Письмо это было адресовано свояку Резанова (муж сестры жены), одному из директоров Российско-Американской компании Михаилу Матвеевичу Булдакову.
«От генваря [января] 24 дня 1807. Получено с курьером 6-го марта 1807 года.
Наконец я в Иркутске! Лишь увидел город сей, то и залился слезами. Милый, бесценный друг мой живет в сердце моем одинаково! Я день, взявшись за перо, лью слезы. Сегодня день свадьбы моей, живо смотрю я на картину прежнего счастья моего, смотрю на все и плачу. Ты прольешь тоже слезу здесь, что делать, друг мой, пролей ее, отдай приятную эту дань ей; она тебя любила искренне, ты ее тоже. Я увижу ее прежде тебя, скажу ей. Силы мои меня оставляют. Я день ото дня хуже и слабее. Не знаю, могу ли дотащиться до вас. Разочтусь с собою со временем, и буде нет, но не могу умирать на дороге, и возьму лучше здесь место, в Знаменском, близ отца ее. Письмо матушки и детей, сегодня же с курьером полученное, растравило все раны мои, они ждут меня к новому году, но не знают, что может быть, и век не увижусь.
Матушка описывает, что граф Н. П. (министр коммерции Николай Петрович Румянцев) столько к ней милостив, что посылает наведываться о сиротах моих; у меня текут опять слезы, и благодарность извлекла их. Матушка пеняет, что я причиною, что граф на меня в неудовольствии, но что обещает столько же быть ко мне благосклонным, как прежде, и что всякого мне добра желает. Сожалею, что старушка огорчается, жалею, что граф не снизошел моей слабости. Но я не виню графа, потому что нет ему пользы вредить мне, впрочем, слава богу, все кончилось. Все получили награды, и один только я ничего не желаю потому, что не о том мыслю и ничего не удобен чувствовать. Видно, полно писать, я некстати слезлив сегодня.
Генваря 26 дня.
Не мог я онагдысь кончить письма моего, моральные страдания мои растравили еще более мою физику, все эти дни я приметно слабеть начал. Между тем у меня беспрестанно люди, а на них и смерть красна. Генерал-губернатор всякий день у меня бывает, иногда раза по два, и вечера проводит. Дружба сего честного человека и доброго услаждает меня.
Не знаю, будет ли у вас принят план мой, я не щадил для него жизни. Горжусь им столько, что ничего, кроме признательности потомства, не желаю. Патриотизм заставил меня изнурить все силы мои; я плавал по морям, как утка; страдал от холода, голода, в то же время от обиды и еще вдвое от сердечных ран моих. Славный урок! Он меня, как кремень, ко всему обил, я сделался равнодушен; и хотя жил с дикими, но признаюсь, что не погасло мое самолюбие. Я увидел, что одна счастливая жизнь моя ведет уже целые народы к счастью их, что могу на них разливать себя. Испытал, что одна строка, мною подписанная, облегчает судьбы их и доставляет мне такое удовольствие, какого никогда я себе вообразить не мог. А все это вообще говорит мне, что и я в мире не безделка, и нечувствительно возродило во мне гордость духа. Но гордость ту, чтоб в самом себе находить награды, а не от Монарха получать их.
Приехав в Якутск, видел я благодарность сотчичей моих, весь город за рекою встретил меня, и наперерыв угощали. Здесь, в Иркутске, еще более видел ласки их, меня задавили поздравлениями. Я из благодарности, хотя без удовольствия, но таскался всюду, и из той же благодарности дал я и городу в доме училища на 300 человек обед, бал и ужин, который мне 2 т. руб. стоил.
Из Томска получил нарочного, что город приготовил мне дом со всею прислугою, здесь также наперерыв иметь старались меня, и г-н Ситников, уступя мне прекрасный дом свой, барски меблированный, дает мне стол, экипаж и ни до малейшей не допускает издержки. Остается мне пожелать только того, чтобы мой труд Монарху угоден был, верь, что мне собственно ничего не нужно. Не огорчайся, мой друг, что описывая в настоящем виде Компанию, не пощадил я ни мало дурного производство ее, ты нисколько не виновен в том, но мне слишком дорого стоит труд мой, чтобы я в чем-либо закрыл истину.
Как добрый купец вникал я в торговлю вашу, я не думал быть им, но государю было угодно меня в купцы пожаловать, и я все силы употребил, чтоб в полном виде достичь звания сего. Много желал бы писать к тебе, но истинно сил нет. Еще 23 приготовил бумаги, но по сей день эстафета не отправлена. А затем и к родным не пишу. Пусть письмо это общим будет.
Прости, любезный друг Михайло Матвеевич, до свидания, верь, что искренне любит тебя преданный тебе брат твой Н. Р.
P.S. Из калифорнийского донесения моего не сочти, мой друг, меня ветренницей. Любовь моя у вас в Невском под куском мрамора, а здесь следствие энтузиазма и новая жертва Отечеству. Контепсия мила, как ангел, прекрасна, добра сердцем, любит меня; я люблю ее, и плачу о том, что нет ей места в сердце моем, здесь я, друг мой, как грешник на духу, каюсь, но ты, как пастырь мой, СОХРАНИ тайну».
