Православие и протестантизм: спор о материи и энергии 5 страница

Проблема в том, что в самой Библии мы не найдем указаний на то, что Боговдохновенность Ветхозаветных книг распространяется и на апос тольские тексты. Когда ап. Павел говорит, что "Все Писание богодухновенно" (2 Тим. 3, 16), — он имеет в виду Ветхозаветные книги, и мы не видим, чтобы Павел в конце каждого своего послания на стаивал: "Включите это мое письмо в Священное Писание". Это значит, что книги апостолов вклю чены в Библию на вне-библейской основе.

Так почему Павел читается наряду с Моисеем, почему он даже считается авторитетнее его? Поче му послания Павла читались и в тех общинах, к которым они не были направлены? Почему част ное письмо (например, Послание к Тимофею) должно считаться общецерковным?

Эпоху тому назад, когда еще не разразились споры по поводу зарубежных протестантских мис сий в России, проходили чрезвычайно плодотвор ные экуменические собеседования между Русской Православной Церковью и Евангелической Цер ковью Германии. На одном из них проф. Э. Шлинк сказал: "Павел писал свои послания не с целью создания Новозаветной Библии, а исключительно в качестве замены своего присутствия… Лишь около 200 года устанавливается значение такого же авто ритета Новозаветного Писания, как и авторитет Ветхозаветного Писания"[152]. Слово "устанавлива ется" здесь, похоже, исполняет ту же роль, что зна менитый эвфемизм советского искусствоведения: "храмовый ансамбль такого-то монастыря не со хранился". Вот так сам взял — и не "сохранился" (очевидно, в знак протеста против рабоче-крестьян ской власти). За безличным оборотом Э. Шлинка исчезает собственно автор такого установления. Сами собою канонические Евангелия вытеснили апокрифы? Или канон был установлен конкрет ным субъектом? И кто в таком случае автор канона?

Это — акт самой Церкви, а отнюдь не непо средственное следствие самого текста. Это — ре шение Предания, а не требование записанного Откровения.

При обсуждении этого обстоятельства, во-первых, очень важно осознать, что Церковь историчес ки первичнее Евангелия. Существование Церкви исторически предшествует написанию первых апос тольских книг и тем более предшествует собира нию этих книг, которое затянулось на столетия.

Церковь не началась через посредство Писания. Церковь не была создана с помощью Писания. Напротив, Писание родилось в лоне уже существующей Церкви. И Церковью оно было взра щено и защищено. Как совершенно справедливо заметил свящ. Димитрий Станилое, "Писание не рождается с Церковью, но в Церкви"[153]. Нельзя сказать, что раньше — Церковь или Предание. Но Церковь явно раньше Писания.

Когда Христос посылал Своих учеников ("иди те… и проповедуйте Евангелие всей твари" — Мк. 16, 15), книга еще не была написана. Устное пре дание исторически первично по отношению к Писанию. Церковь могла бы существовать, если бы никогда не были написаны Павловы послания, но ее не было бы при отсутствии устной и живой апостольской проповеди. Устная проповедь апос толов открывала человеческие сердца ко Христу, и в ответ на обращение этих сердец ко Христу в них посылался дар Духа. Люди сначала входили в жизнь Предания, а затем эта жизнь получила свое объяс нение в Писании. Первая задача Писания — пояс нить Церкви ее собственную природу. Кто вы та кие, христиане, и зачем вы собраны, откуда в вас новизна…

Писание не упало с неба; оно вошло в жизнь Церкви через Предание. Церковь дала удостовере ние, гарантировала, что Писание действительно соответствует Преданию, и что это Писание есть аутентичная часть подлинно Апостольского Пре дания. Исходя из своей памяти и из своего знания Апостольского Предания и Того, о Ком это Пре дание говорило, "Церкви нужно было подсчитать свое апостольское наследство"[154].

Во-вторых, при обсуждении роли Церкви в ста новлении Новозаветного канона важно заметить, что Новый Завет сложился не в результате собира ния книг, а в результате их отбора. Уподобив Церковь раю, а четыре Евангелия четырем животворящим райским рекам, св. Киприан сказал о миссии современной ему Церкви по отношению к Писанию: "Мы охраняем границы животворных источ ников"[155]. Задача Церкви: заботиться о том, что бы в чистую воду Евангелий не примешались апо крифические легенды.

Именно Церковь восприняла Писание и отсто яла его от теософских фантазий, от еретиков. Слиш ком много подделок поставляли на религиозный рынок гностические секты. Кто и как мог отли чить подлинное Евангелие от гностической его подделки? Это могли сделать только сами хрис тиане, помнящие и верно понимающие Апостоль ское Предание.

Вопрос о соотношении Писания и Церкви возник отнюдь не в реформационных спорах XVI века. Уже во втором столетии Св. Папий Иерапольский, духовный сын св. Поликарпа Смирнского и, соответственно, "внук" апостола Иоанна, так говорил о Писании и Предании: "Я полагал, что книги (ta ek ton biblion) не принесут мне столько пользы, сколько живой, остающийся в душе голос"[156]. Отличить апокриф от подлинника пер вым поколениям христиан помогал звучащий в их сердцах "живой голос" апостолов.

Как бы то ни было. Церковь оказалась не про сто хронологически первичнее Писания. Ей пришлось в течение столетий совершать постоянный суд над текстами, подписанными апостольскими именами. В условиях, когда у каждой секты появ лялось свое "писание", лозунг "только Писание" сам по себе не срабатывал.

И осуществляя свою цензорскую деятельность, Церковь вполне четко осознавала свою первичность по отношению к записанным текстам. Отсюда — знаменитый вопрос Тертуллиана: кому принадле жит Писание?[157].

Еретики, "раз они не христиане, то не имеют никакого права собственности на христианские сочинения. Церковь с правом может спросить: Кто вы? Что вы делаете на моей земле, когда вы не мои? Ты, например, Маркион, по какому праву рубишь мой лес? Ты, Валентин, с чьего дозволе ния даешь другое направление моим источникам? Ты, Апеллес, по чьей власти изменяешь мои гра ницы? Владение мое, я владею им издавна, я владела им прежде, я имею прочную передаточную от тех самых, кому, собственно, принадлежало имение. Я наследница апостолов"[158].

Если Библия — книга Церкви, то люди, отверг шиеся Церкви, теряют право на апелляцию к Еван гелию. Хотите по-новому толковать Евангелие — вопрошает сектантов Тертуллиан — что ж, "пусть докажут, что они — новые апостолы: пусть возвес тят, что Христос снова сошел, что снова учил, что снова распят, снова умер, снова воскрес… Впрочем, если какие-нибудь ереси осмелятся отнести себя ко времени апостольскому, дабы выдать себя тем самым за апостольское предание, то мы можем ответить: но тогда пусть покажут основания своих церквей, раскроют чреду своих епископов, идущую от начала через преемство, и так, чтобы первый имел наставником и предшественником своим кого-либо из апостолов (но таких, которые пребы вали с апостолами постоянно)"[159]. Итак — "если верно, что Правило Веры церковь получила от апос толов, апостолы — от Христа, а Христос — от Бога, то сохраняется и смысл нашего утверждения, а оно гласит, что еретиков не должно допускать к прени ям о Писании, ибо мы и без Писания доказываем, что они не имеют отношения к Писанию"[160].

Гностики были, по крайней мере, логичны: про тивопоставляя себя Церкви, они создавали себе свои евангелия. Но позиция протестантов внутрен не противоречива: почему, бунтуя против Церкви, они сохраняют рожденную ею Книгу? Вот адвен тисты логично поступили, когда откололись от бап тистов под лозунгом антицерковной последователь ности: мол, раз мы отвергаем все, связанное с ис торической Церковью, то мы должны перестать праздновать воскресный день и чтить исключитель но ветхозаветную субботу. Почему бы не последо вать этим путем дальше — вплоть до отвержения вообще всего новозаветного кодекса, раз произошел он от "полуязыческой" Православной Церкви?! Ведь Библейский канон есть часть Предания.

Там, где нет доверия к Церкви, — неуместно и доверие к составленной ею книге. Без канона Биб лия не существует, а вне Церкви нет канона. По слову Хомякова, без признания Церкви "Библия превращается в сборник сомнительного состава, которому люди приписывают авторитет только потому, что не знают, как без него обойтись"[161].

Вне Церкви и ее Духа Библия просто рассыпа ется и теряет (как показывает история протестант ской "библейской критики" XIX века) свою сак ральность: "Реформаторы из Церкви хотели унести Библию. При этом, однако, оказалось, что она оттуда не может быть унесена, ибо унесенная, она превращается по дороге просто в "книги", челове ческий документ, "письмена", — писал прот. С. Булгаков[162]. Это понятно, потому что только при знание того, что "историческая Церковь" IV–V веков была единодушна с апостолами, может вну шить доверие к сделанному ею именно в эти века окончательному отбору Новозаветных книг.

"Подобное познается подобным", — гласит древний и отнюдь не отмененный принцип позна ния (по крайней мере, духовного). Если протес танты утверждают, что с началом Константинов ской эпохи историческая Церковь утратила перво апостольские дары, — то с помощью чего же смог ла она отличить апостольские писания от апокри фов? Только Святая Церковь могла узнать Святую книгу. Только опыт глубокой веры и молитвенно мистического познания Христа мог дать внутрен нюю уверенность в Боговдохновенном характере книг.

Именно верный "духовный инстинкт Церкви"[163] отобрал канон Писания. Протестанты (на пример, К. Барт) говорят, что Писания сами за ставили Церковь признать себя. Их внутренняя убе дительность была такова, что Церкви не остава лось ничего другого. Однако если предположить, что при определении канона Церковь руководствовалась не внутренним ощущением святости, а чисто доктринальными соображениями, если пред положить, что не веяние Духа, уже знакомое ей по собственному опыту, опознавала она в Писаниях, а лишь удостоверяла с помощью апостольского ав торитета свое вероучение — то и книги самих про тестантов можно включить в состав Писания. Они ведь тоже правильно говорят о Христе! Не истин ность, а святость почувствовала Церковь в кано нических книгах. А ощущение святости — это уже не просто профессорское дело.

В общем, как сказал Ив Конгар, "мы попросим протестантов сделать выводы из того обстоятельства, что Откровение не носило частного и индивиду алистического характера, но оно было обществен ным и публичным, а также попросим принять все рьез обещание присутствия и вспомоществования Святого Духа, как оно было сделано Церкви"[164].

Естественно, что исторический нигилизм и отсутствие подлинно соборного измерения в жизни протестантских общин делает неизбежным их дроб ление — причем именно по вопросам библейской экзегетики. Сотни сект, настаивающих на чистоте своего "евангелизма", утверждают прямо противо положные вещи. Это феномен, известный во всех религиозных традициях мира: единство текста оп ределяется исключительно единством традиции его толкования. А потому еще в древности св. Иларий Пиктавийский сказал, что "Писание не в словах, а в понимании" (scripturae enim non in legendo sunt, sed in intelligendo" — Константину Августу, 2, 9).

Справедливости ради замечу, что есть протестантские авторы, которые не закрывают глаза на это обстоятельство: "Церковь собирала Священные книги в одно собрание, которое получило название канон… Собрание книг в Новозаветный канон было совершено первохристианской Цер ковью, и участники этого великого дела были ру ководимы Духом Святым. Канон Нового Завета был принят и утвержден Церковью на Лаодикийском Соборе в 363 г. и подтвержден Соборами Иппонским 393 г. и Карфагенским 397 г."[165]. Однако даже признавая этот факт, протестантские бого словы не делают из него вполне очевидного выво да. Если Церковь спустя многие годы и поколения после апостолов смогла сделать тот выбор, кото рый и протестанты считают верным, если она смог ла безошибочно опознать именно апостольские и Боговдохновенные тексты, это означает, что она сама не была лишена даров апостольского духа.

Так почему же, признавая благодатность этой Церкви II–IV столетий в одной области, протес танты отказывают Церкви мучеников в одаренности при решении других ключевых вопросов церков ной и духовной жизни? Здесь вновь мы возвраща емся к вопросу о наследии Христа, о том, что Он оставил христианам. Ведь если Церковь не созда ется Писанием, если она сама созидает его, то от куда же берется она сама? Чем руководствуется и что воплощает в своем письменном свидетельстве о себе самой и своей Главе? Если не Писанием, значит… — Преданием.

Но, пожалуй, мало сказать, что Церковь ото брала и защитила книги Писания. Значение Цер кви в истории Писания гораздо больше. Именно в самой Церкви Писание и формируется. Такие люди, как Марк или Лука, пишут Евангелия именно как члены новой общины, нового народа Божия. Не Иисус призвал их к этому — но Церковь. И пишут они не просто частные "воспоминания о пережитом", но выговаривают тот опыт восприятия таин ства Христа, который хранила в себе апостольская община. Бог заключил некогда Завет не просто с Моисеем, но с народом Израиля. И Христос за ключает Новый Завет не конкретно с Иоанном или Петром — но с новым Израилем ("некогда не на род, а теперь — народ…"). Чтобы Слово Божие можно было записать на пергаменте, его надо было расслышать сердцем. Библия — это Слово Бога, расслышанное людьми. Отделять Библию от Цер кви — значит отдирать это Слово от людей, в своем вслушивании в веяние Духа родивших Писание. Так вот, по удивительно точному и дерзкому заме чанию митр. Антония, "Библейский народ — это не народ, который читает Библию, верно хранит ее и возвещает ее. Подлинный народ Божий, на род библейский, подлинный народ евангельский должен быть такой общиной, которая могла бы сама написать Священное Писание, из собственного опыта дать ему начало, родить его. Если мы не такая община — мы не принадлежим поистине ни Библии, ни Евангелию"[166].

В истории израильского народа такой опыт по тери Библии уже был: книги Моисея были забыты и восстановлены лишь после вавилонского плена, "обретены" Ездрой. Слушая Ездру, народ "вспом нил" Моисея. Духовная память народа, память Израиля воссоздала Тору. Если протестант не до веряет Церкви Новозаветной — то тем меньше у него оснований для доверия Церкви Ветхозавет ной. Вот и ставит он себя своим церковноборчест вом перед малоприятной дилеммой: либо он со глашается с элементарными доводами разума и признает, что библейский текст имел свою исто рию, — но при недоверии к духовному опыту Вет хозаветной Церкви он понуждается скатываться в беспредельность критицизма, все более и более десакрализуя и профанируя Священное Писание; либо для того, чтобы избежать опасностей "биб лейского критицизма", ему приходится исповедо вать, что Библия пришла с небес не в руки древ них людей, а прямо в библиотеку какого-нибудь уважаемого пастора, а потому и не несет в себе никаких следов пребывания в человеческой среде. Если же, подобно православным, исходить из пер вичности народа Божия по отношению к Священ ному Тексту, то при признании духовной аутен тичности Церкви разных эпох не страшно допус тить историчность Откровения.

И еще одна странность вытекает из отрицания протестантами Церковного Предания: при опре делении библейского канона они вынуждены боль ше доверять иудеям, чем христианам. Ведь именно иудейский канон Ветхозаветных книг они призна ли как границу Ветхого Завета. Книги, которыми не пользовались в средневековье евреи, но кото рые считали Боговдохновенными античные хрис тиане, протестанты вычеркнули из Библии. Сегод ня по рукописям Кумрана уже известно, что "не канонические" Ветхозаветные книги были в упот реблении у дохристианских израильских общин. Пишет о них и св. Афанасий Великий в своем зна менитом послании, определяющем библейский канон IV века: "Для большей точности присово купляю, что кроме этих (канонических) книг есть и другие, не внесенные в канон, которые, однако же, установлено Отцами читать вновь приходящим и желающим огласиться словом благочестия"[167]. Странно, кстати, что протестанты отринули как раз миссионерскую литературу… И еще более стран но, что авторитет раввинов оказался для них важнее авторитета Отцов ранней Церкви.