К вопросу о результатах российских «реформ»: состоялась ли модернизация? 7 страница

А.И. Московский

20 лет упадка и извращения смысла науки и образования

Двадцать лет рыночных реформ России, начатых штур­мом советской экономики под лозунгом «либерализация цен» - «фи­нансовая стабилизация» - «приватизация государственной собствен­ности», - выросшего в магическую формулу либеральных преобразо­ваний на все 20 лет, непосредственно не имел направленности на реформирование науки и образования. Но внутренне важное указа­ние для этого содержится в тезисе «финансовой стабилизации», не­обходимо связанной с бюджетом. Либеральная идея «минимизации государства», дополненная «минимизацией бюджета», была развита бывшим министром науки и технической политики Б. Г. Салтыковым, заявившим, что «у нас слишком много науки», и эта фраза надолго стала важным аргументом снижения бюджетных расходов на науку и образование. Несмотря на то, что определение -«слишком много» не имело и не имеет под собой никакого конкрет­ного обоснования, оно хорошо согласуется с «минимизацией госу­дарства» - «минимизацией государственных расходов на науку и об­разование». Сегодня по этим расходам Россия стоит в ряду слабораз­витых стран.

Жалкое финансирование науки подкрепляется аргументами ин­теллектуальной элиты. Известный журналист Леонид Радзиховский внушает слушателям «Эха Москвы»: «Наука - это излишество... Нау­ка - это роскошь... Без науки можно прожить». Даже во фразе Салты­кова «науки слишком много» допускается хотя бы какое-то простран­ство необходимости науки. Радзиховский не оставляет вообще ей места среди необходимых элементов бытия современного россий­ского общества.

Зачинатели рыночных реформ в Советской экономике исходили из представлений об экономике, почерпнутых из ортодоксальной неоклассической теории. В этой теории нет места какой-либо внят­ной теории науки, образования как нет места и теории производства. Все пространство экономики заполнено исключительно «рынком», на котором действует единственный субъект - «индивид» win «толь­ко индивиды».

248

А.И. Московский

20 лет упадка и извращения смысла...

Еще в середине 80-х годов будущие реформаторы на своем се­минаре в пансионате «Змеиная горка»¹ под Ленинградом вполне оп­ределились, что целью преобразований в Советском Союзе должно быть построение капиталистической экономики. Первоначально это не афишировалось. И не все это безоговорочно приняли. Воз­можно, поэтому часть участников ушла из семинара на его началь­ной стадии. Но важно, что никто из оставшихся участников семинара тогда не имел даже малейшего представления, о том, что капитал для своего существования, роста и развития нуждается в некоей коллек­тивности, в некоей коллективной силе, без которой он не может су­ществовать, расти и развиваться. Именно в ней заключается огром­ный ресурс роста, гибкости и пластичности капитала, которой он -на вполне законных основаниях! - распоряжается как своей индиви­дуальной частной собственностью. Такой ресурс, такая сила заклю­чена в специфической форме коллективности - совокупной или со­вместной рабочей силе. Эта форма коллективности - не единственная её форма, но можно сказать базовая, поскольку заключена в произ­водстве условий жизни капиталистического общества и в главном его институте - капитале. Сегодня, когда предпринимаются реши­тельные меры по «модернизации», «реформированию» науки (и об­разования), как никогда важно понимание коллективности как объ­ективного, внутреннего, необходимого свойства еще одного институ­та современного общества - науки.

Реформаторы терпеть не могли Маркса и марксизм и вычеркну­ли все его идеи из своего актуального сознания, включая, естествен­но, понимание Марксом науки в качестве формы «всеобщего труда». Но реформаторы не знали и другого важного теоретического на­правления современности - классического институционализма, в котором коллективность действия занимает одну из главных пози­ций. Институционалисты-классики рассматривают институт как коллективное действие, которое формирует и расширяет индивиду­альное действие (Дж. Коммонс). Институционалисты не отвергают индивидуального действия, но их внимание обращено преимущест­венно на те сферы экономики, где оно связано - множественно и очень по-разному, - но совсем непросто с коллективным действием -предприятие, корпорация, государство, учреждения образования и

¹ Воспоминания о нем опубликованы на сайте polit.ru - в 2006 г. Е. Гайдара и в 2011-ом - других участников.

249

Часть 2 Реформы: отторжение инноваций

здравоохранения, профсоюзы, партии, профессиональные ассоциа­ции и т. д. Во всех этих формах индивид представлен, но не как ис­ключительно потребитель, а как участник деятельности, как ра­ботник как производитель, как созидатель. И марксизм, и институ-ционализм не сводят экономику к рынку, а акцентируют внимание на деятельности людей, на всем многообразии форм этой деятель­ности, которая только и создает возможность самого рынка. Импера­тивы спроса и предложения, заключающими в себе только два вида действий - куплю и продажу, рынка, конкуренции, распространяе­мые реформаторами на них, не могут не быть разрушительными по отношению к объективно обусловленным и необходимым многооб­разным формам коллективного действия - таким, как наука, образо­вание, здравоохранение, многие сферы культуры, наконец, само го­сударство.

Для либерально-рыночного реформирования этих сфер магиче­ская мантра «либерализация - стабилизация - приватизация» была развита в другую священную формулу - «бизнес - рынок - конкурен­ция - потребитель». Наука - это бизнес и рынок «научных» идей (?). Образование - это бизнес и рынок «образовательных услуг»(?), а главный смысл и цель образовании - «взрастить потребителя» (А. Фурсенко). Здравоохранение - «это же просто бизнес и рынок медицинских услуг» (?). Ну а чтобы оно прочнее укрепилось в этом своем качестве, надо поставить его на фундамент «страхового бизне­са» - «бизнеса медицинского страхования». И так до государства - до рынка «услуг государства потребителю».

В теоретических представлениях реформаторов - в «неокласси­ческом мэйнстриме», в «новом институционализме», в так называе­мой «новой политической экономии» - любое проявление коллек­тивности и сам термин «коллективность» табуированы, вызывая специфический интеллектуальный дальтонизм, выражающийся в том, что во всех социальных явлениях они видят проявления только индивидуального, не замечая ничего, выходящего за его пределы. Та­кая позиция или «принцип методологического индивидуализма» за­являет о себе иногда весьма решительно: «... «пафос» этого принципа...в стремлении исключить из научного рассуждения такие надынди­видуальные феномены как «коллектив», «класс», «организация», «общество»...»² Это будит тревожные воспоминания - «исключить из

Тамбовцев В.Л. Перспективы «экономического империализма»

250

А.И. Московский

20 лет упадка и извращения смысла.

комсомола», «исключить из партии», исключить из науки, как в 1948 году «школа Лысенко» исключила из науки генетику и генетиков.

О разрушительности рыночных реформ для российской науки неоднократно заявлял - выразительно и аргументировано - извест­ный биолог, профессор Московского университета Симон Эльевич Шноль.³

Начала науки относят обычно к очень давним временам, но фактом общепризнанным является то, что беспрецедентно мощное её развитие, кажущееся даже экспоненциальным, происходит по­следние двести лет. Это развитие совпадает с двумя крупными соци­ально-экономическими сдвигами этого периода: во-первых, станов­лением и развитием капиталистических общественных отношений и, во-вторых, возникновением и распространением индустриального способа производства. К. Маркс аргументировано доказал законо­мерный характер этой связи в «Капитале». Это было многократно интерпретировано другими авторами в разной степени близости к логике аргументации Маркса.

Из этой истории нельзя исключить и опыт семидесяти лет раз­вития науки, технологии, образования в Советском Союзе, который представляет уникальный пример реальной возможности сжатия во времени того двухсотлетнего развития, который прошел западный мир. Российские политики, экономисты, обществоведы сегодня склонны отвергать начисто этот опыт, какую-либо его ценность для настоящего и будущего, рассматривая его исключительно как исто­рию «проклятого тоталитарного прошлого» России. Однако этот опыт слишком упрямый, многократно и детально описанный и дос­таточно глубоко осмысленный факт. Более того, кое-что из этого опыта перенимали другие страны - отнюдь не только бывшие социа­листические. Никакие эмоции идеологического характера не могут его опровергнуть. Но сегодня другие эмоции, выражающие интересы и идеологию современной элиты, её собственности и власти стремят­ся до отказа заполнить все пространство общественного сознания, являя собой одну из форм и способов становления «специфического тоталитаризма» постсоветской России.

У этого тоталитаризма отнюдь не советские корни, в которых непросто, но следует хорошенько разобраться. Например, известный

//Общественные науки и современность 2008, № 5, с. 133.

³ Шноль С.Э. История российской науки: на пороге краха. Полит.Ру. 2 ноября

2006 года.

251

Часть 2 Реформы: отторжение инноваций

французский экономист, Морис Алле, отмечая угрозу «нового схола­стического тоталитаризма», связывает его с феноменами «матема­тического шарлатанства» и «дикой эконометрики»⁴. Декан факульте­та высшей школы телевидения МГУ Виталий Третьяков обращает внимание на крайне агрессивный и опасный «тоталитаризм массо­вой культуры», паразитирующий на действительном искусстве и науке, являясь угрозой их уничтожения⁵. То есть, он имеет свои осо­бые истоки, свои специфические причины, а также поддерживающие структуры и социально-кадровый и даже научный потенциал. Одна из целей этого тоталитаризма - вычеркнуть из сознания общества историю советского прошлого, а главное - забыть реальный опыт создания промышленности, науки, системы образования, здраво­охранения, огромной экономики, превысившей экономику дорево­люционной России в 70-80 раз. Этой задаче противостояли и проти­востоят совсем другие идеи. На конференции 1990 года в Будапеште, посвященной проблемам развития бывших социалистических стран Восточной Европы известный и авторитетный американский эконо­мист Мансур Олсон заявил⁶, что мы ничего не поймем в этой про­блематике, пока не ответим на вопрос, как в течение 50-ти лет со­циалистическая экономика могла производить все то, что она произ­водила. Этот вопрос имеет естественное продолжение - как могло произойти за эти 50 лет, - в которое входят огромные военные поте­ри и восстановление разрушенного войной хозяйства, - семидесяти­кратное умножение экономики России? Собственное объяснение этого факта Олсоном, которое он связывает исключительно с «наси­лием» и «репрессиями» тоталитарной системы представляется неубе­дительным. Насилие и репрессии всегда есть преимущественно нега­тивный, отрицательный фактор и не может быть достаточным объ­яснением столь длительного и столь мощного развития науки, тех­ники, экономики.

Но попытки такого рода были. Например, апеллируя к печально знаменитым «шарашкам», один журналист строит такое рассужде­ние: творческий образованный человек, ученый, попадая в заключе­ние, не имел другой возможности «сохранить свою свободу, сохра-

⁴ Алле М. Экономическая наука и факты. //THESIS 1994. Т.П, вып.4, с. 11

⁵ Третьяков В. Университеты: от обороны - к наступлению. «Известия», 14 мая 2010 года.

⁶ Осуществление рыночных реформ в странах Восточной Европы. М. 1994, с. 91.

252

А.И. Московский

20 лет упадка и извращения смысла...

нить себя как человека» иначе, как «погружаясь в интенсивное науч­ное творчество». Этой точке зрения не откажешь и в некоторой про­ницательности, но и в немалой дозе иезуитства. Ни А. Ф. Лосев, ни С. П. Королев, ни, к сожалению, многие другие, попавшие в мясоруб­ку репрессий люди, стали мыслителями или учеными не в лагере или «шарашке» - они стали таковыми до заключения, которое скорее со­кратило результат их творческой деятельности, чем было фактором их научной продуктивности. Поэтому в такой точке зрения нет ни тени научности, а больше изощренного вымысла, литературно-идеологической тенденциозности, питаемой ненавистью к советско­му прошлому, чем объяснения действительных истоков прогресса науки в Советском Союзе.

Этой позиции правомерно противопоставить тоже, может быть, не столько «научную», сколько «литературную», но взвешенную и достаточно твердую оценку советского опыта. Она принадлежит из­вестному писателю, поэту, являющемуся к тому же еще и учителем литературы в школе - педагогом, что, несомненно, придает особую проницательность его мысли и вызывает дополнительное доверие к нему. Это Дмитрий Быков, хорошо известный в обществе по циклу Гражданин Поэт. В одной из передач на «Эхе Москвы» ведущий её Лев Гулько заметил, что в словах Быкова промелькнуло что-то похо­жее на ностальгию по «советскому прошлому» и попросил объяснить это. Вот что ответил Д. Быков: «Советский Союз представляется мне во многих отношениях, конечно, чудовищной системой, но во мно­гих отношениях прорывной. Она в любом случае была сложнее и ин­тереснее, чем нынешняя Россия. Она была побеждена не чем-то луч­шим, а много худшими силами. Силами потребления, лени, откатом в пещеру, пещерной архаикой, эгоизмом, ленью. И мне представля­ется, что Советский Союз у нас еще впереди. Если мы хотим идти дальше вперед, нам придется миновать эту стадию заново, потому что мы от нее откатились назад...»⁷.

Здесь совершенно отчетливо выражено ощущение того, что со­временная Россия потеряла из прошлого что-то весьма существен­ное, ценное, крайне необходимое ей сегодня, без чего невозможно «идти дальше вперед». Это ощущение широко распространено среди представителей деятелей культуры, отличающихся от остальных смертных целостным восприятием жизни, обостренной способно-

253

⁷ Книжное Казино - передача на «Эхе Москвы» 14.08.2011

Часть 2 Реформы: отторжение инноваций

сгью воспринимать подлинное, настоящее. Они говорят об этом -совсем не мечтая о возврате советского социализма. Но что это -важное, ценное в советском опыте России? Может оно заключено в словах Евгения Велихова - «Необходимо вернуть культ (?-!) знания»? Или в неоднократных призывах С. П. Капицы - «необходимо восста­новить уважение к науке»? Или в рассуждениях Виталия Третьякова в статье «Университеты: от обороны к наступлению»? Во всех этих случаях сердцевина утраченных ценностей, так или иначе, оказыва­ется связанной с наукой и образованием. Но что такое наука? Что та­кое образование? Сегодня вопрос «что есть наука» несет печать не меньшей сакраментальности, чем вопрос Понтия Пилата «что есть истина».⁸ К сожалению, нынешние рыночные реформаторы науки, включая самых продвинутых в этом вопросе людей, например, Игоря Федюкина⁹, демонстрируют такой гигантский масштаб непонимания природы и действительной ценности науки для общества, что буду­щее и науки, и образования, и экономики России в целом не может вызывать оптимизма.

В течение двадцатого и уже двадцать первого века в мире и в России накопился такой большой массив многообразнейших изме­нений и в формах капитала, и в технологиях, и в науке, которые вен­чаются сегодня столь многообразными проявлениями так называе­мой «информационной революции», что необходимая и закономер­ная связь между «капиталом», «промышленностью», «технологией», «наукой», «знанием», «образованием» и «информацией» сегодня рас­таяла, растворилась. Она исчезла не только для понимания «lay public» (грамотной, но непрофессиональной публики, излюбленной

"Сулакшин С.С. Наука и государственное управление: российский случай //Экономическая наука современной России 2008, №1. Автор аргументиро­вано показывает, что управление (тем более реформирование) наукой не­возможно без понимания того, что есть наука. Сегодня администраторы от науки (МинОбр), хорошо сознавая или «позиционируя себя как обслужи­вающее подразделение» (слова И.Федюкина в Якутске 27 августа 2012 года) принимают «импакт-фактор и индекс цитирования» за ответ на вопрос «что

есть наука».

⁹ Федюкин И. Российская наука: от кризиса качества к поискам точек роста. //Экономическая политика 2009, №10. В июне 2012 года президент Медве­дев назначает новому министру образования Ливанову Д.В. заместителем И. Федюкина, а также еще заместителями - А. Климова и И. Реморенко. Из всех четверых только Игорь Реморенко имеет педагогическое образование и некоторый опыт работы учителем в школе.

254

А.И. Московский

20 лет упадка и извращения смысла.

аудитории многих ток-шоу, а так же некоторых «мозговых центров», таких как, «институт Катона»), но, что особенно удивительно, и для представлений значительной части профессиональных ученых, ис­следователей всех этих изменений.

Каждая из проблем - науки, технологии, индустриальности, ин­формации, капитала - стала отдельной самодовлеющей проблемой, которая не имеет внешне видимых, значимых и конкретных связей с остальными. Для науки такой разрыв означает угрозу непонимания природы, существа, перспектив развития науки и связанного с ней образования. Для общества он проявляется в масштабном заполне­нии «лакун непонимания» мистификациями различного происхож­дения, претендующими, тем не менее, на научную значимость. В значительной мере это обстоятельство побудило академика, россий­ского математика Владимира Арнольда заявить: «...торжество мра­кобесия — удивительная черта нового тысячелетия, а для России — самоубийственная тенденция, которая приведёт к падению сначала интеллектуального и индустриального, а впоследствии — и довольно быстро — также и оборонного, и военного уровня страны»¹⁰. И вряд ли В. Арнольд сгущает краски. Парадокс нашего времени проявляет­ся, в частности, в том, что «торжество мракобесия» совпадает по вре­мени с бесчисленными упованиями на прогресс науки, на переход к «обществу знания», на эпоху «пожизненного образования» как сим­волы современного развития.

Угроза невежества и мракобесия существует для всей мировой науки. Но для Российской науки она особенно тревожна. Эта тревога и даже ощущение трагизма была выражена одним из участников дискуссии по проблеме «экономики знаний» в Никитском клубе в 2003 году. Её выразил А. Р. Марков следующим образом: «... в стране сложилась трагичная ситуация. Советская система ценой гигантских издержек и отказа от нормального распределения ресурсов сформи­ровала феноменальный фундаментальный потенциал науки. И про­шедшие 15 лет показывают, что новая экономическая система пока не выработала механизм и инструментарий для того, чтобы этот со­вершенно уникальный фундаментальный потенциал запустить в ра­боту в новых условиях. Видно, что, с одной стороны, у бизнеса нет возможности сформировать такую потребность, потому что бизнес существует в неконкурентных условиях.

¹⁰ Арнольд В. Аналитическая записка относительно реформы образования //Ж. Skepsis, Декабрь 2001

255

Часть 2 Реформы: отторжение инноваций

А с другой стороны, публичная политика управления не вырабо­тала четкой парадигмы, как этот феноменальный потенциал двигать, развивать и запускать на службу экономике».¹¹

Что касается аргумента Маркова о «неконкурентных условиях бизнеса», то этот тезис был и остается достаточно неопределенным, что связано с его молчаливой убежденностью в существовании «не­обходимой» (?) и «непосредственной» (?) связи «науки» и «конку­ренции», вызывающей большие сомнения. Сегодня в глазах немало­го числа экономистов и многих политиков такие понятия как «кон­куренция», а рядом с ним «рынок», «индивидуальный рыночный вы­бор», «коммерциализация» странным образом содержат в себе ог­ромный «кредит доверия» в качестве «аргументов последней инстан­ции», не имея на то никаких сколько-нибудь объективных, научных

оснований.

Но замечание А. Р. Маркова об отсутствии «четкой парадигмы публичной политики» относительно «научного потенциала» остается справедливым и сейчас - спустя 10 лет. И, возможно, одной из глав­ных причин этого является то, что недавно подчеркнул академик Л. И. Абалкин у государства «на сегодняшний день нет вообще ника­кой экономической стратегии».¹² Свыше 800 страниц «Стратегии 2020», переработанного по требованию В. В. Путина первого вариан­та этой стратегии, представляя результат труда более двух десятков «экспертных групп», отличается от него, к сожалению, только разме­ром,. Известный российский экономист Г. Б. Клейнер имеет возмож­ность еще раз и более обстоятельно объяснить «Почему «Стратегия 2020» не является стратегией»¹³ - как говорил он о первом варианте

стратегии.

Острота проблем в российской науке плохо сознается политика­ми и руководством страны. Это проявляется в сохранении жалкого финансирования академических институтов и университетов, в чуть ли не полной ликвидации прикладной науки в лице отраслевых НИИ. Ещё более это выражается почти в систематическом принижении науки, научных организаций, людей, занятых научно-исследо-

¹¹ www.nikitskyclub.ru

¹² АиФ, №50, 2010.

¹³ «Стратегия России - 2020». Материалы Круглого стола по Стратегии 2020 Центра Проблемного анализа и государственно-управленческого проектиро­вания. См. также материалы обсуждения в Центре расширенного проекта Стратегии 2020.

256

А.И. Московский

20 лет упадка и извращения смысла.

вательской деятельностью, в безудержной критике, особенно Акаде­мии Наук, которая достаточно часто инициируется не столько инте­ресами улучшения и развития науки, сколько чисто меркантильны­ми претензиями на недвижимость, которая находится с советского времени в её руках.

Такое отношение к науке, по-видимому, нечаянным образом поддерживается неосторожными заявлениями представителей самой науки. Так доктор экономических наук Евгений Балацкий, извест­ный рядом глубоких статей о науке, о научном труде, о труде ученых-экономистов¹⁴, в авторитетном журнале заявляет буквально следую­щее: «Современный подход к роли и смыслу научных исследований таков: наука - это тривиализация (упрощение) зна­ний»... «Потребность в тривиализации знаний становится все более насущной. Люди не желают проникать в тайны науки».¹⁵ Для широ­кой и никак не связанной с наукой публики и даже для «lay public» («грамотной, но непрофессиональной публики»¹⁶) в этом заявлении нет, как говорят, «ничего криминального». Более того, оно может представиться даже некоторым продуктивным откровением - с точ­ки зрения идеологических догм, формируемых неоклассическим мейнстримом, где потребитель является главным и все определяю­щим агентом экономической и всей остальной общественной жизни. Для него «тривиализация, или упрощение знаний» - вполне совре­менный, т. е. вполне «потребительский» взгляд на науку. Польза нау­ки для него - эфемерная вещь. Именно он - потребитель - «не желает проникать в тайны науки», потому что он просто очень далеко отсто-

" В качестве примера сошлюсь на его статью - острую, где-то может быть, противоречивую, но несомненно актуальную: Балацкий Е.В. Мировая эко­номическая наука на современном этапе: кризис или прорыв? //Науковедение №2, 2001

Балацкий Е. Экономическая наука: новые вызовы современности // Миро­вая экономика и международные отношения, 2006, № 1, с. 64 ¹⁶ «The Cato Institute seeks to broaden the parameters of public policy debate to allow consideration of the traditional American principles of limited government, individual liberty, free markets and peace. Toward that goal, die Institute strives to achieve greater involvement of the intelligent, concerned lay public in questions of policy and the proper role of government» - это из определения «миссии Ин­ститута Катона» на его официальном сайте, которая хорошо согласуется с деятельностью р/с «Эхо Москвы» и «Собственным мнением» Леонида Радзи­ховского. Сегодня на сайте cato. org упоминание о «lay public» снято - по вполне «разумным основаниям».

257

Часть 2 Реформы: отторжение инноваций

ит от этой самой науки. Он - продукт не только «нормальной рыноч­ной экономики», но и того «идеала системы образования», целью которой в России, оказывается, является «взрастить потребителя, способного пользоваться достижениями и технологиями, созданны­ми другими». Именно так определил цель образования недавний ми­нистр науки и образования А. Фурсенко в своем выступлении перед молодежным объединением «Наши» на Селигере¹⁷. Здесь особенно интересен вопрос о «других», «создающих новые технологии и усо­вершенствования». Если эти «другие люди» тоже исключительно «по­требители» и тоже ориентированы на «тривиализацию знаний» и «не желают проникать в тайны науки», то перспективы не только рос­сийской науки и образования, но и её экономики, и мировой эконо­мики, и человечества в целом выглядят удручающе.

Феномен коммерциализации науки и проблемы стратегии реформирования российской науки

Все представленные рассуждения (Радзиховского, Ба-лацкого, Фурсенко) являют специфически российское отображение изменения понимания и формирования образа науки в обществе, которое идет во всём мире, включая экономически развитые страны. Процесс этот называют «коммерциализацией» или «коммодифика-цией» науки. Смысл его в том, что некоторые (ни в коем случае не все!) результаты научной деятельности на определенной своей ступе­ни приобретают вид специфического товара и получают рыночную, денежную оценку. Но существенно то, что это изменение относится только именно и исключительно к определенной ступени, стороне и виду результата научной деятельности. Только она, только результат этой части научной деятельности, строго говоря - выпадающий во­обще из научного процесса, действительно может стать и товаром, и получить денежную, рыночную оценку, но не весь и не сам процесс на­учной деятельности. Сам по себе феномен коммерциализации нау­ки, его возможность и даже необходимость отмечены давно. Он от­мечен уже К. Марксом, когда он пытался определить «границы при­менения машин» - «математически», и им же, когда он определил науку, как «так сказать, функцию капитала» - «капитала как само­возрастающей стоимости». Несколько позднее американский уче­ный, основоположник философии прагматизма Ч. С. Пирс также от-

¹⁷ См: Абрамов А. Российский журнал 2007, 25 октября.

258

АИ. Московский

20 лет упадка и извращения смысла.

мечает необходимость какой-то формы денежного выражения про­гресса науки.¹⁸ Но ни Маркс, ни Пирс не утверждали, что наука полу­чает в коммерциализации адекватную, законченную и исчерпываю­щую - полную форму своего проявления.

Коммерциализация - частность, фрагмент проявления даже не существа, а некоторой отдельности внешнего выражения некоторых результатов научной деятельности в современной рыночно-капиталистической экономике. И причину этого феномена следует искать не в рынке самом по себе, а в капитале, стремящемся подчи­нить себе все области человеческой деятельности, которые содержат в себе возможность получения добавочной прибыли. Наука в этом отношении представляет для капитала совершенно уникальный ре­сурс. Встать на ступень отдельного момента её движения и рассмат­ривать науку исключительно с точки зрения частного и фрагментар­ного свойства современной науки - значит полностью игнорировать науку как специфическую форму «коллективного», «совместного», «общественного» действия. А настойчиво проводить политику, от­вергающую это существенное свойство науки означает её поступа­тельное, последовательное уничтожение. Точно так же совершенно недопустимо рассматривать систему образования исключительно как «рынок образовательных услуг», что не просто искажает, а из­вращает существо образования как «специфического института со­циализации каждого отдельного человека» в течение его жизни.

Однако, феномен коммерциализации некоторых результатов научной деятельности имеет объективные основания и идет с разной степенью «успеха» во всем мире, создавая тем самым широкий про­стор «околонаучной», совершенно «ненаучной», даже «антинаучной», маскирующейся, тем не менее, различными способами «под науку», деятельности.

Существенно иной взгляд на отношение коммерциализации к науке представляет известный российский экономист научный руко­водитель ГУ-ВШЭ Е. Г. Ясин. Коммерциализация, с его точки зрения, не препятствует развитию науки, а предстает чуть ли не главным фактором и способом прогресса науки. В подготовленном им докладе для традиционной в «Вышке» апрельской конференции еще 2007 го­да говорится, что «Наука, как и образование - фундамент инноваци­онной экономики. Наука добывает новые знания, образование их

259

¹⁸ Science Bought and Sould: Essays in the Economics of Science/ By Ph.Mirowski, E.-M.Sent. University of Chicago Press. 2002

Часть 2 Реформы: отторжение инноваций

распространяет и систематизирует для удобства восприятия»¹⁹. Но это выражение уже давно стало общим и, к сожалению, малосодер­жательным (хотя бы потому что «систематизация» есть, прежде все­го, необходимость для развития самого научного знания, а не только в системе образования для «удобства восприятия» обучающихся) ме­стом в рассуждениях о науке, образовании, инновациях в России. Более существенно и более определенно другое - выделение автором основных моментов стратегии реформы в науке России. Е. Г. Ясин выделяет четыре «направления реформы науки», одним из которых является именно коммерциализация. Вот - точные их формулиров­ки: