвимость.

Далее следует подобрать подходящего человека для ведения допроса. Обычно я предпочитаю кого‑нибудь постарше и более властного, чем подозреваемый. Модно одетого, с внушительной наружностью, способного на расслабляющий подопечного шутливый дружеский тон, но, когда требуют обстоятельства, становящегося абсолютно серьезным и напористым. Если через несколько недель подозреваемый уходит в отпуск или предстоит его день рождения или юбилей, я советую воспользоваться этим и перенести допрос. В управлении полиции ему дают понять, что, если он не согласится на сотрудничество, вполне возможно, что предстоящий отпуск будет последним, который он проведет с семьей. И это становится дополнительным рычагом для достижения цели. «Инсценировка», как в деле убийцы Стоунер, обеспечивает эффект с любого типа преступниками. При широко ведущемся расследовании я советую сосредоточивать все материалы в одном месте, даже если это не обязательно требуется для самого дела.

Например, если оперативной группе отведена комната для заседаний, соберите в ней всех агентов и весь персонал, сложите все папки, и подозреваемый тут же почувствует серьезность ваших намерений. Еще лучше «украсить» стены сильно увеличенными отпечатками со сделанных скрытой камерой негативов я другими свидетельствами того, насколько широко и официально ведется расследование. Последний мазок – парочка видеомагнитофонов, прокручивающих пленки о вашем подопечном, – и дело в шляпе.

Моя излюбленная деталь – настенные диаграммы, которые показывают, какие сроки в случае вынесения приговора получит каждый из подозреваемых. Ничего особенно глубокого в этом нет, но мой метод обеспечивает постоянный нажим на допрашиваемых и не позволяет им забыть о маячащем впереди позорном столбе. Таким образом обеспечивается максимальное наращивание фактора страха. Лучшее время для проведения допроса – поздняя ночь или раннее утро. В эти часы люди расслаблены и более уязвимы. К тому же, коль скоро следственная группа работает по ночам, подозреваемый тут же понимает, что дело серьезное и ему придается большое значение. Еще одно преимущество ночных допросов – вашего подопечного никто не видит. Ведь сделка не состоится, если он поймет, что его «засекли».

Залогом успеха любой сделки является правда и обращение к рассудку и здравому смыслу подозреваемого. А «инсценировка» призвана приковать его внимание к ключевым элементам. Если бы мне предстояло вести допрос воображаемого коррумпированного чиновника, я позвонил бы ему поздно вечером и сказал бы что‑нибудь вроде этого:

– Сэр, очень важно, чтобы вы сумели поговорить со мной сегодня же ночью. Как раз в этот момент агенты ФБР находятся у ваших дверей, – я не забываю подчеркнуть, что мой подопечный не арестован, но настоятельно рекомендую ему ехать с нашими людьми. Обвинение еще не выдвинуто, поэтому запугивать его не следует.

В конторе я его специально немного мариную. Если видишь, что соперник в футбольном матче готовится нанести решающий удар, полезно воспользоваться тайм‑аутом, чтобы сбить у нападающего пыл. Каждый знает, какое впечатление перед важной встречей производит закрытая дверь кабинета. И вот он переступает порог моей комнаты. Я стараюсь казаться дружелюбным, отзывчивым, понятливым – мол, мужчина с мужчиной всегда договорится. Называю его по имени.

– Хочу, чтобы вы ясно поняли, что вы не арестованы. – И повторяю опять: – В любой момент, как только пожелаете, вы можете уйти. И мои люди отвезут вас домой. Но, полагаю, вам лучше выслушать, что я желаю вам сказать. Быть может, наша встреча окажется в вашей жизни самой важной. Еще я хочу, чтобы вы знали: нам известна ваша история болезни и поэтому рядом дежурит медицинская сестра. – Это сущая правда. Мы и выбрали его потому, что этот человек уязвим.

И вот начинается обхаживание. Я подчеркиваю, что ФБР понимает, что подопечный – мелкая сошка, что ему недоплачивают за то, что он делает, и что нам нужен совсем другой человек. – Сами видите, по этому делу мы беседуем с очень многими. Корабль тонет – в этом нет никакого сомнения. Можете пойти с ним на дно, а можете выплыть, ухватившись за спасательный круг. Мы знаем, что вас использовали, вами манипулировали к выгоде других, гораздо более могущественных людей. И от имени государственного прокурора предлагаем вам сделку.

Тут я произвожу отсекающий залп:

– Предлагаю вам это единственный раз. По вашему делу со мной работают двадцать агентов. Мы можем арестовать любого. Как вы думаете, неужели ни один не расколется? И тогда вы с остальными пойдете на дно. Хотите тонуть со своими боссами – ваше право. Сегодня последняя ночь, когда мы беседуем просто так. Будете сотрудничать?

Если он соглашается – и это действительно идет ему на пользу, – мы сводим его с прокурором. Но прежде я прошу его в качестве жеста доброй воли сесть за телефон и устроить мне встречу с другими игроками. Нельзя, чтобы он передумал и пошел на попятную. И как только ломается первый, остальные сдаются один за другим.

Эффективность подобного метода, даже если о нем известно заранее, заключается в том, что он выгоден и следователю, и подозреваемому. Он основывается на чистой правде и подстраивается под судьбу, конкретную ситуацию и эмоциональный настрой подопечного. Даже я в качестве гипотетического подозреваемого, прекрасно зная, что инсценировка призвана произвести впечатление, пошел бы на сделку, потому что она представляла бы собой наилучший выход. Стратегия допроса здесь та же, что я разработал для дела Стоунер. И я продолжаю размышлять, что на месте преступника ощутил бы сам.

Потому что у каждого своя ахиллесова пята. Гарри Трэпнелл был вооруженным грабителем и угонщиком самолета. Я беседовал с ним в Марионской федеральной тюрьме, штат Иллинойс, и он, как почти что любой преступник, с которым я имел дело, показался мне смышленым и проницательным. Он был очень самоуверен и похвастался, что мог бы симулировать любое психическое заболевание, так что тюремный врач ему тут же бы поверил. И еще считал: окажись он на свободе – и ему будет удаваться обходить закон.

– Вам меня не поймать! – утверждал он.

– Ладно, Гарри, – согласился я, – предположим, ты выбрался на волю. Ты достаточно сообразителен, чтобы порвать все связи с семьей. Сам знаешь, иначе шпики тут же сядут тебе на хвост. Но я слышал, что твой отец был боевым офицером в чинах и имел много наград. Ты его уважал и любил, хотел стать таким же, как он. И все твои неурядицы с законом начались, когда он умер.

По выражению его лица я понял, что задел нужную струну.

– Твой отец похоронен на Арлингтонском национальном кладбище. Предположим, я пошлю агентов к могиле на Рождество, на день его рождения и на годовщину смерти. И что тогда?

Трэпнелл помимо своей воли скривился в усмешке.

– Ваша взяла! – признал он.

И снова наитие снизошло на меня, потому что я пытался поставить себя на место преступника, представить, как бы сам себя чувствовал в его шкуре. А опыт подсказывал, что подход можно найти к любому человеку.

Нечто аналогичное можно было бы проделать и со мной – вычислить дату, которая для меня является эмоциональным побудителем.

У моей сестры Арлены была миловидная светловолосая дочь по имени Ким, которая родилась в тот же день, что и я – 18 июня. Поэтому я чувствовал к ней особую привязанность. В шестнадцать лет Ким уснула и не проснулась, и мы так и не выяснили причину ее смерти. Случилось так, что, примиряя нас со светлой грустью воспоминании, моя старшая дочь Эрика – теперь уже студентка колледжа – выросла очень похожей на Ким. Уверен, что, глядя на нее, Арлена постоянно думает об умершей дочери и представляет, какой бы Ким стала теперь. То же происходит и с моей матерью.

Если бы я охотился на себя самого, то для нападения выбрал бы дату незадолго до дня рождения. В этот период я эмоционально взбудоражен – предвкушаю праздник в кругу семьи и вспоминаю родившуюся со мной в один день Ким, которая была так похожа на Эрику. А если на глаза попадаются фотографии одновременно обеих девочек, раскисаю еще сильнее.

И совершенно неважно, что я прекрасно представляю глобальную стратегию охоты, поскольку сам приложил руку к ее созданию. Если побудитель имеет под собой тревожащие душу человека реальные основания, много шансов за то, что он успешно сработает. В моем случае одно. В вашем – нечто иное.

Но у каждого что‑то свое.

Потому что у каждого есть своя ахиллесова пята.

 

Глава 11

Один из наших

 

Джадсон Рэй был одной из живых легенд Квонтико. А мог бы ею и не стать. В феврале 1982 года, когда в качестве специального агента отделения ФБР в Атланте он работал по делу АТКЮ, его пыталась убить собственная жена.

Мы узнали друг о друге, хотя лично и не встречались, в начале 1978 года в связи с делом «Сил зла». Серийный убийца, прозванный Чулочным Душителем, нападал на пожилых женщин в Колумбусе, штат Джорджия, – врывался в их дома и душил их собственными нейлоновыми чулками. Все жертвы оказались белыми, хотя медицинская экспертиза располагала уликами, говорящими о том, что преступник черный.