Здесь и далее цитируется в переводе С. Ошерова под редакцией Ф. Петровского. 9 страница

Шесть. Сад \ 157

и ни о каком завоевании священного города здесь и речи не шло. В ходе своей эволюции лабиринты преобразова­лись — или мутировали? — в путаницы, превратились в свет­скую забаву и замысловатое садовое украшение. Отправля­ясь в такой лабиринт-путаницу, непременно нужно было должным образом приодеться, а порой тут играла и музыка. Совсем как в "Дешевке". Как писал в своей книге "Польза садового искусства" (1568) ландшафтный архитектор xvi века Томас Хилл (который именовал себя Дидимусом Маун-тейном, "горным Дидимом"¹), пустующие, или "вакантные", пространства в саду следует отдать под лабиринт-путаницу "с одной лишь целью — время от времени предаваться в них потехе".

Стены нового лабиринта живой изгородью вознеслись ввысь, а кроме того, в нем появились тупики — лабиринт на глазах превращался в дорогую игрушку для богачей, модную, как платье новейшего покроя. Впервые у лабиринта появи­лись настоящие, невымышленные стены, и его посетите­ли наконец получили возможность по-настоящему — пусть даже и ненадолго — заблудиться. И если в классических критском и шартрском лабиринтах цель всегда была отчет­ливо видна, то новые путаницы с их тупиками и неверными поворотами превратились в загадку, головоломку, которая требовала решения, но решение это люди искали "с одной лишь целью" — забавы ради. А в подходящей компании тут были — если воспользоваться словами писателя Терри Са-зерна — еще и "условия для порока". Ну, или по меньшей мере возможность для флирта.

К началу xvn века ни один уважающий себя — или хотя бы просто модный — сад не обходился без лабиринта, а ча-

1   Дилим (греч. "близнец") — другое имя или прозвище апостола Фомы.

1₅8

вечная тайна лабиринта

сто в одном саду их могло быть даже несколько. На вилле Д'Эсте, в одном конце Рима, одинаковые лабиринты распо­ложены среди фонтанов парами, как комплекты одинако­вых чемоданов. На вилле Ланте, в другом его конце, один-единственный лабиринт застенчиво спрятан от людских глаз среди деревьев. В альбомах голландского архитектора Ханса Вредемана де Вриса идеальные сады сплошь усеяны лабиринтами, как аккуратными заплатками на тщательно раскроенном одеяле. Во французском Версале запутанная тропа петляет как гигантский крестный путь под открытым небом, но на каждой остановке, или "стоянии", вместо изо­бражения Страстей Христовых путнику встречаются скуль­птуры на тему басен Эзопа. А в лондонском саду Хэмптон-Корт лабиринт, который станет самым знаменитым из всех садовых и просуществует дольше остальных, втиснут в угол дополнительного маленького сада под названием "Дикая природа". А рядом с ним — небольшая спираль из растений под названием Plan - de - Troy ("Карта Трои").

Лабиринты, кругом лабиринты.

Но лабиринт-головоломка с его нецветущими живы­ми изгородями из тиса, самшита и бирючины не появил­ся в этом мире в одночасье, как Эдем. С определенной до­лей мастерства его корни можно разглядеть в петляющих тропинках с низкими живыми изгородями садов Древнего Рима, но что до практической стороны лабиринта, то пу­таница из живой изгороди берет начало в так называемых узловых садах позднего Средневековья.

Этим небольшим садам (редко больше двадцати ква­дратных футов) со сложными узорами из невысоких цве­тущих растений трудно было придумать более подходящее название. Узоры из растений и в самом деле были похожи на гигантские морские узлы — вроде тех, что с куда мень-

Шесть. Сад

159

шеи элегантностью выставлены на стенах в комнатах, где проходят собрания бойскаутов. В том, чтобы использовать узлы в качестве декоративного элемента, не было ничего нового или необычного. Одиночные "узлы", играющие с иллюзией перспективы и трех измерений, встречаются в римских мозаиках. Посетители руин древнего города Эфеса в современной Турции встречают один такой узел на полу жилого дома постройки п века. Веревка, которая буд­то бы не имеет конца и, как лента Мебиуса, символизирует бесконечность. В xvi веке архитектор из Падуи Франческо Сегала включил несколько усложненный вариант этого же изображения в альбом предлагаемых планов лабирин­тов. Некоторые считают узел основополагающим мотивом кельтского искусства, поскольку он встречается в виде пе-

i6o

вечная тайна лабиринта

реплетенных линий на миниатюрах в рукописях — таких, как "Келлская книга" — и в качестве скульптурного украше­ния старинных крестов. Во Франции такой плетеный узор называли entrelacs, или "переплетание", и там он означал не только бесконечность, но еще и более близкое людям по­нятие — вечную любовь. Ведь завязал же, в конце концов, Купидон узел, чтобы навечно соединить Венеру и Марса, когда богиня любви встретилась с богом войны, и выраже­ние "узы брака" до сих пор очень даже в ходу.

Шесть. Сад

Узловой мотив встречается также и на восточных ков­рах, которые начали импортироваться в Европу в xv веке и очень быстро превратились в настоящий хит во всем мире. (Кстати, любопытно, что эти ковры, возможно, созда­вались под влиянием персидских садов.) Еще одним ислам­ским источником вдохновения вполне могли стать геоме­трические керамические плиты мечетей и дворцов Святой земли, которые, возможно, прибыли в Европу в качестве сувениров из Крестовых походов. Да что там, некоторые полагают даже, что и сам узор Шартрского лабиринта был завезен в Европу возвращающимися крестоносцами.

Дидимус Маунтейн (Томас Хилл) опубликовал узловые садовые образцы в своем альбоме "Лабиринт садовода" (1577) ^и предложил высаживать их многолетними чабре­цом и иссопом. Некоторые варианты создавались только из лаванды и других пряных трав. К 1620 году, когда Джон Пар-кинсон подсказал, что узлы "предпочтительнее... в сочета­нии с диковинными цветами", такими как желтый нарцисс, шафран, лилии, тюльпаны и анемоны, сады стали более разноцветными, а то и вовсе по-настоящему диковинными. Некоторые узлы были большими и довольно сложными, Генрих viii повелел выплести из растений инициалы его имени и имени его второй жены — Анны Болейн в узловых садах Хэмптон-Корта. (Можно представить себе, каких тру­дов стоило садовникам пересаживать клумбу заново после того, как Анне Болейн отрубили голову. И интересно, пред­лагали ли они новые крученые монограммы для каждой из ее последовательниц?) Отдельные переплетения соединя­лись друг с другом полосками травы или выложенными гра­вием декоративными дорожками, а также тщательно под­стриженными живыми изгородями — пока целые сады не превращались в обширную панораму самостоятельных или

162 | вечная тайна лабиринта

парных узлов. Но ни одному из этих узоров не дозволялось дорастать выше человеческого колена.

Запутанность узловых узоров привлекала многих ху­дожников — очевидно, именно тем, что была так трудна. Леонардо да Винчи, который пробовал все новое, попро­бовал и этот мотив. А Альбрехт Дюрер последовал его примеру и в 1506-1507 годах создал в Венеции шесть вир­туозных "узловых" гравюр. В результате получилось беско­нечное переплетение линий, пролегающих над и под друг другом и не имеющих ни начала, ни конца. Такие прояв­ления величайшего уровня художественного мастерства, безусловно, впечатляют, но, как ни крути, это никакие не лабиринты.

Бен Джонсон, более молодой, более скандальный и, возможно, более популярный современник Шекспира, объединил узлы и лабиринты в нескольких строках "маски" под названием "Удовольствие, сведенное к добродетели" (1618), Эти "маски" (masque ] обычно представляли собой целые спектакли с музыкой, танцами и потрясающими теа­тральными эффектами, исполняемыми под открытым не­бом в саду. По сути, они сами на время превращались в са­довое украшение. Дедал — один из персонажей Джонсона, и он говорит почти как учитель танцев:

Танцуй, танцуй! из разных Нитей Сплетется странный Узелок, Как знать, какое из событий — Грядущей Радости залог... Таков наш Жребий — век бродить По перепутьям Лабиринта. Танцуй, свою вплетая нить¹.

¹   Перевод М. Визеля.

Шесть. Сад

Фрэнсис Бэкон, еще один современник Шекспира, тер­петь не мог узловые сады и, в отличие от Джонсонова Дедала, не видел в них никаких великих метафизических истин. Часть гениальности Бэкона заключалась в том, что он мог — и не раз это доказывал — писать практиче­ски о чем угодно, включая советы по благоустройству сада площадью четыре акра. В своем эссе на эту тему ("О садах") он отмечал: "Что же до создания цветочных клумб и фигур из растений... пускай располагаются они под окнами дома... пускай они всего лишь забавляют: бывают среди них прекрасные, но чаще — просто тарта­летки". Забава, узор на открытом пироге (а может, автор играл в слова, ведь в английском "тарталетка" — это еще и девушка-потаскушка): Бэкон дает понять, что относит­ся к замысловатым клумбам скептически, но самое глав­ное здесь — его слова про наблюдение за клумбами из окна. Петляющие клумбы — это не лабиринты, придуман­ные для того, чтобы по ним ходили и взаимодействовали с ними. На их узоры следует смотреть издалека — с тер­расы, из дома поблизости, из окна гостиной или — если принять во внимание приписываемый им любовный подтекст — из спальни. Художественные сети из тропи­нок никуда не ведут. Их создавали не для того, чтобы по ним ходили. Ведь и в самом деле оценить их по заслугам можно, только если смотреть на такие клумбы с большо­го расстояния, да к тому же — сверху. Близко подходят к ним только садовники. Даже сегодня туристы, купив­шие входной билет в какой-нибудь дворец, чаще всего по­сле беглого осмотра интерьера разворачиваются спиной к внутреннему убранству и долго любуются через окно пустующим садом внизу. По своей природе узловой сад — это пустой сад.

1 64

вечная тайна лабиринта

Домашний "узел" из пряных трав, устраиваемый ря­дом с кухней, имел и практическое применение — он становился большой полкой для специй. Но "узлов" из пряностей было немного. Самые лучшие образцы узло­вого садоводства символизировали не столько спле­тение Добродетели и Удовольствия, сколько пустоту сада. Люди редко сюда заходили. На протяжении xvn и xviii веков, по мере того как узловые клумбы транс­формировались сначала в лабиринт с одной тропой, а потом — в запутанную головоломку с большим коли­чеством дорожек, сад все больше обживался, засажи­вался высокими зелеными стенами и тупиками, навод­нялся слоняющимися людьми. Сад перестал быть просто инертной картинкой в тот момент, когда люди приня­лись возвращаться в него по тропе лабиринта.

Лабиринт-головоломка был, по сути, первым матери­альным воплощением мифического лабиринта с его запу­танной и сбивающей с толку тропой. Как уже говорилось выше, элегантный критский лабиринт никоим образом не отражал хаоса своей истории. В лабиринте-загадке паника может стать вполне реальной и физически ощу­тимой. И тем не менее история о Минотавре в мифоло­гии садовых лабиринтов роли почти не играет. В Версале у входа в лабиринт, не дошедший до наших дней, стоит статуя Купидона, а не Ариадны — и он же держит в руках клубок.

В английском фольклоре из "исторических" лаби­ринтов самым известным считается вовсе не древний лабиринт в Кноссе, а "Хижина Розамонды" хп века, рас­положенная в Вудстоке. В этом месте витает дух не кро­вопролития, а любви, потому что здесь Генрих п, отец "ичарда Львиное Сердце и Иоанна Безземельного, по

Шесть. Сад

165

преданию, спрятал свою возлюбленную, "прекрасную Розамонду" — похоже, только так ее всегда и называли. Предположительно обманутой стороной была жена Ген­риха, властная, но, вероятно, не столь прекрасная Элео­нора Аквитанская. (Непростая жизнь королевской четы лучше всего знакома современной аудитории, пожалуй, по пьесе и кинофильму Джеймса Голдмена "Лев зимой".) Говорили, что лабиринт, или хижина, — эти два слова сно­ва тесно связаны между собой — находился рядом с тем местом, где сотни лет спустя был построен дворец Блен-хейм, родовое имение герцогов Мальборо, в котором ро­дился Уинстон Черчилль. Хижина — или лабиринт — была недоступна непосвященному. Вот ее так никто и не нашел. Если хижина и в самом деле существовала, возможно, это был никакой и не лабиринт, а всего лишь дом, спрятан­ный в лесу. Возможно, в него вел потайной лаз. Реальная или вымышленная, хижина стала частью фольклора и за­помнилась как часть тайной истории любви, секретное место свиданий, скрытое от любопытных глаз. По той же, несколько эротической причине Купидон, малень­кий помощник богини любви, стоял на страже в Версале, а статуи Венеры украшали середины столь многих лаби­ринтов, включая и тот, что был построен в саду первого советника Елизаветы i Уильяма Сесила. Здесь статуя воз­вышалась на небольшом холме и была подписана в эда­ком континентальном духе: "Венусберг" (или, в переводе, "Венерина гора").

В мае 159¹ года, когда королева посетила сад Сесила в парке Теобальде в Хертфордшире, ее встретил садовник (или актер, исполняющий роль садовника), который объ­яснил ее величеству назначение лабиринта с помощью не­большой речи, написанной по этому поводу поэтом Джор-

i66

вечная тайна лабиринта

джем Пилем. Историк Найджел Пенник приводит ее нача­ло так:

Уничтожив кротов и разровняв землю, я разбил его [сад] на четыре четверти. В первой я сделал лабиринт, но не из ис­сопа и чабреца, а такой, чтоб себя изводил восхищением — здесь все Добродетели, все Грации и все Музы, какие только есть, кружат и вьются над Вашим Величеством, и каждая на­стаивает на том, что главная — она, и каждая рассчитывает на равную долю Вашего внимания. Никаких пряных трав, одни лишь цветы, и цветы только самые прекрасные и аромат­ные, ибо в таком божественном лабиринте, превосходящем все земные ожиданья, Добродетели сложены из роз, цветы нашлись для каждой из двенадцати, и таких цветов — как за­метил наш брат садовник — больше сотни. Грации-фиалки, такие разные, но всегда вместе, на одном стебле, и музы де­вяти других цветов, непохожих, но прекрасных — воистину великолепных.

Весной 159¹ года такие слова звучали, пожалуй, не так уж старомодно — все эти сотни роз, и разноцветные фиалки, и никаких вам пряных трав. Но вскоре предстояло кануть в небытие не только аллегорическим значениям цветов, но и им самим. Еще пятьюдесятью годами раньше отец Елизаветы Генрих vin устроил куда более современный лабиринт-загадку в своем новом, ныне разрупенном Нон-сачском дворце. Посетитель тех лет так описывал этот ла­биринт: "Вы попадаете на извилистую троп}' и становитесь заложником его коварных уловок" — стены, выращенные из кустарника, были так высоки, что заглянуть за них было невозможно. Это был лабиринт будущего, но Генрих, как обычно, опережал время.

Шесть. Сад \ 167

Теобальдский "садовник", кажется, не упомянул боги­ню Венеру в своей речи о Добродетелях и Грациях — воз­можно, из уважения к королеве-девственнице. (Полвека спустя статую и лабиринт не обошла стороной армия во­инствующих пуритан под предводительством Оливера Кромвеля, которая 15 апреля 1643 года разрушила сад — да и дом вместе с ним.) Однако, вероятнее всего, цветоч­ный лабиринт, продемонстрированный королеве, был не Венериной горой, а традиционным узловым садом, который тоже располагался на территории парка. При­ветственная речь началась со слов о том, что, избавив­шись от кротов и подготовив землю, участок разделили на четверти, что для садов того времени было весьма ти­пично. Традиционный цветочный узловой лабиринт мог занимать одну четверть, коварный лабиринт-путаница — другую, декоративный фруктовый сад — третью и т. д. Но лабиринты редко становились центральным элементом сада. В центре обычно разбивали фонтаны, устанавли­вали статуи и обелиски, устраивали зеркальные пруды и прочее. А лабиринты и путаницы были дополнительны­ми развлечениями и использовались ради удовольствия или — если кто-то относился к вопросу об Удовольствии и Добродетели серьезно — ради нравственных наставле­ний.

К началу xvu века стенам некоторых лабиринтов по­зволено было становиться выше и толще, цветущие расте­ния заменил кустарник, а к разветвляющимся тропинкам добавился элемент выбора. В некоторых частях Германии новый лабиринт назвали irrgarten —" ca % ошибок". (В одном из своих рассказов Хорхе Луис Борхес, аргентинский пи­сатель хх века, называет такой лабиринт "Садом расходя­щихся тропок".) Однако лабиринт так и не заменил собой

i68 i вечная тайна лабиринта

узел. Загадочные садовые путаницы лабиринтов пошли своим путем, а петляющие, "узловые" клумбы — своим. Та­кие клумбы и по сей день остаются основополагающим, элегантным (хотя и немного старомодным) элементом традиционных садов и парков во всем мире, и иногда их даже называют лабиринтом. А в последние годы сре­ди таких клумб наблюдается удивительное разнообразие. Например, в саду позади Дублинского замка находится огромный каменный узел, спроектированный дизайне­ром по имени Ана Долан и символизирующий свернув­шихся в клубок угрей — в память о темном пруде, который когда-то находился на этом месте и от которого получил свое название Дублин. Только когда поворачивается вы­ключатель и загораются красные глаза угрей, становится понятно, что на самом деле этот узел — посадочная пло­щадка для вертолета.

Популярность нового садового лабиринта росла с каж­дым днем. Некоторые особенно успешные образцы стано­вились предметом зависти и подражания. Говорили, будто Генрих viii построил себе замок Нонсач и обнес его садами исключительно для того, чтобы перещеголять своего фран­цузского соперника Франциска i с его замком в Фонтенбло. Кардинал Вулси предположительно построил первую часть Хэмптон-Корта после того, как увидел сад лабиринтов архи­епископа Руанского в Гайоне. Лабиринты строили могуще­ственнейшие люди Европы. По велению императора Испа­нии Карла v был устроен лабиринт с выложенными плита­ми дорожками в замке Алькасар в Севилье, г рядом с ним — путаница из живой изгороди. Даже папа — Клемент х — дал лабиринтам свое неофициальное благословение. Пого­варивали, будто понтифик любил сидеть на балконе в сво­ем имении в Альтиери и наблюдать за тем, как играет в ла-

Шесть. Сад \ i 6 9

биринте прислуга. После того как был обезглавлен король Англии Карл I, пуритане составили инвентарную опись изъятого у монарха имущества, в которой, в частности, числился и лабиринт из "совсем юных деревьев" в Уимблдо­не — собственности, приобретенной королем у Сесилов, горячих поклонников лабиринтов, которым принадлежал парк Теобальде. А в более ранние времена, согласно садо­вому историку Робину Уолли, с лабиринтами имел дело сам Леонардо да Винчи. В его записных книжках 149°"^{х г}°Д°в в списке ближайших дел дважды появляется загадочная за­пись: "Починить лабиринт".

Впрочем, не только государи и князи церкви оказа­лись подвержены лабиринтному "буму". Просто богатые люди тоже начали строить в своих садах путаницы. Их интерес к лабиринтам подстегивали не только расска­зы о том, что там устраивает у себя в садах знать, но еще и книги. Книгопечатание появилось не так давно, и книги по архитектуре и дизайну пользовались огромной попу­лярностью. Андреа Палладио мог остаться архитектором-новатором, известным лишь в пределах области Венето, но он опубликовал планы и чертежи своих великолепных загородных домов и стал не только самым влиятельным архитектором своего времени, но и одним из самых ши­роко копируемых архитекторов Запада. Первые образцы новых садовых лабиринтов появились немедленно, едва печатные книги стали по-настоящему легкодоступны. В Венеции, Голландии и других центрах книгопечатания появлялись богато иллюстрированные и искусно сделан­ные фолианты, в которых были изображены сады — НО' вые сады — и рассказывалось, как такие сады устроить и какие растения подойдут для них больше всего. Благо­даря книгам новаторы и популяризаторы — такие, как

170 I вечная тайна лабиринта

Томас Хилл, Андре Молле (выходец из знаменитой фран­цузской семьи садоводов) и Ян (или Ханс) Вредеман де Вр_ИС> __ находили читающих любителей садоводства по всей Европе. Творения де Вриса обнаруживались не толь­ко в его родной Голландии, но также и в Праге, и в Гам­бурге, и в Гейдельберге, и даже в Версале. Его стиль был no-настоящему интернационален. Молле, который разра­ботал план лабиринтов для английского короля Карла i, стал королевским садовником Швеции при дворе короле­вы Кристины, а также опубликовал несколько проектов лабиринтов - как затейливых, так и более традиционных. И те и другие копировались повсюду.

Неизвестно, почему в xvi и xvn веках владельцы фермы Троя в Оксфордшире решили дополнить свой сад лабирин­том — пускай и торфяным; или почему богатая семья ква­керов из Саффрон-Уолдена задумала вырастить лабиринт-путаницу из живой изгороди в своем саду, находящемся в нескольких шагах от знаменитого городского торфяного лабиринта, или почему в Барселоне растет "Эль Лаберин-то", кипарисовый лабиринт конца xvm века. Но очень ве­роятно, что образчики всех этих лабиринтов были почерп­нуты в книгах, а не передавались из поколения в поколение как древняя традиция.

Из первоначальных образцов садовых лабиринтов мало что сохранилось. Может быть, потому, что своим существованием лабиринты из живой изгороди были обя­заны моде, или в силу их обыденности, то ли из-за того, что в дело постоянно вмешивались революции и войны, а может, просто из-за того, что растения — такие хрупкие и недолговечные, а опытных садовников — сколько хо­чешь. На вилле Пизани у реки Бренты рядом с Венецией находится лабиринт из живой изгороди — пожалуй, в Ита-

Шесть. Сад \

лии нет другого лабиринта, который сохранился бы так же хорошо и пользовался бы такой популярностью. Он был построен в lyao-x годах для венецианского дожа по чертежам, опубликованным почти семьюдесятью годами раньше. Он состоит из почти четырех миль извилистых дорожек, а в центре возвышается круглая каменная баш­ня, увенчанная статуей Минервы, богини мудрости. На­верх ведет внешняя лестница: те, кому посчастливится до­браться до цели, могут взобраться по ней на башню и на­блюдать, как мучительно ищут правильную дорогу те, кто еще остался внизу, в лабиринте. Башня со статуей Минер­вы, возможно, олицетворяет триумф мудрости над глупо­стью (все эти неверные повороты), а впрочем, мудрость мало помогает в прохождении лабиринта, если, конечно, не называть мудростью умение учиться на ошибках. Ми­нерва была также богиней изобретательства — еще один

172 | вечная тайна лабиринта

отголосок имени Дедала — и, возможно, именно поэтому здесь стоит ее статуя.

Лабиринт Пизани — всего лишь маленький уголок огромного сада, где среди прочего есть даже декоративный канал. Сад много раз перестраивали и достраивали, и, воз­можно, лабиринт уцелел как раз благодаря своей солидной каменной башне. Одно из переустройств организовал ита­льянский наместник Наполеона, живший на вилле после завоевания Венеции французским императором. Несмо­тря ни на что, лабиринт Пизани остался на прежнем ме­сте, чего нельзя сказать о большинстве других. Существуют предположения, что некоторые садовые лабиринты были украшены "Домами Дедала" — деревянными домиками, чья богатая внутренняя отделка напоминала, видимо, хаотич­ные архитектурные эскизы М.К. Эшера или миниатюрные версии библиотеки-лабиринта из экранизации романа Ум-берто Эко "Имя розы". "Дома Дедала" могли служить убе­жищем для влюбленных и местом тайных свиданий, но все это — лишь догадки, поскольку, если даже они когда-нибудь и существовали, никто никогда не описывал этих домов подробно, и ни одной зарисовки до нас тоже не дошло. Исходя из достоверных фактов, приземистая башенка ла­биринта на вилле Пизани (на рисунках xvin века она вы­глядит выше, чем в действительности) остается настоящей редкостью.

В Германии, недалеко от Ганновера, е садах Херрен-хаузена находится на удивление хорошо сохранившийся восьмигранный лабиринт xvn века. Почти 75 футов в ши­рину, он был построен вскоре после i666 года и перестроен в 1дз7^-м и еще раз — в ig7o-x. Спроектированный помощ­ником архитектора Ле Нотра (создателя Версаля), он со­хранился почему-то лучше, чем его возможные француз-

Шесть. Сад \ 173

ские прототипы. Если говорить исключительно о количе­стве, то голландцы были, пожалуй, самыми одержимыми строителями лабиринтов в xvi-xvui веках. Садовые лаби­ринты — doolhofs, сады-путаницы — были здесь буквально по­всюду: в садах буржуа, загородных имениях и королевских дворцах. В Амстердаме находилось два лабиринта, кото­рые были даже открыты для посещения, — Oude Doolhof и Nieuwe Doolhof (Старый и Новый лабиринты). Но ни одного из всех этих лабиринтов — ни публичного, ни част­ного — не сохранилось. Помимо того что они были крайне привлекательны для богатой садовой традиции 1Ълландии, doolhofs имели здесь к тому же крайне скверную репутацию. Один из них, в замке Миддахтен, владелец вынужден был закрыть, поскольку лабиринт превратили в "место прове­дения тайных любовных встреч". Голландский поэт xvn века Яков Кате писал:

Как глупостью своей гонимы, кружат молодые люди

вокруг девиц, Так кружит сад, прокладывая путь свой в тысячи кругов...

Сад — словно сеть, запутывает цепко,

И все ж идущий видит в этом милую игру.

Да, сад — особенное место, всякий, кто желает,

Пожар страстей потушит здесь, кружась.

Dool из слова doolhof в голландском языке является также частью слова, означающего учителя, который вводит в за­блуждение, учит неверно или внушает ученикам еретиче­ские мысли.

Ничего не осталось от самого сложного — ну или, по крайней мере, самого дорогого — лабиринта в истории —

174

вечная тайна лабиринта

Версальского. При дворце "короля-солнца" Людовика xiv, который, по задумке архитектора, должен был подавлять своим величием, был разбит невероятных размеров сад. Автором сада, заложенного в i66a году, стал Андре Ле Нотр, самый выдающийся из ландшафтных архитекто­ров. Под лабиринт было выделено около двух акров в до­статочно отдаленном уголке сада — в месте под названи­ем Маленький парк, в нескольких шагах к юго-западу от дворца. Автором лабиринта был Жюль Ардуэн-Мансар, постройка была завершена к 1674 году, и, как и все, чем обладал "король-солнце", этот лабиринт не был похож ни на один другой, созданный прежде. Главный вход рас­полагался на углу и охранялся статуями крылатого Купи­дона (более похожего на взрослого юношу, чем на ребен­ка) и довольно растрепанного Эзопа, который держал в руках свиток — вероятно, со своими баснями. Но суще­ствовали два других способа войти в лабиринт и выйти из него, и "стены" его были сделаны не столько из живой изгороди, сколько из плотно примыкающих друг к другу деревьев и густого подлеска, и никакой цели в центре здесь не было. Зато можно было то тут, то там встретить бронзовые скульптуры, изображающие героев эзопов­ских басен, — всего их было тридцать девять. А чтобы лабиринт стал совсем уж восхитительным — скульптур­ные группы на самом деле были фонтанами, маленькой частью обширной версальской водной системы, инже­нерного чуда, приводимого в движение гениально спро­ектированными гидравлическими насосами и четырнад­цатью гигантскими гидротурбинами, установленными на

Далекой Сене.

Шарль Перро писал, что это место называлось лаби­ринтом потому, что представляло собой "бесконечное

Шесть. Сад \ 175

число проходов", в которых можно было заблудиться. Перро (1628-1703) помнят сегодня как собирателя и ав­тора сказок xvii века, сохранившего и, безусловно, укра­сившего такие классические истории, как "Золушка",

176 I вечная тайна лабиринта

"Красная Шапочка", "Синяя Борода" и "Спящая красави­ца". Кроме того, он известен тесными связями со двором "короля-солнца", и в Версале им был спроектирован грот по мотивам "Метаморфоз" Овидия. В 1679 году он опу­бликовал книжку басен Эзопа, иллюстрированную ри­сунками Себастьяна Леклерка — художник изобразил все скульптуры Версальского лабиринта и к тому же снабдил книгу подробной его картой. Книжка вышла под назва­нием "Лабиринт Версаля" в Париже и Амстердаме и так и осталась лучшим письменным свидетельством суще­ствования этого чудесного сада.

Лабиринт начинался с массивной композиции "Сова и птицы", и все последующие скульптурные группы сильно отличались друг от друга. Одни были раскрашены, другие оставлены так. Некоторые — как, например, "Курица и цы­плята" — стояли сами по себе, и вокруг них можно было ходить, а другие размещались в полукруглых зарешечен­ных нишах. Одни скульптуры были огромными и сложны­ми — как, например, "Битва зверей". Другие — вроде "Лисы и Журавля" — совсем простыми. "Орел, Кролик и Змея" представляли собой, вероятно, всего лишь маленький то­темный столб, омываемый водой и изображающий трех персонажей. А вот причудливый "Крысиный суд" состоял из дюжины грызунов, усевшихся в круг лицом друг к другу и плюющихся струями воды — эти струи с плеском разби­вались друг о друга в середине. В баснях Ззоп1 животные разговаривают, и — если не считать нескольких водопа­дов — вода почти во всех этих фонтанах вырывалась из пастей животных, символизируя речь. Потоки воды — на­правленные вверх или вниз, тоненькие и острые как игла или стремительные и бурные — были важным дополнением к общему шуму "разговора".