Собаки, говорящие с кошками 2 страница

Приручение и неотения идут рука об руку. На ранних стадиях контакта человека и собаки, прежде чем люди начали разводить собак как компаньонов и помощников по работе, собаки, кажется, сами стали себя одомашнивать. Эволюционный принцип «выживания самых приспособленных» работает независимо от окружающей среды, в которой его применяют. «Приспособленными» собаками среди этих первобытных попрошаек-мусорщиков наверняка были дружелюбные и наименее угрожающие особи, так как им скорее позволят подойти ближе к разбитому человеком лагерю и добыть лучшие кусочки пищи в виде остатков и объедков. Это «эволюционное давление» в сторону дружелюбности стало сильнее, когда люди начали активно одомашнивать собак, управляя их размножением. Очевидно, что злая или пугливая собака будет плохим спутником деревенской жизни. Такие необщительные существа не включались в разведение или просто уничтожались. Собаки, дружественные к людям, легко обучаемы и, следовательно, более полезны. Их оставляли рядом с собой, о них заботились, и они становились родителями следующего поколения собак. Однако этот процесс имел неожиданные побочные эффекты.

В конце 1950-х годов российский генетик Дмитрий Константинович Беляев начал проект, который продолжался более сорока лет [1]. Он предположил, что почти все физические и поведенческие различия между домашними и дикими собаками последовали из простого отбора собак с такими качествами, как дружелюбие к людям и приручаемость.

Экспериментальные исследования процесса эволюции сложно спланировать и провести. Однако, работая в отделении Российской академии наук в Новосибирске, Беляев решил попытаться повернуть часы эволюции вспять до того момента, когда началось активное одомашнивание собак. Тогда он смог бы «повторить процесс» и тщательно исследовать то, что произошло при выведении собаки. Когда встал вопрос о выборе, какую дикую собаку использовать в качестве «протособаки», он отказался от волков. Это было продуманным научным решением, так как дикие породы волков не являются генетически чистыми. Известно, что домашние собаки часто убегали и скрещивались с дикими волками, что сделало бы любые научные выводы более сложными. Вместо этого он выбрал разновидность семейства собачьих, которая очень близка к собакам, но не стала бы естественным путем скрещиваться с ними, и которая никогда прежде не одомашнивалась: русская чернобурая лисица (vulpes vulpes).

Сам эксперимент был концептуально очень прост, но требовал много работы и терпения. Отобрав 130 неприрученных лисиц, Беляев установил программу размножения. Каждый новый помет лисиц проверялся на дружелюбие к людям. В ранних поколениях, чтобы быть отобранными для дальнейшего размножения, лисицы должны были позволять кормить их с руки и разрешать гладить себя. Это качество было найдено приблизительно лишь у 5 % лисиц. Позже Беляев и его сотрудники ужесточили требования. Чтобы стать производителями шестого поколения, лисицы должны были уже активно искать контакт с человеком, подходя к нему близко и виляя хвостом, и добиваться человеческого внимания посредством скуления. В каждом следующем поколении сохранялись только самые ручные и дружелюбные лисицы. Таким образом, очевидно, что последующие поколения своим поведением становились все более похожими на домашних собак. Они приближались к людям, затем облизывали и обнюхивали их, желая получить ответную ласку и нежность.

За четыре десятилетия эксперимента было получено 35 поколений и приблизительно 45000 лисиц. Вскоре ученые обнаружили, что у них слишком много этих «одомашненных» лисиц. В то же время они столкнулись с уменьшением финансирования из-за слабости российской экономики. Решение обеих проблем свелось к распродаже лишних животных, раскупленных в качестве домашних любимцев, и использованию полученных средств на научно-исследовательскую работу. Но ученые продолжали следить за жизнью некоторых животных, чтобы посмотреть, как они вели себя в новых домах, и нашли, что, принятые в обычные человеческие семьи, эти домашние лисицы вели себя замечательно. Владельцы описывали их как уравновешенных компаньонов и приятных домашних животных. Они хорошо общались с людьми, хотя и были более независимыми, то есть больше похожими на кошек, чем на собак.

Один из важных результатов исследования — то, что, хотя лисицы отбирались на основе лишь одной поведенческой характеристики, а именно дружелюбия, они стали изменяться физически. Появились загибающиеся вниз уши, гибкие, более короткие хвосты, затем изменился на более светлый и даже пятнистый окрас; кроме того, пасть стала короче, голова немного округлилась и расширилась, зубы стали меньше. Все эти изменения подобны тем, которые отличают домашних собак от диких. Весь цикл взросления, от щенка до взрослой собаки, поменялся в процессе отбора. У лисиц, как и у всех собак, есть определенная последовательность и относительно точные отрезки времени, когда признаки щенячьего поведения появляются, а затем пропадают. После их измерения и сопоставления стало ясно, что период времени и уровень развития в процессе приручения изменились. У одомашненных лисиц поведение, подобное щенячьему, появляется очень рано и задерживается намного дольше, чем у диких. Другими словами, мы получили не просто домашних лисиц, а лисиц, сохраняющих щенячьи особенности во взрослом возрасте. Таким образом, работа Беляева демонстрирует нам то, что действительно произошло в процессе одомашнивания собак: размножение с целью повышения дружелюбности и приручаемости привело к выведению собак, которые и ментально, и физически больше походят на щенков волка, чем на взрослых волков.

В отличие от Беляева, который проводил отбор животных по степени их дружелюбия, первобытные люди, скорее всего, выбирали их для размножения по внешнему облику. Ведь очевидно, что животные и люди инстинктивно испытывают особую нежность к детенышам. Натуралисты, например, обладатель Нобелевской премии Конрад Лоренц, предполагали, что это чувство может быть вызвано неким особым впечатлением от молодых животных. В основном они кажутся симпатичными, потому что они маленькие и у них большие глаза, круглые плоские мордочки с милым выражением, и издают они высокие звуки. Оказывается, привлекательность — по сути фактор выживания, делающий взрослых более заботливыми и заставляющий их защищать младшее поколение группы. Современные психологи доказали, что этот фактор выходит за границы одного вида. Мы склонны теплее относиться к котятам, чем к взрослым кошкам, и цыплята кажутся нам более симпатичными, чем взрослая курица. То же самое верно и для щенков по сравнению со взрослыми собаками. Трудно удержаться, чтобы не взять на руки щенка, которого вы случайно встречаете, и не унести его домой. Первобытный человек и, возможно, в большей степени первобытная женщина, вероятно, думали, что среди недавно прирученных собак те, что больше похожи на щенков, самые симпатичные. Так же поступаем и мы. Наверное, самое симпатичное животное получало самую активную заботу. Возможно, они первыми допускались к еде и получали косточку, на которой было больше мяса. И вероятно, их приглашали в дом, так что человеческое убежище защищало их от плохой погоды, и у них появлялось больше возможностей для размножения.

Приручение не только сформировало внешний вид и поведение, но и изменило коммуникацию домашних собак по сравнению с их дикими родственниками. Можно сказать, что у домашних собак наследственные социальные образцы поведения и коммуникации волка фрагментарны и неполны. Поведение собак представляет собой своего рода мозаику, содержащую и некоторые сигналы коммуникации взрослого волка, и множество юношеских сигналов.

Если мы посмотрим на развитие коммуникации волков и подобных им собак, то увидим последовательность появления определенных сигналов. Очень молодые щенки беспомощны и зависимы, поэтому большинство их сигналов относится к просьбам о заботе, к демонстрации покорного, уступающего и умиротворяющего поведения всем окружающим взрослым. Исходя из этого, щенок скорее оближет пасть взрослого или низко присядет, или отведет взгляд. Когда собака становится старше, в ее словаре начинают появляться сигналы социального доминирования. Взрослая собака чаще демонстрирует угрозу, прямой взгляд, рычание или стойку перед другой собакой. То есть вы должны быть готовы к появлению таких сигналов по мере взросления собаки. Более простые сигналы покорности проявляются в раннем возрасте, а доминирующие и более сложные сигналы покорности развиваются позже, когда животное становится взрослым. Если мы называем взрослый язык волчьим, а язык молодых особей — щенячьим, то можно сделать вывод, что говорящий на волчьем в состоянии понять щенячий, потому что он говорил на нем, когда был моложе. Особь, говорящая только по-щенячьи, находится в невыгодном положении, так как, возможно, еще не знает всех понятий волчьего языка. Это проблема, которая может возникнуть между домашними собаками и дикими волками. Собаки говорят на щенячьем языке. Они могут немного понимать на волчьем, но их словарь ограничен, потому что неотения остановила их прежде, чем они достигли полного набора взрослых коммуникативных способностей. Это, как известно, сделало трудной коммуникацию между домашними собаками и волками. В одном исследовании аляскинские маламуты росли вместе с волками, и все равно часто они были не в состоянии правильно прочитать социальные сигналы своих дальних родственников.

Теперь давайте все немного усложним. Домашние собаки показывают разную степень неотении. Вероятно, лучший индикатор того, в какой степени у собак данной породы развита неотения, — то, насколько люди находят их внешность похожей на волчью. Собаки, которые сильно похожи на волков, например немецкие овчарки и сибирские хаски, не только имеют больше физических особенностей взрослой собаки, но и проявляют меньше признаков неотении в своем поведении. Наоборот, собаки, которые больше походят на щенков (кавалер-кинг-чарльз-спаниель или французский бульдог) имеют не только больше щенячьих физических особенностей, но и демонстрируют в поведении больше признаков неотении.

Сделаем всего один шаг от этих наблюдений, чтобы заключить, что различные породы собак могут развить различные диалекты, или версии собачьего языка. Собаки, самые близкие к взрослым волкам с их особенностями, вероятно, будут использовать много элементов волчьего языка, в то время как собаки с большей степенью неотении могут быть относительно несведущими в волчьем языке и говорить только на щенячьей версии собачьего языка. Дебора Гудвин, Джон Брэдшоу и Стивен Виккенс, ученые из Института антропозоологии при Университете Саутгемптона в Великобритании [2], изучили десять различных пород собак, которые они расположили в ряд в соответствии со степенью их похожести на волка — от наиболее подобного щенку до более похожего на взрослого волка. Вот их список:

1. Кавалер-кинг-чарльз-спаниель

2. Норфолктерьер

3. Французский бульдог

4. Шелти

5. Кокер-спаниель

6. Мюнстерлендер

7. Лабрадор

8. Немецкая овчарка

9. Золотистый ретривер

10. Сибирская хаски

Исследователи рассмотрели пятнадцать различных сигналов доминирования и покорности. То, что они обнаружили, было вполне совместимо с понятием неотении в отношении не только формы тела, но и языка собаки. Наименее подобные волку собаки — кавалер-кинг-чарльз-спаниели — имели наиболее ограниченный социальный словарь, последовательно показывая только два значимых сигнала из пятнадцати. Эти два сигнала были также самыми ранневозрастными — в естественной среде обитания волки показывают их в трех-четырехнедельном возрасте. Кажется, будто социальный словарь этой породы остановился на щенячьем уровне. Сибирская хаски, однако, владеет полным набором проверенных социальных сигналов коммуникации, имея, таким образом, поведенческий словарь, подобный словарю взрослого волка. Что касается пород, находящихся между этими двумя крайностями, то, чем больше они похожи на волка, тем большее число социальных сигналов используют и тем более старшему возрасту соответствуют используемые ими жесты.

Важно отметить, что это исследование говорит лишь о коммуникации собак, а не об их характере. Эти результаты не означают, что сибирская хаски, золотистый ретривер или немецкая овчарка более агрессивны, чем другие породы. Они означают лишь, что у этих пород меньше развита неотения и они могут использовать более обширный словарь сигналов и жестов для социального общения с другими собаками. Они имеют не только больший арсенал агрессивных сигналов, но и широкий диапазон умиротворяющих движений. При том, что, как вы помните, одна из целей собачьей коммуникации — прочные отношения между членами стаи и уход от физических конфликтов, где обе стороны могут быть ранены, эти более близкие к волку собаки располагают более широким диапазоном ответных сигналов и, вероятно, самой выраженной способностью тонко «побеседовать» о социальном статусе. В конечном счете это приводит к возможности избежать прямого конфликта. Те породы, которые говорят на щенячьем диалекте, неизбежно оперируют более ограниченным словарем и, как правило, имеют целый арсенал покорных, а не агрессивных сигналов. Они могут также меньше знать о сигналах, которые подают другие собаки, чтобы продемонстрировать социальные амбиции, утверждение своего положения или даже чтобы сдаться доминирующей собаке.

Один очевидный эффект таких языковых различий — то, что между собаками, говорящими на разных диалектах, могут возникать недоразумения. Животные, более похожие на щенка, чей диалект не сосредоточен на сигналах доминирования, могут пропустить важные сигналы. Животное с меньшими языковыми знаниями может случайно спровоцировать физическое нападение, или конфликт может быть продолжен после демонстрации сдачи позиций, потому что собака, которая говорит на волчьем диалекте, пыталась специфическим сигналом указать, что сдается, но противник не ответил и становился все более агрессивным.

Давайте рассмотрим аналогичный случай, который был описан нобелевским лауреатом Джоном Стейнбеком, автором таких классических романов, как «Гроздья гнева», «К востоку от рая» и «Мыши и люди». Стейнбек любил собак и в одной из своих книг — «Путешествие с Чарли в поисках Америки» — описал поездку длиной почти в год, в которую он взял своего черного пуделя Чарли в качестве единственного спутника. Случай, о котором идет речь, произошел с другой собакой, которая была у Стейнбека раньше, — с эрдельтерьером. Если принять во внимание только внешний вид эрдельтерьера, то он отнюдь не кажется похожим на волка. Стейнбек рассказывает, как возник территориальный спор между его собакой и другим псом. Тот пес казался больше похожим на волка, судя по его внешности, и автор описывает его как «помесь койота, овчарки и сеттера». Каждый раз, когда эрдельтерьер проходил мимо территории этой «оригинальной» собаки, между ними вспыхивала борьба. Стейнбек пишет: «Каждую неделю мой пес боролся с этим ужасным существом, и каждую неделю он был унижен».

Эта война продолжалась несколько месяцев. Но однажды эрдельтерьер поймал удачу за хвост. Он застал жесткую волкоподобную полукровку врасплох и выиграл бой. Стейнбек был опечален тем, что случилось потом. Избитая собака «повесила голову в углу проигравшего». В типичной пассивной и покорной манере пес катался на спине и выставлял свой уязвимый живот. В этот момент, как пишет Стейнбек, эрдельтерьер «оставил всю галантность». Автора обеспокоило, что эрдельтерьер не был удовлетворен победой. Пока проигравшая собака лежала на спине и в подобной волку манере сигнализировала о сдаче, чтобы закончить схватку, пес Стейнбека внезапно вернулся и стал жестоко рвать половые органы побежденного. Сцена была ужасной. К тому времени, когда эрдельтерьера оттащили от жертвы, та навсегда потеряла «мужское достоинство». Стейнбек заканчивает свою историю словами: «И собаки могут быть бесчестны, как некоторые из нас».

Стейнбек, возможно, прав, предполагая, что его эрдельтерьер был просто злобным или сумасшедшим и преднамеренно хотел причинить боль своему прежнему мучителю, несмотря на его очевидную покорность. Однако здесь возможно и другое объяснение: будучи представителем породы, достаточно далекой от волка, он просто не понял социальное значение жеста другой собаки. Для собаки, говорящей по-волчьи, этот сигнал сдачи позиций означал понижение в статусе. Социально этот сигнал важен и представляет критическое сообщение. Собаке, которая волчий диалект знает хуже, подобные социальные сигналы читать не так легко, она может интерпретировать их лишь как сиюминутные, не говорящие об окончательной победе, которая нужна была эрдельтерьеру, чтобы чувствовать себя в безопасности. Отказ признать сигнал и непонимание его значения объясняет, почему эрдельтерьер не закончил бой, когда получил от другой собаки сообщение о сдаче. Если так, то эрдельтерьер продемонстрировал лишь языковую безграмотность, а не злое намерение, которое вызвало нарушение собачей традиции и кодекса чести.

Конечно, не все собаки ответят на коммуникацию так же адекватно и точно, как люди отвечают на соответствующее сообщение разговорного языка. В зависимости от породы и диалектов существуют варианты ответной реакции собак. Это пришло мне в голову, когда я однажды на курсах дрессировки попал в чрезвычайно напряженную ситуацию. На первое занятие в новой группе женщина привела самую огромную немецкую овчарку из всех, что я когда-либо видел. Собаку называли Шредером (Шинковкой) — это имя, казалось, соответствовало его характеру, так как он подавал полный набор агрессивных сигналов угрозы всем другим собакам, подходившим слишком близко. Кроме того, на любого человека, который пытался приблизиться, он реагировал точно так же. Новые ученики отходили и выстраивались у дальней стены, а хозяева пытались защитить своих собак. Преподаватель Ральф понял, что у него возникли трудности, и спросил:

— Он всегда такое вытворяет?

Женщина ответила дрожащим голосом:

— Только когда волнуется.

— Хорошо, тогда я скажу ему на собачьем языке, что ему не угрожают.

Поскольку Ральф потянулся к карману, чтобы взять несколько кусочков лакомства, я подумал, что догадался, как он разрешит эту ситуацию. Затем, к моему великому изумлению, он сел на корточки и раздвинул ноги, повернувшись к Шредеру.

Ральф объяснил:

— Это человеческий эквивалент покорного положения собаки. Что касается Шредера, я показываю ему низ живота и гениталии, что означает, что я ему не угрожаю. Ни одна собака никогда не нападет на другую собаку в таком положении.

У меня перехватило дыхание, когда Шредер приблизился к широко раздвинутым ногам Ральфа, при этом все еще рыча. Преподаватель положил свою руку между ногами (отчасти в целях защиты, как мне показалось) и открыл ладонь, чтобы показать лакомство. Шредер осторожно продолжал подходить, а затем медленно взял лакомство. Он обнюхал промежность Ральфа, затем повернулся боком к человеку, которого принял в члены стаи. Когда Шредер наконец вернулся и сел, глядя на Ральфа, тот осторожно встал и сказал:

— Хорошо, теперь займите место вон там, и я буду общаться с ним отдельно.

Я спросил:

— Не было ли это несколько безрассудно?

— Нет, это совершенно безопасно, если вы знаете язык собак.

Я тогда вспомнил эрдельтерьера Джона Стейнбека. Когда с ним говорили на собачьем языке, он отреагировал совсем не так, как от него ожидали. Может быть, он не знал именно этого конкретного сигнала на собачьем диалекте? А возможно, он знал собачий язык и просто захотел проигнорировать сообщение? Знание кода общения не гарантирует, что собака пожелает слушать наши рассуждения и реагировать на них. Это зависит от породы, характера собаки и ситуации. На сей раз Ральф с его маневром избежал неприятностей: собака прочла его сигнал и ответила надлежащим образом. Немецкая овчарка имеет больше сходства с волком и не показывает явной неотении, поэтому смогла понять этот коммуникативный сигнал. Однако в другой раз, если бы Ральф решил опробовать этот прием на собаке, которая меньше говорит на волчьем и знает меньше доминирующих и покорных сигналов, ему бы не очень повезло. Я содрогаюсь при мысли о последствиях.

 

19

Это язык?

 

Раньше я говорил вам, что буду пользоваться словами «язык» и «коммуникация» как синонимами, не принимая в расчет до определенного момента научные дебаты о разнице между этими понятиями. Теперь, когда мы знаем больше о собачьем языке, мы можем вернуться к этому вопросу. К данной проблеме даже необходимо обратиться, потому что в науке она вызывает споры, а я по профессии ученый. Так что позволим себе рассмотреть, имеют ли собаки настоящий язык, как мы, люди, понимаем это слово, или их коммуникация является только собранием жестов и сигналов.

В большинстве наук термин «язык» определяет способ коммуникации, включающий произнесение звуков, знаки, символы или жестикуляцию с целью передать, например, сообщение или пояснить смысл чего-то. Однако в рамках более точного определения этого явления присутствуют еще и другие определенные требования. Раньше список этих требований был длинным и составленным таким специфическим образом, что на его основании можно было сделать вывод, будто иметь язык могут только люди. Сегодня этот список намного короче, возможно, потому, что мы лишь недавно научились по-настоящему наблюдать за миром природы и перестали считать себя исключительными, особыми созданиями, вершиной творения эволюции. Современные психологи и лингвисты наверняка договорились бы о четырех или пяти основных требованиях, чтобы определить, что такое язык.

Первая самая важная особенность языка — содержательность (иногда это называют семантикой). Очевидно, что единственная цель, которой служит язык, состоит в том, чтобы сообщить нечто существенное другим. Слова должны обозначать вещи, идеи, действия или чувства. В то время как отдельные слова, каждое из них, должны иметь значение, определенные комбинации слов должны изменять или разъяснять, т. е. уточнять это значение. Я думаю, мы установили, что собачьи сигналы определенно имеют значение. Собаки не лают, не рычат, не поднимают хвост и не смотрят на вас пристально просто так, без всякой цели. В конце книги я разместил «Фразеологический словарь собачьего языка», своего рода словарь значений собачьих знаков и символов. Итак, можно предположить, что требованию осмысленной содержательности языка собачья коммуникация отвечает.

Следующее основное требование — смещение, т. е. язык позволяет нам говорить об объектах и событиях, которые смещены в пространстве или во времени. Это значит, что вы можете использовать язык, чтобы рассказать об объектах, которые не присутствуют и невидимы в данный момент, или о событиях, которые произошли в прошлом или могут произойти в будущем. Хотя на продуктивном уровне языка собаки обычно не обсуждают отсутствующие объекты, очень часто их способность понять лингвистические конструкции, которые затрагивают их лично, вполне реальна. Большинство владельцев собак употребляют самые разные фразы для поиска объекта. Например, мои собаки отвечают на фразу «Где ваш мяч?», бегая вокруг в поисках мяча, а затем приносят его мне. Если достать мяч невозможно, они будут стоять около него и лаять. Фраза «Где твоя палка?» вызывает поиски последней палки, с которой играла собака. Вопрос «Где Джоан?» является удобной фразой, помогающей мне определить местонахождение моей жены. После того как собака слышит эту фразу, она идет в комнату, где находится моя жена. Если Джоан наверху или в подвале, то собака выберет соответствующую лестницу и будет ждать там. Если супруга вне дома, то собака идет в дверь, которую она имеет обыкновение оставлять открытой. Если собака не знает, где Джоан, она начнет искать ее. Во всех перечисленных случаях собака должным образом реагирует на упоминание объекта, который не присутствует в данный момент, т. е. собачья коммуникация соответствует требованию смещения. Что касается свидетельств смещения в продуктивном языке собак, то тут их меньше; но помните, что собаки издают специальный лай — «призыв к стае», даже если другие члены стаи в настоящее время вне поля зрения.

Когда вставал вопрос, есть ли у собак «истинный язык» в том же самом смысле, что и у людей, самым большим камнем преткновения была проблема грамматики. Грамматика — это набор правил, по которым мы создаем структуру языка. Одна из самых важных частей этих правил — синтаксис, который отвечает за порядок, в котором мы соединяем слова и фразы. Например, в английском языке артикль «the» ставится перед существительным, к которому относится. Таким образом, предложение «The boy threw the ball» («Мальчик бросил мяч») имеет смысл, в то время как предложение «Boy the threw ball the», где артикль дважды приведен неправильно, не имеет смысла. Правила, определяющие порядок слов, в соответствии с которым мы комбинируем различные части речи, могут быть разными для разных языков. В английском языке прилагательные, описывающие объект, обычно стоят перед этим объектом, как в словосочетании «Белый дом». Во французском и испанском языках этот порядок полностью изменен, и мы сказали бы «maison blanche» или «casa Ыаnса». Правила, которые регламентируют порядок объединения разных частей речи, определяют также, 320

какие слова могут быть соединены. Такие словосочетания, как «они кот» или «где-то мяч», неприменимы в английском языке. Мы могли бы назвать этот аспект грамматики правилами комбинации.

Порядок слов может также определить значение того, что сказано. Например, фраза «Человек, поедающий акулу» сильно отличается от фразы «Акула, поедающая человека». Точно так же «Мальчик ударил девочку» означает не то же самое, что «Девочка ударила мальчика». Мы можем назвать этот аспект грамматики правилом последовательности слов.

Есть ли грамматика у собак в рамках этих двух аспектов — правил комбинации и правил последовательности слов? До недавнего времени большинство ученых считали, что на этот вопрос существует лишь отрицательный ответ. Однако, основываясь на современных наблюдениях, можно сделать многообещающие предположения, что собаки способны продемонстрировать наличие в их системе коммуникации элементов грамматики.

Рассмотрим правила, которые позволяют некоторым словам соседствовать в предложении и запрещают другие комбинации. Когда мы рассматриваем звуки, производимые собаками и волками, мы видим, что встречаются некоторые их комбинации, которые никогда не сочетаются между собой. Завывания и хныканье — неслыханная комбинация. Вы никогда не услышите также завываний и рычаний, последовавших одно за другим. Однако завывания отлично комбинируются с тявканьем, а иногда и с некоторыми видами лая. Лай может быть объединен с лаем другого, отличного от него типа, с рычанием и с хныканьем, но рычание и хныканье никогда не объединяются друг с другом.

При том, что в большую часть собачьего языка вовлечены стойки и сигналы тела, надо заметить, что некоторые звуки никогда не сочетаются с определенными положениями тела. Никто никогда не видел доминирующую позицию на жестких лапах, объединенную с хныканьем или с тявканьем. Эта позиция обычно сопровождается рычанием или, не так часто, тревожным лаем. Положение переворота, где собака покорно выставляет свой живот, никогда не объединяется с рычанием или лаем, но может сопровождаться хныканьем или скулежом. Положение неуверенности с поднятой лапой тоже никогда не объединяется с рычанием или лаем — как правило, это наиболее тихий жест.

Можно обнаружить, что жесты хвоста тоже следуют правилам комбинации со звуками. Высокий завернутый колечком хвост уверенной собаки вы никогда не увидите на фоне скулежа, хныканья и даже рычания. Прежде чем уверенная собака начнет рычать, она расположит свой хвост так, чтобы он был прямым и указывал назад. Когда дан сигнал, означающий: «Давайте разберемся, кто здесь хозяин», за ним не последует хныканья, скулежа или завываний.

Есть много выражений тела, хвоста, ушей и рта, которые часто имеют определенное вокальное сопровождение и никогда не объединяются с другими звуками. Все это вместе взятое дает основание предполагать, что собаки владеют отдельными элементами грамматики, связанными с правилами комбинации, т. е. сочетаемости и порядка слов.

Самые захватывающие недавние наблюдения свидетельствуют о том, что собаки, возможно, имеют своеобразную грамматику в виде правил последовательности слов. Предположим, две обычные собаки издают звуки. Первая — рычание со вздернутой губой, которое кажется похожим на «харррр». Взятое отдельно, это рычание — жесткое предупреждение для другой собаки или человека, чтобы он отошел. Его можно услышать в ситуациях, когда собака получила ценный объект, например, хорошую кость или миску с едой, где такое рычание используется, чтобы объявить: «Назад — это мое!»

Вторая собака издает простой звук — лай, который начинается низко, затем повышается и заканчивается чем-то вроде звука «ф». Грубо его можно описать как «рррафф». Это общий лай тревоги, который собаки издают, чтобы привлечь внимание других членов стаи: «Не хотите ли подойти и посмотреть на это?» На что другие собаки обычно отвечают, двигаясь в направлении того, кто лаял, и становясь возле него.

Когда мы скомбинируем эти звуки, то получим различные значения, и конкретный смысл будет зависеть от порядка, в котором они выстроены. Комбинация «харррррр-рафф» — приглашение к игре и объединяется обычно с типичным игровым поклоном. Изменение комбинации, звуки, произнесенные как «рррафф-харррр», приводят к сообщению с другим значением. Это уже угроза, произнесенная опасной собакой, возможно, пытающейся защитить свою собственность, например кость, но иногда чтобы просто отодвинуть другую собаку, которая может казаться доминирующей или угрожающей. В этой форме звук означает примерно следующее: «Ты меня раздражаешь, и если ты подойдешь еще ближе, я буду вынужден бороться». Если это сигнал об угрозе, основанной на неуверенности, то выражение отличается от простого «харррр», которое подает уверенное, доминирующее животное.