Сочинение на свободную тему 4 страница

А она неожиданно разозлилась и возмутилась:

– Слушай, Шатер, если у тебя крыша съехала на оборотнях, я не виновата! Сходи к психотерапевту, а мне голову всякой чушью не забивай! И не оскорбляй моих кумиров! – Полина фыркнула, всем своим видом показывая, что, кроме музыки, для нее ничего не существует.

– Ну, смотри сама...

Я развернулся и принялся выбираться из толпы. В моей голове никак не укладывалось, что происходило с людьми...

Я покинул толпу и отошел достаточно далеко от площади по опустевшей улице, но оборотней на сцене и их поклонников, заполнивших всю площадь, было обычно видно. Вот тут‑то я и заметил еще одного человека, стоящего в стороне и пристально наблюдающего за веселящейся молодежью. Присмотревшись, с удивлением обнаружил, что этот наблюдатель не кто иной, как моя классная руководительница Прокопьева Лилия Владимировна.

Вот так сюрприз! Она‑то что делает на концерте оборотней? Лиличка же всегда нам внушала, что это музыка плохая и слушают ее только люди с дурным вкусом. Так зачем же она сюда пришла?

Прячась за деревьями, как участник какого‑нибудь детектива, я подобрался поближе и притаился за толстым стволом дерева.

До того места, где стояла Лилия Владимировна и где прятался я, музыка долетала, но была уже не такой громкой. Ехидно улыбаясь, Прокопьева выудила из сумочки сотовый телефон и, элегантными движениями понажимав на кнопочки, поднесла его к уху. Дождалась ответа и произнесла, глядя на толпу:

– Да, все в порядке... Все идет по плану... Да... Нет... Хорошо... Скоро... Я чувствую, что очень скоро... Действуйте дальше.

Затем надавила на кнопку сброса, прекращая разговор, и небрежно бросила телефон в сумочку. Она отвела взгляд от людей, явно собираясь уходить, и в этот момент я вышел из‑за дерева и подошел к классной руководительнице.

– Доброй ночи, Лилия Владимировна, – спокойно поздоровался я, держа руки в карманах. Не в школе же мы, не на уроке, можно вести себя вольно.

От неожиданности Прокопьева вскрикнула и одновременно подпрыгнула на месте.

– Егор? Д‑доброй ночи и тебе... М‑мм... А что ты тут делаешь? – спросила она взволнованно. Ее глаза воровато бегали слева направо.

– То же самое, что и вы. Наблюдаю за оборотнями на сцене, – пожал я плечами и саркастически улыбнулся.

– За оборотнями? – изумилась Лилия Владимировна, как самая бездарная в мире актриса. – За какими такими оборотнями?

– За обычными оборотнями... Вам уточнить? Оборотни бывают разные – одни в курицу превращаются, другие в зайца или в любое другое животное. А эти, что на сцене, только что из людей волками сделались. Или вы их не видите?

– Я не понимаю, что ты хочешь сказать, – ответилала Прокопьева, нервно дернув шеей.

– Лилия Владимировна, – тепло произнес я, лениво при этом зевнув, – я говорю об оборотнях, которые сейчас поют песни на сцене.

Честно говоря, я уже начал выходить из себя, хотя всеми силами пытался это скрыть.

– А‑а‑а... Я поняла... Ты еще находишься в стрессовом состоянии и неадекватно оцениваешь мир, – уже довольно уверенно произнесла классная руководительница. – И вообще, вытащи руки из карманов, когда со старшими разговариваешь. Тем более с классной руководительницей!

Однако отчаянно дрожащие свои руки я из карманов не вытянул. Я пропустил ее слова мимо ушей и продолжал стоять на своем:

– Лилия Владимировна, мне бы хотелось знать, зачем вы сейчас так нагло врете, глядя прямо мне в глаза, как актриса из погорелого театра, и для какой цели на каждом классном часе делаете нам внушение, что группы типа «Вкус крови» плохие. И в то же время вы пришли на их концерт. Как вы можете это объяснить?

Прокопьева достойно выдержала мою пламенную речь. Она снисходительно посмотрела на меня и откликнулась:

– Шатров, ты слишком умный стал, да? За такой тон я могла бы вызвать тебя на педсовет для профилактики, но не сделаю этого – я люблю детишек, тем более тех, кто побывал в лапах оборотня. Я на тебя не злюсь, а сочувствую тебе. И я не верю, что на сцене стоят оборотни. Ахинея какая‑то... Это смешно. Я и в оборотней‑то не верю, о чем говорила вам перед каникулами. А группа «Вкус крови» плохая. Да что там – отвратная! А сюда я пришла для того, чтобы лично посмотреть на этих, с позволения сказать, певцов. В своем мнении я только утвердилась... Спокойной ночи, Егор. Увидимся в школе. Привет маме! – Прокопьева приобняла меня и прогулочным шагом удалилась.

До меня донеслись ее слова, которые она, кажется, бормотала себе под нос:

– Цирк бесплатный... Оборотни! Вот уж анекдот так анекдот...

Я стоял и просто трясся от злости.

«Прокопьева та еще штучка! И я обязательно выведу ее на чистую воду! Она у меня попляшет, обязательно попляшет! – давал я себе слово. – Я узнаю ее секреты, открою все, что она от нас скрывает. Уверен – она чуть ли не главный персонаж в этой истории...»

Очень сильно я злился и поэтому только запутывался в своих угрозах все больше и больше, никак не мог собрать воедино все события, посмотреть на них со стороны и все понять. И от этого злился еще сильнее...

 

 

Глава V

Логово перевертыша

 

Когда закончились выходные дни, подаренные нам администрацией города, мы вновь приступили к занятиям в школе. Как и следовало ожидать, никто из моих одноклассников и друзей не помнил точно, что видел на сцене в двенадцать часов на Театральной площади. Все утверждали, что никаких оборотней на эстраде не было. И я перестал их допрашивать, чтобы не вызывать к себе лишнее внимание и не провоцировать народ на круговые движения пальцем у виска...

И, как тоже следовало ожидать, у меня резко ухудшились отношения с классной руководительницей. За малейшую неточность в ответе на заданный на уроке вопрос она ставила мне двойку или в лучшем случае тройку и советовала серьезнее относиться к ее предмету, а не то у меня в дневнике будет красоваться «пара» в четверти.

Проделывая все это, Лилия Владимировна улыбалась мне. Если не губами, то глазами. И в ее глазах было что‑то такое, от чего мне становилось не по себе. Она знала что‑то, чего не знал я, и насмехалась надо мной... Конечно же, мне это не нравилось.

Однажды, когда прозвенел звонок с урока географии, весь класс дружно выбежал из кабинета. А меня, хоть я был уже в дверях, Лилия Владимировна остановила и поманила к себе. Я неохотно подошел, судорожно гадая, чего хочет от меня эта женщина.

– Я беспокоюсь за тебя, Шатров, – с преувеличенной досадой в голосе сказала Прокопьева, рассматривая мои руки, которые опять демонстративно находились в карманах. О, да, это так ее раздражало... – Ты в курсе, что у тебя может быть в четверти неудовлетворительная оценка?

– В курсе, – невозмутимо ответил я. – Она будет благодаря вам. Вы специально ко мне придираетесь, а началось это после того, как мы встретились на концерте «Вкуса крови». – Я понизил голос до шепота: – Мы, Лилия Владимировна, повязаны с вами одной тайной, но между нами есть различие – я тайну разгадываю, а вы – ее участник.

Директриса‑географичка вздохнула и посмотрела куда‑то в сторону.

– А скажи, Егор, ты ходил к врачу? Больше после того случая не видел оборотней, скажем, по телевизору?

Тон ее был серьезен, а губы сжаты в ухмылку.

– Я вижу оборотня в школе каждый день с понедельника по пятницу... – начал я.

Прокопьева замерла. Побледнела. Больно схватила меня за плечи, но, сразу опомнившись, отпрянула, как от электрического разряда.

– Что, Шатров? Что ты сказал?

Изумленный такой ее реакцией на мои слова, я повторил:

– Каждый день я вижу в школе оборотня.

– И где же он? – Взволнованный голос Прокопьевой вновь стал насмешливым. Но, несмотря на это я чувствовал, что тема ее заинтересовала...

– А вот, за вашей спиной стоит.

Напряженная географичка коротко вскрикнула и оглянулась. Конечно же, за ее спиной никого не было.

– Шутка, – сказал я, стараясь не рассмеяться и сохранить каменное выражение лица. – А если серьезно... Оборотня зовут Прокопьева Лилия Владимировна. Потому что вы двуличная и коварная. Не думайте, что я такой простой и ничего про вас не знаю. Я знаю что‑то, чем мог бы вас шантажировать, если бы захотел.

– Ты, Шатров, не бери меня на понт! – вырвалась вдруг у Прокопьевой совсем не учительская фраза, и она тут же себя одернула: – В смысле, не умничай. Я тебя спрашиваю вполне серьезно – как у тебя с психическим здоровьем?

– Ой, Лилия Владимировна, я вас умоляю! Приберегите ваш ехидный взгляд для родственников и друзей, ладно? А за мое психическое здоровье можете не волноваться. Подумайте лучше о том, что я могу вас разоблачить и предать огласке то, что слышал в ночь концерта. Я непременно узнаю вашу тайну, чего бы это мне ни стоило. Вы как‑то связаны с оборотнями, но пока я не понял, как именно. Вы не сомневайтесь, я все узнаю и докажу. Еще на классном часе перед каникулами я понял, что вы с оборотнями заодно. Это ведь очень непедагогично – посылать своих учеников в лес на растерзание оборотням. Так что бойтесь и трепещите. Привет оборотням! – ядовито пожелал я на ее же манер и, сильно хлопнув дверью, вышел из класса. И сразу же приник глазом к замочной скважине.

Прокопьева взяла в руки вазу со стола и со всей силы разбила ее об пол. Она злилась. Значит, Лиличке есть что скрывать. Одно очко в мою пользу.

Это хорошо.

Не успел я сделать и двух шагов по коридору, как из кабинета выскочила взмыленная Прокопьева и схватила меня за руку.

– Это еще что за номера? – возмутился я.

– Постой, Шатров. Ты меня обвинил невесть в чем и сразу убежал. О каком звонке ты говоришь?

– Не делайте вид, что не понимаете, о чем речь... – сказал я не очень уверенно. Вдруг Прокопьева и в самом деле не имеет к оборотням никакого отношения и все мои подозрения не более чем бред? На мгновение я засомневался, а потом вспомнил и то, как она уговаривала нас пойти на пикник, и странный телефонный разговор на площади... Впрочем, аргументов маловато, но моим самым сильным аргументом была интуиция. Мне на нее еще грех жаловаться, и сейчас она работала, как никогда, активно, прямо‑таки кричала мне, что географичка не так проста, как кажется с виду, и психологически надавить на нее стоило...

– Но я действительно не понимаю... – проговорила Прокопьева.

Я уже собирался процитировать ей все услышанные мной фразы, которые прочно засели у меня в мозгу, но вовремя одумался. Нельзя раскрывать все карты до конца, а уж тем более так тесно контактировать с подозреваемой. Поэтому я накинул на себя маску легкой вины и сказал:

– Извините, мне пора на урок...

И ушел.

Я говорил с нашей странной классной как можно более уверенным тоном, а в душе меня все же грызли сомнения. Я никак не мог от них избавиться, мучился‑мучился и в конце концов решил так.

Все, что меня сейчас гложет, так или иначе связано с оборотнем. И совершенно очевидно, что сам разобраться во всем я не могу. Наступило время, когда мне пора прибегнуть к посторонней помощи. Помощи оборотня. Кто, как не он, может мне все объяснить?

Я не стану ждать, что оборотень снова вломится в мою комнату или повстречается мне в автобусе. Я сам приду к нему в лес и найду его логово. И тогда мы разберемся с ним, я получу ответы на все интересующие меня вопросы. Пусть даже ценой этого станет моя жизнь. Хотя я уверен, что все будет хорошо, – не зря же он оставлял меня в живых два раза. Оставит и в третий.

 

Вечером перед очередным полнолунием я находился дома один – мама работала в ночную смену.

– Принц, будь дома, – сказал я своему псу. – Я недолго. Надеюсь...

Принц заскулил и посмотрел на меня жалобными глазами.

– Будь дома. Тебе туда нельзя, – покачал я головой и закрыл дверь.

Улицы, как всегда, были безлюдны. Голые деревья, стволы которых чуть ли не до середины утопали в ковре из палых листьев, создавали унылую картину. В такое время года только сидеть бы дома да пить горячий чай, читая интересные книги, а не бродить по лесу в поисках оборотня...

На автобусе я доехал до конечной его остановки и еще примерно километр шел пешком до того места, где Алла высадила оборотня. Оглядевшись по сторонам, я перешел дорогу, поле и оказался в лесополосе. Кое‑какие места здесь я знал, но в большей ее части не бывал никогда. Очень уж она широкая и густая. И я сомневаюсь, что милиция прочесала абсолютно весь лес в поисках Карины Зиминой. Какое‑нибудь непрочесанное местечко да и осталось...

Я даже примерно не представлял, где можно встретиться с оборотнем, куда именно мне надо идти, чтобы его увидеть. Но одно я знал точно – надо идти в лес, надо искать, и я его обязательно найду. Или он меня почует. Странно, но как только я ступил на опушку лесополосы, то сразу почувствовал необычайную легкость. В голову пришла дикая мысль: мое место в лесу. От такой мысли я даже вздрогнул. Чего вдруг она у меня возникла? Раньше я не испытывал к лесу особенных чувств. Есть лес, и ладно. Нет леса – тоже не беда. Но сейчас лес стал для меня как бы родным. Мне нравилось бродить по нему в непроглядной тьме... Испуганные птицы слетали с насиженных мест и, возмущенно чирикая, перелетали с ветки на ветку; тут и там поскрипывали деревья; где‑то невдалеке пищало неизвестное мне животное... Над густой кромкой деревьев висела огромная полная луна, своим серебряным сиянием заливая всю округу.

Я все шел и шел, надеясь, что оборотень выскочит из‑за дерева и снова предстанет передо мной, как Сивка‑Бурка перед Иваном‑дураком из известной сказки. И тогда я спросил бы у него, что ему от меня понадобилось, зачем он два раза нападал на меня.

Я шел спонтанно, без определенного маршрута, но вскоре заметил: отчего‑то, когда я останавливаюсь около какого‑нибудь дерева, мне вдруг нестерпимо хочется свернуть направо или налево. Я иду туда, а через какое‑то время возле какой‑то другой точки желание повернуть в сторону одолевает меня снова. И я стал этому желанию подчиняться, посчитав, что мне помогает шестое чувство, проще говоря, интуиция. Ей я доверял всегда. Ведь по меньшей мере глупо утверждать, что главные в человеке – пять чувств: вкус, слух, зрение, обоняние и осязание. А еще есть интуиция! Правда, многие скептически усмехаются, когда кто‑то говорит, что ему помог внутренний голос. И зря усмехаются. Он есть. И у самих этих скептиков, между прочим, внутренний голос тоже есть, вот только они к нему не прислушиваются... В общем, мой внутренний голос шептал мне, когда надо свернуть, а когда идти прямо.

Ступая по лесу, я включал прихваченный из дома фонарик, но, как только вспыхивал свет, внутренний голос замолкал, и на меня мгновенно наваливался страх. Мгновенно приходило понимание того, что я нахожусь в полнолуние в лесу и что зашел я довольно далеко... А вот когда я выключал фонарик, голос появлялся опять.

Неожиданно я обо что‑то споткнулся. Упал, проехался носом по земле, усыпанной хвойными иголками. Тихо постанывая от боли, я поднялся на ноги и отряхнулся. Из носа текла теплая кровь, одежда на локтях и коленках разорвалась, а сами эти части тела саднили.

– Вот черт... Надо же было так грохнуться... – проговорил я.

Отряхнувшись, я решил продолжить свой путь... и не смог – впереди возвышалось что‑то высокое и довольно раскидистое. Я хотел было обойти это место, но интуиция подсказывала, что идти надо именно туда.

Я включил фонарик и осветил окрестности. Густо росшие деревья почти смыкались за моей спиной, по бокам. Деревья были повсюду. А возвышенностью оказалась гора валежника, окруженная сухостоем. Неестественно большая гора. Раньше я видел валежник несколько раз, и оба раза это были небольшие кучки. А тут не кучка, а целая гора – палки, листья, хворост, бревна...

И, подчиняясь внутреннему голосу, я полез через валежник. Я знал, что идти мне надо не в обход, а напрямую, не сворачивая ни на метр. Я выключил фонарик и положил его в карман, так как толку от него было мало – все равно руки заняты, а в зубах держать его неудобно.

Я поставил ногу на выступающее, как ступенька, бревно и стал взбираться на кучу. Из‑под ног посыпались ветки. Я старался лезть как можно аккуратней, потому что если бы я поскользнулся, то непременно свернул бы шею или сломал ногу. Валежник был очень непрочным, колючки все время кололи мне ладони, а ветки так и норовили выколоть глаза.

Вот я добрался почти до верхушки горы, оставалось пролезть еще пару метров, а там, наверное, можно будет спокойно идти дальше... Но вдруг случилось то, чего я боялся больше всего, – я поскользнулся на толстой скользкой ветке и полетел вниз, больно ударяясь о бревна. Злополучная скользкая ветка, вывернувшись из‑под моей ноги, зацепила остальные ветки и толстые палки, словом, весь валежник. Внезапно вся конструкция задрожала, зашелестела и начала рассыпаться. Превозмогая боль, я вскочил с земли и отбежать от рассыпающегося валежника, иначе меня могло засыпать, и я остался бы до скончания веков погребенным под ветками и бревнами.

– Вот это да... – изумленно выдохнул я, освещая фонариком то, что оказалось замаскированным под валежником. А маскировал он старый разваливающийся домик лесничего. – Если этот домик спрятали, значит, он необычный и там есть что скрывать. Что ж, надо его обследовать.

Действительно, вдруг в этом трухлявом с виду жилище кроется то, что послужит ключом ко всем дверям, за которыми находятся ответы на мучившие меня вопросы? Или какая‑то другая тайна... В любом случае, в него нужно проникнуть во что бы то ни стало.

Я положил фонарик на пенек. Подошел к рассыпавшемуся валежнику и принялся оттаскивать ветки и бревна в разные стороны, чтобы проложить себе дорожку к домику. Вскоре путь был расчищен. Я взял фонарик в руку и подошел к двери. Я был решителен в своих действиях, но вместе с тем меня одолевали сомнения – заходить в дом или нет? Ввязнуть в эту историю еще больше или пройти мимо? Или же мои опасения беспочвенны, и дом никак не связан с переживаниями последнего времени? Это вполне возможно. Но домик‑то все равно наверняка скрывает какую‑то загадку, в противном случае его вряд ли стали бы прятать под валежником...

«Чтобы выяснить, надо войти в дом. А там, если увижу что‑то значимое, решу, как с этим быть», – подумал я и толкнул дверь в дом. Она протяжно заскрипела. Запах сырости и затхлости ударил в мой разбитый нос, пыль, кружившая по всему дому, попала в глаза, и они сразу заслезились. Еще в этой халупе витал непонятный и противный запах. Чем пахло, я не смог определить. Запах был мне незнаком, оставалось лишь строить догадки. Одно можно было сказать точно – пахло чем‑то тошнотворным.

В доме не было ни столов, ни стульев, ни посуды, ни какого‑либо другого скарба, не говоря уже о занавесках.

– М‑да, ну и развалюха... – сказал я сам себе. Осветил еще раз фонариком помещение и узрел в земляном полу ледник, вырытый посреди дома и ничем не накрытый. Я удивился – ледник ведь принято закрывать деревянной крышкой, чтобы он не терял своих охлаждающих свойств... Значит, им, по‑видимому, не пользуются... Но через минуту я отверг свое предположение. Ледником пользовались. Правда, выполнял он роль не холодильника, а... Однако я забегаю вперед.

Сначала я подошел поближе к глубокому леднику и посветил вниз. Там была довольно большая куча, накрытая грубой мешковиной. Я почувствовал, что наткнулся на что‑то страшное. К горлу подобрался вязкий густой ком. Захотелось выбежать из домика и вернуться домой... Хотя с недавних пор я прекрасно знал, что и дом не может защитить от «воздействий окружающей среды».

Недолго колеблясь, я прыгнул в совсем не холодный ледник и подобрался к необычной куче. Я понял, что именно она являлась источником ужасного запаха. Вокруг нее я заметил нечистоты и гнилые остатки еды... С раскрытым от удивления ртом я обвел фонариком всю яму и обнаружил одежду – ту самую, в которую одевается оборотень, когда «выходит в люди». В ней он приходил и ко мне... Она была разорванная, грязная, окровавленная. Лежащие рядом мужские туфли находились в столь же плачевном состоянии.

С одежды я снова перевел взгляд на кучу. Взялся за край мешковины и резко сдернул ее. Посветил фонариком... То, что я увидел, повергло меня в ступор. От неожиданности и шока я замер и не мог сдвинуться с места.

«Кучей» были связанные веревкой человеческие тела. И неожиданно одно из них зашевелилось.

– А‑а‑а! – вырвалось у меня.

Изможденный человек тяжело вздохнул и с большим усилием повернул ко мне голову. Это была женщина. Ее длинные волосы напоминали мокрые спутанные нитки, лицо было опухшим, губы – потрескавшимися и окровавленными, тело – худым. Кости выпирали острыми углами, создавалось впечатление, что передо мной – туго обтянутый кожей скелет без каких‑либо признаков мышц...

– Ты... – оглядев меня мутным взглядом, сказала женщина.

– А? – Я наконец вышел из оцепенения.

– У... убери свет... – прошелестела женщина, щуря глаза.

Только тут я сообразил, что свечу фонариком ей в глаза, как полицейский из какого‑нибудь американского фильма в глаза преступнику.

– Извините... – я отвел фонарик в сторону. – Кто вы? Что здесь делаете?

– Помоги нам... Они еще живы... Развяжи... Пить... Есть... Волк... Человек... Карина... Алина... Алине плохо...

На мгновение мне показалось, что земля под ногами заходила волнами. Голова закружилась. Я все мгновенно понял.

– Подождите... Вы говорите о Зиминой и Броневич?

Женщина кивнула. Я всмотрелся в ее обезображенное лицо и узнал в ней Наталью Казаченко. Это ее вещи Принц нашел в кустах. Фотографии Казаченко не раз мелькали потом по телевизору и в газетах.

– Развяжи... Это оборотень. Все он. Он.

Как ужаленный я кинулся развязывать женщин. В сознании была только Казаченко. Остальные даже не шевелились. Но они были живы. Пока что.

– Скорее... Не то он придет...

Я старался побыстрее справиться с узлами на веревках, но, как всегда бывает в таких случаях, пальцы дрожали, никак не желая мне подчиняться и развязывать затянутые оборотнем узлы. В голове у меня крутилось две мысли. Первая: развязать веревки и освободить женщин. Вторая: в любую секунду здесь может появиться оборотень!

Впрочем, не ради ли встречи с оборотнем я и пришел сюда?

– Ну же... Ну... – поторапливала меня несчасная женщина.

Не знаю, сколько ушло времени на развязывание веревок, но с этой работой я справился. Однако выяснилось, что Казаченко идти не в состоянии, не говоря уж о Броневич и Зиминой. Ноги Наталью не слушались, да и сил идти у нее не было.

– Какое число? – спросила она.

– Двадцатое ноября.

– О, господи, сколько же я уже здесь нахожусь... Тебя как зовут?

– Егор.

– Позвони, Егор, в милицию и вызови «Скорую помощь», – было заметно, что духом Казаченко немного воспряла. – Или дай мне мобильник, я сама позвоню.

– У меня его нет. Придется сбегать в город...

– Жалко... Тогда беги, парень, скорее... Нельзя терять ни минуты. Алина и Карина уже долго не приходят в себя... Укажи милиции, где оборотень устроил свое логово...

– Да, да... Я быстро, – пообещал я, уже выбираясь из ледника.

Я бросил взгляд на Наталью, и краем глаза заметил возле ее босой ноги бумажку небольшого формата. Я замер. В моей памяти в один миг всплыли слова Аллы: «В правой лапе он держал какую‑то не то бумажку, не то картонку...» Что, если это и есть та самая бумажка, которую заметила Алла?

Запомните: с этой минуты для меня началась новая страница в жизни.

Я сделал два шага и нагнулся к бумажке. Почему‑то мое сердце забилось так часто, будто сейчас был урок физкультуры и я пробежал три раза вокруг школы. Дрожащими пальцами я медленно прикоснулся к картонке, еще медленней перевернул... Казаченко что‑то возбужденно мне говорила, но я не слышал ее слов.

Я смотрел на картонку и чувствовал, что мне становится душно. Перед глазами поплыло. Я прислонился спиной к стене ледника.

Загадочной картонкой являлась наша семейная фотография. Та, на которой я, мама и папа.

И в самом низу фотоснимка кто‑то выцарапал надпись.

Угловатые корявые буквы складывались в короткое фатальное слово.

Надпись гласила: «СЫНОК».

 

 

Глава VI

Полночные воспоминания

 

Не успел я до конца осознать, что это значит, как где‑то вдалеке послышался протяжный волчий вой.

– Ууу‑ууу!

От воя разрывалось сердце – настолько он был жутким и одновременно жалобным, наполненным болью и страданием. Он как будто бы затрагивал самые тонкие струны души, и от этого хотелось плакать.

– Беги, Егор, – прошелестела Наталья. – Скорее приведи сюда... людей... скорее....

Я бросил фотографию себе под ноги и выскочил из логова оборотня, не приходя в себя от потрясения. Я выбежал из дома кошмаров.

Не обращая внимания на боль в ноге и разбитом носу, в одну секунду я взобрался на верхушку опавшей осины. Я старался дышать как можно тише, однако удавалось это с трудом. А стук моего сердца, казалось, слышен на весь лес...

– Ау‑ау‑ауу‑ууу‑ууу! – раздалось так близко, и я, из‑за того, что дрожал всем телом от страха, чуть не отпустил ветку. Серебро, волнами льющееся от луны, озаряло рассыпавшийся валежник и прилегающие к нему территории. Сухостой придавал еще более жуткий вид этому участку леса.

Я увидел волка. Страшного, огромного, косматого. Он шел не так, как все волки, а твердо и уверенно, будто пружинящим и как бы властным шагом.

«Хоть бы он меня не заметил...» – как заклинание, повторял я про себя. Желание встретиться с оборотнем куда‑то улетучилось.

Вдруг он упал на землю и перекувыркнулся через себя. И в следующее мгновение вместо волка я увидел совершенно голого мужчину, освещенного лунным светом. На моих глазах его тело стало обрастать шерстью, увеличиваться в размерах, и он принял облик уже знакомого мне человека‑волка.

«Вот он. Наконец‑то я его нашел. Только страшно мне до ужаса...» – затаив дыхание, подумал я.

Словно приплясывая, оборотень подошел к разрушенной куче валежника и, шумно втягивая в себя воздух, осмотрел домик с дырявой крышей и гнилыми деревянными стенами. Эти минуты показались мне вечностью... Затем он оторвал взгляд от халупы и медленно поднял голову вверх. От нового приступа страха мои руки ослабели, и я едва не упал с дерева. Мы встретились с ним взглядами. Его зеленые глаза вспыхнули еще ярче. Мое сердце дрогнуло.

«Попался», – обреченно констатировал я и... улыбнулся. Мне стало смешно. Как, должно быть, я глупо выглядел со стороны: сидел на дереве, с которого уже слетели все листья, и пытался сделать вид, что меня тут нет. Но я не учел тот факт, что ночь лунная и поэтому светлая, а значит, виден я был как на ладони...

– Слезай, Егор, – хрипло прорычал оборотень. – Я знаю, что ты здесь.

Я не удивился тому, что он знает мое имя. Неспроста же в его логове лежит моя фотография. Значит, он интересуется моей скромной персоной и, следовательно, владеет какой‑то информацией обо мне.

Я все не решался спуститься на землю, ведь там стоял оборотень...

– Спускайся. Я тебя не трону, поверь мне, – произнес гигант.

И я ему поверил. Обламывая ветки и сучки, спустился на землю и посмотрел на оборотня. Он смотрел на меня. И снова картиночка, достойная пера: здоровенный человеко‑волк и мальчик, задрав голову, смотрящий в его глаза...

– Ты был в доме. Я чую твой запах. Ты был в моей берлоге.

– Да.

– Предлагаю снова в нее зайти и все обсудить.

Я попятился.

– Нет, туда я больше не пойду. Скажи, кто ты? Почему охотишься за мной, ради чего пугаешь и оставляешь в живых?

– Это долгий рассказ, – щелкнул оборотень зубом, – но... Ты должен все знать.

– За этим я сюда и пришел, – согласился я и вспомнил, что в его логове мучаются Наталья Казаченко и другие женщины, они ждут от меня помощи. – Там... в берлоге... люди... я их узнал... им надо помочь... отпусти их... – сказал я, не задумываясь о том, что оборотень может взять и загрызть меня за такую дерзость. Здесь правила устанавливает он, не я. Это его дом.

Но он ответил:

– Подожди немного. Дай мне время все рассказать. И ты сам решишь, как поступить с ними, – глаза оборотня вспыхнули и потухли. Он сел на пенек и жестом пригласил меня присесть на другой остаток дерева. Я сел, не веря до конца в происходящее. Очень это необычно – посреди ночи, сидя на пенечке в лесу, беседовать с оборотнем.

– Тебя ищет весь город. Милиция, говорят, обыскала весь лес в поисках твоего логова. Ты знаешь, что тебя хотят застрелить? – спросил я.

– Знаю. В том, что я оборотень, нет моей вины. Нападала на людей моя вторая половина, а не я. Я следовал животным инстинктам. Только благодаря силе воли и человеческой своей части эти... женщины до сих пор живы, – оборотень встал с пенька и принялся ходить от одного сухого дерева к другому. Он нервничал. Лапы его были сложены за спиной. – Они не обычные людишки, а те, кто стоит на моем пути. Во всем виноваты только они, с них и спрос! – заявил оборотень.

– Что ты хочешь этим сказать? – внимательно посмотрел я на волосатого мужчину. Мой страх отступил на второй план. На его место пришел интерес и желание немедленно все понять. Если бы я тогда не начал распутывать клубок, то не смог бы жить дальше, запутался бы в клубке еще больше. В то время передо мной стояла черта. Нужно было перешагнуть через нее и идти дальше, но сначала следовало все разложить по полочкам и привести в порядок мысли.