Глава 6 Большевистский диктатор

 

 

Военный коммунизм

 

После Октябрьского переворота, хотя сам переворот прошел относительно бескровно, Троцкий пришел к выводу, что народного восстания масс против старого режима в отсталой крестьянской России не произошло и «открытая Гражданская война», как форма сопротивления населения большевикам, – фактор, с которым придется считаться революционной власти. Эти слова – «открытая Гражданская война» – были впервые произнесены Троцким в докладе о текущем моменте, с которым он выступил на заседании Совнаркома 28 ноября 1917 г. Именно в этом духе Троцкий предложил Совнаркому принять текст воззвания, проникнутого классовой ненавистью и обращенного ко всем трудящимся [909].

Гражданская война должна была, по мнению Троцкого, стать формой террора против населения с целью заставить его отказаться от каких бы то ни было попыток не только восстановления демократических учреждений, но и малейших посягательств на самостоятельные действия. Этой же цели служил проект Декрета о революционных судах, который по поручению Совнаркома 16 ноября 1917 г. выработала комиссия с участием Троцкого и о котором он доложил на заседании правительства уже 22 ноября. 3 декабря Троцкий предложил «следить за буржуазной печатью, за гнусными инсинуациями и клеветами против Советской власти и опровергать их». Решение о полном запрещении неугодных печатных органов у Троцкого, еще совсем недавно (до октября 1917 г.) настаивавшего на полной свободе печати, пока не созрело, и принятое постановление было не просто половинчатым, а куцым: организовать в помещении Смольного стол вырезок из буржуазных газет [910].

Как во все времена и во всех странах, революции нужны были деньги. Большевики в них нуждались подобно старому режиму. 30 ноября 1917 г. Совнаркомом рассмотрел проект, представленный Троцким и В.Д. Бонч‑Бруевичем, о всеобщей реквизиции золота и установлении премий за его обнаружение. За доносы и другие способы содействия властям в этом вопросе доносчикам выдавалась премия в размере 1% рыночной стоимости конфискованного богатства [911]. Тем временем в стране все более обострялась продовольственная ситуация. Новые руководители вынуждены были думать об обеспечении хлебом жителей городов, особенно Петрограда и Москвы, где большевики пользовались поддержкой сосредоточенных там солдат и рабочих. Если московские лидеры, в частности Рыков, смогли худо‑бедно наладить товарообмен с югом и избежать голода, то в Петрограде и других северных городах, а также в центральной части страны ситуация с хлебом оставалась крайне тяжелой. Несколько раз, начиная с 23 декабря 1917 г., на заседании Совнаркома намечалось заслушать доклад Троцкого о создании Продовольственного совета при Высшем совете народного хозяйства (ВСНХ). Неясность ситуации, полная неразработанность вопроса, непонимание, какие функции будет выполнять новый орган, и возникающие неувязки не давали возможности рассмотреть этот вопрос, который переносился с одного заседания на другое. И только в январе 1918 г. Продовольственный совет был, наконец, образован, а 31 января под председательством Троцкого учреждена в дополнение к нему Чрезвычайная комиссия по продовольствию, которой были предоставлены неограниченные полномочия «по принятию экстренных революционных мер в этих целях» [912].

Своего рода манифестом непримиримой политики советской власти стал доклад Троцкого на Московской городской конференции РКП(б) 27 марта 1918 г. [913] Троцкий признавал, что власть переживает период «великой заминки, больших затруднений», что не только крестьянство, но и рабочий класс проявили «известное тяготение к соглашательству», что преодолеть его можно только самыми суровыми средствами. Хотя аграрно‑продовольственный вопрос Троцкий упоминал лишь мимоходом, он не преминул презрительно сказать о «мужицком быте», который в новых условиях превращал крестьянина в личность, полагающую, что она – центр мироздания. «Отсюда разлив дезорганизаторских настроений, индивидуалистических, анархистских, хищнических тенденций», – указал Троцкий, объявляя мужику жестокую войну. Крестьянин как личность для Троцкого становился классовым врагом.

Экономически Советская республика жила в этот период в системе так называемого военного коммунизма – совокупности мер, целью которых была ликвидация старых капиталистических отношений, «предвосхищение будущего, прорыв этого будущего в настоящее» [914]. Важнейшим элементом военного коммунизма стала монополия хлебной торговли. Большевики запретили крестьянам продавать хлеб иначе как государству. Закупка же государством велась по крайне низким расценкам и за обесцененные деньги. Фактически у крестьян хлеб забирали бесплатно [915]. Крестьяне это поняли и перестали продавать хлеб. В городах начался голод. Можно было легко ликвидировать его, отменив монополию хлебной торговли и разрешив деревне свободно снабжать города продуктами. Рабочие к этому времени в основном получали зарплату уже не в ничего на стоящих деньгах, а в виде товаров, которые как раз и были так необходимы крестьянам. Рыночная торговля, таким образом, заменялась бы прямым товарообменом, что вполне соответствовало социалистическим идеалам. Но тогда возникала сложность совсем иного плана. Получалось, что «мелкобуржуазное» крестьянство, которое Ленин собирался уничтожить [916], кормило и себя и город. Но так коммунизм построить было нельзя. Население должно было сознавать, что его кормит пролетарское правительство и что только ему народ обязан сытым желудком. И потому монополию хлебной торговли оставили в силе [917].

14 апреля 1918 г. на одном из рабочих собраний Троцкий, отвечая на записку, почему не вводится свободная продажа хлеба, сказал, что в этом случае в городах через две недели возник бы страшный голод. Он объяснял это хищничеством крестьянской буржуазии, мародерством и спекуляциями, расстройством железнодорожного транспорта и другими причинами, но только не политикой советской власти, не насилиями нового режима, не разрушением, по инициативе большевистского правительства, рыночных отношений. Наоборот, он считал необходимым еще более усилить диктаторско‑репрессивную политику, особенно на селе. «Нужно показать деревенским кулакам, что мы не собираемся шутки шутить, что они обязаны по твердым ценам свои хлебные запасы отдать. Если не отдают – забрать у них силой, вооруженной силой крестьянской бедноты и рабочих, ибо дело идет о жизни и смерти народа» [918].

В этой краткой формуле уже заложены основы той продовольственной диктатуры, которая была установлена в мае 1918 г. и целью которой было «отбирание у держателей запасов хлеба», то есть грабеж крестьян. Крестьянам оставлялся «паек, рассчитанный более чем на месяц, а иногда на месяц». Предусматривались и «меры физического принуждения», чем должны были заниматься «продовольственные отряды», которые посылались «не только в целях взятия и реквизиции хлеба», но и для того, чтобы «показать населению, что хлеб будет взят силой». Иными словами, большевики не оставили себе «другого выхода, как объявить войну деревенской буржуазии» [919].

За несдачу или «разбазаривание» хлеба крестьян предлагалось предавать «революционному суду, заключать в тюрьму на срок не менее 10‑ти лет, подвергать все имущество конфискации и изгонять из общины». Поощрялась система доносительства за вознаграждение. Половину стоимости конфискованного с помощью доноса хлеба получал (в обесцененных деньгах) сам доносчик. Вторую половину – сельское общество [920]. «В случае оказания противодействия отобранию хлеба или иных продовольственных продуктов» продотрядам и «другим лицам и учреждениям на местах» разрешалось «применять вооруженную силу». Нарком продовольствия А. Цюрупа в этой связи говорил следующее: «Я желаю со всей откровенностью заявить, что речь идет о войне, только с оружием в руках можно получить хлеб… Мы предлагаем самую беспощадную войну, доходящую до последней точки… Нам нужно искать опоры у местных Советов… но… если эти Советы созывают съезды, которые отменяют хлебную монополию и твердые цены… – ясно, что с такими Советами мы будем бороться… мы будем вести борьбу вплоть до заключения в тюрьму, до посылки войска, до последних форм, крайних форм Гражданской войны» [921].

Понятно, что создание новых и новых советов и комиссий – с любыми полномочиями – не могло дать положительных результатов в условиях все более и более усиливавшегося саботажа крестьянами советских декретов и замыкания сельского населения в полунатуральном хозяйстве. В какой‑то момент Ленин даже склонялся к тому, чтобы пойти на уступки крестьянам. В апрельской брошюре 1918 г. «Очередные задачи Советской власти» он предлагал приостановить наступление на капитал, пойти на компромисс с буржуазией, выработать и ввести в действие элементы «государственного капитализма». Но в систему госкапитализма Ленин включал осуществление хлебной монополии, меры далеко не капиталистической. Вскоре от нереализованной идеи экономических послаблений Ленина качнуло в совсем другую сторону. Декрет ВЦИКа и СНК от 13 мая о чрезвычайных полномочиях народного комиссара по продовольствию вроде бы дублировал решение от 31 января (создание комиссии Троцкого), но на деле принципиально от него отличался, ибо вслед за этим последовало объявление настоящей войны «деревенской буржуазии», под которой понималась основная масса крестьянства, за исключением незначительной наиболее бедной ее части и сельских пролетариев‑батраков. Это было начало реальной Гражданской войны против непролетарских групп населения огромной страны, причем война эта не была спровоцирована, а инициативно объявлялась большевиками.

Любопытна в этом смысле небольшая, чуть ли не поэтичная статья‑идиллия «Урожай и война», написанная Троцким в поезде наркома на перегоне Лохвица – Ромодан (Украина) и тотчас же помещенная в «Правде» [922]. Как бы забывая о только введенном военном коммунизме, предусматривавшем конфискацию у крестьянства всех излишков хлеба (то есть всей части урожая, превышающей нищенскую норму потребления и посева, установленную советской властью), а нередко и захват жизненно необходимого продовольствия, Троцкий живописал: «Дождь увлажняет землю, солнце согревает ее, росток превращается в стебель, стебель дает колос – и все это без помещиков, без исправников и без царя. Разница одна: прежде львиная доля урожая поступала в закрома капиталиста, теперь же все это составляет собственность крестьян и рабочих». Троцкий объявлял, что во всех невзгодах виноват сам народ: «Слишком медленно рабочие и крестьяне Украины, и всей России очищают свою землю, свои города, свои деревни от проклятых врагов, которые подрывают народное хозяйство и народное счастье».

Чтобы рабочие и крестьяне быстрее очищали свою землю от «проклятых врагов», вместо крестьянских Советов, отказавшихся поддерживать большевистскую политику в деревне, должны были возникнуть другие организации. На это указал во ВЦИКе Свердлов 20 мая 1918 г. Для разгона «волостных Советов», где «руководящая роль принадлежит кулачно‑буржуазному элементу», Свердлов предложил «расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря» и «разжечь там ту же Гражданскую войну, которая шла не так давно в городах» [923]. 4 июня к Гражданской войне в деревне призвал Троцкий [924]. Для разжигания ее декретом ВЦИКа от 11 июня были созданы «комитеты бедноты» [925]. Они немедленно вступили в вооруженные столкновения с сельскими Советами [926], упразднив их во многих уездах и взяв на себя их функции [927]. К октябрю 1918 г. распущено и подменено комбедами было до 50% общего числа сельских Советов [928]. Наконец, в ноябре, решением VI Всероссийского съезда Советов, везде, где этого еще не произошло, комбеды распустили Советы и забрали себе их функции и название [929]. Таким образом, за полгода в сельской России были уничтожены старые и созданы новые органы власти, которые должны были, с одной стороны, раздробить единое крестьянство, натравив «деревенский пролетариат» на крестьян‑хозяев; а с другой – обеспечить советской власти выполнение продразверстки, официально объявленной декретом СНК от 11 января 1919 г. [930]

С декабря 1919 г. Троцкий энергично ратовал за введение всеобщей трудовой повинности. Этому вопросу он посвятил свои тезисы, написанные 16 декабря, во время недолгого пребывания в Москве [931]. Можно со всей ответственностью утверждать, что это был поистине чудовищный документ о всеобщем (а потому абсолютно утопическом) распределении трудовых ресурсов по тем отраслям экономики, какие будут объявлены советской властью наиболее целесообразными, и об ожидаемом «приучении» или, точнее, «приручении» населения к такому распределению при помощи неприкрытого насилия. Центральным был, по всей видимости, пункт четвертый: «До тех пор пока всеобщая трудовая повинность не войдет в норму, не закрепится привычкой и не приобретет бесспорного и непреложного для всех характера (что будет достигнуто путем воспитания, социального и школьного, и найдет полное выражение лишь у нового поколения), до тех пор, в течение значительного еще периода, переход к режиму всеобщей трудовой повинности должен неизбежно поддерживаться мерами принудительного характера, т[о] е[сть], в последнем счете, вооруженной силой пролетарского государства».

Тезисы предусматривали относительно длительный период хозяйственного развития, в течение которого усилия сверху должны были дополняться «попытками и усилиями возрождения местных очагов хозяйства»; поддержкой местной инициативы; созданием территориально‑административных военно‑хозяйственных округов, в которых аппарат военного ведомства – местные военные комиссариаты – стали бы одновременно аппаратом трудовой мобилизации; постепенным переходом к милиционной системе комплектования армии. Вместе с тем в тезисах звучали некоторые мысли, связанные с отказом от отдельных мер военного коммунизма, в частности от ее главного элемента – продовольственной разверстки. Но об этом было сказано настолько закамуфлированно, что даже сам термин «продразверстка» не упоминался, так как у Троцкого не было четкого понимания того, что именно должно быть сделано для обеспечения продовольствия пролетариата и где проходит граница между натуральным налогом, получаемым с крестьян, и продразверсткой, поскольку и то и другое автор документа предлагал добывать на принудительной основе. Пункт пятый звучал так: «Элементарным условием всякого дальнейшего хозяйственного развития является обеспечение рабочих обрабатывающей промышленности, транспорта и городского населения вообще необходимыми предметами питания. До соответствующего поднятия обрабатывающей промышленности и до установления этой последней и сельским хозяйством естественного и обоюдовыгодного продуктообмена, извлечение из деревни предметов продовольствия естественно останется для сознания наиболее зажиточных кругов крестьянства натуральным государственным налогом, правильность поступления которого может быть обеспечена только принудительной силой государства».

Иными словами, вместо продразверстки Троцкий предлагал ввести продналог, который предусматривал применение силы. Вслед за этим последовали многочисленные доклады и другие выступления Троцкого, а также печатные обращения с разного рода разъяснениями, обоснованиями и восхвалениями введения всеобщей трудовой повинности. Троцкому удалось опубликовать свои несколько модифицированные тезисы от имени ЦК РКП(б). Напечатаны они были в самом начале 1920 г. в виде брошюры, выпущенной типографией его поезда [932]. Милитаристские моменты в этих тезисах были еще более усилены, казавшиеся же послаблением соображения, прежде всего связанные с продовольственным налогом, были предусмотрительно опущены.

Вскоре после появления на свет своих тезисов Троцкий подготовил заявление в ЦК, в котором подверг сомнению целесообразность ряда элементов военного коммунизма. Он назвал новый документ «Основные вопросы продовольственной и земельной политики». Документ был представлен высшим партийным кругам дважды. В первый раз Троцкий отправил его с Урала в феврале 1920 г. [933] В экземпляре, адресованном Ленину, документ именовался «соображениями». В телеграмме Ленину, посланной из поезда наркомвоенмора, говорилось: «При сем препровождается Вам черновой набросок соображений: 1) по продовольственной политике; 2) о договорных отношениях в рамках общегосударственного хозяйственного плана. Ни то, ни другое не есть проект тезисов для оглашения, а лишь черновой набросок для согласования в ЦК. Если таковое будет достигнуто, формулировка должна быть существенно иная, особенно по продовольственному вопросу» [934].

Сам Троцкий следующим образом комментировал свои тезисы: «С Урала я привез значительный запас хозяйственных наблюдений, которые резюмировались одним общим выводом: надо отказаться от военного коммунизма. Мне стало на практической работе совершенно ясно, что методы военного коммунизма, навязывавшиеся нам всей обстановкой Гражданской войны, исчерпали себя и что для подъема хозяйства необходимо во что бы то ни стало ввести элемент личной заинтересованности, т. е. восстановить в той или другой степени внутренний рынок. Я представил Центральному комитету проект замены продовольственной разверстки хлебным налогом и введения товарообмена» [935].

В заявлении, посланном в ЦК, Троцкий констатировал, что государственная продовольственная политика построена на отобрании у крестьян излишков сверх потребительской нормы, которая советским правительством была определена настолько низко, что оставляла крестьянину минимум необходимых продуктов, достаточный для того, чтобы тот не умер с голоду. Это, в свою очередь, утверждал Троцкий, толкает крестьянина на обработку земли только в пределах потребности своей семьи. Более того, изданный декрет об изъятии третьей коровы «как излишней» приводит к тайному убою скота, к нелегальной распродаже мяса и разрушению молочного хозяйства. В результате промышленность теряет рабочую силу, «земледелие эволюционирует в сторону увеличения числа самодовлеющих продовольственных хозяйств», то есть в сторону натуральной экономики. «Нынешняя политика уравнительной реквизиции по продовольственным нормам, круговой поруки при ссыпке и уравнительного распределения продуктов промышленности направлена на понижение земледелия, на распыление промышленного пролетариата и грозит окончательно подорвать хозяйственную жизнь страны». Троцкий предлагал поэтому «постепенное ослабление нажима на кулака», «более осторожное отношение к крестьянским верхам».

Автор документа предупреждал, что продовольственные ресурсы страны грозят иссякнуть, от чего не может спасти никакое усовершенствование реквизиционного аппарата и ужесточение карательных мер. Оставалось, правда, неясным, какова была связь между уравнительной реквизицией и «распылением» рабочего класса. Скорее всего, Троцкий искусственно привязывал одну хозяйственную угрозу к другой. Однако об опасности сохранения реквизиционных порядков, и только о них, в заявлении говорилось вполне четко. Так что речь в документе шла не о пороках всей системы военного коммунизма, а только об одной его составной, правда важнейшей, части – об опасности сохранения продразверстки, полностью лишавшей крестьянство материальной заинтересованности в повышении урожайности.

Троцкий не предлагал ввести свободную рыночную торговлю зерновыми и другими сельскохозяйственными продуктами первой необходимости. Полагая целесообразным заменить изъятие «известным отчислением», или своего рода подоходным прогрессивным натуральным налогом, он выражал робкую надежду, что таковая мера может быть выгодной для крестьян при проведении «более крупной запашки или лучшей обработки». Под «более крупной запашкой» явно подразумевался постепенный переход к коллективной обработке земли, ибо автор не мог иметь в виду концентрацию земельных владений в частных руках, то есть укрепление и расширение слоя богатых крестьян – столь ненавидимых им «кулаков». Весьма неопределенно, в самых общих контурах, здесь вырисовывались будущие перспективы коллективизации сельского хозяйства.

Суммируя свои предложения, он утверждал, что между ослаблением нажима на кулака и расширением «советского хозяйства» нет какого бы то ни было противоречия: «Мы более осторожно относимся к крестьянским верхам до тех пор, пока не сможем центр тяжести продовольственной политики перенести на совхозы и общественную запашку», – писал Троцкий, вновь указывая на коллективную форму собственности в деревне, как образец будущего сельского хозяйства. На военно‑коммунистические основы распределения промышленных изделий в обмен на сдачу хлеба государству Троцкий не покушался; он только делал из них некоторое изъятие. Да и сам Троцкий признавал, что его предложения были крайне осторожными, оговариваясь, что и новая экономическая политика, провозглашенная советским правительством примерно через год, вначале тоже не шла дальше его «соображений» [936], хотя уже в 1924 г., переоценивая значение своих тезисов, автор объявил их предвестником новой экономической политики государства: «Весь текст в целом представляет довольно законченное предложение перехода к Новой экономической политике в деревне… Предложения эти были тогда Центральным комитетом отклонены» [937]. Тем не менее о переходе к принципиально новой экономической политике в деревне в предложениях Троцкого речи не было, о полном отказе от военного коммунизма – тоже. Речь шла только о частичном изъятии из него некоторых, хотя и важных, элементов, связанных с конфискацией продовольственных излишков у крестьян.

В феврале 1920 г. на документ Троцкого просто не обратили внимания. Видимо, именно тогда на нем появилась собственноручная надпись Ленина: «В архив». Возвратившись в Москву, Троцкий вторично послал эти тезисы, теперь уже на имя Ленина, Крестинского, Бухарина и Каменева, которых в то время считали политическими и теоретическими авторитетами партии. В сопроводительной записке, датированной 20 марта, автор буквально повторил свою прежнюю сопроводительную записку [938]. Теперь уже «соображения» Троцкого рассмотрел ЦК, но скромная инициатива наркома была сочтена ересью. Троцкий был обвинен во «фритредерстве», то есть в стремлении ввести свободную торговлю, что считалось всеми правоверными большевиками, включая его самого, грубым отступлением от коммунистических канонов. Ленин резко и решительно выступил за сохранение военного коммунизма в полном объеме. Предложение Троцкого было провалено одиннадцатью голосами против четырех.

Троцкий пытался аргументировать свою точку зрения тем, что официальная продовольственная политика все равно развертывается на основе мелкобуржуазного хозяйства, что необходимо создать в этой области стимул к улучшению крестьянской производственной инициативы, что это может быть сделано при полном сохранении пролетарской диктатуры, путем уступок экономического характера. Но переубедить большинство ЦК он не смог. На тезисах Троцкого после их обсуждения Ленин снова собственноручно, во второй раз, написал: «В архив» [939]. Так и остался в архивном фонде ЦК партии этот удивительный документ с двумя одинаковыми ленинскими резолюциями: одной – вверху документа, другой – сбоку.

Что же произошло с Троцким? Почему он столь легко разрешил сдать в архив записи казавшихся ему важными мыслей, с которыми дважды он пробовал подступиться к Ленину? По каким причинам он отказался от весьма ограниченной, но все же явно правильной, как показало будущее, инициативы? Неужели речь шла всего лишь о подчинении партийной дисциплине и авторитету Ленина? Можно предположить, что в данном случае Троцкий действительно оказался в идеологическом тупике. Марксистские догмы, каноны концепции перманентной революции, требовали любой ценой направить все усилия на выживание советской власти в России – до наступления заветной мировой или хотя бы европейской революции. Наилучшим средством для этого могла быть, в представлении Троцкого, жесткая система государственного управления всеми сферами жизнедеятельности населения, суровая дисциплина в экономической и политической области, обеспечение городского населения продуктами сельского хозяйства по минимальным прожиточным, голодным нормам при столь же нищенском существовании крестьянства, непререкаемое проведение партийной линии в идеологической и пропагандистской области, безжалостное подавление любого недовольства и каких бы то ни было выступлений против существовавшей власти, даже если они происходили под советскими или партийно‑коммунистическими знаменами. Иначе говоря, Троцкий представлял себе всю Россию в качестве единого «военного лагеря», построенного по тем же принципам единоначалия и жесткого регулирования, которые он сумел насадить в Красной армии.

В то же время Троцкий стал воочию замечать, что эта система не просто дает сбои, но может внезапно начать рушиться и потерпит крах, не дожив до сильно запаздывавшей международной революции. Такого рода откровения возникали перед внимательным взором эмоционального наркома далеко не часто, но, когда все же возникали, они оказывали весомое воздействие на весь характер его мышления. Скорее всего, именно во время таких приступов разочарования и возникли «соображения», с которыми Троцкий поделился с членами ЦК. Троцкий не считал, что система военного коммунизма изжила себя. У Троцкого произошел непродолжительный еретический загиб, который им же был подавлен и преодолен. Убедительным свидетельством этого может служить тот факт, что уже 8 марта Политбюро рассмотрело новые тезисы Троцкого – «Об очередных задачах хозяйственного строительства», главной идеей которых было усиление военно‑коммунистических методов в народном хозяйстве, и постановило опубликовать их в «Известиях» как тезисы ЦК [940].

Наркомвоенмор перестроился очень быстро. Весь 1920 и начало 1921 г. Троцкий провел, осуществляя на практике идею милитаризации труда, превращая значительную часть советских войск в «трудовую армию». А это означало не что иное, как попытку возвращения к полурабскому, военно‑феодальному труду миллионов людей, увод страны в средневековье.

 

Трудовые армии

 

С февраля – марта 1920 г. значительная часть усилий наркома была направлена на практическую реализацию трудовой повинности на началах милитаризации труда. Основным направлением в этой области Троцкий считал использование на «трудовом фронте» воинских частей, освобожденных от необходимости в данный момент воевать. Схема, придуманная Троцким, была стара и банальна: если и когда армия не воюет, она работает.

Еще 27 декабря 1919 г. по предложению Троцкого Совнарком образовал комиссию из представителей ряда ведомств по вопросам всеобщей трудовой повинности. В задачу комиссии, председателем которой был утвержден Троцкий (она располагалась в помещении секретариата председателя Реввоенсовета по улице Знаменке, 12), входила выработка законодательных мер, которые должны были бы обеспечить рабочей силой хозяйственные потребности страны. Не желавший откладывать дело в долгий ящик, Лев Давидович уже 30 декабря провел первое заседание комиссии [941]. 1 января 1920 г. Троцкий сообщил находившемуся не у дел М.Д. Бонч‑Бруевичу (он подал в отставку с поста начальника полевого штаба Реввоенсовета еще в июле 1919 г.) о состоявшемся под руководством наркома заседании межведомственной комиссии по трудовой повинности, на котором было принято решение привлечь «военный аппарат учета и мобилизации» к проведению всеобщей трудовой повинности и поручить эту работу Бонч‑Бруевичу. Предполагалось включить в служебную книжку красноармейца вопрос о профессиональной квалификации, провести анализ того, какие воинские части могут быть использованы на тех или иных хозяйственных работах и какие транспортные и технические средства может выделить военное ведомство для проведения сельскохозяйственных и других работ.

Троцкий предлагал Бонч‑Бруевичу взять на себя непосредственное руководство всеми подготовительными работами, причем это «предложение» фактически было приказом, ибо Бонч‑Бруевичу предписывалось немедленно приступить к работе совместно с центральными штабными учреждениями Красной армии [942]. Впрочем, Бонч‑Бруевичу, видимо не без протекции своего брата, являвшегося управляющим делами Совнаркома, удалось отвертеться от этого «почетного» поручения, а затем перейти на педагогическую и научную работу [943]. Тогда Троцкий приказал Всеросглавштабу [944] привлечь местные гарнизоны к систематическому выполнению хозяйственных работ, причем командный и комиссарский состав должен был нести ответственность за своевременность выхода частей на работы и за «надлежащую» производительность труда [945]. Аналогичные указания были направлены на места.

Привлечение воинских частей к принудительному труду встречало, однако, противодействие со стороны как самих красноармейцев, так и значительной части командного состава. Свидетельством этого явился доклад командования Туркестанского фронта наркому, из которого следовало, что на работы в начале 1920 г. было выделено не более 10% личного состава. Это вызвало недовольство Троцкого, распорядившегося выработать совместно с местными хозяйственными органами план использования воинских частей, который являлся бы составной частью более широкого плана экономического развития [946]. Единственным районом, где удалось добиться значительных результатов, был Урал, но только благодаря тому, что на Урале Троцкий лично контролировал ситуацию и в течение нескольких недель, переезжая в своем поезде с места на место, угрожал тем, кто не выполнит приказ об отправке войск на работы.

Примерно в это же время Троцкий внес в Совет труда и обороны (СТО), которым руководил Ленин, проект постановления о 1‑й армии труда. Проект с небольшими изменениями был утвержден 15 января [947]. 5 февраля 1920 г. постановлением Совнаркома был образован Главный комитет по трудовой повинности, в который входили представители ряда наркоматов, в том числе и Наркомата по военным и морским делам [948].

Это постановление дает довольно полное представление о тех надеждах и планах, которые возлагались на военизированный принудительный труд. Согласно документу, находившаяся на Урале 3‑я армия, которая в предыдущем году сыграла важную роль в изгнании из этого региона войск Колчака (ею были заняты Пермь, Екатеринбург и Тюмень), теперь реорганизовывалась в 1‑ю армию труда, которую предусматривалось использовать как единое целое, без дробления ее аппарата.

Подчинение армии местным учреждениям исключалось. Было указано, что она подчинялась либо непосредственно Центру, либо «особому органу», который должен был иметь достаточные полномочия и фактически становился рангом выше всех местных организаций и властных структур. В качестве основных видов работ назывались заготовка хлеба (то есть осуществление продразверстки), заготовка леса и подвоз его к железнодорожным станциям, организация для этого гужевого транспорта путем подводной повинности, а также учет и ремонт сельскохозяйственных орудий, сельскохозяйственные, а также строительные работы. Предусматривалось создать Совет трудовой армии с участием военных и представителей Наркоматов продовольствия, земледелия, путей сообщения и ВСНХ. Во главе Совета должен был стать особо уполномоченный СТО.

В развитие постановления Троцкий тотчас же опубликовал приказ‑памятку по реорганизуемой армии [949], представляя дело таким образом, будто инициатива в переводе воинских частей на принудительный труд исходила от личного состава. Красноармейцы «3‑й революционной армии» не помышляли, мол, о демобилизации и возвращении в родные места, а были настолько проникнуты «сознанием долга», что не хотели «терять времени даром». «В течение тех недель и месяцев передышки, – фантазировал Троцкий, – какие пришлись на ее долю», 3‑я армия «применит свои силы и средства для хозяйственного поднятия страны. Оставаясь боевой силой, грозным врагом рабочего класса [950], она превращается в то же время в революционную армию труда». Иначе говоря, трудовая занятость 3‑й армии считалась временной мерой, ибо не только не исключалась, но предусматривалась неизбежная новая крупная военная кампания против внешних врагов.

Троцкий обосновывал принудительное трудовое использование воинских частей необходимостью снабжения продовольствием голодающих рабочих Петрограда, Москвы «и всех других промышленных центров и районов». Основное предназначение «революционной армии труда» было как раз в том, чтобы в периоды отдыха между этапами перманентной революции интенсифицировать ограбление сельского населения, обеспечивая максимальный сбор продразверстки, от которой всячески уклонялось крестьянство. Эта задача формулировалась открыто: «Планомерный сбор всех избытков хлеба, мяса, жиров, фуража в районе ее [армии] расположения, точный учет собираемых продовольственных запасов, энергичное и быстрое их сосредоточение к заводам и станциям железных дорог и погрузка в вагоны».

Определялись и другие хозяйственные задачи, в том числе непосредственное участие в полевых работах. Не уточняя, какие именно поля должны будут обрабатывать красноармейцы, нарком фактически предусматривал создание неких сельскохозяйственных предприятий утопически‑коммунистического типа на земле, насильственно отобранной у крестьян, ибо другой пригодной для обработки свободной земли не существовало. Армии предназначалась роль инициатора в создании сельскохозяйственных коммун. Поразительно, но при этом в приказе‑памятке содержался призыв к установлению «дружных согласных отношений товарищества и сотрудничества» не только с уральскими и сибирскими пролетариями, но и с крестьянами. О какой дружбе с крестьянами можно было вести разговор при таких исходных установках?

Намечая агитационно‑пропагандистские акции, в том числе издание ежедневной газеты и печатных воззваний, нарком все же главное внимание в деле стимуляции труда уделял карательным мерам, насилию и террору. Он предписывал революционному трибуналу «карать лодырей, паразитов, саботажников, расхитителей народного достояния». Он торжественно провозглашал: «Дезертир в труде так же презренен и бесчестен, как и дезертир в бою. Обоим суровая кара». Так что карались не только крестьяне, отказывающиеся сдавать свой хлеб; карались и те солдаты, которые отказывались в этом грабеже участвовать. Наконец, отдельной телеграммой, посланной 5 февраля 1920 г. в Реввоенсовет 3‑й армии, Троцкий приказывал объявить крестьян мобилизованными для несения трудовой повинности [951]. Труд должен был стать принудительным не только для военнослужащих, но и для гражданского населения, в том числе и для крестьян.

С середины февраля, разъезжая в течение нескольких недель в своем поезде по Уралу, Троцкий выступал на собраниях и митингах, отдавал все новые и новые приказы и распоряжения по трудовой своей армии, убеждал со свойственным ему красноречием, что милитаризация труда не имеет никакого отношения к принудиловке. На собрании партийных и рабочих организаций Оренбурга 17 февраля [952] он уверял присутствующих, что демобилизация армии явилась бы непростительным легкомыслием. «Мы, правда, закончили нашу задачу на три четверти, но четверть еще осталась, а недовырубленный лес быстро зарастает». Троцкий выражал недовольство отсутствием «боевой самоотверженности на хозяйственном фронте» и с особой злобой отметал все чаще встречавшиеся (и не лишенные оснований) сравнения милитаризации труда с аракчеевщиной в царской России или даже рабством в Древнем Египте.

Только косвенно, на основании жестких приказов Троцкого, можно судить о том, что принудительный труд, как это и следовало ожидать, не был эффективным. В приказе от 3 марта 1920 г. «На борьбу с трудовым дезертирством!» [953] нарком перечислил целых восемь форм «дезертирства»: неявка по трудовой мобилизации; неявка по трудовой повинности; уклонение от трудового учета; невыход на работу без уважительных причин; самовольный уход с работы; уклонение от труда путем занятия фиктивных должностей, командировок и т. п.; уклонение от труда путем симуляции болезни; намеренная недовыработка нормы. За дезертирство, как и за его покрывательство или непринятие против него должных карательных мер, предусматривались наказания, начиная со сравнительно мягких, например выговора или занесения в вывешиваемый «черный список», и заканчивая весьма жесткими – переводом в штрафные части с увеличением объема работ без оплаты сверхурочных часов.

О том, насколько безграничной была фантазия Троцкого, ужесточавшего и расширявшего сферу деятельности трудовых армий и мобилизованного населения, говорит, например, жесткий приказ от 20 февраля о наведении чистоты на рабочем месте в свободное от работы время с привлечением местного населения [954]. Сталин, подражая Троцкому, такого рода указы стал издавать только в канун Великой Отечественной войны.

В начале марта по распоряжению и с предисловием Троцкого была опубликована сводка работ 1‑й армии с 1 по 18 февраля [955]. Эта сводка охватывала заготовку топлива, работу на железнодорожном транспорте и некоторые другие виды хозяйственной деятельности, на которых было занято 239,5 тысячи военнослужащих и 7,3 тысячи мобилизованных для трудовой повинности гражданских лиц. Поразительно, но о предполагавшемся главном направлении функционирования трудовой армии – сборе продналога и участии в сельскохозяйственных работах – в сводке не было сказано ни слова. Ясно было, что этот «участок фронта» был то ли полностью провален, то ли за него не брались вообще. Упоминалось, что указанный период «был в высшей степени неблагоприятным», что в работах не участвовала «забронированная» (кем и почему, не отмечалось) кавалерийская дивизия, которая теперь только начинает применяться для продовольственных заготовок, причем «с большим успехом». Троцкий полагал, что «приобретены предварительные навыки, которые позволяют надеяться на крупные успехи в дальнейшем».

Впрочем, это то, что говорилось публично. В секретной телефонограмме командованию 1‑й трудовой армии Троцкий писал совсем другое: «Трудовые сводки дают поразительнейшую картину позорнейшего провала трудовой армии. При колоссальном аппарате ничтожный результат. Существование Политотдела с большим аппаратом и ежедневной газетой и пр. является при таком положении вопиющим противоречием» [956]. Троцкий требовал поэтому ужесточить режим работы трудовой армии, в частности, лишать солдат еженедельного дневного отдыха, вводить субботники и воскресники.

В том, что ужесточение режима – мера целесообразная, Троцкий был един во мнении с Лениным. Но в оценке результатов советские лидеры расходились. Ленин считал, что происходит «великий почин». Троцкий, может быть потому, что руководил акцией, смотрел на вещи более трезво. В приказе по 1‑й трудовой армии от 4 марта 1920 г. говорилось: «Многие факты свидетельствуют, что использование рабочей силы при субботниках и воскресниках проводится нередко с преступной небрежностью, заранее обработанного плана работ нет, число привлеченных рабочих рук не отвечает трудовой задаче, инструкторов не хватает; наконец, нередко наспех поставленная трудовая задача является совершенно бессмысленной» [957]. (Тем не менее бессмысленные работы в выходные дни продолжались все последующие годы, постепенно превращаясь в анекдотический абсурд.)

Будучи человеком весьма энергичным и упорным, пытаясь любой ценой осуществить поставленные им самим или поставленные перед ним задачи, Троцкий все более затягивал «военно‑коммунистическую петлю» на шее российского народа. В очередной раз Троцкий с его энергией, настойчивостью и решительностью в проведении поставленных задач оказался в нужное для большевиков время на нужной большевикам должности руководителя военным ведомством, к которому отошли и трудовые армии. Если добавить к этому исключительную плодовитость Троцкого в написании всевозможных статей, брошюр, тезисов, его постоянное внимание к тому, чтобы все эти материалы были срочно и как можно более широко растиражированы, если учесть, что в его личном распоряжении была неплохо оборудованная типография поезда наркомвоенмора, то становится ясным, почему именно Троцкий выдвинулся на первый план в пресловутой и безуспешной попытке создания всеобщей системы принудительного труда.

 

IX съезд партии

 

С 29 марта по 5 апреля 1920 г. проходил IX съезд РКП(б). Если в работе VIII съезда Троцкий не участвовал, то на IX он стал одной из ключевых фигур. Съезд прошел под знаком военного коммунизма при полном содействии и активнейшем участии Троцкого, выступления которого были нацелены на дальнейшее закручивание гаек. В частности, он обрушился на так называемую «рабочую оппозицию», робко выступившую против централизаторских и казенно‑бюрократических тенденций, все более распространявшихся в высших и средних партийно‑государственных слоях. Настроенный когда‑то против бюрократии, Троцкий разделял некоторые установки членов «рабочей оппозиции», порой даже поддерживал их инициативы. Но на съезде он выступил против них и за усиление контроля ЦК над ВЦИКом и профсоюзами. Два года, проведенные на высшей военной должности, превратили Троцкого в ярого защитника той самой административно‑командной системы в партии и государстве, которую через несколько лет начнет усердно развивать его соперник Сталин и против которой Троцкий развернет самую ожесточенную и непримиримую борьбу.

Даже в бюрократии как таковой Троцкий видел теперь две стороны: хорошую и плохую. В типографии поезда наркомвоенмора была напечатана его небольшая брошюра, в которой доказывалась необходимость перехода к единому хозяйственному плану развития страны [958]. Видно было, насколько противоречив был нарком, понимавший неэффективность советской экономики, но не находивший средств для излечения уже затянувшихся ее болезней. Он, с одной стороны, предлагал упростить аппарат управления, а с другой – создать некую новую надстройку, чтобы обеспечить единство управления всеми хозяйственными комиссариатами. Он предлагал бороться против бюрократизма с его «безжизненной формалистикой» и в то же время признавал необходимость бюрократии, без которой не может существовать ни одно государство. «Мы страдаем не столько от того, что усвоили дурные стороны бюрократии, сколько от того, что еще не усвоили ее хороших сторон», – сетовал он [959].

На IX съезде Троцкий выступил с обширным докладом о хозяйственном строительстве [960], что вновь свидетельствовало о том новом главном направлении деятельности, к которому он начинал привыкать. Основное внимание в докладе было уделено, вполне по Марксу, организации труда, которая определялась следующим образом: «Организация труда есть по существу организация нового общества, ибо каждое историческое общество есть организация труда. Мы организуем или приступаем к организации труда на новых социалистических основах».

Троцкий был весьма откровенен и в своей откровенности циничен: «Человек есть довольно ленивое животное, и на этом качестве в сущности основан человеческий прогресс, потому что если бы человек не стремился экономно расходовать свою силу, не стремился бы за малое количество энергии получить как можно больше продуктов, то не было бы развития техники и общественной культуры». Задача власти состояла, по его мнению, именно в том, чтобы ввести леность в определенные, ограниченные рамки путем милитаризации труда, то есть путем дальнейшего углубления и расширения военно‑коммунистических принудительных методов ведения всего народного хозяйства.

Намечая перспективы хозяйственного развития страны, Троцкий формулировал следующее распределение приоритетов: улучшение состояния транспорта; развитие машиностроения в интересах транспорта, добычи сырья и продовольствия; развитие машиностроения в интересах производства предметов массового потребления; производство предметов широкого потребления. Так определялся курс на преимущественное развитие «группы А», то есть средств производства, в ущерб, а во многих случаях и при полном пренебрежении к «группе Б», то есть к производству предметов потребления. Этот сформулированный в самом начале существования советской власти курс был характерен затем для всего исторического пути развития в СССР.

В докладе о хозяйственном строительстве Троцкий пытался обобщить опыт уральской 1‑й трудовой армии и распространить его на всю экономическую жизнь страны. В основу доклада легли написанные Троцким тезисы «О мобилизации индустриального пролетариата, трудовой повинности, милитаризации хозяйства и применении воинских частей для хозяйственных нужд». Тезисам был придан статус официальных тезисов ЦК РКП(б), но опубликованы они полностью только в походной типографии поезда Троцкого и его брошюре «Очередные задачи хозяйственного строительства», отпечатанной там же [961].

Основной смысл выдвигаемых на съезде предложений, которые часто прерывались аплодисментами, состоял во введении единого хозяйственного плана, в соответствии с которым и осуществлялась бы дальнейшая милитаризация труда. Речь шла о прикреплении рабочих к заводам и фабрикам, о возможности «переброски» рабочей силы с одного предприятия на другое, о создании специального аппарата принуждения для всех трудящихся. Рабочая масса «должна быть перебрасываема, назначаема, командуема точно так же, как солдаты», – говорил докладчик. Милитаризация труда, по его мнению, была немыслима без милитаризации профсоюзов, которым предназначалось стать в свою очередь инструментом, карающим тех, кто не выполняет распоряжений. Таковых следовало, по примеру 1‑й армии, объявлять дезертирами. «Сейчас наша задача, – продолжал нарком, – заключается в том, чтобы этот [армейский] опыт перенести на трудовую область. И здесь режим твердой, неукоснительной, железной дисциплины является не менее важным и необходимым, чем в области Красной армии» [962].

Троцкий считал метод организации трудовых армий, основанных на принуждении, не исключением, не чрезвычайной мерой, а главным инструментом хозяйственного развития. Более того, он объявлял предрассудком «заявления», что принуждение не только не благоприятствует производительности труда, но является для нее величайшим тормозом. Он связывал принуждение с самой сущностью советской экономической системы. «В переходную эпоху принуждение играет в организации труда огромную роль, и если принудительный труд непроизводителен, то, стало быть, этим осуждается наше хозяйство» [963].

Впрочем, Троцкий вступал в прямое противоречие с собственными общими заявлениями, когда признавал необходимость личной заинтересованности, премиальной системы и т. п., а вслед за этим даже проговаривался, что труд двух трудовых армий – на Урале и в западной части страны (эта трудармия только начала формироваться и так и не была создана полностью) [964] – непроизводителен. Явно не соответствовали действительности и прямо противоречили имевшимся в его распоряжении отчетам сведения о распределении трудовой армии по видам работы. В качестве таковых назывались «продовольствие» – 35%, промышленность – 20%, «остальные задачи» – 50% [965]. Совершенно очевидно, что докладчик произвольно называл проценты по весьма нечетко определяемым им отраслям, ибо «продовольствием», то есть собиранием продразверстки, трудармия так и не успела заняться. Непонятно, в чем состояли «остальные задачи», которые вместе с двумя названными ранее составляли на 5% больше, чем целое (105%). Переходя от абстракций к конкректике, Троцкий оказывался в совершенно чуждом и непонятном ему мире. Он все более попадал в заколдованный круг неразрешимых противоречий военного коммунизма, который он теперь со всей своей энергией пытался подстегивать, но который был в состоянии двигаться только на холостом ходу.

Еще один доклад Троцкого – о переходе к милиционной системе в построении Красной армии [966] – логически и организационно вытекал из его же концепции экономического развития страны. Оратор исходил из того, что вооруженные силы должны соответствовать новому периоду – переходу к мирному строительству. Трактуя вопрос расширительно, ссылаясь на авторитеты Ж. Жореса, А. Бебеля и других социалистических экспертов милиционного построения армии и всеобщего военного обучения с периодическими призывами обучаемых на сборы, Троцкий ставил своей задачей вовлечь в процесс все население страны, способное носить оружие. Он пришел к весьма нетривиальному и спорному выводу, что во время «империалистической войны» все страны «перешли к милиции», так как была мобилизована масса людей, но это была плохая, наспех сколоченная милиция, «импровизированная, а не организационно подготовленная заранее». Теперь же Троцкий ставил значительно более широкую задачу: не только милитаризации труда, но милитаризации всей хозяйственной жизни, всего быта страны. «Раз страна хочет поднять на ноги все боеспособное население, то нужно иметь огромные запасы вооружения и снаряжения». Правда, Троцкий делал оговорку, что переход к милиционной системе должен происходить постепенно, чтобы страна не оказалась застигнутой врасплох какой‑нибудь неожиданностью, например войной, но необходимость перехода к мобилизационной системе, предусматривающей всеобщую милитаризацию страны, был сформулирован Троцким достаточно четко.

Троцкий признавал колоссальные расходы, которых требовала намечаемая им милиционная система. Но это его не останавливало. Он ставил задачу «индустриализации нашей армии». Похоже, это было первое употребление термина «индустриализация» применительно к задачам хозяйственного строительства, которые ставили коммунистические руководители перед Советской Россией. Он предложил создать новые военные округа на базе территориальных хозяйственных единиц, развил утопические представления о переходе к «производственно‑потребительской коммуне» в виде Красной армии, которая по своему типу «приблизится к вооруженному коммунистическому народу» [967], настаивал, чтобы все население округа, способное носить оружие, включалось «в определенные соединения, начиная с роты и кончая дивизией», причем каждому гражданину, способному носить оружие, присваивался определенный порядковый номер. Он очевидным образом пытался скрестить перманентную революцию с хозяйственной прозой восстановления разрушенной экономики России: «Мы можем оказаться в необходимости оказать поддержку революционному рабочему классу в других странах. Но теперь нам необходимо иметь в руках молот, топор, пилу, хотя в то же время мы не можем спускать глаз и со своей винтовки, временно поставленной в угол. В условиях соединения труда и обороны, обороны и труда лежит основа того, что должно сделать Советскую республику самой могущественной в мире страной» [968].

В то же время милиционную систему Троцкий теснейшим образом увязывал с милитаризацией труда, ибо она «не расчленяет оборону и труд, не отделяет рабочего класса от армии».

При обсуждении доклада о милиционной системе дискуссии не было: затрагивались только второстепенные и конкретные вопросы осуществления выдвинутых идей, сама же резолюция по докладу Троцкого была принята единогласно [969]. Она должна была послужить еще одним указанием на то, что от идей перманентной революции в международном масштабе никто не отказывался. Строительство армии, победы на фронтах, преодоление хозяйственной разрухи находились в прямой и непосредственной связи с мировым революционным взрывом, которому, по мысли Троцкого, еще только предстояло произойти.

В этих условиях даже в кругах партийных работников высокого ранга возникла группа деятелей, решительно выступивших против официального курса. Эта группа сложилась несколько ранее, она получила условное наименование группы «демократического централизма» и порой даже добивалась успеха на том или ином партийном форуме. В частности, в платформе и заявлениях группы демократических централистов (децистов), выступивших под руководством Тимофея Васильевича Сапронова [970] на VIII партконференции в декабре 1919 г., имелись предложения, в целом одобренные партконференцией, хотя принятые по инициативе децистов решения высшее руководство попросту проигнорировало.

На IX съезде партии взгляды этой группы выразил Осинский, выступивший с содокладом после Троцкого. Осинский возражал против излишней милитаризации труда, подверг осторожной критике игнорирование необходимости производства предметов широкого потребления и высказался против слепого копирования военных методов в экономике: «Мы не согласны с подчинением гражданских учреждений военным органам. Военизация нам не нужна, ибо внутри гражданского аппарата у нас есть органическая тяга к боевой работе… Не ломайте нашей сложившейся системы управления», – тщетно взывал Осинский [971].

Еще один содокладчик – Рыков – занял промежуточную позицию, считая, что переформированию воинских частей в трудовые армии не следует придавать решающего значения. «Я полагаю, что армия есть временное явление… – заявлял он. – Должен быть поставлен вопрос о частичной демобилизации, частичном сокращении [Красной армии], и было бы преступлением не сделать этого». Рыков предлагал в тезисы о хозяйственном строительстве внести поправку в том смысле, что трудовые армии создаются лишь постольку, поскольку та или иная армия не подлежит демобилизации [972].

Но и энергичные возражения Осинского, и весьма осторожные поправки Рыкова съездом не были приняты съездом во внимание. Подавляющее большинство участников съезда, в том числе наиболее авторитетные партийные лидеры, такие как Ленин и Бухарин, не только приняли, но развивали сформулированные Троцким пункты. Дальше всех пошел Бухарин, заявивший, что «милитаризация» – это «самоорганизация рабочего класса и организация рабочим классом других, близко к нему стоящих классов» [973].

В заключительном слове, столь же громоздком, как и сам доклад, Троцкий детально ответил на ряд замечаний. Но и по прениям, и по заключительному слову было видно, что против милитаризации труда никто на съезде серьезно не выступал. Более того, при обсуждении вопроса о профсоюзах, тесно связанного с вопросом о путях экономического развития, было очевидно единство взглядов Троцкого и Ленина. Резолюция по докладу Троцкого, подготовленная им самим, была принята с незначительными поправками [974].

 

Транспорт и Донбасс

 

В 1919 г. Ленин стал склоняться к мысли о том, чтобы в дополнение к военному ведомству поручить Троцкому также руководство железнодорожным транспортом, которое находилось в катастрофическом состоянии. Большевики считали восстановление железных дорог ключом к возрождению экономики всей страны (в рамках программы военного коммунизма). По данным Троцкого, осенью 1919 г. число «больных паровозов» достигло 60%. Это соотношение не изменилось и через полгода: на весну 1920 г. из 16 тысяч паровозов «здоровых» было лишь 40%, то есть менее 6,5 тысячи. Примерно через десятилетие Троцкий вспоминал: «Инженер Ломоносов [975], фактически управлявший в те месяцы транспортом, демонстрировал перед правительством диаграмму паровозной эпидемии. Указав математическую точку на протяжении 1920 года, он заявил: «Здесь наступает смерть». – Что же надо сделать? – спросил Ленин. – Чудес не бывает, ответил Ломоносов, – чудес не могут делать и большевики. Мы переглянулись… – А мы все‑таки попробуем сделать чудо, – сказал Ленин сухо сквозь зубы» [976].

С начала 1920 г. Ленин прибегал к помощи Троцкого для решения транспортных проблем неформально, как к наркому по военным и морским делам. Так, 5 января Ленин рекомендовал Ломоносову «давать бумажки Троцкому» для передачи «по военным проводам» [977]. 9 марта 1920 г. Ленин телеграфировал Троцкому, что «Политбюро решило предложить» ему «сделаться наркомом пути… Отвечайте немедленно» [978]. Троцкий не был в восторге от этой идеи. В его ответе из Екатеринбурга говорилось: «Политбюро знает, что я совершенно не знаком с административным аппаратом Наркомпуть. На первоначальное ознакомление уйдет несколько недель… Это создаст крайне трудное положение. Смысл предложения Политбюро очевидно тот, чтобы на время междуцарствия не ослабевал административный нажим. Я не возражаю, но считал бы целесообразным, чтобы в соответственном постановлении был отмечен временный характер назначения» [979].

Под «междуцарствием» Троцкий имел в виду то, что бывший нарком Красин получил задание выехать за границу для установления торговых связей со странами Антанты. Должность наркома путей сообщения осталась поэтому вакантной.

Официально решение ВЦИКа о назначении Троцкого «временно исполняющим дела» наркома путей сообщения было принято 23 марта 1920 г. [980] «Год работы на транспорте, – вспоминал Троцкий, – был для меня лично годом большой школы. Все принципиальные вопросы социалистической организации хозяйства получали в области транспорта наиболее концентрированное выражение. Огромное количество паровозных и вагонных типов загромождало железные дороги и мастерские. Нормализация транспортного хозяйства, которое до революции было наполовину казенным, наполовину частным, стало предметом больших подготовительных работ» [981]. С мая в директивах Троцкого и переписке значится, однако, уже титул «наркомпуть» без вводного «исполняющий дела». Троцкий стал полноценным наркомом путей сообщения. Он перенес в новый наркомат и на транспорт весь свой властный опыт и нравы, сложившиеся в военном ведомстве. Ранее он выдвинул лозунг: «Пролетарий, на коня!», который теперь с легкостью видоизменил и дополнил новым кличем: «Пролетарий, на паровоз!» [982]

В области железнодорожного транспорта заметным документом стал приказ Троцкого от 22 мая 1920 г. за № 1042. Дело в том, что этот приказ был своего рода прообразом будущего отраслевого планирования развития советской экономики, в частности в рамках известных пятилетних планов. В приказе определялись основанные на расчетах специалистов перспективные задания по восстановлению паровозного парка с тем, чтобы к началу 1925 г. страна имела около 13 тысяч «здоровых» паровозов. При этом в план не включались паровозы, которые предполагалось закупить за границей.

Троцкий оценивал этот план как минимальный, заложив тем самым порочную традицию «перевыполнения планов», которая вела к нарушению хозяйственных пропорций. Он, однако, утверждал, что «превышение плана отдельными дорогами и отдельными мастерскими нисколько не нарушит его стройности, а только даст возможность сократить срок с 4 1/2 лет до 4‑х или 3‑х». «Социалистическое хозяйство может быть только плановым, – продолжал он в статье, разъяснявшей этот приказ. – Оно основано на строгом учете того, что есть, что необходимо, и того, что мы способны сделать. Приказ № 1042 дает нам такого рода учет. Он является поэтому краеугольным камнем социалистической программы возрождения транспорта» [983].

Ленин одобрил приказ Троцкого как важную меру по восстановлению экономики страны в целом. Любопытно, что свои предложения по хозяйственным делам Ленин в первом экземпляре в то время посылал именно Троцкому, а затем уже другим членам ЦК. На VIII съезде Советов в декабре 1920 г. Ленин дважды ставил приказ Троцкого в пример другим ведомствам, особенно то, что первоначально намеченный срок ремонта, рассчитанный на четыре с половиной года, был сокращен до трех с половиной лет. Он, впрочем, полагал, что и этот срок мог бы быть сокращен еще на один год [984], но не говорил, как именно он советует добиться дальнейшего сокращения сроков ремонта.

Естественно, работа по восстановлению железнодорожного транспорта, проводившаяся на началах трудовой повинности, продвигалась крайне медленно, и Троцкий издавал один за другим приказы о борьбе против «трудового дезертирства», вплоть до предания уклонявшихся от работы суду революционного трибунала, как о том гласил, например, его приказ от 8 мая [985].

Осенью 1920 г. Троцкий занялся еще одним сложным участком хозяйственной деятельности. По докладной записке Троцкого от 2 ноября была образована комиссия Совнаркома по Донецкому каменноугольному бассейну. Образование комиссии мотивировалось катастрофическим положением Донбасса как в смысле падения производства, так и в плане тяжелых условий жизни шахтеров. Созданная 11 ноября под фактическим председательством Троцкого комиссия (официально она не имела председателя, но Троцкий представлял в ней Совнарком, а остальные участники были делегированы центральными отраслевыми и украинскими ведомствамиНа VIII съезде Советов Ленин называл Троцкого председателем комиссии по Донбассу (Ленин В.И. ПСС. Т. 42. С. 151). [986]) выехала в тогдашнюю столицу Украины Харьков, затем в центральный город Донбасса Юзовку, а оттуда на несколько шахт бассейна. Комиссия провела в Донбассе около двух недель и установила, что положение шахтеров поистине чудовищное. Они неделями не получали продовольственных пайков, ходили в тряпье; приближавшиеся холода могли вызвать полную остановку шахт. Отчитываясь о состоянии дел на шахтах, Троцкий писал, что «методами агитационного, организационного и репрессивного характера на месте можно достигнуть лишь временных улучшений, за которыми [по] следует реакция в виде стачек, усиленного невыхода [на работу], кратковременного пребывания под землей и пр.» [987].

Срочно улучшили снабжение Донбасса. Туда была доставлена крупная партия одежды, обуви, белья, производственной одежды и рукавиц. Однако превратить Донбасс в «сытую, одетую, хорошо организованную губернию», как этого требовал Троцкий в указанной записке, в условиях общей нищеты и развала экономики было невозможно. Не помогали, разумеется, и страстные, чуть ли не истеричные словесные призывы Троцкого, вроде того, который был опубликован в «Правде» под заголовком «Россия, на помощь донецкому шахтеру!». Здесь автор обещал от имени шахтеров, которые, разумеется, его на это не уполномочивали, что они «воздадут сторицею» стране углем в обмен на хлеб, одежду и обувь [988].

Пока еще единичные забастовки в Донбассе грозили перерасти в массовое движение неповиновения. Троцкий не сразу понял, что донбасские стачки – это только начало великой волны неповиновения, которая уже захлестнула страну. Близился 1921 г. Становилось ясно, что без изменения экономического и внутриполитического курса удержать власть в своих руках коммунисты не смогут.

 

Профсоюзная дискуссия

 

Осенью 1920 г. в партийно‑правительственных кругах возникла дискуссия, внешне выглядевшая достаточно невинно: о месте и роли профсоюзов в хозяйственной и политической жизни страны. Смысл этой дискуссии не ясен даже сегодня, поскольку два основных ее участника – Троцкий и Ленин, – по существу, придерживались одной точки зрения по всем основным пунктам спора. Однако именно эта теоретическая дискуссия фактически превратилась в острый диспут о том, как дальше руководить государством, и получила неточное название «профсоюзная дискуссия». Существо неточности состояло в том, что реально речь шла не только о профсоюзах, а о методах управления и руководства страной и народом.

Троцкий занял во время этой дискуссии комфортные для него позиции, сформировавшиеся в тот период, когда он руководил военным ведомством. Собственно, именно Троцкий был если не инициатором дискуссии, то тем лицом, речи которого вызвали появление различных «платформ». Профсоюзы, которые до революции защищали интересы своих членов, добивались улучшения условий труда на началах рыночных отношений, порой прибегая к массовым коллективным акциям противодействия, в частности к стачкам. При советской власти профсоюзы в общем‑то пытались заниматься своим традиционным делом – представлять интересы рабочих и служащих. В силу этого они совершенно не вписывались в жесткие «военно‑коммунистические» догмы, лежавшие в основе планов Троцкого. В глубине души Троцкий, по всей видимости, считал профсоюзы вообще излишними объединениями в условиях партийной диктатуры, которая, как он полагал, и без вмешательства профсоюзов выражает и защищает «коренные интересы» трудящегося населения. Тем не менее с существованием профсоюзов он вынужден был считаться. Вопрос был переведен в другую плоскость: как сделать профсоюзы безопасными для советской власти и использовать их в военно‑коммунистической системе, отстраиваемой большевиками. Троцкий находил ответ в прямом, официальном и открытом включении профобъединений в государственный механизм в качестве одного из его инструментов «мобилизации» рабочих для выполнения экономических задач. Постепенно в его голове созрел лозунг «огосударствливания» профсоюзов, который он и выдвинул публично.

Первое столкновение с непокорными профсоюзами произошло на железнодорожном транспорте, когда Троцкий стал во главе Наркомата путей сообщения и перевел железнодорожников на военное положение. Объединение транспортников пыталось робко протестовать. Тогда нарком попросту разогнал Всероссийский исполнительный комитет рабочих железнодорожного транспорта (Викжедор) и своей волей назначил другой его состав руководства профсо