О Тех, Кто Ходят За Пределами Звезд 4 страница

Ее оружием, с помощью которого она уничтожала своих грязюк, была длинная палочка из змеиного дерева, простая, но невероятно сильная: для ее изготовления змеиное дерево сожгли, погребли, а затем вновь возродили в три идущие друг за другом полночи. Палочка выстреливала черными молниями, в мгновение ока уничтожая свою цель.

Иногда, осматривая процесс разрушения, она замечала какого-нибудь заплаточника, не способного работать так же, как все остальные, и прямо на месте казнила бесполезную вещь. Вывод: жизнь и смерть были милостью Бабули Ветоши, которые она дарила и забирала по своему усмотрению, и только глупец или самоубийца могли без оглядки ходить там, где ступала ее нога.

С таким могущественным надзирателем работа по разрушению и разбору завалов шла с невероятной скоростью, и уже через несколько дней на плато, где некогда стояли многочисленные башни Инквизита, поднялась в небо монументальная структура. Единственная башня, созданная гениальным архитектором, заклинательницей Джалафео Мас, которая прибегла к своему знанию магии и, отрицая законы физики, воздвигла башню выше, чем совокупная высота снесенных тринадцати.

Именно там, в комнате с красными стенами на самой вершине башни, Бабуля Ветошь собрала девятерых своих самых доверенных швей.

— Года труда и веры закончены, — произнесла Бабуля Ветошь. — Приближается Полночь.

Одна из девяти, Зинда Гоум, швея, которой было пятьсот лет и которую домочадцы подняли из могилы после смерти, чтобы она продолжала служить Бабуле Ветоши, сказала:

— А разве сейчас не Полночь?

— Да, это название времени. Но сейчас она абсолютная. Великая Полночь, какой не было никогда. Полночь, которая ослепит любое солнце, луну и звезды на небосклоне.

Другая женщина, чье худое тело было обернуто в ткань из тончайшей паутины, не могла скрыть свой скептицизм.

— Я никогда не понимала Великий замысел, — произнесла Эя Гфит. — Это кажется невозможным. Столько часов. Столько небес.

— Ты сомневаешься в моих словах, Эя Гфит?

Бледная от природы швея стала еще белее. Она быстро сказала:

— Ни в коем случае, госпожа. Нет. Я лишь удивлялась — все это воистину поразительно, — и неправильно выразилась.

— В будущем говори осторожнее, иначе можешь его лишиться.

Эя Гфит склонила голову, ее паутина замерцала, покачнувшись.

— Я… прощена?

— Ты мертва?

— Нет, госпожа, — ответила Эя. — Я все еще жива.

— Значит, прощена, — без усмешки сказала старуха. — А теперь вернемся к делу Полуночи. Мы знаем, что есть множество жизненных форм, которые скрываются от света. Даже от света звезд. Когда Полночь вступит в свои права, эти существа освободятся. И они создадут такой хаос… — Она сделала паузу, улыбнувшись при мысли о тех, кого собирается выпустить.

— А люди? — спросил кто-то из девяти.

— Любой, кто выступит против нас, будет уничтожен. И когда настанет время, нам без всяких колебаний придется пролить их кровь. Если здесь есть хоть одна женщина, которая не желает сражаться в этой войне, пусть уйдет сейчас. Ей не причинят вреда. Я клянусь в этом. Но если вы решите остаться, значит, вы согласились делать предстоящую работу без страха и сомнений.

Труд Полуночи будет кровавым, но поверьте, когда я стану императрицей Абарата, то подниму вас так высоко, что все воспоминания о деяниях, совершенных вами ради этого, уйдут в небытие. Мы не простые женщины. И, возможно, никогда не были простыми. Мы не любим любимых, или детей, или домашний очаг. Мы созданы не для того, чтобы заботиться о мужьях и качать колыбель. Мы — непрощающие, и это о нас отчаявшиеся мужчины разобьют свои хрупкие головы. С ними невозможно заключать мир и брать их в мужья. Они должны находиться под нашими каблуками или же умереть и лежать в земле, по которой мы ходим.

На это замечание швеи отреагировали одобрительным шумом. Лишь самая младшая из них пробормотала что-то неразборчивое.

— У тебя есть вопрос, — сказала Бабуля Ветошь и указала на нее.

— Нет, госпожа.

— Проклятье! Я приказываю — говори! Я не потерплю сомневающихся. ГОВОРИ!

Швея, сидевшая рядом с молодой женщиной, отодвинулась подальше от нее.

— Я лишь подумала о Двадцать Пятом часе, — ответила женщина. — Захватит ли его Полночь? Поскольку в противном случае…

— Наши враги найдут там убежище? Ты об этом хотела спросить?

— Да.

— На этот вопрос, сказать по правде, у меня ответа нет, — легко произнесла Бабуля Ветошь. — По крайней мере, пока. Тебя зовут Ма Туу Чамагамия?

— Да, госпожа.

— Что ж, раз тебя так интересует состояние Двадцать Пятого часа, я передам в твое распоряжение два легиона заплаточников.

— Для чего, госпожа?

— Чтобы захватить этот остров.

— Захватить?

— Да. Захватить его. Ради меня.

— Но госпожа, у меня нет никаких навыков военного дела. Я не смогу.

— Не сможешь? Ты посмела сказать мне, что ты чего-то НЕ СМОЖЕШЬ?

Она вытянула левую руку и растопырила пальцы. Палочка-убийца, которую она использовала против заплаточников, слетела со своего места у стены и оказалась у нее в руке. Она сжала кулак так крепко, что костяшки пальцев побелели, и одним летящим движением указала на Ма Туу Чамагамию.

Молодая женщина открыла рот, чтобы оправдаться, но у нее не осталось на это времени. Из палочки вылетела черная молния и ударила ее прямо в грудь.

Она издала звук, и то было не слово, а крик ужаса, продолжавшийся, пока процесс, разрушавший ее тело, распространялся от хребта во всех направлениях, превращая ее плоть и кости в черный пепел. Лишь голова оставалась нетронутой, чтобы наблюдать каждую секунду собственного исчезновения.

Она прожила ровно столько, чтобы увидеть, во что превратилась ее молодость и красота, в последний раз взглянуть на своего убийцу и пробормотать: «Нет».

А потом ее голова превратилась в прах, и она умерла.

— Такова судьба сомневающихся, — произнесла матриарх. — Есть еще вопросы?

Вопросов не было.

 

Глава 10

Огорчения хорошего сына

Лагуна Мунн сошла с кресла и позвала своего второго сына, сделанного из всего хорошего, что в ней было.

— Соглашатель? Где ты? У меня для тебя дело, малыш!

Безрадостный голосок ответил:

— Я здесь, мама, — и перед ними возник второй сын Лагуны Мунн. Он выглядел несчастным созданием, чей серый, тусклый вид контрастировал с блеском и обаянием его брата Плохиша.

— У нас гость, — сказала Лагуна Мунн.

— Знаю, мама, — ответил он бесцветным голосом. — Я подслушивал.

— Это невежливо, дитя.

— Я не имел в виду ничего плохого, — ответил мальчик, но упрек матери лишь усилил выражение безнадежности в его пустых глазах.

— Отведи ее в Круг Заклятий. Она собирается выполнить опасное дело. Чем быстрее мы начнем, тем быстрее закончим.

— Можно я останусь посмотреть, как ты ее учишь?

— Нет, нельзя. Если только ты не хочешь увидеть то, что вполне может оказаться твоей смертью.

— Мне без разницы, — ответил Соглашатель, пожимая плечами.

В этом пожатии отразилась вся его жизнь. Кажется, ему было все равно, жив он или мертв.

— А где будете вы? — спросила Кэнди заклинательницу.

— Здесь.

— Как же вы мне поможете?

На лице Лагуны Мунн отразилось ленивое изумление.

— С безопасного расстояния, — ответила она.

— А если что-то пойдет не так?

— Я буду тебя видеть, — сказала Лагуна Мунн. — Не беспокойся. Если что-то пойдет не так, я сделаю все, чтобы тебе помочь. Но ответственность за результат лежит только на тебе. Представь, что ты хирург, который разделяет сросшихся близнецов. Только здесь ты не просто хирург, но и…

— Один из детей, — закончила Кэнди, начиная понимать.

— Верно, — Лагуна посмотрела на Кэнди с восхищением. — Знаешь, а ты умнее, чем кажешься.

— Я выгляжу глупой? Вы это хотите сказать?

— Нет, не совсем, — ответила она, подняла сжатый кулак и раскрыла его.

Кэнди сунула руку в карман и вытащила фотографию, сделанную на рынке в портовом городе Тацмагоре на острове Смех-до-Упаду. Она была в той же одежде, что и сейчас. Одежду она приобрела без всяких задних мыслей, но, вглядевшись, поняла, что невероятно похожа в ней на свою мать. Она быстро сунула фотографию обратно. Лагуна Мунн права, и когда все закончится, ей надо как можно скорее купить себе что-нибудь другое. Она будет одеваться, как это принято на Острове Частного Случая, во все яркое и радостное.

Прежде, чем она додумала мысль до конца, Кэнди увидела, что от ладони Лагуны Мунн к ней движется что-то яркое. Оно летело слишком быстро, чтобы можно было успеть понять, что это такое, но Кэнди ощутила удар, словно порыв холодного ветра. В голове на мгновение вспыхнул свет, а когда он погас, Лагуна Мунн исчезла, оставив рядом с Кэнди несчастного серого Соглашателя.

— Думаю, тебе лучше пойти со мной, — сказал он, не выразив по этому поводу никакого энтузиазма.

Кэнди избавилась от последних капель света, мерцавших в ее сознании, и последовала за мальчиком. Когда он оказался перед ней, она впервые увидела его телосложение целиком. До сих пор она находилась под впечатлением от грустного выражения его лица и не замечала, что ниже пояса он похож на слизня размером с ребенка. Его ноги срослись, превратившись в единую бескостную трубку серо-зеленых мышц, на которых располагалась нормальная, человеческая верхняя часть корпуса.

— Знаю, что ты думаешь, — произнес он, не оборачиваясь.

— И что же?

— Неужели этот тот самый сын, который создан из всего хорошего? Выглядит-то он не очень. Говоря по правде, он похож на слизняка.

— Я не…

— Да, ты об этом думала, — сказал мальчик.

— Ты прав, думала.

— И ты тоже права. Я действительно выгляжу, как слизняк. Я много размышлял об этом. На самом деле я только об этом и размышляю.

— И что же ты надумал?

— Немного. Только то, что мама никогда не любила то хорошее, что в ней есть. Она считала его скучным. Бесполезным.

— Я уверена…

— Нет, — он поднял руку, прервав ее попытку смягчить боль. — Это только все ухудшит. Моя мать меня стыдится. Так и есть, все просто и ясно. Ее любовь получает мой злобный братец со своей сверкающей улыбкой. Кажется, это называют парадоксом? Я сделан из хорошего, но для нее я ничто. Он сделан из плохого, и она _   любит его за это. Любит! По сути, он и есть хороший сын из-за той любви, которую получает. А я, созданный из ее сострадания и ее мягкости, выкинут на помойку.

Кэнди ощутила в себе вспышку гнева. Она прекрасно понимала Соглашателя. Она знала сверкающую красоту зла. Она видела его, и в некотором смысле оно ее привлекало. Иначе почему она так сочувствовала Тлену?

— Стой здесь, пока я зажгу свечи, — сказал Соглашатель.

Кэнди осталась ждать, а он скрылся в тенях и темноте. Только когда он ушел, мысли Кэнди вернулись к странному жесту, который сделала Лагуна Мунн перед своим исчезновением. А с этим воспоминанием пришли другие, поднятые из глубин памяти этим ее даром, и Кэнди поняла, сколько совпадений, инстинктивных маневров и поворотов судьбы были на самом деле частью магии Боа, действовавшей внутри нее.

С удивительной ясностью она вспомнила слова, сами собой возникшие у нее в горле на «Паррото Паррото» — _   Джассассакья-тюм! — которые помогли ей прогнать чудовищного зетека. Она вспомнила инстинкты, пробудившиеся, когда Мама Изабелла пришла к ней по степи, позволившие ей расслабиться в хватке существа, которое вполне могло бы ее утопить, если б она повела себя неверно. И она вспомнила, как вступала в полные горечи и сладости разговоры с Тленом, который мог убить Кэнди в мгновение ока, если б не чувствовал внутри нее что-то, что он знал. Нет — _   то, что он любил.

Впервые Кэнди поняла, как много внутри нее Боа. Ее охватила паника.

— Нет, — сказала она. — По-моему, я не смогу это сделать.

Конечно, сможешь. Ты ведь так далеко зашла.

— Думаешь, это больно?

Больно? — переспросила Боа. — _   БОЛЬНО? Больно — это когда ты порежешь палец. Сломаешь ребро. Но здесь тебя ожидает конец союза душ, определявший твою личность со дня рождения. Когда связь между нами исчезнет, ты навсегда потеряешь все те части сознания, которые, как тебе казалось, были твоими.

— Но они были твоими. Они были тобой.

Да.

— Тогда почему я должна их хотеть?

Потому что утратить их будет невыразимым мучением. Видишь ли, я знаю, что такое быть наедине с собой. Я привыкла. Но ты… ты понятия не имеешь, какая судьба тебе уготована.

— Я прекрасно это знаю, — ответила Кэнди.

Правда? Если на то пошло, сомневаюсь, что ты вообще сохранишь здравость рассудка. Как можно его сохранить, если ты больше не будешь узнавать себя в зеркале?

— Это мое лицо! — возразила Кэнди. — Это лицо Квокенбушей!

Но глаза…

— А что глаза?

Ты будешь смотреть на свое отражение, и сознание, которое ты увидишь, будет не твоим. Все воспоминания о славе, которые, как тебе казалось, принадлежат тебе, все удивительные тайны, которые, по-твоему, ты открывала сама, все амбиции — они все не твои.

— Я тебе не верю. Ты лжешь, как ты лгала Финнегану и Тлену.

Не приплетай сюда Финнегана, сказала Боа.

— Неужели чувствуешь вину?

Я сказала…

— Я тебя слышала.

На несколько секунд возникла крайне напряженная тишина. Затем Боа произнесла:

Выпусти. Меня. Из этой. ТЮРЬМЫ!

Появился Соглашатель, глядящий на Кэнди круглыми испуганными глазами.

— Ты это слышала? — тихо спросил он. — Человеческий голос, клянусь. Скажи мне, что я не схожу с ума.

— Нет, Соглашатель, ты в своем уме. Можешь начинать заклинание, пока она не взбесилась.

— Оно уже началось. Я собираюсь в лабиринт, чтобы приготовить место разделения. Иди за мной. Но прежде повтори девятнадцать раз священное слово.

— Абаратараба?

— Да.

— Этот раз считается?

— _   Нет!

Так сказав, он исчез в лабиринте, оставив Кэнди с ощущением, будто в самый важный момент, когда она стояла перед решением, полностью меняющим ее жизнь — очень взрослым решением, — он свел ее до положения ребенка на школьном дворе.

Последние шесть «Абаратараба» она слила в единое «Абаррарабаба» и, не предупреждая Соглашателя о том, что закончила считать и уже идет, нырнула в лабиринт, войдя в него как «Две в Одной» и надеясь выйти обратно просто как «Две».

 

Глава 11

Разделение

Кэнди сделала четыре осторожных шага между деревьями, с каждым разом вступая во все большую темноту. На пятом шаге на периферии ее зрения возникло крылатое создание. Оно жужжало, как большое насекомое, а яркие цвета — бирюзовый и алый с пятнами белого золота, — разгоняли окружающую тьму.

Какое-то время оно стремительно летало над ее головой, а затем скрылось. Кэнди осторожно сделала пятый шаг, затем шестой. Внезапно оно вернулось вместе с несколькими сотнями таких же существ, которые окутали ее ярким движущимся пологом, от чего ее слегка затошнило.

Она зажмурилась, но хаотичное мелькание продолжалось и под ее веками.

— Что происходит? — спросила она, пытаясь перекричать шум жужжащего облака. — Соглашатель, ты здесь?

— Потерпи! — услышала Кэнди голос мальчика.

Он боится, — сказал Боа с нескрываемым изумлением. — _   Это действительно непросто. Если он все перепутает, то принесет в жертву твой разум. — Она засмеялась, и в ее смехе сквозила неприкрытая злоба. — _   Будет очень жаль.

— Соглашатель, — сказала Кэнди, — успокойся. Не торопись.

— У него никогда это не получалось. Верно, братец? — спросил Джолло Бигог.

— Не ходи сюда! — крикнул Соглашатель. — Мама! _   Мама!

— Она сказала, что я могу придти и помочь, — ответил Плохиш.

— Я тебе не верю, — сказала Кэнди и открыла глаза.

В ту же секунду она увидела, как сквозь пелену разноцветных существ, что образовали перед ней сложную мозаику из крыльев, голов и конечностей, мчится Плохиш. Он кричал, на бегу распугивая слетевшихся тварей. Они поднимались, и движение их крыльев било ей в лицо порывами ветра с металлическим привкусом.

— Прекрати! — кричал разозленный Соглашатель.

Плохиш только смеялся.

— Я расскажу маме!

— Она меня не остановит. Мама любит все, что я делаю.

— Да уж, тебе повезло, — ответил Соглашатель, не в силах скрыть зависть.

— Мама говорит — я гений! — торжествующе воскликнул Плохиш.

— Так и есть, мой милый, так и есть, — сказала Лагуна Мунн, появляясь в образе едва заметной тени. — Но сейчас не время и не место дурачиться.

Голоса Лагуны Мунн было вполне достаточно, чтобы создания, разбросанные в разные стороны бегущим Плохишом, мигом вернулись на свои места, переплелись между собой — крыло к когтю, клюв к гребню, гребень к хвосту, — и образовали вокруг Кэнди маленькую темницу.

— Так-то лучше, — милостиво сказала Лагуна Мунн. — Бледное дитя?

— Да, мама? — ответил Соглашатель.

— Ты все замк _   и проверил?

Точно, — произнесла Боа. — _   Потребуется много замков. Мне нравится их звук.

— А для чего замки? — вслух спросила Кэнди. — Что вы хотите запереть?

— Не что, а ко… — ответил Соглашатель, замолчав, как только мать выкрикнула его имя, и шепотом произнес окончание фразы: — …кого. Она собирается запереть тебя.

— _   Соглашатель!

— Иду, мама!

— Живо. У меня мало времени.

— Мне пора идти, — сказал Кэнди хороший сын Лагуны Мунн. — Я буду снаружи.

Он указал на узкую дверную щель, видневшуюся между крыльями и когтями больших жуков, и Кэнди впервые осознала, какая плотная темница образовалась вокруг нее. Пока она осматривала стены, они лишились цвета, и все трещины и дефекты в переплетенных формах затянулись. То, что еще недавно было разноцветной комнатой из мерцающих крыльев, превратилось в тихую бетонную камеру.

— Почему вы меня заперли? — спросила Кэнди.

— Такие сильные заклятья нестабильны, — ответил Соглашатель.

— Что ты хочешь сказать?

— Что они могут пойти как-нибудь не так, — прошептал он.

— _   Соглашатель! — крикнула Лагуна Мунн.

— Да, мама!

— Прекрати разговаривать с девочкой. Ты не сможешь ей помочь.

— Нет, мама!

— Возможно, через минуту она умрет.

— Иду, мама, — ответил Соглашатель. Он пожал плечами, посмотрел на Кэнди и выскользнул за дверь, которая закрылась, не оставив и следа своего присутствия.

Ну что ж, — тихо сказала Боа. — _        Ты привела нас сюда. Давай с этим кончать. Если ты понимаешь, что это даст.

— Я понимаю, чего это _   не даст, — ответила Кэнди без колебаний.

Правда? И чего же?

— Не глупи, — сказала Кэнди. — _   Тебя.

Внезапно страх покинул ее, и она повернулась на месте, обратившись к холодным серым стенам.

— Я готова, — сказала она. — Делайте, что надо. Давайте с этим покончим. Если можно избежать кровопролития, хорошо. А если нет, пусть кровь прольется.

Ждать ответа камеры долго не пришлось. Шесть колебаний прошли по стенам, полу и потолку, словно волны жизни, движущиеся в мертвой материи, воскрешали ее. Теперь она понимала, почему ей удалось краем глаза увидеть, чем эта темница была в своем последнем воплощении — стаей крылатых существ. Она видела, что они населяли серые стены. Одна жизнь внутри другой.

Можно ли усмотреть в этом намек, что Кэнди была бы серой и безжизненной, как эти стены, если бы в нее не вошла душа Боа? Не было ли в этом предупреждения, что жизнь, которую она выбирала, будет серой, холодной клеткой?

Нет, она в это не верила. И так и сказала.

— Я больше, чем это, — сказала она серому мерцанию. — Я — не мертвая материя.

Пока нет, — радостно вставила Боа.

— Ты готова? — спросила Кэнди, думая и о стене, и о принцессе. — Потому что меня достали все эти глупые угрозы.

Глупые? — разозлилась Боа.

— Просто сделай это, — сказала Лагуна Мунн, и ее голос подстегнул силы, скрывающиеся в стенах. — Быстро и чисто.

— Подождите! — сказала Кэнди. — Я хочу сказать Боа, что мне жаль. Если бы я знала, что она во мне, я бы давным-давно попыталась ее освободить.

Если ты ждешь отпущения грехов, — ответила Боа, — _   от меня ты этого не получишь.

— Что ж, так тому и быть, — сказала Лагуна Мунн, и из этого ответа Кэнди с изумлением поняла, что старая женщина слышала ее мысли с самого начала. — Давайте начнем, что бы ни случилось. Кэнди! Положи ладони на стену. Живо!

Кэнди прикоснулась ладонями к одной из стен. В ту же минуту она увидела созданий, танцевавших в плотном воздухе прямо за ними. Их крылья и тела роняли хлопья украшавшего их белого золота. Оно легло на ладони Кэнди, и отдельные фрагменты слились в два золотистых потока.

Она ощутила, как они прижались к ее ладоням, образуя дельты, разносясь вдоль сухих русел линий руки, проникая глубже, растворяя поверхность кожи, проникая в вены. Руки стали прозрачными; яркость внутри ее плоти была настолько сильной, что Кэнди видела четкие, простые линии костей пальцев и немыслимые переплетения нервов.

Яркость стремительно добралась до локтей, словно огонь, раздуваемый ветром в сухих кустах во время летней засухи. Он вознесся по ее рукам и распространился по всему телу.

Она его чувствовала, но больно не было. Скорее, это походило на напоминание, что всем этим была она.

Она была _   настоящей, и будучи настоящей, и ею, являлась — чем? Чем она была? Кем она была?

Непростой вопрос. Когда фейерверки закончатся, кем в конечном итоге она станет?

Ты — ничто, тихо произнесла Боа.

Кэнди хотела ответить на оскорбление, но ее энергия сосредоточилась на движении пробуждения, проходившем по телу вниз от шеи, вдоль корпуса, и вверх, наполняя сосуд, содержащий две души.

Ты меня слышишь? — спросила Боа.

— Держи свои оскорбления при себе, Боа, — сказала Лагуна Мунн. — Ты, конечно, могла чувствовать себя неважно, оказавшись запертой в голове ребенка. Но есть смерть и похуже. Например, смерть _   настоящая. Да… и пока мы говорим, я знаю, о чем ты думаешь: что когда все закончится, мои сыновья будут тебе прислуживать!

Боа промолчала.

— Вот что я тебе скажу. Забудь об этом. В жизни моих замечательных сыновей есть место только для одной женщины.

Пожалуйста, — возразила Боа, — _   я бы никогда не поставила под сомнение священные отношения между тобой и твоими детьми.

— Я тебе не верю, — ответила Лагуна Мунн. — Ты можешь попытаться сделать все, что угодно, если сочтешь, что тебе это сойдет с рук.

Я даже мечтать об этом не стану. Я знаю, на что ты способна.

— Тебе только так кажется, но на самом деле ты этого даже не представляешь, так что будь осторожней.

Поняла.

— Хорошо. Теперь я должна покинуть это место.

— Подождите, — сказала Кэнди. — Не уходите пока. У меня кружится голова.

— Наверное, это потому, что я все еще здесь болтаю. Мне придется тебя оставить, чтобы ты смогла дать жизнь Боа.

Образ, возникший у Кэнди в голове, был гротескным. Ее затошнило еще сильнее, чем раньше.

— Слишком поздно для тошноты, девочка. Это грязная магия. Не из той, что дозволена Советом на Веббе Гаснущий День. Если бы он ее разрешал, тебя бы здесь не было. Понимаешь?

— Конечно, — ответила Кэнди.

Она отлично это понимала. То же было и в Цыптауне. Там работал доктор Пимлофт, чьи кабинеты находились над прачечными на Фейркеттл-стрит. Он делал такие операции, о которых люди стыдились рассказывать своим обычным врачам. Но иногда это ваш единственный выбор.

— Я ухожу, — сказала Лагуна, — пока заклятье не вышло из равновесия.

— А где вы будете, если что-то пойдет не так?

— Все пройдет хорошо, — сказала Мунн. — Вы ведь хотите разделиться? Итак, заклятье начинает действовать. Я создала его, чтобы выполнить то, о чем ты просишь. Так что пусть оно сделает свое дело.

Раздался звук, словно кто-то за спиной Лагуны Мунн ударил топором, и из темноты возникла призрачная птица или нечто, ей подобное, которая начала летать по сложной траектории, от стены до стены и обратно, после чего исчезла во тьме позади Мунн.

— Что это было? — спросила Кэнди.

— Комната теряет терпение. Она хочет, чтобы я ушла.

Явление повторилось.

— Мне пора, — сказала Лагуна Мунн, — пока все не стало хуже.

Кэнди внезапно ослабла, ноги ее подкосились. Она попыталась заставить их слушаться приказов, но осознала, что больше не управляет своим телом. Им завладела Боа.

— Постой… — начала говорить Кэнди, чувствуя, как в груди рождается паника. Но ей не подчинялся даже язык. Поздно. Лагуна Мунн повернулась к Кэнди спиной.

Все кончено, — сказала принцесса.

Кэнди не стала тратить силы на ответ. Еще несколько секунд, и она потеряет себя навсегда. Она чувствовала ритмичные удары, которые вне всякого сомнения запустила Боа. Они поедали края ее мира, все возрастающими порциями забирая сознание.

Сквозь пелену белого шума она увидела, как Лагуна Мунн открывает дверь в стене.

Нет, — попыталась сказать Кэнди, но не смогла издать ни звука.

Будет гораздо проще, если ты перестанешь сопротивляться и сдашься. Отпусти Кэнди Квокенбуш. Ты умрешь. И вряд ли захочешь быть живой, когда я начну кормиться.

Кем? — подумала Кэнди. — _   Мной? Почему?

Потому что я собираюсь отрастить себе тело, детка. А для этого нужна пища. Много пищи. Неужели я забыла об этом упомянуть?

Кэнди хотелось плакать из-за собственной глупости. Боа, должно быть, обдумывала свои планы всего в нескольких мыслях от того места, где Кэнди прятала собственные размышления. Но Боа сумела полностью скрыть свои намерения. Кэнди ни на секунду не испытывала подозрений.

Теперь ты знаешь, — злорадствовала Боа. — _   Если это поможет, думай о происходящем как о возмездии за то, что украла мои воспоминания о магии. Знаю, смерть может показаться слишком жестоким наказанием, но то, что ты сделала, было ужасно.

Мне… мне жаль.

Поздно. Все кончено. Пришло время умереть, Кэнди.

 

Глава 12

Одна становится двумя

Где-то далеко, во тьме, Кэнди Квокенбуш показалось, что она слышит голос Лагуны Мунн.

— Соглашатель, ты запер камеру? _   Зам о _   к!

Ее сын не ответил. Кэнди слышала только хор странных шумов, которые издавало ее умирающее тело. Сердце пока не остановилось. Каждые несколько секунд оно умудрялось делать удар, иногда два-три подряд. Но те остатки жизни, что оставались в ее теле, были, скорее, воспоминаниями, чем реальностью: как видение исчезавшего Абарата. Все уходило. Все забывалось.

Нет, забывалось не все. Какая-то ее часть, способная формировать образы, до сих пор существовала. Хотя Кэнди больше не видела стен Комнаты Разделения, она с жутковатой отчетливостью созерцала сероватый воздух, дымом сгущающийся у нее перед лицом. Она знала его источник. Дым исходил из ее собственного тела.

Она смотрела на душу Боа. На ее призрачную тень, освобожденную, наконец, из клетки, в которую ее поместили женщины Фантомайя. Свободную от Кэнди. И теперь набирающую силу.

Она выталкивала себя, расширялась, выбрасывала из корпуса рудиментарные ноги и то, что вскоре должно было стать руками, а из верха вырастала единственная нить серого вещества. На этом хрупком стебельке сформировалось два листа, а на них — зачатки рта и носа. Над листьями возникло два белых тонких лепестка, в каждом из которых было синее и черное, одаренное способностью видеть.

Простая иллюзия быстро становилась достоверной по мере того, как вверх выбрасывались все новые стебельки, создававшие сложные переплетения вен и нервов, что начали формировать лицо своей обладательницы. Хотя это была маска без кожи, сплетенная из пульсирующих нитей, в них уже просматривалось лицо молодой женщины. Она снова станет прекрасной, думала Кэнди. И будет разбивать сердца.

Кэнди не могла подняться с земли, ноги ее не держали. Она оставалась на том же месте, глядя на рудиментарную форму принцессы Боа, которая притягивала к себе мусор жизненных форм, опадавший со стен комнаты: увядшие цветочные бутоны, живые и мертвые листья — все они создавали те лоскуты, что постепенно придавали принцессе больше материальности. Окружающая флора и фауна питала тело Боа, и благодаря их жертве в Кэнди еще теплилась жизнь. Но процесс шел слишком медленно.

Кэнди ощущала разочарование Боа, получавшей столь жалкий, столь ничтожный вклад в формирование своего тела.

Она открыла рот, и хотя ее горло и язык еще не воплотились окончательно, Боа могла говорить. Это был легкий, очень тихий шепот, но Кэнди прекрасно его слышала.

— Ты выглядишь… вкусной… — сказала она.

— Сейчас из меня плохой обед. Найди себе что-нибудь более питательное.

— Голод есть голод. А времени мало…

Кэнди заставила свое горло сформировать вопрос, хотя он оказался едва слышен.

— Зачем все это? — спросила она.

— Полночь, — ответила Боа. — Она почти здесь. Разве ты не чуешь?