Обезьяны и личинки мясной мухи, или… паразиты в борьбе за мир 9 страница

— Да?

— Запах крыс похож на твой?

Я еще раз принюхался к ВНШ и почувствовал испускаемый крысой оттенок удовольствия, когда она поглощала салат, который доктор Крыса дала ей. Доктор Крыса много чего знает о запахах — какие химические вещества испускает каждый плод и цветок, создавая свой неповторимый аромат, — но у нее отсутствует обоняние хищника. В качестве замены она вынуждена использовать наши носы, носы носителей.

— Да, — сказал я. — Очень похоже.

— Ну, твой нос вряд ли ошибается. Я свяжусь с тобой сразу же, как только получу результаты. А тем временем вот тебе то, что, возможно, стоит иметь под рукой. — Она бросила мне маленький пузырек с желтоватой жидкостью. — Аромат Кэла Томпсона. Твой запах. Может пригодиться, если выяснится, что эта «семья» в родстве с тобой. Только смотри используй его осторожно. Ты ведь не хочешь, чтобы крысы подняли мятеж?

Жидкость выглядела как моча в бутылочке для духов и вызывала такое же противное ощущение, когда я держал ее в руках.

— Здорово! Спасибо.

— И еще одна вещь, Малыш.

Я снова остановился на полпути к двери.

— Что?

— Почему ты использовал дуршлаг? Разве тебе не дали с собой клеток?

— Это долгая история. Ладно, до встречи.

Шагая по коридорам Ночного Дозора, я начал испытывать чувство вины.

Разговаривая с доктором Крысой, я не чувствовал себя так уж плохо из-за неразумного поведения ночью. Мы с ней сотоварищи, и я почти верил, что она поняла бы меня, расскажи я ей, что выболтал кое-что Ласи. Однако сейчас, в архиве, где с обеих сторон возвышались неумолимые шкафы, с каждым шагом ощущение тяжести моего проступка возрастало. Ночью он казался исполненным смысла, поскольку Ласи грозилась обратиться в газеты, но сейчас я чувствовал себя предателем.

С другой стороны, умом я не считал, что поступил неправильно. И по-прежнему не хотел, чтобы Ласи исчезла.

Когда я прибыл в офис Чипа, в его взгляде мне почудился оттенок укоризны.

— Доброе утро, Малыш.

— Привет, Чип. — Я постарался загнать подальше мысли о своей вине. — Я выяснил, что произошло. Они сверх проекта добавили плавательный бассейн.

— Кто добавил, что?

Я кивнул на светокопии дома Ласи, все еще лежащие на его столе, хотя и наполовину прикрытые бумагами и книгами.

— Плавательный бассейн в несколько ярдов глубиной, на самом нижнем уровне. Вот как крысы из подземелья проникают наверх.

Чип посмотрел сначала на светокопии, потом на желтоватые планы туннеля метро и пальцем нашел место, где одно с другим пересекалось.

— Да. Если в бассейне есть водосток, так, наверное, и произошло.

— На глубоком краю есть большое отверстие, откуда очень скверно пахнет. И еще как бы все… дрожало. Точно подо мной проходило что-то очень большое.

— Поезд подземки?

Я вскинул брови. Надо же, это объяснение не приходило мне в голову.

— Может быть. Факт в том, что именно в дыре исчезли все крысы, когда я включил на полную мощность фонарик.

— Фонарик, который ты потом разбил?

— Да, тот самый. Кто рассказал тебе об этом?

Он пожал плечами.

— У меня же есть уши. Ты?…

— Да заполню я, заполню УО-тридцать семь. — Я взмахнул рукой с зажатой в ней пачкой форм.

Он усмехнулся и покачал головой.

— Парень, вы же охотники. Знаешь, какой будет скандал, если я сломаю карандаш?

— Ужасно несправедливо, Чип, прекрасно понимаю. В особенности если этот карандаш собирался убить тебя с помощью когтей и зубов или натравить на тебя свою «семью» из тысячи смертоносных скрепок для бумаг.

Чип снова усмехнулся и вскинул руки в знак капитуляции.

— Ладно, ладно. Нельзя уж против охотников и слова сказать. Однако от архива тоже есть кое-какая польза. Сегодня утром мы получили интересные данные относительно жильцов с седьмого этажа. Думаю, они тебе пригодятся.

— Выяснили, где они?

— Боюсь, нет. Они как сквозь землю провалились. — Он достал конверт и вынул из него пять фотографий. — Вот так они выглядели по крайней мере год назад. Сейчас, скорее всего, похудели — те, кто еще жив.

Я узнал Моргану, ее темные волосы, бледную кожу, изогнутые дугой брови.

— Спасибо.

Сунул фотографии в карман куртки.

— И еще кое-что. — Чип приложил к груди футболку с картинкой. — Это для тебя.

Я смотрел на улыбающееся лицо, блестящую гитару, свисающий над поясом живот: Гарт Брукс.

— М-м-м, Чип… я что-то не секу…

— Это проклятие, Малыш! — Он расплылся в улыбке. — Мы нашли кое-какие онлайновые послания твоей исчезнувшей пары — Патриции и Джозефа Мур. Оба большие фанаты Гарта Брукса.

— И ты пошел и купил футболку?

— Ничего подобного. Веришь или нет, но она оказалась среди снаряжения охотников.

Брови у меня взметнулись вверх.

— У нас есть футболка с Гартом Бруксом?

— Ага. Слышал о большой вспышке на Аппер Уэст-Сайд восемь лет назад? Тогда двое парней были помешаны на кантри. — Чип бросил мне футболку. — Надень ее в следующий раз, когда будешь спускаться. На случай, если наши пропавшие ушли под землю.

— Замечательно. — Я сунул футболку в рюкзак. — Что-нибудь еще?

— Ничего. Но не волнуйся, мы продолжаем искать.

— Ну-ну. И если выясните, что Моргана была помешана на Эшли Симпсоне, не трудитесь сообщать мне — я уже в курсе.

Доктор Крыса оказалась права насчет ЗПНВ-47/74 — эта форма заставила все колесики завертеться. К несчастью, не совсем так, как мне хотелось бы. Я-то думал, что в дом Ласи сегодня же направят команду истребителей со всем их убойным снаряжением, а послали меня.

Правда, не с пустыми руками. Под костюмом на мне была футболка с Гартом Бруксом, и, кроме того, я имел пузырек доктора Крысы с о-де-Кэлом (не путать с о-де-колоном), сумку с шерстью Корнелиуса, новый фонарик, еще кое-какое снаряжение во втором вещмешке — и наряд на выполнение задания, подписанный самим Ночным Мэром, согласно которому я должен изловить подозрительного кота-инферна. Именно этот последний объяснял, почему я отправляюсь один. По-видимому, большой отряд, да еще прибывший в подвал с отравой, мог спугнуть котика, а его требовалось хорошенько обследовать.

По дороге через город я заглянул в бакалейный магазин и купил две банки кошачьего корма с тунцом и открывалку. Может, экспериментальный экстракт доктора Крысы с запахом Кэла и привлечет кота-инферна, но я предпочитаю традиционные методы.

У входа снова сидел Мэнни; увидев меня, он подмигнул.

— Нынче вы навострились вверх или вниз, друг мой?

— К несчастью, вниз.

Я шлепнул ему на стол фальшивый приказ санитарного ведомства. Мэнни изучил его, и глаза у него полезли на лоб.

— Ничего себе, парень! Нас что, закрывают?

— Только центр здоровья. Там полно крыс, целая банда.

— Ох, скверно, скверно… — Он покачал головой.

— Эй, вовсе не из-за чего шум поднимать. Можете придумать любой предлог, какой вам нравится. Скажите жильцам, что там утечка газа, к примеру.

— Ладно, — ответил он сквозь зубы. — Однако хозяевам не понравится.

— Скажите, что истребление крыс не будет стоить им ни цента. Город все берет на себя.

— Точно?

— Да. Я лично гарантирую. Есть, правда, одна проблема.

Он поднял взгляд от документа.

— Мне нужны ключи от лифта. Все, какие есть в наличии. Нельзя допустить, чтобы кто-нибудь проник в подвал. Даже обслуживающий персонал.

— Э-э-э?

Я наклонился к нему.

— Эти крысы… очень опасны.

Мэнни явно не хотелось отдавать ключи. Однако, когда он позвонил по фальшивому телефонному номеру в фальшивый санитарный отдел, фальшивый городской служащий заверил его, что все будет в порядке — пока он склонен к сотрудничеству. Прошло совсем немного времени, и я уже снова спускался вниз, во тьму.

Прежде всего я занялся камерами охраны, прилепив ко всем их линзам по кусочку черной тесьмы. Пустячок, а приятно и, возможно, избавит меня от неожиданностей. Ведь не поленился же кто-то установить камеры именно таким, вполне определенным образом? Значит, по крайней мере, этот кто-то может заинтересоваться тем, что они фиксируют.

Я открыл шкафчик, шагнул в пещерную тьму, включил новый фонарик и прокрался по тайному коридору. Впечатанные в арахисовое масло следы, мои и Ласи, все еще были видны, но новых не появилось.

Я снова срезал цепи на двери, но на этот раз, закрыв ее за собой, блокировал, вставив в щели клинья, и снова запихал под дверь прессованную стальную стружку. Обезопасив таким образом место действия, я с фонариком в руке спустился по лестнице.

В плавательном бассейне было почти тихо.

В мягком красном мерцании я увидел всего несколько дюжин спокойно сидящих крыс и чисто обглоданные скелеты голубей. По-видимому, сейчас не время кормежки. Кота-инферна нигде не наблюдалось.

Я нашел свой брошенный вещмешок, переложил в новый несколько предметов, которые могли мне понадобиться, и шагнул в пустой бассейн. Под ногами ощущался мягкий настил из голубиных перьев. Несколько крыс, сидящих на краю бассейна, с умеренным интересом наблюдали за тем, как я иду в направлении глубокого края. Одна, большая, толстая, смотрела на меня, свесив морду с трамплина.

Сейчас, когда здесь не метались в панике тысячи крыс, я гораздо лучше смог разглядеть водосток. Бетон вокруг него раскрошился, из зазубренной дыры смотрела еще более глубокая тьма и шел влажный запах земли. Но не запах смерти.

Дыра оказалась достаточно велика, чтобы сквозь нее мог пролезть худощавый человек. Присев рядом с ней на корточки, я открыл банку кошачьего корма. Запах тунца поплыл в воздухе, и я услышал, как принюхиваются крошечные носы вокруг. Однако никто не решился подойти ближе.

У доктора Крысы есть одно словечко для крыс — «неофобия». Иначе говоря, боязнь нового. Находясь с ними в «родстве» или нет, я был новым явлением в их окружении. И кошачий тунец тоже. Я кинул немного корма в дыру. Внизу раздался влажный шлепок. Довольно глубоко, судя по тому, через сколько времени послышался звук.

Выждав несколько минут, выключил фонарик, надеясь, что, ослепнув во мраке, слышать стану лучше. Крысы вокруг суетливо бегали по своим делам, вылизывались и ссорились. У нескольких хватило мужества прошмыгнуть мимо меня в дыру. Они обнюхивали кусок кошачьего корма внизу, но, судя по звукам, не решались попробовать еду. Осторожные твари.

Крысы посылают друг другу химические сигналы — эмоции, переносимые запахами. Одна чересчур нервная крыса может всполошить всю стаю, страх распространяется от одной к другой, словно грязные слухи. И иногда бывает, что внезапно вся стая целиком покидает место, придя к совместному выводу, что здесь плохие вибрации.

Интересно, может, «семья» кота-инферна так и не оправилась от страха, вызванного вчерашним световым взрывом моего фонарика? Может, они покинули подвал навсегда, сбежав еще дальше в подземный мир?

Потом я услышал мяуканье. Оно доносилось откуда-то издалека, сонное, раздраженное и сопровождаемое отголосками эха. Кот все еще был здесь. Однако он не выходил, придется самому идти к нему.

Бетон был хрупкий — несколько сильных ударов ногой, и дыра расширилась настолько, что я смог пролезть в нее. Пока было возможно, я опускал вещмешок, а потом сбросил его. Судя по клацанью металла, пол находился примерно в десяти футах внизу. Крепко держа фонарик, я пролез в дыру и соскользнул туда. Сапоги с силой ударились о землю одновременно с солидным куском бетона; звук напоминал выстрел.

Я снова включил фонарик в слабом режиме. В обе стороны во тьму уходил туннель. Пыль оседала здесь в течение десятилетий, покрывая пол как бы ворсистым ковром. Стены выложены из шероховатых камней, едва удерживаемых вместе известковым раствором столетней давности. На ощупь они оказались холодными и влажными — тонны почвы над моей головой продавливали сквозь них подземные воды, словно кулак, нажимающий на влажную тряпку.

По туннелю дул легкий ветерок, разнося запахи крыс, земли и плесени. Но ничего столь мерзкого и ужасного, что я унюхал вчера. Ветер был свежий, он явно исходил из какого-то отверстия, ведущего на поверхность. Я решил пойти в ту сторону, откуда он дул. Значит, в таком случае воздух будет бить мне в лицо и я смогу унюхать то, что окажется передо мной, раньше, чем оно почувствует мой запах.

Я побывал во многих местах подземного мира Нью-Йорка — в туннелях подземки, канализационных трубах, туннелях парового отопления, — но здесь все было другим. Ни клочка бумаги, никакого мусора, никакого запаха мочи. Может, со времени постройки столетие назад в него ни разу не проникали люди — только воздух, крысы и этот необычный кот-инферн. Туннель имел небольшой уклон, извивающаяся полоска по центру пола показывала, где на протяжении последних ста лет стекал дождь.

Потом я почувствовал в ветре человеческий запах… ну, получеловеческий. Инферны испускают слабый запах. Их лихорадящие тела перерабатывают почти все, что они едят. Мало отходов — и, соответственно, мало запахов. Сухая кожа не выделяет соленый пот, как у обычных людей. Однако даже их метаболизм несовершенен — мой нос хищника уловил душок гниющего мяса и мертвой кожи.

Ветер прекратился, и я замер, дожидаясь, чтобы он подул снова. Ни к чему, чтобы мой запах поплыл вперед. Спустя мгновение воздух пришел в движение, и меня омыл знакомый душок «семьи». Этот инферн был моим «родственником». Стараясь действовать беззвучно, я положил вещмешок на землю и вытащил из кармана костюма инжектор с мощным снотворным.

Дальше я крался, охваченный нервной дрожью и выключив фонарик. Это был первый совершенно незнакомый мне инферн, на которого я охотился. У меня имелось единственное проклятие — футболка с Гартом Бруксом; маловато для стоящей передо мной задачи. Казалось, тьма впереди никогда не кончится, но потом вдруг возник проблеск света. Постепенно я смог снова различать камни в стенах туннеля, и собственные руки перед лицом, и… что-то еще, похожее на крошечные облака, летящие в мою сторону по полу под напором ветра. Они скользили ко мне, молчаливые и бестелесные, и, если я взмахивал рукой рядом с ними, шевелились в вызванном этим движением потоке воздуха.

Перья. Я подобрал горстку их и поднес к глазам. Мягкие, белые, явно с голубиной грудки. По мере того как становилось светлее, я начал различать, что весь туннель покрыт ковром этих похожих на пух перьев. Они липли к камням на потолке, к моему костюму и катились по полу, словно медленный призрачный поток. Где-то впереди было много мертвых птиц.

Начали появляться более крупные перья, трепещущие на ветру, грязно-серые и голубые, с крыльев голубей и чаек. Я бесшумно крался по туннелю, опираясь руками о грязный пол, чувствуя мягкость под ладонями и стараясь не думать о голубиных клещах. Впереди послышалось чье-то дыхание, медленное и расслабленное для инферна.

Туннель заканчивался уходящей вертикально вверх шахтой, откуда и лился свет; к ее каменной стене крепилась ржавая железная лестница. На дне, на груде перьев, лежали несколько целых птиц со свернутыми шеями. Я замер, глядя, как ветер шевелит перья и по ним скользит тень: инферн стоял на верху лестницы.

Оттуда в шахту проникал поток прохладного осеннего воздуха, и инферн все еще не мог почувствовать мой запах. Удивительно, с какой стати он торчит там, вместо того чтобы прятаться внизу? Я положил фонарик на пол, подполз к краю туннеля и взглянул вверх, прищурившись, защищая глаза от солнечного света.

Вцепившись в лестницу в двенадцати футах надо мной, он глядел на мир, словно заключенный — в окно тюремной камеры; красноватый свет второй половины дня смягчал резкие черты истощенного лица. Я присел на корточки, сжал в руке инжектор и подпрыгнул вверх до той высоты, до которой смог.

В последнее мгновение он услышал меня и посмотрел вниз, как раз в тот момент, когда я выбросил вверх руку, чтобы всадить иглу ему в ногу. Он изогнулся, и инжектор прошел мимо. Я схватился за лестницу, но инферн закричал, задрыгал ногой и заехал мне в зубы. Рука разжалась, и… я полетел вниз.

По дороге уцепился за ступеньку, меня развернуло, и я с такой силой ударился о каменную стену, что перехватило дыхание. Тут инферн упал следом, шипя и скаля зубы. Его тело врезалось в меня, мои пальцы сорвались со ступеньки, мы вместе рухнули вниз и приземлились на груду голубиных перьев, переплетясь телами.

Черные когти царапнули меня по лицу, я вырвался и отпрыгнул в туннель, треснувшись головой о низкий каменный потолок. Чувствуя головокружение от удара, повернулся к инферну и вскинул руки,

Он подскочил в облаке перьев, царапая черными когтями воздух. Чтобы защитить инжектор, я поднял его повыше и почувствовал, как судорожно молотящая рука коснулась его. Послышалось короткое шипение, и инжектор отлетел во тьму. Следующий удар инферна угодил мне в голову и свалил на землю.

Он стоял надо мной, темный силуэт на фоне солнечного света, немного покачиваясь, словно пьяный. Я начал отползать назад, точно краб. Инферн снова испустил вопль…

…и тяжело рухнул на землю. Подействовала инъекция.

Добрый старый метаболизм инфернов, быстрый как молния.

Я несколько раз моргнул и потряс головой, стремясь унять боль.

— Ой-е-ей! — Я потер шишку, уже вспухающую на голове. — Чертов туннель!

Когда боль немного утихла, я проверил пульс инферна. Медленный и нитевидный, но инферн был жив — что бы это ни означало применительно к нему. Благодаря инъекции он будет без сознания на протяжении нескольких часов, но на всякий случай я подтащил его к лестнице, приковал наручниками к нижней ступеньке и нацепил на щиколотку электронный браслет. Транспортировочная бригада найдет инферна по его сигналу.

В конце концов я уселся, счастливо улыбаясь, и позволил чувству гордости растворить боль. Пусть и из моей «семьи», это был первый пойманный мной инферн помимо бывших подружек. Я перевернул его, чтобы взглянуть на лицо. Худее, чем на фотографии, с туго обтянутыми кожей скулами и всклокоченными волосами, Джозеф Мур был едва узнаваем. Он выглядел слишком тощим для семимесячного инферна — учитывая, сколько перьев успел накопить.

Что он делал наверху, в лучах солнца? Я поднялся по лестнице, отметив про себя, какие гладкие стены шахты. Слишком скользкие, чтобы по ним мог вскарабкаться кот или даже крыса. Наверху сквозь зарешеченное окно лился дневной свет. Отсюда открывался вид на реку Гудзон; вода плескалась всего в нескольких футах внизу. Прямо у меня над головой послышались смех и звук скольжения роликов.

Я находился внутри каменного мола на краю острова, чуть ниже дощатой эстакады, где постоянно прогуливались и бегали на роликах люди, всего в нескольких футах от нормального мира дневного света. Потом я увидел перед собой рухнувший пилон старого мола, гниющий, черный брусок дерева, достаточно большой, чтобы на него могли садиться голуби и чайки. Сплошь покрытый птичьим дерьмом, он находился в пределах досягаемости.

Вот как Джозеф Мур охотился. И тут до меня дошло. Вцепившись в лестницу так, что побелели костяшки пальцев, я вспомнил обглоданные голубиные скелеты и перья в бассейне. Если бы Джозеф Мур сам ел всех этих птиц на дне шахты, он не был бы таким худющим; большую их часть оттуда уносили. Он охотился ради «семьи». Используя свои длинные руки, он добывал для крыс еду, до которой сами они не могли добраться.

Однако в отличие от большинства инфернов-людей центром этой «семьи» Джозеф Мур не был. Он в одиночестве торчал здесь, на периферии, ненавидя жгучий для его глаз солнечный свет, но вынужденный убивать птиц ради того, чтобы «семья» не голодала.

Он был всего лишь слугой настоящего хозяина «семьи».

— Люди служат этому коту, — пробормотал я.

 

14